XII. Правление Афона.

XII. Правление Афона.

Политические права Афона. – Число монастырей и жителей. – Протат. – Съезды монастырских депутатов. – Подати и налоги для внутренних и внешних расходов. – Отношение к внешней власти.

Афон представляет собою отдельно организованное государство, с оригинальным образом правления, с особыми законами, особым флотом, казначейством, таможнею и самостоятельными отношениями к посторонней власти.

Афон единственное место на всём, подвластном Турции, востоке, где турецкое влияние почти что не существует. Здесь, даже никогда не услышишь ни одного турецкого слова, так что поневоле забываешь, что дело происходит в Турции, а не в Греции. Один только Афон, на всем несвободном востоке, имеет великолепные храмы, свободный колокольный звон и благолепные службы церковные. Патриарх смиряется перед силой Афона; даже сам султан пишет свои фирманы (повеления) Афону не на турецком языке, как обыкновенно, а на греческом, следовательно тоже признаёт его силу. Эта сила Афона заключается в его богатстве, в крепости его наружной организации и, наконец, в общественном мнении местного православного населения, которое, находясь под влиянием духовной власти, видит в Афоне опору православия, смотрит на него, как на учителя.

На всём Афонском полуострове, начиная от Ксеркского канала, находится двадцать монастырей, двенадцать скитов и до восьмисот отдельных келий и калив [48]. Число спасающихся во всех этих обителях в точности определить невозможно, потому что здешние старцы статистикой не занимаются, да и сами, кажется, не знают хорошенько, сколько у них народу спасается.

– Сколько братии в вашем монастыре? спросишь, бывало, у какого-нибудь игумена.

– А кто их знает, ответит тот: – человек сто или полтораста есть; а может быть и двести наберётся. Не знаю.

– Как же это вы не знаете? ведь у вас на словах выходит в целой сотне разница.

– Да мы не считаем постригающихся: сколько Бог пошлёт, столько и есть на лицо.

Кроме этого ничего не узнаешь, и редкий игумен может сказать приблизительную цифру своей братии. А может быть и с умыслом скрывают они эту цифру, потому что платят подать правительству не за всю братию, а только часть её. Но если считать средним числом на каждый монастырь по 150 человек, на каждый скит по 75 человек и на каждую келью по 3 человека, да при этом взять в расчет отшельников, спасающихся в пещерах и ущельях горных, то число монашествующих на Афоне определится цифрою в 7,000 человек. До греческого восстание монахов, говорят, было здесь до десяти тысяч, но во время восстание Афон потерял, как увидим ниже, порядочную цифру спасающихся, и с тех пор до прежнего многолюдства дойти не может.

Из числа этих 7,000 монахов большинство составляют греки; за ними болгары, русские, сербы, молдаване, валахи и выкресты из турок и евреев. Русских монахов здесь считается до 500 человек.

Не смотря на это разнообразие национальностей и уставов монастырских, все монастыри со своими скитами и кельями имеют общую связь под единою властью, центр которой находится в столице афонского царства, Карее, и называется протатом. Этот протат, состоящий из представителей всех монастырей святогорских, составляет верховное судилище Афона, и кроме его монастыри не признают никакой власти.

В частные дела монастырские протат не мешается и в этом отношении монастыри сохраняют полную независимость и делают, что им вздумается, если только их дела не затрагивают интересов других обителей.

Монастырское начальство, независимо от протата, распоряжается капиталами обители, следит за поступками братии, устраняет между ними разные несогласия, судит виновных и т. п. Скиты и кельи, подвластные монастырям со своими делами и жалобами, относятся также к монастырской власти и та решает их дела и жалобы, не давая никому отчета [49]. Вообще каждый монастырь со своими скитами и кельями представляет нечто отдельное: имеет свою особую печать для делопроизводства, свои корабли под особым флагом, для торговых оборотов, прежде даже имел свои пушки и укрепление для защиты от неприятеля, но со времени греческого восстание эта сила у монастырей отнята.

Если же выйдет какое дело слишком запутанное и имеющее влияние на всю гору, если разногласие братии монастырской послужит соблазном для других обителей, или потребует изменение монастырского устава, то такое дело поступает уже на рассмотрение протата.

Верховный совет протатский составляют уполномоченные депутаты (антипросопы) от всех монастырей святогорских. Эти депутаты постоянно живут в Карее и, по мере накопление дел, собираются вместе для обсуждение и решение их. Заседание совета происходят в просторной и роскошно убранной в восточном вкусе комнате; на потолке её большими литерами написано имя I. Христа, в знак нелицеприятие суда; для этой цели по стенам висят иконы, изображающие храмовые праздники всех монастырей афонских, и каждый депутат садится непременно против своей иконы. Поодаль от них, за решеткой, помещается письмоводитель и подсудимые, если они есть на лицо.

По настоящему, дела совета должны бы решаться большинством голосов, но на Афоне это делается иначе, не по мирскому. Тут только сохранена одна форма депутатского совещания, но равенства между депутатами нет. Из двадцати депутатов монастырских, представляющих лица своих игуменов, только четверо имеют право обсуживать и решать дела, а остальные только прислушиваются к рассуждениям этого квартета, да сообщают о них своим монастырским властям. Афон не мог не преклониться перед богатством и знатностью своих древнейших монастырей: Лавры, Ватопеда, Ивера и Хиландара [50] и потому вся почти власть протата сосредоточена в руках представителей этих монастырей. Каждый из них имеет часть протатской печати, которая только тогда имеет значение, когда сложены её четыре части, следовательно, согласны с делом все их владетели. Из этих же четырех депутатов, ежегодно, избирается один «назир», который обязан приводить в действие все решение протата и следить за их исполнением. По истечении года он передаёт свою обязанность следующему депутату, которые в этом случае чередуются между собою. Депутаты остальных монастырей только тогда произносят своё мнение о делах, когда их спросят об этом, или когда от решение протата страдают интересы монастыря. Мнение эти, если они высказаны с толком, могут иметь влияние на ход дел, но только тогда, когда они не противоречат мнению четырех. В случае, если между четырьмя председателями возникнет разногласие или встретится дело особенной важности (например о внешних имениях Афона, о разных требованиях константинопольского патриарха и т. п.), тогда приглашаются в протат все игумены и эпитропы монастырские и они решают дела сообща. Подобные собрание бывают очень редко.

Каждый депутат монастырский имеет при себе печать своего монастыря и прикладывает ее к делам протата в знак согласие своего начальства и в таком виде решение протата бывают обязательны для всего Афона и на них нет апелляции.

Протат от имени всего Афона ведёт переговоры с мирскими властями и вообще заботится о внешних интересах горы. Он же разбирает монастырские тяжбы рассматривает жалобы скитян и келиотов на монастыри и судит монахов за особенно важные преступления. Конечно, в этом случае у протата нет никаких определенных, гражданских законов: все дела решаются по евангелию и законам совести, а потому решение дел много зависит от того, как судьи смотрят на евангелие и на совесть.

Делопроизводство протатское и сущность разных жалоб и преступлений монашеских покрыты глубокою тайной; в заседание депутатов, под страхом наказания, не пускают ни одного постороннего монаха, тем более мирянина, а потому нет возможности представить здесь подробную картину афонского делопроизводства. Слышал я только, что председатели протата, избалованные жизнью штатных монастырей, стараются направить дела к пользе этих монастырей и смотрят неблагоприятно на киновии. Слышал, что успех дела в протате зависит часто от того, что депутат сумеет передать его красноречиво, и что депутаты, имеющие дипломатический дар слова, могут вертеть делами как захотят, потому что в трудных обстоятельствах к ним обращаются за советом все председатели протата. Поэтому Афон дорожит красноречивыми юристами и каждый игумен, разными происками, старается переманить их в свой монастырь, чтобы, при случае, иметь вес в протате. Слышал я еще, что главный оттенок судопроизводства афонского чисто восточный; тяжбы и жалобы решаются смотря по подаркам, и проигрывают больше неимущие…

Для наказание преступников подле протата находится мрачная и грязная тюремная башня, куда сажают провинившихся на хлеб и на воду. Стараясь выманить у преступников полное сознание в преступлении, их иногда опускают, на веревке, в особое, подземное отделение башни и там оставляют их уже без всякой пищи, до тех пор, пока, измученные голодом, они не откроют правды… Преступников отдают на суд протата в крайних случаях, когда преступление соединено с буйством, или служит соблазном для братии; а за обыкновенные прегрешение начальство расправляется с ними домашним образом: сажает на великий пост в гробницу монастырскую, заставляет отвесить перед кем-нибудь непомерное количество земных поклонов и т. п.

При протате есть особая касса для разных расходов по делам, касающимся благоустройства и безопасности горы. Эта касса пополняется ежегодным денежным взносом всех монастырей, и сумма взноса определена протатом, смотря по богатству и по количеству обитателей каждого монастыря. По этому определению богатейший и древнейший на Афоне монастырь (Лавра) взносит ежегодно в протатскую кассу около 50 тысяч пиастров [51], другие менее богатые, монастыри взносят меньше, а наконец беднейший (Костамонит) платит всего только 4,000 пиастров в год. Весь ежегодный сбор с монастырей доставляет протату сумму в 320 тысяч пиастров. (16 т. руб. сер.). Из этих денег половина идет в Константинополь для уплаты подати султану и разных подарков константинопольской власти, затем значительная часть отсылается для подарков солунской власти, под ведением которой состоит Афон, 20 т. п. тратится на наём стражи из окрестных мирян, которые исполняют на Афоне полицейскую должность [52]; 16 т. п. идёт на жалованье карейскому аге, и наконец, из этой же суммы главный назир протатский берет 800 п. жалованья и 10 т. п. на дрова. Остальная сумма тратится, по усмотрению протата, на разные непредвиденные случаи.

Казённая подать на Афоне полагается по 30 пиастров (1 р. 50 к.) в год с души и составляет ежегодную цифру в 60 тысяч п., которая вся сполна поступает во владение матери султана, потому что Афон принадлежит к числу её имений. Надо заметить, что Афон скрывает от правительства настоящую цифру своих обитателей и платит только за 2,000 человек (так было по крайней мере несколько лет тому назад). Поэтому, когда является сюда, из Солуня, какой-нибудь поверенный солунского паши, для наблюдений за правильностью сбора податей, то большинство братии, по приказанию старцев, разбегаются из монастырей по окрестным лесам и возвращаются только по миновании опасности. Такое дело принадлежит к числу домашних тайн Афона, но эта тайна почти что всем известна. Знает о ней и карейский ага, но, ублаготворяемый подарками, благоразумно молчит; отчасти знает и солунский паша, но тоже смотрит сквозь пальцы [53].

Не смотря на подобные утайки, всё таки Афону приходится платить изрядные цифры разным властям, особенно тем, на которых не может действовать его нравственная и догматическая сила; но Афон не скупится на подарки, потому что ими он покупает у власти свою независимость. Без этого на Востоке нельзя.

Денежные сборы дороже всего обходятся келиотам афонским. Монастыри знают на перечёт всех своих келиотов и редкий из них отвертится от платежа требуемой суммы. Каждый владелец отдельной кельи обязан ежегодно внести в монастырь свой, на упомянутые расходы, около 200 пиастров, кроме той суммы, которую он платит монастырю за наём кельи. Поэтому, если при монастыре много отдельных келий, то сбор с них почти что окупает требуемую от монастыря протатом сумму… Видно закон то везде одинаков, что на бедных упадает вся тягость податей и сборов. Жалуются келиоты всем и каждому на эти притеснения, да против силы, знать, ничего не сделаешь…

Задарив внешние власти, Афон никого не боится и пользуется полной свободой. В церковном отношении он находится под непосредственным начальством константинопольского патриарха, но этот патриарх власти имеет над ним немного. Он если и пишет Афону свои послание и приказания, то с уважением, как особой силе, великой во мнении народа, и даже иногда просит у него совета по разным делам. Афон иногда даже шлёт отказы на разные требование патриарха. Так, например, в начале 1859 года, когда константинопольский патриарх, задолжав банкирам до 7 миллионов пиастров, обратился к Афону с приглашением прислать своих депутатов, для рассуждение о средствах покрыть этот долг, игумены Афонские, обсудив в протате все невыгоды подобного предложения, послали патриарху решительный отказ. Или например, во время прошлой восточной войны, патриарх, по приказанию турецкой власти, прислал на Афон повеление молиться Богу за успех турецкого оружие и поражение русских войск. Протат, получив такое щекотливое повеление, созвал всех игуменов монастырских и те, после долгого спора, предоставили это дело на волю каждого монастыря. Три монастыря решились исполнять волю патриарха и молились, за что приказано, а остальные отказались наотрез…

Султан турецкий пишет свои фирманы (приказания) Афону на греческом языке и на всём Востоке один только Афон пользуется этою льготою. Фирманы свои султан даёт разным влиятельным путешественникам с тем, чтобы Афон показывал им все свои сокровища и библиотеки. Но на монастырские власти мало действуют эти фирманы; конечно они таких путешественников принимают почётно и со смирением, но за то нарочно стараются скрыть от них свои сокровища из опасения, чтобы влиятельный путешественник не подметил чего лишнего и не донес о том кому не следует доносить. Когда путешествовал по Востоку принц английский, сын королевы Виктории, то солунский паша предписал Афону встречать принца втрое лучше, чем он встречал нашего в. к. Константина Николаевича. Афонские старцы долго думали над этим предписанием и условились, говорят, давать принцу по три порции каждого угощения, то есть, вместо одной чашки кофе, давать ему три и проч. Но принц, к счастью, заезжал на Афон только на несколько часов.

В виде представителя турецкой власти, в Карее постоянно живёт ага-магометанин со своим помощником. Этот ага получает от протата ежегодного жалованья 1,000 р. сер. и кроме того, под предлогом ревизии, каждый год объезжает все монастыри с двумя кавасами [54], из которых один возит за ним чернильницу, а другой курительную трубку. Завидев такое шествие, властные старцы вынимают из казны монастырской приличную сумму денег, которую и вручают аге в виде подарка. Таким образом ага получает содержание порядочное, но за то не только не имеет влияние на ход дел святогорских, но даже сам подчиняется приговорам протата и разным уставам Афона. Он выдает только паспорта отъезжающим, принимает подати и таможенный доход и пересылает их в Солунь. Продав остальную власть свою, он ни во что более не мешается и живёт полным аскетом. Он вечно среди монахов, вечно лишен общества товарищеского и рад от души, когда встретит на Афоне какого-нибудь европейца, с которым поболтать можно. Гарем свой он долго усиливался поместить в Карее же, но протат этого ему не позволил и жены аги правоверного принуждены жить в г. Ериссо, в 70 верстах от своего мужа.

Таким образом, оградив себя, по возможности, от влияние внешних властей, Афон всеми средствами старается поддержать свою независимость и для этой цели в Константинополе, в Молдавии и Валахии и в других местах имеет своих депутатов, которые отстаивают права Афона пред человечеством и ищут ему богатых покровителей между сильными мира сего.