О книге «Катакомбы XX века». (А. Мень)

О книге «Катакомбы XX века».

(А. Мень)

Катакомбная Церковь… Упоминания о ней нередко встречаются на страницах, посвящённых новейшей истории русского Православия. Но чаще всего эти упоминания не выходят за пределы двух–трёх слов или догадок. И не удивительно: ведь не собраны полностью документы и свидетельства даже о тех явлениях и событиях в жизни Церкви этого периода, которые происходили у всех на виду. Тем более трудно собрать данные о том, что по самому своему названию говорит о существовании «подпольном».

Некоторые вообще отрицают реальность Катакомбной Церкви, другие — распространяют о ней сведения крайне недостоверные. Существовала ли она в действительности и если да, то что из себя представляла? Для того, чтобы ответить на эти вопросы, необходимо хотя бы бегло коснуться истории церковных разделений, возникших между двумя мировыми войнами.

С XVII века, эпохи старообрядческого раскола, Церковь в России едва ли переживала столь бурную, исполненную столь драматическими событиями пору, как в первую половину нашего столетия. Уже дореволюционные годы XX века были неспокойными, и в это время наметились попытки освободить Церковь от опеки государства. Хотя немалая часть духовенства и мирян свыклась с существующим (синодальным) положением вещей, все чаще и настойчивей раздавались голоса, призывающие к возрождению и обновлению церковной жизни. Многие священники, отчаявшись дождаться перемен, приходили к самым радикальным взглядам и выступали почти как «левые»[8].

Обращение к Православию видных представителей интеллигенции (Булгаков, Бердяев, Флоренский, Франк, Эрн, Свенцицкий и многие другие) способствовало оживлению дискуссий вокруг наболевших вопросов, в частности, связанных с пересмотром отношения Церкви к государству и общественной жизни.

Всероссийский Собор, который должен был стать голосом Церкви и определить её дальнейшие пути, не смог собраться из?за противодействия властей. Поэтому он открылся лишь в 1917 году, после крушения монархии, когда страна уже вошла в полосу войн и революций. Решения Собора не были претворены в жизнь.

Наступала новая эпоха русской истории.

Октябрьские события сразу же поставили Церковь в конфликтное отношение с новой властью. Это проистекало по двум причинам. С одной стороны, значительная часть церковного руководства, ещё тесно связанная с прежним строем, не была готова к подобным переменам. С другой стороны, правительство открыто объявляло о своей цели: полностью искоренить «религиозные предрассудки». В первый же год после революции был создан проект закрытия всех храмов и запрещения таинства Евхаристии. И хотя этот план не был приведён в исполнение, натиск, обрушившийся на Церковь, превзошёл по своей силе всё, что знала история со времён римских императоров и французской революции.

Избранный на Соборе патриарх Тихон, мужественно выступавший в защиту Церкви, был в 1922 году арестован, а вскоре после этого возник так называемый «обновленческий раскол». Его инициаторы, обещая верующим провести долгожданные церковные реформы, главным образом стремились поставить Церковь в такое положение по отношению к государству, которое приближалось бы к дореволюционному.

На обновленческом «соборе» был принят ряд довольно неудачных и несвоевременных новшеств, но главной его целью явилось провозглашение своей политической платформы. В документах «собора» капитализм был объявлен смертным грехом, а революция — осуществлением евангельских заветов.

При поддержке и содействии гражданских органов самочинное Церковное Управление (ВЦУ) захватило большинство храмов как в крупных городах, так и в провинции. Тем не менее общенародного признания «живоцерковники» не получили. После освобождения патриарха Тихона, совершившегося под давлением мировой общественности, вновь сплотились те церковные силы, которые остались верными, своему первоиерарху. Это внесло смятение в ряды обновленцев. К тому же вскоре их движение стало раздираться борьбой группировок. Отношение многих верующих к «красной церкви» становилось с каждым днём всё более настороженным и даже враждебным.

Патриарх Тихон после выхода на свободу стремился к заключению мира с государством, но мира — без таких компромиссов, которые могли бы подорвать церковную жизнь. Его смерть (1925 г.) пробудила у властей надежду, что такой компромисс будет наконец достигнут. Однако преемники патриарха, назначенные им, твёрдо продолжали его линию. В результате первосвятительная кафедра оставалась вакантной долгие годы.

В конце 20–х годов на Западе развернулась широкая кампания по защите христианства в России, которая получила название «духовного крестового похода». Он явился ответом на массовые репрессии, во время которых пострадало большинство епископов, огромное число священников и активных мирян «тихоновского» направления. Закрывались храмы и монастыри, ещё раньше были ликвидированы духовные школы; тюрьмы, лагеря и отдалённые места ссылок наполнились многими тысячами исповедников веры: духовенством, монахами, мирянами (мужчинами и женщинами). Официально преследования маскировались (правда, не особенно тщательно) под «борьбу с контрреволюцией».

В это время митрополит Сергий (Старогородский), исполнявший обязанности патриаршего Местоблюстителя, выступил с декларацией и интервью, в которых из тактических соображений отрицал наличие религиозных гонений в России[9]. Стремясь добиться «легализации» Церкви в рамках советского строя, он пошёл на ряд уступок, позволявших осуществлять контроль над жизнью Церкви. Эти уступки встретили отрицательную реакцию со стороны многих его собратий и мирян.

По признанию советских историков, Сергий пытался «перехватить инициативу» у обновленцев, сделав патриаршую Церковь вполне лояльной. Противники этой тенденции митрополита утверждали, однако, что вся его деятельность бесцельна хотя бы потому, что власти не изменили своего принципиального отношения к вере и отнюдь не собираются мириться с существованием Церкви; самое большее, на что они (и то временно) могут согласиться, — это создание послушной ма рионеточной иерархии, которая возглавляла бы массы верующих до тех пор, пока не будет полностью искоренено влияние религии в стране. На это сторонники «сергианской линии» возражали, что в настоящих сложных условиях путь компромисса — единственно возможный. Эта точка зрения отстаивается и поныне руководством Московского Патриархата.

Сейчас ещё не пришло время для объективной исторической оценки дела митр. Сергия, ставшего в 1943 году патриархом. Однако следует признать, что ему и его преемникам удалось взять верх над обновленчеством, а также добиться элементарной стабилизации внешнего положения Церкви.

Огромную роль в перемене положения Церкви сыграла вторая мировая война, во время которой Патриархия (как, впрочем, и обновленцы) заняла патриотическую позицию. Сталин оценил роль Церкви в укреплении народного духа и пошёл ей навстречу. Из двух течений он предпочёл «сергианское», как более традиционное, встречающее больше сочувствия верующих и более соответствующее его великодержавным вкусам. Он ликвидировал обновленчество и разрешил (в 1945 г.) созвать Собор для избрания патриарха. С его согласия были открыты тысячи храмов и восстановлены духовные школы. У многих верующих тогда пробудились надежды, что время притеснения позади.

Дальнейшие события, однако, показали, что малые уступки со стороны государства следовали за большими со стороны иерархии, а иногда церковные уступки вообще оказывались безрезультатными. Это стало особенно ясно в хрущевский период, когда, несмотря на известные послабления в общественной жизни, Церковь подверглась новому давлению: снова начались массовые закрытия храмов и духовных школ, усилилась антирелигиозная пропаганда.

Но вернёмся к 20–м годам. Ряд представителей епископата и духовенства, не согласившись с церковной политикой Сергия, отошли от него. Ссылаясь на разрешение, данное ещё патриархом Тихоном, в случае нужды образовывать временные автокефалии[10] епископов, многие из них образовали независимые группы (главным образом в Москве и Ленинграде). С точки зрения властей они представляли опасную церковную оппозицию. Большинство непокорных иерархов было арестовано. но продолжало руководить своим духовенством и пасомыми из ссылок и лагерей. Оставшиеся же на свободе перешли на нелегальное положение и совершали богослужения в частных домах, тайно. Так возникло явление, получившее впоследствии название Катакомбная Церковь.

В Московской области к ней принадлежали архим. Серафим (Батюков), о. Пётр Шипков, бывший в прошлом секретарём патриарха Тихона, иером. Иеракс (Бочаров), священники Владимир Богданов, Владимир Криволуцкий, Константин Всехсвятский, Алексий Габрияник, Дмитрий Крючков и другие. Большинство из них архиереем своим считало еп. Афанасия (Сахарова). К1945 году Катакомбная Церковь фактически прекратила своё существование. Почти все духовенство было разыскано и арестовано. К тому же после Собора и избрания патриархом Алексия епископ Афанасий разослал верующим письмо, в котором признавал законность нового первоиерарха и призывал к воссоединению с патриаршей Церковью. По малодостоверным слухам, в глухой провинции все ещё остаются отдельные лица и даже группы, отказывающиеся иметь общение с Патриархией, но, если это и так, влияние их ничтожно.

Представители Катакомбной Церкви ставили своей целью сохранить в чистоте дух Православия, пронеся его через годы церковной борьбы, распрей, лавирования и компромиссов. Среди них были выдающиеся служители Христовы, оказавшие огромное влияние на людей, искавших подлинно церковной жизни. К сожалению, о них сохранилось мало воспоминаний, документов и свидетельств. Исключение составляет еп. Афанасий, материалы и биографии которого частично собраны и опубликованы. Ниже мы приводим воспоминания о некоторых священниках этого направления, среди которых одно из первых мест занимает архим. Серафим (бывший духовник еп. Афанасия).

О. Серафим (в миру Сергей Михайлович Батюков) родился в 1880 году в Москве. С юных лет он почувствовал призвание к церковному служению, однако сан принял в зрелые годы. Получив техническое образование, Сергей Михайлович работал на одном из столичных предприятий. Он стал посещать Оптину пустынь, слушал лекции в Духовной Академии, изучал богословие и святоотеческую литературу. Это был человек разносторонне одарённый, с широкими интересами, всецело преданный Церкви.

Подобно двум другим выдающимся деятелям русской Церкви, о. Сергию Булгакову и арх. Луке Войно–Ясенецкому, он был рукоположён в самое тяжёлое для Церкви время, в 1919 году, и несколько месяцев служил в храме Воскресения в Сокольниках вместе с о. Иоанном Кедровым — строителем храма и основателем «сокольнической общины». Перед тем о. Сергию предложили настоятельство в церкви Вознесения у Никитских ворот. Но он, пожалев молодого священника о. Д. Делекторского, который должен был ехать в село на верную гибель, уступил ему место.

В 1920 году о. Сергий был вызван патриархом Тихоном и назначен в церковь св. мучеников Кира и Иоанна на Солянке.

В1922 году он принял монашество с именем Серафим, а в конце 1926 года был возведён в сан архимандрита. Говорят, что его готовили к архиерейскому служению.

Вскоре о. Серафим был арестован по обвинению в укрытии церковных ценностей. То было время, когда множество духовных лиц и мирян пострадало, защищая свои святыни. Но впоследствии дело против о. Серафима было прекращено: выяснилось, что ценности увезли сербы (их подворье находилось в церкви Кира и Иоанна).

Декларация митр. Сергия вызвала у архимандрита отрицательную реакцию. В июле 1928 года он удалился из храма и перешёл на нелегальное положение. По этому пути пошёл и другой священник «солянской» церкви иером. Иеракс (в миру Иван Матвеевич Бочаров), который служил там с 1929 по 1932 годы. С этого времени все духовные лица, отказавшиеся принять линию митр. Сергия, были арестованы (если не успели скрыться), а храмы их были закрыты.

О. Серафим только чудом избежал ареста. Некоторое время он тайно жил в разных местах и в конце концов поселился в Сергиевом Посаде (переименованном в Загорск) у двух сестёр, монахинь из Дивеева[11].

Там, в маленькой комнате, перед иконой Иверской Божией Матери, был поставлен алтарь и служилась литургия. Здесь бывали и совершали богослужение многие духовные лица. В перерывах между арестами бывал и еп. Афанасий, в юрисдикции которого находился о. Серафим. Сюда, в неприметный дом на окраине города, стекались отовсюду многочисленные духовные дети архимандрита за советом и утешением. Приходится лишь удивляться, как в обстановке доносов и непрерывных арестов этот церковный очаг сохранялся столь долго — до 1943 года.

В своей пастырской деятельности о. Серафим, как и отцы Мечевы, руководствовался советами оптинского старца Нектария, который в то время уже уехал из разорённой Пустыни[12]. Кроме того, его наставником был старец Зосима (в схиме Захария), приехавший в Москву из закрытой Троице–Сергиевой Лавры.

О. Серафим был подлинным продолжателем традиций старчества. Его подход к людям был всегда глубоко индивидуальным. С каждым человеком он беседовал отдельно, и его советы относились только данному человеку (он нередко даже запрещал передавать их другим). Главное своё призвание он видел в том, чтобы быть пастырем, кормчим душ и «оберегать чистоту Православия».

Среди единомышленников о. Серафима выдающейся фигурой был уже упоминавшийся о. Пётр Шипков (1881 — 1959). Он был рукоположён в 1921 году и примерно в то же время, что и о. Серафим, ушёл в «катакомбы». О. Пётр работал бухгалтером в Загорске и совершал богослужения в частных домах. Это был человек неиссякаемой жизнерадостности и какого?то духовного света, и впоследствии годы тяжких испытаний (он пробыл в узах в общей сложности около 30 лет) не наложили на него печати горечи и ожесточения. Ему суждено было надолго пережить о. Серафима, умершего в 1942 году, и после ссылки окончить свои дни настоятелем собора в Боровске.

Иером. Иеракс жил под Москвой в Болшеве, у одной из своих духовных дочерей. Хозяйка дома вынуждена была скрывать от родных, что у них на чердаке находится церковь и живёт священник. О. Иеракс был арестован в этом доме в 1943 году. Впоследствии его, как и о. Петра, реабилитировали и освободили. Но здоровье было настолько подорвано лагерем и ссылкой, что он уже не смог служить. Умер о. Иеракс во Владимире, будучи пенсионером Патриархии.

Несмотря на то, что воспоминания Веры Яковлевны Василевской не предназначались к публикации и носят интимно-личный характер, они сохраняют значение исторического документа и духовного свидетельства. Благодаря тому, что образы «катакомбных» священников даны через призму биографии автора, мы видим в них «старческое руководство» в его конкретности и глубине. Записки показывают, с каким пристальным вниманием следили о. Серафим и Пётр за малейшими движениями руководимой ими души, как они входили во все её изгибы, страдали с ней, болели за неё, помогали советом и молитвой. Мы узнаем их отношение к самым различным обстоятельствам и жизненным проблемам, и это, пожалуй, лучше всякой хроники даст новым поколениям представление о духе Катакомбной Церкви и её пастырях.

Александр Мень, 70–е годы

Данный текст является ознакомительным фрагментом.