Мы очень друг другу нужны

Мы очень друг другу нужны

Светлой памяти клириков и мирян блокадного Ленинграда посвящается

I

В Центральном парке культуры и отдыха на Петроградской стороне Ленинграда из всех репродукторов неслись бравурные звуки маршей. Воскресный день 22 июня 1941 года выдался солнечный и ясный.

Молодые супруги Пестровы Саша и Лиза прогуливались по дорожкам парка, счастливо улыбаясь. Рядом с ними, а вернее вокруг них, весело хохоча, бегали две их очаровательные пятилетние дочурки — близняшки. Обе в нарядных матросках, в коричневых сандалиях и с большими шелковыми бантами, вплетенными в косички. Причем у одной банты были красные, а у другой — голубые. Для того, чтобы их можно было различить даже издалека. Сестренки, как две капли воды, были похожи друг на друга. Родители, конечно, различали их и без бантов, но все же, для порядка, каждый раз вносили в гардероб девочек какие-нибудь отличия.

Завидев издали киоск с газированной водой, сестренки радостно закричали:

— Папа, мама, давайте попьем водички с сиропом, это так вкусно!

Когда пили газировку, вдруг смолкли репродукторы, а через какое-то время голос диктора объявил, что сейчас будет срочное правительственное сообщение. Весь парк замер. Встревоженные люди стали собираться возле динамиков. Объявление о начале войны слушали в гробовом молчании. А затем над толпой пронеслось тревожное: товарищи, это война, война, война…

Дети, еще не понимая значения всех слов, но почувствовав тревогу взрослых, инстинктивно прижались к родителям, как бы ища у них защиты.

— Сашенька, миленький, что же теперь будет? Как страшно, — пролепетала в растерянности Лиза.

— Не бойся, милая, я ведь с тобой, — успокаивал ее муж, обняв за плечи и прижав к себе.

II

Уже на следующий день Александр настоял на отъезде жены вместе с девочками в Костромскую область, к матери. Живя у матери, Лиза не находила себе места, тревожась за Александра.

Мать, видя, как мается ее дочь, сказала:

— Поезжай, Лиза, к мужу, а я тут с внучками поживу. Закончится все и приедете вместе.

Лиза кинулась на вокзал. До Ленинграда еле добралась и то обходными путями. Как оказалось, очень вовремя. Александр как раз собирался уходить добровольцем в народное ополчение, на оборону Ленинграда. Он хотя и поворчал: «зачем мол приехала», но в душе был рад, что удастся проститься с любимой супругой. К месту сборов шли в обнимку. Когда проходили мимо Князь-Владимирского собора, Александр неожиданно предложил:

— Давай зайдем в церковь, поставим свечи.

— Давай, — обрадовалась Лиза.

Мысль посетить храм ей, почему-то, понравилась, хотя они никогда раньше в церковь не ходили. Когда супруги робко перешагнули порог собора, Лиза шепотом спросила:

— А ты, Саша, крещеный?

— Я же детдомовский, кто же меня мог крестить, — так же шепотом ответил Александр. — А ты крещеная? — в свою очередь спросил он.

— Конечно, Сашенька, крещеная. У нас в селе, когда я родилась, еще церковь работала. У меня даже крестная есть, мамина сестра, тетя Катя. Слушай, Саша, давай тебя окрестим, а то ведь на войну идешь.

— Кто же меня, комсомольца, крестить будет? Да и времени нет, до сборов час остался.

— Сашенька, миленький, — взмолилась Лиза, — давай окрестим тебя, чтобы душа моя была спокойна. У тебя же не будут комсомольский билет здесь спрашивать. Пожалуйста, Саша, ведь ты меня любишь?

— Конечно люблю, дуреха. Я не против креститься, только как?

— Вон батюшка стоит, я сама пойду к нему договариваться.

Лиза подошла к священнику и стала ему что-то горячо говорить. Затем радостная повернулась к Александру и подала знак рукой, чтобы подошел к ним. Александр подошел, и в смущении, понурив голову, остановился перед священником.

— Ну, что, молодой человек, идешь Родину защищать, а здесь жена смелей тебя оказалась.

Александр продолжал в смущении молчать.

— Хорошо, — сказал священник, — отвечай мне прямо: хочешь креститься? И веруешь ли в Господа нашего Иисуса Христа, пришедшего в мир спасти людей, и ради этого пострадавшего и воскресшего и обещавшего воскресить в последний день мира всех верующих в Него? Говорю это все очень кратко, так как нет времени для оглашения. Случай особый, ведь на святое дело идешь.

Александру очень понравились последние слова священника о том, что он идет на святое дело, и он хоть робко, но уверенно сказал:

— Я креститься хочу. А насчет веры, если что не так, пусть уж меня Бог простит. Нас ведь этому не учили. Если окрестите меня, буду верить, как скажете.

— Достойный ответ, — сказал довольный священник и повел крестить Александра.

После крещения священник сказал ему:

— Благословляю тебя, сын мой, на ратный подвиг. Не щади жизни своей ради Родины и веры нашей православной. Бей фашистов так же, как и твой небесный покровитель, благоверный князь Александр Невский, который бил немецких псов-рыцарей, посягнувших на наше святое Отечество.

— Спасибо, батюшка, — ответил растроганный Александр, — буду бить.

Обнимаясь на прощанье перед посадкой в грузовик, Александр шепнул Лизе:

— Теперь я крещеный, не переживай, хоть на том свете, но встретимся.

— Вот дурак, — возмутилась Лиза, — типун тебе на язык. Чего несешь, ты мне живой нужен.

— Да не сердись ты. Это я так шучу, для поднятия настроения.

— Ничего себе, шуточки, — заплакала Лиза.

— Лизонька, родная моя, прости меня и не плачь. Нас, детдомовских, другим шуткам не научили. Я тебя очень люблю и скоро вернусь, — крикнул он, догоняя отходящую полуторку и запрыгивая в кузов на ходу.

Лиза бежала вслед за грузовиком. Косынка ее сползла на плечи, волосы растрепались:

— Сашенька, я тебя тоже очень люблю, возвращайся, родной, мы тебя будем ждать.

Полуторка скрылась за поворотом, а Лиза, пробежав еще несколько метров, остановилась посередине дороги, растерянно оглядываясь кругом. Затем сорвала с плеч платок, уткнулась в него заплаканным лицом и побрела назад к дому.

III

Через месяц от Александра пришла весточка — небольшая записка, которую он передал через одного ополченца, лежавшего в госпитале после ранения. Там всего-то было три строчки: «Милая Лиза, я жив и здоров. Воюем с фашистскими захватчиками. Признаюсь честно, нелегко нам, но город родной не сдадим. Зайди в церковь, помолись за нас всех. Скучаю по тебе и детям. Целую, твой Саша».

Она по нескольку раз в день перечитывала эту записочку. Прочитает, поцелует ее, прижмет к груди и снова читает, и снова целует. Тут же побежала в церковь молиться за своего любимого. Хотя она и так теперь туда часто ходила. Народу за службой день ото дня становилось все больше и больше. Даже по будням храмы не пустуют. Ленинградцы приходят помолиться за своих родных, воюющих на фронтах, за живых и погибших. Записок об упокоении с каждым днем все больше, целые горы, священники едва справляются, чтобы успеть помянуть всех за богослужением. Лиза, подавая записки о здравии за Александра, радовалась, что он жив и здоров. Она не раз ловила себя на мысли: «Какая же я молодец, что настояла на крещении Саши».

Когда Лиза получила извещение о том, что «…Пестров Александр Петрович пал смертью храбрых…», — она этому не захотела поверить. Побежала в военный комиссариат.

— Тут произошла какая-то ошибка, — с дрожью в голосе говорила Лиза, протягивая извещение седоусому капитану.

Тот смотрел на нее печально и молчал.

— Чего же вы молчите? Я же говорю, произошла ошибка, — пугаясь красноречивого молчания, крикнула Лиза.

— Как бы я, доченька, хотел, чтобы это была ошибка, — вздохнул капитан, — и чтобы были ошибками десятки других похоронок, ежедневно приходящих к нам.

Лиза растерянно заморгала глазами, потом достала с груди записку от Александра и как-то робко протянула ее капитану:

— Вот посмотрите, он тут сам пишет: жив, здоров… А тут пишут погиб. Я Саше своему верю, — упавшим голосом проговорила Лиза.

— На войне так, милая барышня, сегодня ты жив, а завтра — один Бог знает.

— Как же я теперь одна? — проговорила Лиза, выражая вслух сердечную мысль, что жизнь без любимого для нее немыслима.

Капитан это понял по-своему и сказал:

— У нас имеется распоряжение: вдов погибших добровольцев устраивать на работу в хорошие места. Так что заходи через неделю, что-нибудь подыщем.

— Спасибо, — чуть слышно проговорила Лиза и пошла домой.

— Так ты приходи, — крикнул ей вдогонку капитан.

Целый день она бесцельно бродила по Ленинграду, окончательно продрогнув, повернула домой. Когда подходила к дому, раздался вой сирены, объявляющей воздушную тревогу. Она и не подумала идти в бомбоубежище, а стала подниматься по лестнице в свою квартиру. Навстречу спускалась соседка, школьная учительница Анна Михайловна, с двумя своими детьми.

— Куда же вы, Лиза? Ведь тревога объявлена! Пойдемте с нами в бомбоубежище.

— У меня Сашу убили, мне все равно, — отрешенным голосом ответила Лиза и стала подниматься дальше.

Но Анна Михайловна кинулась вслед за ней, догнав, развернула ее за плечи к себе лицом и сурово спросила:

— Дочек твоих тоже убили?

— Что вы, — испуганно сказала Лиза, — они у мамы в деревне.

— Так вот, дорогая моя, — жестко продолжила Анна Михайловна, — сейчас у всех горя достаточно, но твоим детям нужна мать. — И взяв властно за руку Лизу, повела ее за собой.

IV

Наступила голодная зима сорок первого. Лиза, вспомнив обещание капитана, пошла в комиссариат. Тот встретил ее недовольно:

— Я же сказал прийти через неделю, а ты где была? Все вакансии разошлись.

Лиза молча развернулась, чтобы идти обратно.

— Да погоди ты, — с досадой сказал капитан, — вот возьми направление в столовую госпиталя, посудомойкой.

Когда уже Лиза, поблагодарив капитана, ушла, он пробурчал себе под нос:

— Не меня надо благодарить, а твоего мужа. Считай, что своей смертью он тебя от голодной смерти спас.

С гибелью Александра в душе Лизы поселилась какая-то холодная пустота, теплилась там только обида на Бога за Сашу. В церковь ходить перестала. Но все же когда проходила мимо храма, то останавливалась и подолгу стояла в задумчивости. Храм был тем местом в их жизни, где они, по сути дела, провели последние счастливые минуты. Как-то раз, когда она стояла возле храма, у нее появилось ощущение, что ее Саша сейчас там, и ждет ее. Она без раздумий вошла в храм и огляделась. Саши, конечно, она не увидела, но ощущение, что он именно здесь, не пропало. Лиза купила свечку и пошла к заупокойному кануну. Поставить свечку было некуда, так как весь канунный столик был заставлен ими. Тогда она зажгла свою свечу, прошла к иконе Александра Невского. Поставив перед иконой свечу, она вопросительно посмотрела на святого князя, спрашивая про себя: «Святой Александр, мой Саша с тобой?». Ответа она не услышала.

— Молчишь, — с горечью вымолвила Лиза, — а что мне делать?

Последние ее слова расслышала рядом стоящая старушка.

— Надо тебе, сердешная, пойти к батюшке на исповедь, тебе сразу станет легче. Вон там, в правом пределе идет сейчас исповедь.

Лиза направилась в указанном старушкой направлении. Там, возле аналоя с лежащими на нем Евангелием и Крестом, стоял еще не старый, лет пятидесятипяти, но уже сгорбившийся седой священник. Люди подходили к нему и что-то говорили, а он, казалось, не слушал их, а стоял как-то безучастно, никого не замечая. Когда прихожанин наклонял голову, он молча, как бы механически, накидывал на нее епитрахиль и осенял крестным знаменем. Подошла очередь Лизы. Она стояла перед священником и молчала. Он тоже молчал. Неизвестно, сколько еще бы продлилось это молчание, если бы священник не заговорил первым:

— Что же вы молчите? Вы пришли исповедоваться?

— Нет, — коротко ответила Лиза.

— А для чего вы тогда пришли, у вас какой-то вопрос ко мне?

— Нет, — снова ответила Лиза.

— Нет! — удивленно повторил священник. — А, что тогда?

— У меня погиб муж и я больше не хочу жить, — с вызовом произнесла Лиза.

Священник задумчиво сказал:

— Я ведь тоже не хочу жить.

Лиза растерялась. В глубине души она надеялась, что священник ее будет утешать.

— Да как же вы можете так? — невольно вырвалось у нее.

Лицо священника, передернувшись, искривилось, отчего на нем изобразилась некрасивая гримаса. Нижняя губа выпятилась и завернулась к подбородку. Точь-в-точь, как у ребенка, собирающегося расплакаться. Осипшим голосом, видно спазма сдавила горло, он произнес:

— Могу, я-то как раз могу, — больше он ничего не мог сказать, собирая последние усилия воли, чтобы сдержать слезы. Но они, уже не спросясь, катили по его щекам.

Священник весь как-то осунулся, окончательно потеряв свой, еще недавно, величественный вид.

— Что с вами, батюшка? — прошептала испуганно Лиза.

— Ничего, — ответил он, — прихожу после службы домой, а там ничего. Одни развалины. Нет больше моей доченьки, нет моей доброй Танюшки. Я говорю: Господи, почему дитя мое там, под развалинами? Почему не я? Почему? — требовательно обратился он уже к Лизе.

— Не знаю, — ответила Лиза, с жалостью посмотрев на священника.

— Вот и я не знаю, — печально вымолвил священник, и Лиза в смущении отошла от аналоя.

V

Дождавшись, когда закончится вечерняя служба, Лиза решила подойти опять к тому священнику. Из разговоров с одной прихожанкой она уже знала, что священника зовут Всеволод. Он вдовец. Жил вместе со своей взрослой дочерью, в которой души не чаял. Есть у него еще сын, он на фронте, и от него вообще никаких вестей нет. Вот уже неделя как его дочь погибла в собственной квартире при бомбежке. Сейчас батюшка живет при храме, но тут очень холодно. Часто голодает, так как отдает свою хлебную пайку другим голодающим.

Отец Всеволод вышел из храма, Лиза решительно подошла к нему и сказала:

— Батюшка, пойдемте ко мне жить. У меня свободная комната. Я буду о вас заботиться. Вы мне нужны, а я вам. Ведь так?

Отец Всеволод внимательно посмотрел на Лизу и кивнул головой. Помолчав немного, добавил:

— Да, пожалуй, мы друг другу нужны.

Работала Лиза в госпитале с утра и до вечера, выходные попадались редко. Но теперь, после работы она спешила домой. Капитан оказался прав. Благодаря работе в столовой госпиталя, она не только сама не померла с голоду, но и поддерживала свою соседку с двумя ее детьми. Дело в том, что когда после работы она чистила кухонные котлы из-под каши, то поскребки со стенок котлов ей разрешали уносить домой. Набиралось поскребок по полбидончика и больше. Вот этими поскребками и спасались от голода.

Отец Всеволод старался каждый день ходить на службу в собор. Но делать это становилось с каждым днем все труднее. Болели застуженные ноги. Сказывался каторжный труд на Соловках, где по колено, а то и по пояс в холодной воде приходилось вылавливать бревна. Да к тому же после гибели дочери, на нервной почве, стали слепнуть глаза. О нелегкой судьбе отца Всеволода Лиза узнала из бесед, которые они проводили долгими зимними вечерами.

В двадцать пятом году отца Всеволода по обвинению в контрреволюции приговорили к расстрелу, но потом заменили десятью годами Соловков. Хотя вся его контрреволюционная деятельность заключалась в том, что он выступил против передачи храма обновленцам. Его малолетние дети, когда вскоре умерла его жена, были определены в детский дом. После Соловков ему добавили три года ссылки в Пермь. Возвратясь после ссылки в тридцать восьмом в Ленинград, сразу отыскал детей. Они уже были взрослые. Сын Владимир учился в военном училище, и как будущий офицер Красной Армии стеснялся отца священника, да еще и «врага народа». Поэтому демонстративно стал избегать отца, а потом и вообще заявил, что он теперь ему не отец. Отец Всеволод так этим сильно огорчился, что даже заболел. Зато дочка Татьяна с радостью восприняла отца, окружив его заботой и вниманием. Во время его болезни ни на шаг не отходя от постели, пыталась, как могла, сгладить поступок брата своей любовью. Тот, в свою очередь, также всю свою не растраченную родительскую любовь обратил на дочь. И хотя Татьяна была воспитана вне Церкви, но, повстречавшись с отцом, стала очень религиозной девушкой. Вместе с ним ходила на службы и вместе молилась дома, находя в этом для себя большую радость.

Теперь и Лиза, приходя с работы, становилась с о. Всеволодом на молитву. Они каждый день пели заупокойную литию по Александру и Татьяне. Служили молебен за победу над врагом и поминали о здравии воина Владимира. Просыпаясь по ночам, Лиза слышала, как отец Всеволод горячо молится за сына. Ей он дал поручение: регулярно заходить на почту справляться, нет ли для него письма. Было ясно, он все еще надеялся и ждал весточки от Володи. И его надежды наконец-то оправдались. В один из дней Лизе вручили на почте треугольный конвертик, адресованный отцу Всеволоду. Когда она радостная и взволнованная пришла домой, то с порога закричала:

— Батюшка, пляшите!

Отец Всеволод побледнел, медленно приподнялся со стула и, повернувшись к иконам, перекрестился:

— Слава Тебе, Господи, услышана молитва моя.

Сев за стол, требовательным голосом сказал:

— Читай, дочка.

Лиза развернула треугольник и дрожащим от волнения голосом начала читать: «Дорогие мои родные, папа и Танюшка…»

— Бедный сынок, он еще не знает о гибели сестры, — сокрушенно произнес о. Всеволод, — ну продолжай, Лизонька.

«Пишу дорогие, — продолжала Лиза, — потому что здесь на фронте понял, что дороже вас у меня нет никого на свете. Перед моим уходом на фронт ты подарил мне, папа, очень нужный подарок. Но оценил я это только теперь, когда вокруг меня гибнут мои боевые товарищи, а завтра и я могу пойти за ними следом. Книга, подаренная тобой, говорит, что «нет больше той любви, как душу положить за друзей своих». Не сомневайтесь, я выполню свой воинский долг до конца. Но прежде хочу попросить у тебя, папа, прощение, за то, что я так огорчал тебя. Прости меня. Я раскаиваюсь, как тот блудный сын, о котором написано в книге, подаренной тобою. Меня эта притча потрясла до глубины души, и вот чем. Ведь по сути дела сын пришел к отцу и сказал: ты, отец, мешаешь мне жить, умри для меня, чтобы мне жить было свободно и хорошо. А потом, когда он возвращался, ведь отец выбежал ему навстречу. Значит, все это время он ждал: не придет ли? Значит, выходил каждый день на дорогу. Каждый день смотрел, не идет ли его сын. Смотрел и ждал, потому что любил сына. И я тогда понял, что ты тоже ждешь. Ведь не мог же я не заметить, как ты любишь меня и как ты страдаешь, видя мое отношение к тебе. Таня, сестренка, береги папу. Я хочу прийти после Победы и встать перед ним на колени, за все его страдания, которые он перенес за веру и за нас, его детей. Я знаю, он обнимет меня и в тот день не будет счастливей меня человека в целом свете. Целую вас и крепко обнимаю, ваш сын и брат, Владимир».

Лиза подняла заплаканные глаза и увидела, что о. Всеволод тоже плачет, но при этом все лицо его светится счастьем.

— Лиза, доченька моя, зови скорее Анну Михайловну. Неразделенная радость с ближним, это неполная радость.

Когда Лиза и Анна Михайловна зашли в комнату, о. Всеволод был уже в рясе с епитрахилью перед иконами.

— Давайте вместе отслужим благодарственный молебен Богу, а затем посидим, отметим эту радость.

После молебна все сели за стол. Отец Всеволод достал откуда-то начатую бутылку кагора.

— Это неприкосновенный запас, — пояснил он, — но сегодня как раз тот случай. Ставь, Лиза, рюмочки, сегодня большой праздник.

Истощенные постоянным недоеданием, все трое захмелели сразу после первой рюмочки. Отец Всеволод попросил Лизу прочитать второй раз письмо. Потом Анна Михайловна затянула песню «Летят утки…» и все дружно подтянули. Просидели до глубокой ночи, забыв на это время, что идет война, что их город находится в блокаде. Всем троим казалось, что самое худшее позади, а впереди их ждет только хорошее.

VI

Назавтра о. Всеволод попросил Лизу написать сыну ответ. Когда встал вопрос писать ли о гибели Татьяны, он сказал:

— Нельзя сына обманывать, пусть горькая, но правда.

Володино письмо отец Всеволод просил Лизу читать чуть ли не каждый день, так что вскоре она его выучила наизусть. Заинтересовавшись, что так могло поразить Владимира в Евангелии, сама стала читать его каждый день. Чего не понимала, спрашивала у о. Всеволода и тот с удовольствием ей разъяснял. Второе письмо от Володи пришло уже весной, незадолго до Пасхи.

«Дорогой папа, — писал Володя, — с глубокой скорбью узнал я о гибели Танюшки. Почему гибнут самые лучшие и добрые? Я задаю себе этот вопрос вот уже который раз. Есть ли на него вообще ответ? Мой ответ на гибель сестры один: буду бить гитлеровскую сволочь, пока хоть одна фашистская гадина ползает по земле. Я так же, как и ты, папа, верю, что наша Танечка за ее кроткий нрав и душевную доброту пребывает сейчас у Бога в Царствии Небесном. А иначе нет вообще никакой справедливости, не только на земле, но и на Небе. А она должна быть эта справедливость обязательно, иначе за что же мы воюем? Я рад, что есть такая Лиза, которая заботится о тебе, как родная дочь. Значит, для меня она будет сестрой. Я беспокоюсь за твое здоровье, береги себя. Твой сын, Владимир».

Отец Всеволод, слушая письмо, счастливо улыбался.

— Сын у меня прямо философ, весь в деда. Дед у него был преподавателем в Духовной семинарии.

На пасхальную службу пошли все впятером, прихватив детей Анны Михайловны. За зиму в храме умерли два священника и протодиакон. Но несмотря ни на что, первую блокадную Пасху, 18 апреля 1942 года, праздновали торжественно. Тем более время празднования Пасхи совпало с 700-летием разгрома немецких рыцарей в Ледовом побоище святым князем Александром Невским. У всех появилась надежда на победу и освобождение Ленинграда от блокады. Многие верующие вместо куличей принесли освящать кусочки блокадного хлеба. Отец Всеволод после службы принес домой пять маленьких кусочков настоящего кулича и одно вареное крашеное яйцо. Все с удовольствием съели крохотные кусочки кулича, а яйцо разделили пополам детям. Когда разрезали яйцо, по комнате разнесся яичный дух. Отец Всеволод, втянув ноздрями воздух, с улыбкой сказал:

— Пасхальным духом наполнилась наша квартира.

По прошествии праздничных дней, отец Всеволод сказал Лизе:

— У меня какое-то недоброе предчувствие. Наверное, что-то с Володей. Может его ранили? Сходи-ка, доченька, на почту, нет ли там от него письмеца.

Когда Лизе подавали на почте вместо треугольного солдатского письма казенное извещение, сердце у ней похолодело: такое она уже получала, когда ее извещали о смерти мужа.

— Кому это, — в испуге отстраняя руку, спросила она.

— Вот тут читайте написано: Троицкому Всеволоду Ивановичу, — сказала работник почты, протягивая извещение Лизе.

Выйдя на улицу, Лиза дрожащими руками достала извещение из сумочки. Буквы прыгали у нее перед глазами. На казенном бланке было написано: «Сообщаем Вам, что Ваш сын, капитан Троицкий Владимир Всеволодович, в бою за город Демьянск пропал без вести…». «Что это значит — без вести», — размышляла по дороге Лиза. Вначале она зашла к Анне Михайловне, посоветоваться.

— Говорят, что без вести, это все равно что убит. Но все же, я думаю, есть надежда. Надо сообщить о. Всеволоду, — подытожила разговор Анна Михайловна.

— Может быть, вы сами это сделаете, — попросила Лиза.

— Нет, Лиза, это должны сделать вы. Ведь вы ему как дочь родная.

Когда она вошла в комнату, отец Всеволод встал и, подслеповато щурясь, с тревогой разглядывал Лизу, пытаясь угадать, какую весть она ему принесла.

— Ну, что там у тебя? Я же чувствую: что-то от Володи. Я оказался прав? Он ранен? — с тревогой вопрошал он.

— Не волнуйтесь, батюшка, он не ранен, он просто пропал без вести.

— Что значит пропал? Как может человек пропасть без вести, это же не иголка?

— На войне все может случиться, — успокаивала его Лиза, — надо надеяться, что он жив.

— Что значит надеяться и почему, может быть, жив? Я уверен, Володя жив. — Начал сердиться о. Всеволод. Затем он, как-то сникнув, сел на стул, бледный и какой-то жалостливый посмотрел на Лизу:

— Ты ведь, Лизонька, тоже веришь, что он жив?

— Конечно, батюшка, я верю, — горячо воскликнула Лиза. — Он жив, он вернется, как обещал, вы же за него так молитесь.

— Да, — словно очнувшись сказал о. Всеволод, — моему сыночку сейчас плохо, ему надо помочь, а я здесь расселся. — Он встал и пошел в свою комнату.

Из своей комнаты он не выходил три дня и три ночи. Лиза уж думала, не случилось ли чего. Но когда она подходила к двери, то слышала оттуда молитвенные вздохи и понимала: о. Всеволоду не надо мешать.

VII

Наступил январь 1944 года. Объявили о снятии блокады и служении 23 января благодарственного молебна по всем храмам. Отец Всеволод в сопровождении Лизы и Анны Михайловны шел в церковь на молебен. После молебна с амвона священник зачитал послание митрополита Ленинградского Алексия:

«Слава в вышних Богу, даровавшему нашим доблестным воинам новую блестящую победу на нашем родном, близком нам Ленинградском фронте… Эта победа окрылит дух нашего воинства и как целительный елей утешения падет на сердце каждого ленинградца, для которых дорога каждая пядь его родной земли…».

Из храма все выходили в пасхальном настроении, казалось еще немного и в морозном январском воздухе зазвучит тропарь «Христос Воскресе из мертвых…».

Женщины шли, с двух сторон поддерживая о. Всеволода. Навстречу им двигался, широко улыбаясь, высокий статный майор. Увидев его, отец Всеволод, вздрогнув, отстранил от себя женщин. Потом как-то весь распрямился и шагнул вперед, протянув навстречу офицеру руки. Майор подбежал к священнику и упал перед ним на колени, прямо в снег.

— Папа, родной мой, я вернулся к тебе.

— Я ждал, сынок. Знал и верил, — сказал счастливый отец, прижимая к себе сына.

Село Нероновка Самарской обл.,

февраль 2005 года.