С высоким титулом!

С высоким титулом!

По опустевшим улицам Мина мы направляемся обратно в благословенную Мекку. Наши хозяева хоть и взимают с нас риалы и доллары без устали, но когда речь заходит об услугах, не столь ретивы и подвижны. Мы сами ищем себе автобус. К счастью, моя нога поправилась и я могу обходиться без палки.

Лавочники уже убрали свои товары, сложили тенты и паласы. Теперь ничто не мешает осмотру места празднества. Каждый сантиметр земли покрыт шкурами, головами, ногами баранов и овец, гниющими кишками и внутренностями, горами обглоданных костей. И всюду человеческие испражнения. Сделать неосторожный шаг настолько опасно, что пешеход, зажимая нос тряпкой, должен беспрестанно глядеть перед собой, выбирая место, куда бы поставить ногу. Поскольку другая его рука занята зонтом, сумкой или какими-нибудь вещами, а туча мух кружится вокруг, он вынужден отгонять их все время мотая головой.

Третье и последнее побиение шайтана прошло без прежнего энтузиазма. Видимо, силы у правоверных иссякли. Или до сознания некоторых дошла наконец смехотворность этого деяния.

Несмотря на мои неоднократные и настойчивые запреты, один из старых кори остановил уличного водоноса. Третий день в святой долине Мина я без устали повторяю, чтобы не пили сырой воды: только чай или кока-колу. Да, да, ваш покорный слуга стал горячим пропагандистом кока-колы. Если об этом проведают хозяева компании, производящей этот напиток, авось поставят где-нибудь памятник советскому врачу — их рекламному агенту.

Мы ищем автобус. На каждом шагу встречаются свободные машины, но они заблаговременно заняты представителями других групп.

Сеид Абдуль Керим семенит впереди и время от времени успокаивает нас, говоря, что и мы, иншалла, найдем себе машину.

У обочины дороги мы увидели лачугу, вокруг которой был разбит огород и росли три-четыре финиковые пальмы; земля, разделенная на грядки, засеяна укропом, луком и чем-то напоминающим салат. Наши старики заявили, что они не в силах больше идти, пусть сеид Абдуль Керим отправится один и отыщет какой-нибудь транспорт.

Почесав в затылке, сеид исчез. Мы расположились в тени лачуги. Следуя нашему примеру, и другие паломники, топча ногами, взращенный на приносной воде огород, устремились б тень пальм. Хозяин гнал их суковатой палкой. Его уста, не умолкая ни на секунду, исторгали громкие ругательства.

? Хаджи, ? обернулся ко мне Исрафил, ? осознаешь ли ты свое счастье?

? В каком отношении?

? В том, что не знаешь арабского языка и не понимаешь, какими словами награждает хозяин сада ни в чем не повинных жен и матерей этих паломников.

? Если так, то я действительно счастлив.

Сеид Абдуль Керим вернулся ни с чем. Опять пешком пустились мы на поиски транспорта. Впереди нас вышагивала большая группа хаджи из какой-то страны. Примерно через час нашелся свободный автобус. Все разом бросились к нему. Наши конкуренты действовали дружнее и поэтому сели в автобус раньше нас. Я и Исрафил нарочно отстали.

Нещадно толкаясь, паломники заполнили автобус, но и там схватка за места поудобнее не прекращалась. Подняв сумку с термосом на плечо, я начал пробиваться в хвост машины, как вдруг чья-то палка обрушилась на термос и его хрупкий стеклянный баллон мелкими осколками осыпался внутри помятого кожуха. Один из чужеземных паломников метил палкой в голову Махсума-Жеваки, с которым подрался из-за места. Мой термос принял на себя удар.

Настроение у Исрафила снова испортилось. Он не произнес ни слова. Я уже немного изучил его характер. Почему-нибудь рассердившись, он ни на кого не смотрит, только бросает гневные взгляды на небо или потолок и все время покашливает. Мулла Нариман обернулся ко мне и выразил сочувствие:

? Уважаемый дохтур-джан, какой красивый термос пропал зря! Как жаль, что пропал такой красивый термос. Нет, не возражайте, пропал.

? Все к лучшему, домулло. Легче купить новый термос, чем лечить разбитую голову.

? Ваша правда, сударь, нет, не возражайте, ваша.

Исрафил, услышав этот любезный разговор, улыбнулся. Лицо его прояснилось и, вынув из моей сумки смятый термос, он выбросил его через окно.

? Напрасно, ? сказал я.

? А что бы ты с ним делал? — спросил Исрафил.

? Довез бы до благословенной Мекки и поставил там как памятник братства паломников, которое они проявляют с таким темпераментом.

? Как же, позволят тебе расставлять по благословенной Мекке памятники! Здесь тебе не тетин кишлак!

? Не позволили бы, так отвез бы в соборную мечеть в Душанбе.

Достигнув благословенной Мекки, мы устремились совершить таваф-аль-вида, то есть прощальный таваф дома божьего. На этом завершилась основная часть паломничества. Все поздравляли друг друга с высоким титулом хаджи. «С хаджжем, со святым хаджжем! С высоким титулом!» Старики бросались друг другу в объятия, исторгая по нескольку капель слез радости и умиления.

Согласно программе, теперь мы отправимся в город Таиф, осмотрим священные места, затем поедем в лучезарную Медину, где почтим гробницу последнего пророка. Правда, мы и без этого считаемся хаджи в полном смысле слова, но посещение Таифа и Медины, учитывая, что мы уже очищены от грехов, позволит нам прихватить на родину благословение про запас.

Мои спутники выпили из колодца Замзам столько воды, сколько могло вместиться в их утробе. Одного из стариков, у которого живот разбух так, что он не мог двигать ногами, пришлось тащить под руки до самого дома…

Исрафил отправился вместе с кем-то в Идарат-ул-хаджж[83] за разрешением на дальнейшее путешествие. В одиночестве вышел я пройтись по улицам и базарам благословенной Мекки. В одном месте мое внимание привлек невиданный шашлык. Около пуда мяса было нанизано на большой шампур, вертикально стоявший над большой жаровней. По форме нанизанное мясо напоминало деревянный бочонок. Шашлычник, сообразно полученным деньгам, отрезал мясо с подрумянившейся стороны, взвешивал и, положив на мягкую булку, протягивал покупателю.

Удалившись от Каабы метров на триста, я оказался в западной части города. Я еще, кажется, не говорил, что центр благословенной Мекки находится в похожей на котлован низине, посредине которой расположен дом Аллаха. Во все стороны отсюда ползет наверх множество улиц и переулков. Беспечно поглядывая сверху вниз, я вдруг открыл пресловутую тайну «висячего камня». С тех пор как мы прибыли в Мекку, я при каждом тавафе внимательно рассматривал аль-хаджар-уль-асвад и дом Аллаха, но не замечал ничего похожего на висящий в воздухе камень.

Сама Кааба — это кубическое каменное здание, каждая сторона которого равна в ширину примерно шести метрам, а высота метрам семи. Сверху оно покрыто парчовым покрывалом, скрывающим от крыши до фундамента все, кроме золотых дверей, у которых всегда стоят один или два солдата ? те самые, что лупили жгутами по головам не в меру усердных богомольцев. Это покрывало называется кисвой и ежегодно накануне праздника Курбан-байрама обновляется. Прежнюю выцветшую кисву шейхи продают жаждущим благодати правоверным, которые платят за клочок этой реликвии цену одного-двух баранов.

Метра на полтора ниже крыши Каабы покрывало окаймлено широкой, чуть меньше метра, полосой с густо-густо написанными золотой арабской вязью святыми аятами. В жарком полуденном мареве, под ослепительными лучами солнца и издали, если прищуриться, могло показаться, что кисва разделена надвое и верхняя часть Каабы словно висит в воздухе. Если, повторяю, посмотреть прищурившись. Ну, а если посмотреть широко раскрытыми глазами? Или через темные очки? Или подойти поближе? Или посмотреть до восхода солнца или после его захода? Увы, тогда ты будешь лишен счастья лицезреть «божественное чудо».

Дома мои спутники мирно беседовали. Теперь все мы, восемнадцать человек, жили вместе. Старики еще утром второго дня пребывания в Мекке отказались от зловонной и полутемной комнаты на первом этаже и перетащили свои пожитки к нам.

Пожилые кори просили у муллы Наримана, чтобы он повторил те рубаи, которые читал в шатре в долине Арафат. Мулла отнекивался, набивая себе цену, но когда просьбу стариков поддержал Кори-ака, смягчился и прочитал следующие строки:

Мир ? чаша, небо ? тамада, а смерть для нас ? вино.

Мы, люди, ? врозь и сообща ? пьем всякий раз вино.

Кто 6 ни был ты, о человек, они всегда с тобой.

И чаша та, и тамада, и смертный час — вино.[84]

? Браво, браво! ?одарили слушатели муллу Наримана, истинного аристократа и потомственного ходжу, и на некоторое время задумчиво приумолкли.

В комнату вошел Максум-Жевака. В руках он держал пол-арбуза. Видимо, другую половину он, не удержавшись, съел на месте покупки. Пристроив арбуз на шкаф, он укутал его поясным платком и, пройдя в угол комнаты, начал приводить в порядок свои вещи, сваленные в чемодане. При виде этого вдохновились и остальные, и каждый занялся своим барахлом. Эта процедура повторялась по три-четыре раз на дню, ибо с каждым новым днем нашего путешествия росли и приобретения. Приехав сюда с двумя чемоданами, многие из моих спутников купили в благословенной Мекке еще по одному, а то и по два новых.

Сегодня мне повезло. Я оборудовал себе персональную лежанку и мог больше не опасаться еженощной борьбы за место. Довольно широкий подоконник проема, выходящего в переулок, был завален чемоданами, мешками и сумками паломников. Я перенес на шкаф всю посуду, стоявшую на столе у входа, а то, что находилось на подоконнике, перетащил на стол. На подоконнике оставался только железный сейф сеида Абдуллы, брата нашего хозяина. Стронуть его с места было невозможно. Он был наглухо приколочен гвоздями. Все же я мог лежать на подоконнике, держа ноги на сейфе.

Место не столь комфортабельное, но зато суверенное. Больные иногда неделями лежат в хирургических отделениях с подвешанными кверху ногами. Могу и я потерпеть.

Однако пользоваться этим ложем можно только при условии чуткого сна. Незастекленные рамы были сколочены, по-видимому, еще во времена халифа Харуна ар-Рашида и настолько обветшали, что если во сне, не дай бог, подвинуться чуть влево, можно за милую душу вместе с рамой вылететь на мостовую.

Во всяком случае, я рад своей находчивости. В комнате площадью не больше пятнадцати квадратных метров, в которой должны разместиться восемнадцать далеко не тощих постояльцев, иметь собственный уголок для сна ? апофеоз блаженства.

Место ночлега вашего покорного слуги имеет еще одно преимущество, заслуживающее особого упоминания. Помимо моих спутников в комнате с раннего утра и до полуночи толкутся гости, приходящие по одному, по двое или группами. Это, как правило, эмигранты. Они бесконечно рассказывают о своих злоключениях или выясняют, каким образом мы остаемся жить в Советском Союзе, питаясь одним жидким супом с капустой. По неписаным законам этики должно оказывать уважение гостю, не спускать глаз с его лица, слушать, что произносят его уста, чтобы, не дай бог, не оскорбить его чувствительную душу. Новое место дает мне возможность хотя бы на несколько минут покинуть гостей, вытянуть ноги и отдохнуть от кандалов жестокой этики наших предков.

Говорят, что семья сеида Сайфи Ишана сутяжничает с доброй половиной своей многочисленной родни по поводу доходов от вакуфных домов. Так-так, думал я. Если бы Сайфи жил в мире и согласии с родней, сородичами и земляками-эмигрантами, то до чего возросло бы число гостей, приходящих повидаться с нами?! Даже те три-четыре часа, которые остаются нам для отдыха, пришлось бы тратить на увлекательнейшие беседы с гостями! Выходит, что и ссоры с людьми иногда идут на пользу.

Пришел мой знакомый кондитер Кулдош Ходжа и с ходу принялся рассказывать о своих приключениях.

Будучи объявлен кулаком, он убежал в Керки и несколько лет занимался там кондитерством, а в 1934 году улизнул за пределы СССР и, одевшись в лохмотья, под видом бедного продавца дров добрался до города Мазари-Шериф.

? У меня было при себе немного золота, домулло, ? рассказывал он, ? и, пока я находился на земле родины, носил его, знаете где? Зашил в пояс и в нательную рубашку, не так ли? А потом, когда нужно было переходить границу, я сказал себе: «Смотри в оба, Кулдош Ходжа, хорошенько пошевели мозгами, не дай бог, если у тебя обнаружат золото, табак твое дело». Нашелся надежный человек, который взялся переправить меня через границу. Тогда в одном караван-сарае я выискал старое вьючное седло и, разворошив кошму, запихал туда золото. Ну да ладно, все это старая история, не так ли? Ай-ай-ай, как хорошо, что вы приехали, домулло. Я безгранично рад. Просто на седьмом небе от счастья. Увидев вас, будто увидел своего дорогого старшего брата, не так ли?

Прощаясь, кондитер пригласил к себе в дом Кори-ака, Тимурджана-кори и меня.

? Иншалла, завтра приедем, ? сказал Кори-ака. ? Разве можно отказаться от приглашения Кулдош Ходжи? Как вы думаете, мулла Курбан?

? Разумеется.

Лежа на подоконнике я наблюдал за людьми в переулке. Хотя время приближается к полуночи, бакалейные лавки все еще торгуют. Двое из наших спутников стоят на улице и с энтузиазмом ковыряют в носу, разглядывая прохожих. С того самого дня, как мы выехали из Хартума, никто им не делал замечаний по этому поводу. Здесь все ковыряют в носу, на улицах и базарах люди шляются в полосатых ночных пижамах, даже заходят в таком виде в полицейское управление и управление по делам хаджжа. Здесь допускается, сидя у большой дороги, на виду у всех, совершать омовение. В Муздалифе Урок-ака, не найдя более укромного местечка, зашел за какой-то грузовик и совершил омовение, хотя вокруг были женщины и дети.

На уступе стены под окном сидят три голубя. Я их видел и накануне поездки в Арафат. Поздний шум и гвалт мешает им спать, и они, воркуя друг с другом, изредка встряхивают крыльями и меняются местами.

Жизнь, которую я наблюдаю вот уже несколько дней, иногда кажется мне сказкой и напоминает сказки. Порой я завидую героям сказок. Будь я на их месте, один из этих голубей обратился бы ко мне на человеческом языке и предложил свои услуги. Я бы написал записочку, и он полетел бы ко мне домой, на родину, и принес оттуда весточку от семьи и друзей.

На втором этаже надрывно кашляет старик цирюльник. С утра до позднего вечера, кроме тех минут, когда курит кальян или молится, он беспрерывно стрижет и бреет. Много верующих совершают паломничество, любым способом зарабатывая себе на дорогу и пропитание. Те, кто не владеет определенным ремеслом, долгие годы проводят на чужбине, работая хаммалями или кем угодно, лишь бы накопить денег на обратную дорогу.

Дороговизна проезда на самолетах, кораблях и автомобилях — одна из самых больших трудностей паломничества. За сумму, которую здешние владельцы такси берут за проезд десяти-двенадцати километров, у нас можно переехать из одного города в другой.

Москиты не дают спать. Подлые твари! Москиты наших пригородов и степей звоном предупреждают человека о своем приближении, и тогда, определяя на слух место их посадки, можно шлепнуть по какой-нибудь части своего тела и согнать изверга. Священный москит Мекки не таков. Он спокойно напьется твоей крови и улетит, а ты только потом узнаешь по зуду, в каком месте он наслаждался трапезой.

Досадно, очень досадно, что две недели вычеркнуты из жизни… Если бы мне поручили придумать сказку об аде и рае, то я, вместо весов, измеряющих на том свете грехи и богоугодные дела, поставил бы часы, отмечающие дни, напрасно прожитые мусульманином, и дни, прожитые с пользой на благо людям, и соответственно с этим определял бы наказание и поощрение.

Только я хотел уснуть, скорчившись в три погибели на своем новом ложе, как появился Искандар.

? Хаджи, ? сказал он, ? что это ты возгордился в последние дни и не зовешь меня на свои умные беседы?

? Всему свое время.

? Ого! К тому же ты становишься грубым, как полено! Не будь так суров, друг мой. Смирись со своей судьбой и сделай богоугодное дело.

? Какое такое еще дело?!

? С тех пор, как ты просвещаешь меня рассказами о замогильной жизни и дне Страшного суда, об Адаме и Хаве, у меня неудержимо возрастает интерес к этим вопросам. Прошу тебя, расскажи что-нибудь.

? Рассказать про преисподнюю?

? Валяй.

? В преисподней есть ущелье. В этом ущелье семьдесят тысяч зданий. В здании семьдесят тысяч келий, и в каждой келье по семьдесят тысяч черных змей, которые, свернувшись в клубок, поджидают нас с тобой. В брюхе каждой змеи столько смертельного яда, что им можно заполнить семьдесят тысяч хумов.[85]

? Ай-яй-яй! Ох-ох-ох!

? В преисподней, кроме того, есть сорок углов. В каждом углу по сорок драконов. В брюхе каждого дракона по четыреста скорпионов. И в хвосте у каждого скорпиона накоплено столько яда мгновенного действия, что им можно заполнить четыреста хумов и еще останется на несколько тазиков. Одеяние обитателей ада — из расплавленной меди, на ногах у них огненные кандалы.

Мозг грешников булькает от кипения. Милостивый Аллах назначил директором ада своего ангела Маликшаха. Если мусульманин, поджаривающийся на огне, попросит воды, Маликшах подносит ему раскаленную чащу крови и гноя. Величина каждой искорки, вылетающей из громадных языков пламени, больше современного многоместного самолета. Когда грешника швыряют в пламя, кости его мгновенно взрываются и превращаются в мельчайшую, как мука тончайшего помола, пыль. Но по приказу милосердного Аллаха, ангелы быстренько собирают этот порошок, одушевляют, возвращают грешнику его прежнее обличие и снова бросают во власть драконов.

? Я в восторге.

? В восторге? От чего? От творца или хазрата Маликшаха?

? Я преклоняюсь перед всеми троими: и перед творцом, и перед Маликшахом, и перед теми неизвестными людьми, которые использовали такое чудо природы, как воображение и фантазия, чтобы наплести подобные страсти.

? Ну, как удовлетворил свое любопытство?

? До некоторой степени.

? Еще что-нибудь нужно?

? У меня вопрос.

? Задавай.

? Говорят, будто в распоряжение каждого мужчины, переступающего порог рая, предоставляется семьдесят пять тысяч девушек-гурий и семьдесят пять тысяч юношей-гурий…

? Впредь никогда не говори «будто», болван! Это четко и ясно сказано в книге «Надир-аль-мирадж».

? Тем лучше. Но все-таки до моего сознания не доходит, как претворяется это обещание на практике?

? Тогда твое место в аду.

? Подожди, дорогой, вот что я хочу сказать: девушки-гурии — это ясно, ну и юноши понадобятся — послать их в магазин за папиросами, спичками или свежей газетой. Или приказать, чтобы взяли ведра и полили райские улицы. Одним словом от них тоже есть польза.

? Ну?

? Я хочу знать, разом ли будут прикреплять к нам сто пятьдесят тысяч девушек и юношей или постепенно и будут ли заменять по мере их старения?

? Дурья голова, ведь я же говорил тебе, что в раю не стареют!

? Значит, их прикрепляют всех разом?

? Этого я точно не знаю.

? Выходит, сам ты болван. Обязательно уточни этот вопрос. Как мне известно, крупнейшие знатоки этих тонкостей собрались сейчас в Мекке…

? В благословенной Мекке!..

? Прости, в благословенной Мекке. Дорогой мой, ты не шути с этим.

Обеспечить работой сто пятьдесят тысяч ангелов, не пустяковое дело. Это я знаю по собственному опыту. Помнишь, как-то раз нас послали собирать хлопок, и меня назначили вашим бригадиром? В тот день вы, бездельники, довели меня до того, что молоко матери подступило мне к горлу…