Й. Рот. Антихрист (Глава из книги) Красная земля
Й. Рот. Антихрист (Глава из книги) Красная земля
Эразм любил многие вещи, которые любим и мы, поэзию и философию, книги и произведения искусства, языки и народы и, не противопоставляя их друг другу, все человечество… И лишь одну вещь на Земле он действительно ненавидел: фанатизм.
Стефан Цвейг. Эразм Роттердамский[381]
Затем я отправился в страну, о которой мне рассказывали, будто бы там не раздаются стоны бедных и поверженных жизнью. Там все силы отданы для того, чтобы зажечь свет истины, справедливости и разума. Там одержана победа над золотом, металлом Антихриста. Там к жизни каждого человека питают естественное уважение, и каждая жизнь священна.
И вот я пришел в столицу этой страны. Это древний город, прекрасный просторный город с сотнями старинных церквей. Когда смотришь на него сверху, то видны широкие, зеленого цвета купола, как громадные, разбросанные там и сям драгоценные камни. Кажется, что каждое столетие завещало этому городу свой драгоценный камень.
Я входил в церкви, увенчанные куполами, и видел: во многих из них перестали служить молебны, с колоколен сняли колокола, с внутренних стен и с куполов — кресты.
— Мы прикончили Бога, — говорил мне то один, то другой, — такое не всякому по силам. Мы отменили богатство, золото, царя, палачей, но не только. Мы дочиста вымели с небес всю ту нечисть, которая скопилась там на протяжении истории. Теперь земля чиста, а небеса пусты.
И действительно, они это сделали. Они вооружились двумя метлами, одну они взяли, чтобы вымести сор с земли, другую — чтобы навести чистоту на небе. Своим метлам они даже дали имена. Одну метлу назвали «революция», другой же метле дали имя «человеческий разум».
Но в стране оставалось еще много людей, которые были не согласны с метлами или по крайней мере с одной из них. Люди видели, что на земле становится чище, но видеть небеса они не могли и потому особенно не доверяли метле под названием «человеческий разум».
«Возможно, вы умеете пользоваться своим разумом лучше, чем мы своим, — говорили подметальщикам верующие. — Но разве вы не знаете, что кроме человеческого разума существует еще иной, божественный, и по сравнению с ним ваш собственный разум, сколь бы велик он ни был, так же бессилен, как и наш, скудный и жалкий. Вы верите, что вы знаете, мы же — просто верим».
«Допустим, этот высший божественный разум, о котором вы говорите, действительно существует, — возражали подметальщики. — Даже и тогда мы не должны были бы его признавать. Ибо, вспомните, не на этот ли непознаваемый божественный разум всегда ссылались наши общие угнетатели, не его ли именем они нас угнетали?»
«Да, это мы признаем, — сказали умнейшие из верующих. — То был грех угнетателей, дерзостно утверждавших, будто бы они одни знают намерения божественной воли, а мы — нет. Но пусть бы и было у них такое знание; ведь угнетение было бы тогда двойным грехом. Ибо, как ни мало нам известно, каждый верующий твердо знает одно: Бог не хочет угнетения. Мы сами виноваты, что поверили нашим угнетателям. Это наша вина, мы ее признаем. Ваша же вина — в отрицании того, о чем вы не можете сказать достоверно, существует оно или нет. Знаете ли вы, что было до вашего рождения и что будет после вашей смерти? Приходилось ли вам говорить с теми, кто уже умер, или с теми, кто еще не родился?»
Подметальщики на это отвечали: «Если бы у нас и была возможность расспросить умерших или не рожденных, мы и тогда не стали бы этого делать. У нас слишком много забот с живыми людьми, несчастными и страдающими. У нас не так много времени, как у вас. Мы придерживаемся принципа «Религия — опиум для народа».
«Ну что же, — сказали умнейшие из верующих, — если у вас нет времени, мы подождем. У нас время есть. У нас есть время до конца времен». И верующие ушли молиться.
Но их не оставили в покое. Именно те, кто утверждал, будто бы им некогда разговаривать с мертвыми, находили достаточно времени для того, чтобы препятствовать верующим. Над образом Богородицы, украшавшим один из входов во дворец подметальщиков, они написали изречение своего пророка: «Религия — опиум для народа!» Какие слова! Бессмысленные, как все лозунги, обнаруживающие способность овладевать человеческим слухом, подобно мелодии шлягера. И столь же далекие от мудрости, как уличные куплеты от музыки. Такую фразу ничего не стоит вывернуть наизнанку, подобно тому как уличный куплет можно спеть наоборот, от конца к началу, и музыкальный смысл от этого ничуть не изменится. Слова, составляющие подобные фразы, имеют не самостоятельное, а лишь прикладное значение. Совсем как звуки в мелодии шлягера. Такие фразы легко поддаются преобразованию и могут приобретать прямо противоположный смысл. Можно было бы, например, сказать: безверие — опиум для народа. Или, если кому?то угодно: опиум — религия для богатых. Или, если угодно: власть — не религия, но всякая существующая власть — опиум для народа[382]. Изречение философа? Вовсе нет! Дешевый шлягер парламентария!
И вот этот?то шлягер они прикрепили над образом Богородицы. Тем не менее множество людей приходили изо дня в день молиться перед этим образом. Казалось, они молили Богородицу о прощении за шлягер, оскверняющий ее образ. И поскольку богатых в этой стране больше не было, то были одни бедные, кто преклонял колени и молился. Бедные от рождения или превращенные в бедняков, во всяком случае, бедные, а значит, народ. Вот почему Богоматерь, при всем ее кажущемся бессилии перед властью уличных куплетистов, сохраняла свое достоинство и силу — силу привлекать оскорбляемых насмешками бедных, то есть народ! Она ничего не обещала, не творила чудес, не произносила никаких слов, терпела издевательства, но находились люди, которые вставали на ее сторону, чтобы подвергнуться насмешкам вместе с нею.
Все они были бедны. И поскольку в этой стране для народа действительно делалось все возможное, я спросил себя, почему же бедняки продолжают молиться? Что влечет их к неведомой небесной власти, в то время как власть земная, которую они так хорошо знают, всеми силами старается им помочь? Имеются, значит, такие беды, о которых с властью известной и очевидной говорить бесполезно. Вот мать, у которой умер сын, и врачи оказались бессильными перед лицом смерти; врач дал больному настоящий опиум, чтобы облегчить его страдания, и это было все, что он мог сделать. Вот женщина, которая хочет родить ребенка, но загадочная природа не дает ей этого. А там еще одна, эта не хочет, чтобы ребенок, которого она носит под сердцем, появился на свет, и ей больно от того, что она этого не хочет. А рядом мужчина, оплакивающий смерть своего брата, которого не вернет ему никакой, даже самый совершенный социальный строй. Другие молятся просто оттого, что так хотят их исполненные веры сердца. Без всякой причины. И даже если подметальщикам действительно удалось бы очистить землю от всяческой скверны, они никогда не смогут избавить человеческие сердца от той неизъяснимой печали, которая так часто поселяется в них без всякой видимой причины. Допустим, подметальщики сумели выполнить все, к чему они стремятся, — утолить голод и жажду, бездомным дать кров, больным — постели и лекарства, хромым — костыли, слепым — поводырей. Все равно ведь останутся еще сердца, и сердцам нужно что?то совершенно иное, совсем не то, что можно получить от земной власти. Всегда будут люди, которые предпочтут несправедливую любовь равнодушной справедливости. Всегда будут люди, которые хотят побоев вместе с любовью. И они не найдут счастья, если их не будут любить и не будут причинять им боль. Помимо рассчитанного счастья, бывает еще и другое, не поддающееся никаким расчетам, и пропасть между ними так глубока, что ее не заполнят рассудочные преобразования.
Мы сотворены из плоти и духа. Дайте кошке молока и мяса, и она будет довольна, но человека невозможно удовлетворить только едой и питьем. Более того. Вы можете дать ему книги, открыть перед ним двери театров, удовлетворить все его земные потребности — все равно, наступит такой момент, когда он спросит, как ребенок, каковым он никогда не перестает быть: почему, почему?
И нет ответов на все его вопросы. И нет ответа, когда он вопрошает: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»[383]
Народ этой страны долго держали в неведении. И все думали, что если научиться отвечать на вопросы, ответ на которые возможен, то вопросы, не имеющие ответа, отпадут сами собой. И тогда людей стали учить задавать вопросы, но только такие вопросы, которые поддаются разрешению и ответ на которые был уже известен учителям. А когда возникал вопрос, ответа на который они не знали, его просто оставляли без ответа. Даже если вопрос и был задан.
Народ этой страны был от природы доверчив. К тому же до революции его силой обрекали на слепоту, а после революции стали силой же приобщать к знаниям. Вот почему так легко было подменить сверхъестественные чудеса, в которые люди привыкли верить с давних пор, так называемыми естественными чудесами… Стоило, например, убедить бедных людей в том, что человек сам может вызывать разряды электричества с помощью физических приборов, и они (хотя и не сразу) перестали верить в могущество Ильи–пророка. Вместо этого люди начали верить в могущество технических аппаратов и еще в сверхъестественные силы образованного человека.
Когда было засушливое лето, крестьяне потребовали от образованных людей вызвать искусственно настоящую грозу. «Наши аппараты слишком малы для таких широких полей, — отвечали образованные. — Пускай бедные подождут, пока мы не построим большие аппараты». Ответ был настолько хитрым, что мне захотелось поговорить с ловкачами.
Я сказал им, что они ведь не могут не понимать, что солгали. «Конечно, мы солгали, — отвечали они. — Но ценой этой лжи мы хотим искоренить у бедных людей веру в Святого Илью. Потому что от Святого Ильи только один шаг до царя». Тогда я спросил, как они считают: царь поддерживал святого, или святой — царя. И почему нельзя знать, как действует физический аппарат, и одновременно чтить святого? Разве святые против физики? И разве неизвестно, как устроены люди: каждого святого, которого у них отнимают, они непременно заменяют новым? Так неужели же так называемая слепая вера в святых стоит дешевле, чем слепая вера в человека?
Нет, сказали образованные, слепой веры они не хотят. «Бывает нечто худшее, — возразил я, — слепое знание. У нас всего два глаза, чтобы посмотреть на мир. Но мир так велик, что нам нужна тысяча глаз. С нашими жалкими двумя глазами мало что увидишь. Так что же мы можем сказать о мире и чему можем научить? Никто из нас не видел Илыо–пророка. Но мы не знаем, почему: потому что его не существует или потому что нам не дано его видеть». Образованные засмеялись и сказали, что у них много других забот. Они хотели бы вернуться к нашему разговору после того, как мир станет более совершенным, и они избавятся хотя бы от части своих забот. Между тем мои заботы были теми же самыми, что и у крестьян. Поэтому я думаю, что образованные господа были непоследовательны. Убедить легковерных с помощью хитроумного аппарата легче, чем вести дискуссию с верующим.
* * *
Основателя своего мира — его называют Ленин — они вложили после его смерти в стеклянный гроб. Они набальзамировали его тело, впрыснули парафин в щеки, желая на десятки лет предохранить его от разложения. Прозрачный гроб они установили посереди двора, окруженного мощными стенами, откуда они управляют наследством мертвеца. И всякий человек этого народа, и всякий гость страны может увидеть мертвого, который выглядит как живой, погруженный в сон. Некоторые люди по–детски верят в то, что он действительно спит, и его сон всего лишь временный отдых.
Для чего набальзамировали они мертвое тело и выставили его напоказ в своего рода праздничной витрине? Им хотелось бы отобрать у вечности хотя бы частицу того, что принадлежит ей по праву. И поскольку победить смерть все еще невозможно, они пытаются одержать победу хотя бы над телом, подверженным закону разложения. Что за хвастливая и в то же время наивная угроза по адресу смерти! «Ты отняла его у нас, — сказали подметальщики смерти. — Но мы сумели сберечь его для себя. Мы покажем его всему миру таким же, каким он был при жизни.
Если бы они могли услышать ответ смерти, то услышали бы, наверное, вот что:
«Ваши угрозы наивны, ваша гордость — бессмысленна. Я хотела отнять у вас не его облик, а его душу, а ведь ее?то вы и любили. Она угасла как лампада, я вынула из нее фитиль и масло, пустой сосуд можете оставить себе, меня это больше не касается. Не один большой светильник я уже загасила, и люди поставили им памятники. Это умнее, чем то, что делаете вы. Ибо памятник не отрицает моего закона, но лишь подтверждает его. И подтверждая мою власть, именно этим и одерживает надо мной победу. Таков единственно почтительный и благочестивый способ воскрешения мертвых, который доступен обитателям земли. Вы же не воскрешаете умершего, вы лишь продлеваете существование его телесной оболочки. Но отчего бы мертвому телу не стать пеплом и прахом? Разве человек создан из парафина и воска затем, чтобы снова превратиться в парафин и воск? Если уж вы чтите мертвого так глубоко, как утверждаете, разве не видите вы, что не должно выставлять его напоказ как цирюльник выставляет восковые бюсты с париками. Чем же вы так гордитесь передо мной, смертью? Вы ничего не вырвали из моих рук. Только самих себя лишили вы достоинства, себя и своего мертвого».
Но подметальщикам не дано было слышать голос смерти. Да она к ним и не обращалась. Она говорила сама с собой и была преисполнена сочувствия к людям.
* * *
Неподалеку от города жил праведный человек, и мне дали совет пойти к нему. Без сомнения, он был одним из тридцати шести праведников[384], о которых в писании говорится, что бытие мира зависит от них и только от них и что они, неузнанные людьми во всем своем величии, обретут славу только на небесах, на земле же живут незаметно и разобщенно. Еще о них говорится, будто они умеют толковать язык зверей, пение птиц и даже молчание рыб. К этому праведнику я и отправился.
Жил он в скудости, но так одиноко, что его тесное жилище казалось просторным. Королевское великолепие одиночества окружало его, и вся земная нищета терялась в этом великолепии, как песчинка в широком порыве ветра.
С ним поступили несправедливо, ибо в писании говорится, что праведник должен страдать[385]. В этом праведник подобен Богу, и такая милость была ему оказана. Праведник никогда не бывает неправедным, даже по отношению к неправедным, каковы ты и я. И только потому, что мы не в состоянии до конца понять праведника, мы говорим, будто бы он прощает врагам своим.
Праведник, о котором здесь идет речь, был брошен в тюрьму. О нем сказали, что он хочет отнять у народа свободу, и это о том, кто ненавидит рабство и живет ради того, чтобы все были свободны и не было рабов! Он переносил несвободу и физические страдания с достоинством праведника. В тюрьме он был так же одинок; его окружал крепкий панцирь одиночества, прочнее железа.
С этим человеком я и вел разговор. Я сказал ему, что в этой огромной, богатой и прекрасной стране я вижу знаки Антихриста и боюсь, что одному ему и досталась здесь победа. «Нет, он не победил, —отвечал праведник, — он лишь оставил там и тут отпечатки своих злых пальцев[386], и отпечатки эти столь глубоки, что можно подумать, будто бы все, свершенное в последнее время, это дела его рук. Но это не так. Вы в этой стране недавно и не знаете, что Антихрист пришел сюда не в последние годы, а уже много лет назад, в старое время. И первым он, этот хитрец, ввел в соблазн не возмутителей спокойствия, а его охранников, не тех, кто жаждал обновления, а тех, кто пытался сохранить прошлое. Прежде всего Антихрист овладел церковью, потом укрепился в домах господ. Ибо таков его метод, его неопровержимый признак, и это большая ошибка, ошибка всего мира, когда думают, что место Антихриста среди восставших, среди униженных и угнетенных, которых он призывает к бунту. Это было бы глупо, а Антихрист хитер. Он не ведет в бой угнетенных рабов, он вводит господ в соблазн угнетения. Он создает не бунтарей, а тиранов, ибо знает, что если ввести тиранию, то восстание начнется само собой. И тогда он выиграет вдвойне, заставляя служить себе не только грешников, но и праведников, тех, кто обыкновенно оказывает ему сопротивление. Так, например, он не призывает рабов — станьте господами, — а поступает наоборот: господ превращает в своих рабов. Затем, когда господа начинают служить ему, он заставляет их угнетать слабых, бедных, трудолюбивых, скромных и праведных, до тех пор пока они не дойдут до отчаяния. Тогда несчастные и терпеливые сами восстают против насилия, а мудрые и справедливые восстают против глупости и против несправедливости. И вкладывают оружие в руки несчастных. Они должны так поступать, ведь они же праведники. Вот почему неверно, когда думают, что Антихрист предводительствует восставшими. Наоборот, он соблазняет защитников старого. По свойствам его натуры ему труднее подобраться к страдающим, чем к власть имущим. Ибо тот, кто страдает, всегда надежнее защищен от сил зла, чем тот, кто повелевает и наслаждается. Мир зиждется на справедливости. И Антихрист с изощренным коварством скрывается под маской бунтаря, заставляя искать себя среди восставших, тогда как в действительности он свирепствует и сокрушает в лагере господ.
В писании сказано, что праведник должен страдать. И если когда?нибудь мне пришлось бы искать праведников, я стал бы искать их в бесконечных рядах страдальцев. Им первым уготовано восстановить в этом мире справедливость, нарушенную Антихристом и его слугами. Принимаясь за этот труд, они неизбежно навлекают на себя подозрение в том, что сами служат Антихристу. Но именно это и выдает в них праведников. Ибо они страдают вдвойне — под ударами неправедных и от упреков праведников».
«Но они не хотят слышать о Боге — возразил я. — И они говорят, что Бог — это они сами».
Праведник ответил: «Они никогда не знали Бога. Между ними и Богом встала человеческая власть, и Антихрист, прежде чем он принудил к отрицанию Бога верующих, сделал лжецами самих священников. Священники оболгали Бога. Поэтому безбожники отвергают вовсе не Бога, а тот лживый образ, которым его подменили. Разве мало говорили людям, что это Бог благословляет смерть и несправедливость, золото и тиранию, удары кнута по спинам верующих? И что еще хуже, будто бы Бог остается при этом Богом любви? И разве не посредники Бога заставляли звонить в колокола, требуя, чтобы золотые языки веры прославляли тот день, когда разверзлись черные жерла пушек, эти пасти смерти?»
«Над образом Богородицы, — сказал я, — на который каждый день молятся сотни людей, они повесили лозунг: «Религия — опиум для народа». Какие слова!»
«Слова лживые и глупые, — сказал праведник. — Но разве они хуже, чем слова наших священников, считающих, что вера — это что?то вроде меда? Та ложь есть лишь лживое эхо этой. Нельзя прокричать ложь и ждать, что эхо отзовется правдой.
Так есть и пребудет вовеки, друг мой! Сгнивший плод падает с дерева, увядший лист засыхает, иссякнувший источник не дает влаги, из пустого облака не проливается дождь, бессильный ветер не рождает бури, черствое сердце не знает доброты, а лжец никогда не говорит правды. Крепкий трон не выносит слабого царя, господин, сделавшись рабом дьявола, не остается господином, а его подданный перестает быть таковым. Раб дьявола не может господствовать. Лживый посредник — вот кто отрицает Господа, а вовсе не бедный верующий, которого обманули. Антихрист соблазнил посредников Бога, безбожники появились уже потом, сами.
Но и тот, кто называет себя безбожником, даже и он не без Бога. Грешен ложью исказивший божественный образ. Когда кто?нибудь говорит мне, что не верует, я жалею его. Но когда кто?нибудь говорит, что верует и что неправда есть правда, его я проклинаю».
«Люди нашей страны, — продолжал праведник, — отрицают существование Бога, но они не оскверняют его ложью. Конечно, утверждать, что Бога нет, — грех. Но еще больший грех — а ведь грех имеет много ступеней, как и ад, — когда истинного Бога подменяют ложным. Вот это грех».
Я простился с праведником и пошел по стране.
Я видел, что повсюду выстроены новые дома, новые памятники, новые фабрики, новые больницы, новые театры. И новые школы — для пожилых людей, не умеющих ни читать, ни писать.
Построившие их люди жили в домах, работали на фабриках, выздоравливали или умирали в больницах, играли в театрах, преподавали и учились в школах. И во всем, что они делали, явственно чувствовалось влияние фразы, такой же бессмысленной, как и та первая о религии: «Знание — сила»[387]. Слова и здесь не имеют самостоятельного значения, а только прикладное. Можно было бы, например, сказать: «Сила — знание», или: «Знание — слабость», кому как угодно.
Но я уже был у праведника и теперь старался быть справедливее. И я понял: такие бессмысленные фразы возникают оттого, что люди в этой стране слишком долго были лишены и силы, и знаний, и теперь они думают, будто бы сильные были сильны своими знаниями. Между тем знание отнюдь не привилегия сильных, скорее наоборот.
Как наивна попытка привить людям вкус к знаниям, говоря им, что это дает силу. Так обещают сладкое детям за то, что они будут послушными и прилежными. И взрослые люди уверовали, подобно детям, в то, что ценность знания заключена не в нем самом, а в том вознаграждении, которое оно якобы обещает. Только Антихристу могло прийти в голову соблазнять людей обещанием силы и власти. Не будь это козни Антихриста, люди думали бы иначе: знание делает нас справедливее, ибо мир держится на справедливости, а не на силе.
В предвкушении обещанной силы люди с энтузиазмом взялись за учебу. Поскольку же всякое знание относительно и исполнено противоречий, они усваивали истинное и ложное вперемешку, и первое, чему научились, — смешивать ложь и правду.
Ибо человеческое знание есть не божественная истина, а лишь дорога к ней. Бывают прямые дороги, они ведут к цели; бывают кривые, ведущие к заблуждению. Но когда целью объявляется не истина, а сила, человек перестает понимать, какую дорогу он выбрал, прямую или кривую. Поэтому, хотя люди учатся очень старательно, они постоянно впадают в ошибки.
В этой стране испытывают величайшую гордость за все научные открытия, которые были совершены человечеством до настоящего времени. В них усматривают истину. И хотя знания все больше убеждают людей в том, что открытия, сделанные сегодня, опровергают те, что были сделаны вчера, они твердо верят в открытия сегодняшнего дня, как будто не настанет завтра или послезавтра.
Они буквально поклоняются машинам, как иные народы покланялись идолам, совсем как древние идолопоклонники, которые, видя, что идолы сотворены человеческими руками из золота или из дерева, все же боготворили их. Они боготворят машиностроителей и машины, подобно тому как сыны Израиля чтили Аарона и плясали вокруг Золотого тельца, которого он для них сотворил. Ведь если заставить человека думать, что Бога нет, человек непременно сотворит себе идола.
Ныне, как и 5000 лет тому назад, когда Моисей, услыхав глас Божий из тернового куста, уединился на 40 дней на горе Синай, и дети Израиля, покинутые на самих себя, пожелали себе Золотого тельца[388]. Точно так же, если отнять у людей Святого Илью, они начнут поклоняться физическому аппарату и, лишенные религиозных процессий, устроят обрядовую пляску вокруг трактора.
Я далек от того, чтобы проклинать трактор и восхвалять быка. Ибо как было уже сказано вначале, проклятие Божье, обрекшее нас трудиться на земле в поте лица своего, было смягчено благодатью разума, с помощью которого был изобретен трактор. Но гордиться трактором у нас так же мало оснований, как и гордиться быком. Возможно, было время, когда глупцы боготворили плуг и его изобретателя. Быка, плуг, трактор — все это дал нам Господь, одного Его и должны мы чтить.
Когда же дары Его и милости начинают считать заслугой человека или, еще того хуже, опровержением бытия Бога, это происходит по велению Антихриста. Не Антихрист, а Бог подарил нам физические аппараты так же, как и подлинный гром и молнию. Ибо он одарил нас разумом, создавшим физические аппараты. Громы и молнии, благо дождя и урожая, плоды деревьев и кара градом, самые жизнь и смерть — все это дарует нам та сила, которую мы называем Господом. И Он же дает нам рассудок, чтобы мы могли лучше воспользоваться Его благодатью и смягчить Его проклятие. Но вместо того чтобы восхвалять Его за это, мы пытаемся в плодах Его милости отыскать свидетельство Его небытия. В этом мы похожи на того нищего попрошайку, который получил от богача милостыню, сделавшую богатым и его самого, а потом сказал: никто не давал мне никакой милостыни, я сам добился богатства, и никакого другого богача я не знаю.
И в этой стране, где пытаются возродить достоинство каждого человека, распознал я власть Антихриста. Человек есть подобие Бога, и нельзя возродить достоинство человека, если видишь в этом не Божью милость, а человеческую заслугу. И пусть построят они дома выше, чем в Америке, пусть откроют тысячи новых фабрик и больниц, тысячи больших и маленьких школ, жизнь в этих домах никогда не будет спокойной, товары, произведенные на этих фабриках, никому не пойдут на пользу, в больницах не исцелятся страждущие, а школы не сделают учеников мудрыми — без благодати, без того, что зовем мы благодатью Божьей.
Биографическая справка
Рот (Roth) Йозеф (2. IX.1894, Броды, Галиция — 27. V. 1939, Париж), австрийский писатель. Изучал в Вене германистику и философию. В 1916—1918 гг. офицер, участник первой мировой войны. После возвращения из русского плена приобрел широкую известность как журналист, иностранный корреспондент ведущих газет Берлина и Вены, позднее — профессиональный писатель. В 1933–м эмигрировал во Францию. Основной мотив творчества — кризис идеологии европейского либерализма. Автор многочисленных романов и повестей, рассказов и эссе, Рот изображал картины распада Австро–Венгерской империи, судьбы «потерянного поколения» и восточноевропейского еврейства, немецкой и русской эмиграции. Для мировоззрения и творчества Рота характерны резкие колебания между религиозным скепсисом и верой, политическим радикализмом и консерватизмом, социальным пессимизмом и общественной активностью, психологическим реализмом и мифотворчеством, иронией и патетикой.
Сочинения: «Отель Савой», роман (Hotel Savoy. 1924, рус. пер. 1925); «Бунт», расск&л (Rebellion. 1924, рус. пер. 1927); «Апрель», повесть (April, 1925, рус. пер. 1928, 1981). «Слепое зеркало», рассказ (Der blinde Spiegel, 1925); «Евреи в странствиях», эссе (Juden auf der Wanderschaft, 1926); «Бегство без конца», роман (Die Fluchi ohne Ende, 1927); «Циппср и его отец», роман (Zipper und scin Valer, 1927, рус. пер. под назв. «Циппср и сын», 1929). «Справа и слева», роман (Rechts und links, 1929); «Иов», повесть (Hiob, 1930); «Паноптикум, персонажи и кулисы», эссе (Panoptikum, Gestalten und Kulissen, 1930); «Марш Радецкого». роман (Radetxkymarsh, 1932, рус. пер. 1939,1978); «Антихрист», эссе (Der Antichrist, 1934). «Тарабас. Гость на этой земле», повесть (Tarabas. Ein Gast auf diser Erde, 1934); «Сто дней», роман (Die hundert Tage, 1936); «Исповедь убийцы», повесть (Beichte eines ? orders, 1936). «Ложный вес», роман (Das falsche Gewicht, 1937); «Склеп капуцинов», роман (Die Kapuzlnergruft, 1938); «История 1002–й ночи», повесть (Geschichte von der 1002 Nachl, 1938 >. «Легенда о святом пьянице» (Die Legende voo heiligcn Trinker, 1939); «Левиафан», эссе (Der Leviathan. 1948); «Немой пророк», роман (Derstumme Prophet, 1966).
Литература о нем: Вильям–Вильмонт ?.?. О И. Роте. Обзор творчества//Интер национальная литература. 1938. №6; Затонский Д. В. Йозеф Рог//Затонский ДВ Австрийская литература в XX столетии. М., 1985; Bronsen D. Joseph Roth. Eine Biographic Koln, 1974; Koester R. Joseph Roth. Berlin, 1982.
Комментарии и примечания
Эссе Йозефа Рота «Антихрист» вышло в свет в 1934 г. в Амстердаме. Перевод раздела «Красная Земля» выполнен по тексту первого издания — Roth. J. Der Antichrist. Amsterdam DeLange, 1934.
Издательская аннотация (на суперобложке книги) содержит следующий текст: «Подобно знаменитому «Закату Европы», книга Йозефа Рота рисует апокалиптические следствия нашей европейской беззаботности. На стенах христианского мира Европы начер тан таинственный знак грядущей беды, и Рот дает его истолкование. Он пророчествует о гибели, но и указывает единственный путь к спасению — возврат к авторитету разума и одновременно — к вере. Призыв к ясности мысли соединяется в книге с прославлением вечно живой метафизической тоски в душе человеческой. Таков символ веры большого современного худояшика».
«Антихрист» представляет собой серию внесюжетных гомилетически–полемических рассуждений, объединенных личностью автора, выступающего в роли апокалиптического провидца. Книга открывается авторским предисловием, где Рот возвещает пришествие в мир Антихриста, неузнанного человечеством под маской современного мелкого буржуа, «усред ненного европейца», идеалы которого — «верность до гробовой доски», «любовь к Отечеству», «героическая самоотверженность», «почтение к традициям», «вера в светлое будущее», «пристрастие к демагогической фразе» (S. 13). В заключительной части предисловия Рот пишет: «Но я узнал Антихриста под его масками: я узнаю его, когда на востоке этого гибнущего континента он сеет среди рабочих соблазн свободы и обещает облагородить труд, когда на Западе он выступает в защиту культуры и развертывает над крышами тюрем лживые знамена гуманизма, когда в центре Европы (между Западом и Востоком) он одурманивает народы мечтой о благоденствии, а сам готовит войну, в которой этим народам суждено будет погибнуть… Велика власть Антихриста, но страха перед ним у меня нет — и я сорву с него маску!» (S. 15).
Далее следует 18 разделов, имеющих заглавия: 1. Иная сила встала между нами и благодатью разума. 2. Голливуд — Лид современного человечества. 3. Как изобретения — благословения духа — сделались орудием Антихриста. 4. Такова цель Антихриста: развенчивать одни чудеса с помощью других. 5. И я стал солдатом. 6. Пушки и колокола. 7. Господин над тысячью языков. 8. Мирная обитель. 9. Красная Земля. 10. Родина теней. 11. Под землей. 12. Человек в клетке. 13. Благословение земли: нефть, калий, яд. 14. Ядовитые газы — всего лишь облачко. 15. Да свершится месть его. 16. Железный бог. 17. Человек боится человека. 18. Искуситель.
Аспекты европейской действительности, представленные в разделах книги, слагаются в целостную картину неправедного современного мира, подпавшего под власть Антихриста. Этим эссе Рота отличается от произведений его ближайших предшественников в немецкой литературе, где тема Антихриста разрабатывалась на историческом материале, как, например, в новелле Иоганнеса Шлафа «Смерть Антихриста» об императоре Нероне (1901) или в романе Петера Виглера «Антихрист» о германском императоре Фридрихе II Штауфене (ср.: Frenzei ?. Stoffe dcr Weltliferatur. Stuttgart, 1962). Героем Й. Рота становится «дух времени», понятие, прочно вошедшее в немецкую философию истории с середины XIX в. В его книге речь идет не столько о воплощениях Антихриста в ту или иную историческую личность, сколько об общих обезличенных тенденциях в духовной жизни 1920—30–х годов. Расшифровывая знаки Антихриста, писатель изобличает различные формы его присутствия в общественной психологии и в социальной практике своего времени — в националсоциализме и коммунизме, в церковной ортодоксии и чудесах техники.
Независимо от католическо–легитимистских симпатий позднего Рота, в «Антихристе» явственно ощутима протестантская традиция немецкой «литературы о глупцах», так называемой Narrenliteratur XV?XVI^bb., где сатирический обзор общественных пороков сопровождался обращением к образам Апокалипсиса, в том числе к образу Антихриста (ср. упоминание С. Аверинцевым изображений Антихриста на гравюрах к сатире себастьяна Бранта «Корабль глупцов» (Лверинцев С. С. Антихрист//Мифы народов мира. М., 1980. Т. 1. С. 87). На близость эссе Рота к этой традиции указывают, в частности, следующие признаки: а) общим источникам эпиграфов, предпосланных каждому из разделов, служит очерк Стефана Цвейга «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского» (1934), причем все эпиграфы содержат характеристику Эразма — автора знаменитой «Похвалы Глупости» (1509); б) Рот широко пользуется традиционным мотивом путешествия в страну глупцов (ср. отплытие в Наррогонию у С. Бранта); в) острая социальная сатира сочетается в книге Рота, как и в литературе о глупцах, с торжественной религиозно–моральной дидактикой, стиль фельетона соседствует со стилем библейской легенды.
Основным стилевым приемом Рота в «Антихристе» служит симплификация с элементами «толстовского» остранения, когда привычное зло представляется как нечто впервые увиденное, остра не нное наивным восприятием. Вероятно, что именно к JI. Толстому восходит и принципиальный отказ Рота от изощренного художественного мастерства, характерного для его психологических романов, ради создания безыскусной, общедоступной моральной проповеди. В письме к другу Рот отмечал, что его «Антихрист» есть «не нечто эпическое», т. е. не произведение повествовательного искусства, а «сыскная грамота», «указ о поимке беглого преступника»; далее Рот пишет: «Книга могла бы быть наполовину меньше. Но я хотел полной ясности. Я стремился найти способ непосредственного воздействия на психику простого человека. Как добиться силы убеждения? Сознательная простота — Вы найдете ее во многих религиозных сочинениях — вот лучшее средство для достижения этой цели, а меня интересовала только цель» (Brief an Carl Seelig vim 28.3.34//Roth J. Werke in 3 Bdn. Berlin, 1956. Bd. 3. S. 103).
«Русский» раздел «Антихриста» (глава «КраснаяЗемля») создавался Ротом преимущественно поличным впечатлениям 1926 г., когда писатель посетил Советский Союз в качестве корреспондента «Франкфуртер Цейтунг». В течение четырех месяцев, с сентября по декабрь 1926 г., Рот проделал путь от Минска до Москвы, совершил путешествие по Волге из Нижнего Новгорода через Казань. Самару и Сталинград в Астрахань, оттуда отправился в Баку, Тифлис и Одессу, затем вернулся в Москву и перед отъездом в Германию побывал в Ленинграде. Корреспонденции, регулярно печатавшиеся во «Франкфуртер Цейтунг», составили книгу «Путешествие в Россию», которая сопоставима с позднейшими очерками западноевропейских писателей о Советском Союзе, например с «Возвращением из СССР» Андре Жида и с «Москвой 1937 года» Лиона Фейхтвангера.
По воспоминаниям Ильи Эренбурга. «Рот выделялся среди других инкоров желанием понять чужую жизнь, искренностью, участием к нашим бедам, радостью, с которой он описывал наши первые успехи» Оренбург И. Собр. соч.: В 8 т. ?., 1966. Т. 8. С. 554). Между тем, вернувшись из России, Рот не скрывал своего разочарования. Бруно Фрей, ветеран австрийской компартии, пытался объяснить это разочарование политической наивностью писателя: «Вы представляете. — говорил он. — они до сих пор не отменили деньги» (FreiB. J. Rolh und die Oktoberrevoluiion//NOL. 1967. N 9. S. 5). В действительности дело заключалось не в этом. Рот верно понял общую тенденцию в развитии советского общества. Один из своих устных отчетов о поездке в СССР он начинает словами: «Господа, ссгодня вечером я докажу, что буржуазия бессмертна. Самая жестокая из революций, большевистская, не сумела ее уничтожить» (Roth У. Der псис Tag. Unbckannte politische Arbellen 1919 bis 1927. Wien. Berlin, Moskau, hrsg. von 1. Sffllcmeyer, ?????, Berlin. 1970. S. 86). Очевидно, что под буржуазией Рот подразумевает тот тип стандартного, усредненного человека, на который опирается всякий тоталитарный строй и о котором говорится в предисловии к «Антихристу».
В период времени между «Путешествием в Россию» и «Антихристом» русские впечатления Рота получили отражение в его публицистической книге «Евреи в странствиях» (1926) и особенно в романе «Бегство без конца» (1927), свидетельствующем о разочаровании Рота не только в ценностях западного мира, но и в русской революции. Один из центральных персонажей этого романа, русская революционерка Наташа Александрова произносит слова. перекликающиеся с текстом «Красной Земли»: «У нас нет ничего, ведь мы отменили собственность… Даже наша жизнь не принадлежит больше нам самим… Мы не жертвы, и мы не приносим жертвы революции. Революция — это мы сами» (Roth У. Werke. Bd. 2. S. 152).
Важнейшим результатом путешествия Рота в Россию явилось его убеждение в недостаточности одних только экономических или политических преобразований. «Здешняя проблема, — пишет он из России одному из своих корреспондентов, — отнюдь не политическая, но прежде всего проблема культуры и духовности, религиозного чувства и метафизического сознания» (Roth У. Werke. Bd. 3. S. 10). Именно на этом убеждении основывается взгляд Рота на Советскую Россию как на страну Антихриста.
Перевод, биобиблиография, справка и комм. подг. А. Жеребин.