Да осенит Аллах наше путешествие!

Да осенит Аллах наше путешествие!

Проснулся Исрафил, ткнул меня пальцем и показал в иллюминатор. Восточный подол неба уже стал синим. Близился рассвет. Интересно, где мы сейчас пролетаем?

Еще в аэропорту кто-то из паломников поинтересовался, сколько мы будем лететь.

? До Каира пять с половиной часов лета, а оттуда еще три до Хартума, ? ответил служащий аэропорта.

Один из знатоков русского языка так перевел это старику:

? Если великий Аллах смилостивится, то пролетев пять с половиной часов, мы, иншалла,[8] достигнем великого города страны ислама ? священного Каира. И если щедрый творец соизволит сделать наше путешествие счастливым, то, пролетев еще три часа, иншалла, мы достигнем цели нашего путешествия, да осенит наш путь всемогущий Аллах, да хранит всех нас в благоденствии и добром здравии.

Все произнесли «аминь» и благоговейно провели руками по лицу и бороде.

Если бы полет совершался днем, стюардессы объявляли бы, над какими местами мы пролетаем, информировали о температуре за бортом и сообщали тому подобные сведения. Сейчас все спят. По моим расчетам мы летим над Грецией.

Я впервые отправляюсь за рубеж и предвкушаю много необычного и интересного. Мир, который я увижу, будет отличаться от того мира, который много лет был мне близок, был моим миром. Я хорошо представляю себе это, но все же то, что ожидает меня впереди, вызывает какое-то смутное беспокойство. Что встречу я там? Какие испытания выпадут на мою долю?

Сказать по правде, неожиданности начались для меня еще на нашей земле.

В аэропорту впервые в жизни досматривали содержимое моего багажа. У меня с собой два небольших чемодана. В одном одежда, запас сигарет, сахар и зеленый чай. В другом медикаменты и самые необходимые инструменты. Молодой таможенник тщательно проверял каждый сверток. Он ощупывал пакеты с бинтами и ватой. Из первого чемодана достал сигареты, взвешивал каждый блок на руке, надорвал одну пачку рафинада и словно удивился, что там сахар. Я терпеливо наблюдал за всем этим и, хотя прекрасно понимал, что процедура эта необходима, сердце у меня щемило. Всегда ощущаешь неловкость в доме, где что-нибудь пропало. Подобное чувство овладело мною сейчас.

Таможенник взял в руки мой фотоаппарат, расстегнул футляр, внимательно осмотрел аппарат со всех сторон и положил на место. Затем принялся за катушки пленки, завернутые в черную бумагу.

? Пленка?

? Да.

? Новая?

? Да.

Задумчиво ощупав их, он спросил:

? Заснятой нет?

Словно злой джин[9] дернул меня за язык. Терпение мое лопнуло. Кровь бросилась в голову и, побагровев, я вскричал дрожащим от негодования голосом:

? Я же сказал, что новая! За кого вы меня принимаете?! Я врач! Советский врач! Понятно?

Очевидно, таможенник не впервые был свидетелем подобного взрыва. Он укоризненно на меня посмотрел и перешел к следующему пассажиру.

Наш ИЛ-18, мерно гудя моторами, плывет по воздушному океану. Время от времени через салон проходит кто-нибудь из экипажа, скользя взглядом по рядам мирно спящих пассажиров, и мне кажется, что моих спутников в чалмах и халатах рассматривают с особенным любопытством.

Мулла Нариман поднялся с места. Встав в проходе между креслами, он потянулся, но потолок салона слишком низок для его роста. Природа не поскупилась при его создании. Такого высокого человека я видел только однажды лет пять назад во время розыгрыша первенства по баскетболу среди игроков одной из прибалтийских команд. Я подошел к нему.

? Как самочувствие, мулла Нариман?

? Хорошо, благодарю вас, сударь, благодарю.

Мулла Урок-ака засеменил ко мне

? Давайте, братец, подымим.

Я принес сигареты.

? Простите, я оставил спички на кресле.

Я принес и спички.

Небо посветлело и можно было различить землю. Правда, внизу была не земля, а море. Его ртутная гладь казалась с такой высоты боком огромной рыбы.

Проснулся Исрафил:

? Ты не спал, Курбан?

? Нет.

? Почему?

? Не получается.

Исрафил хмыкнул и уставился в иллюминатор.

Уже второй день, как мы на «ты». Я весьма рад этому. В течение пяти дней до отлета в обществе своих новых знакомых я часто чувствовал себя одиноким и всеми покинутым. В Москве в гостинице у выставки меня поселили в одном номере с бухгалтером кубанского колхоза и с механизатором из Эстонии.

До полуночи мы играли в шахматы и разговаривали. Люди с открытой душой, они были хорошими собеседниками. Но уже на следующий вечер, вернувшись из города, я увидел в номере двоих из будущих моих пациентов, которые, расстелив у окна молитвенные коврики и обратив взоры к западной стене, совершали вечерний намаз.[10] Я вышел в коридор и спросил у дежурной, куда девались мои вчерашние соседи, ведь они собирались прожить здесь целую неделю. Выяснилось, что по чьему-то распоряжению всех будущих хаджи поместили вместе в нескольких номерах, чтобы создать им наилучшие условия для молений.

Когда я вернулся, мои новые сожители все еще сидели на ковриках и перебирали четки. Я тихонько присел на краешек койки. В окно виднелись высокие здания на проспекте Мира. Словно зеленый изумруд, сверкал неоновыми огнями новый кинотеатр «Космос». Трудно было оторвать взгляд от больших, наклоненных вправо букв, сверкающих и подрагивающих в чистом весеннем воздухе. Через силу я отвернулся от окна и посмотрел на потолок. Ничего не вышло. Назойливым шепотом проникало мне в уши это слово: «Космос»…

«Космос»… Оно словно скреблось у меня в мозгу, унося мысли далеко-далеко…

Молящиеся поднялись и сложили коврики. Я сорвался с места, подбежал к окну и задернул шторы…

На рассвете меня разбудил голос Тимурджана-кори, нараспев читавшего суры Корана.[11]

Рядом с ним сидел, поджав под себя колени, Алланазар-кори, в такт качая головой и шевеля губами.

Тимурджан-кори ? статный и крепкий двадцатитрехлетний красавец. Он учится на девятом курсе медресе Мири-Араб,[12] в том самом, в котором в конце прошлого века обучался Садриддин Айни.[13] Тимурджан стал кори, то есть выучил Коран и мог читать его наизусть, еще два года назад. В этом году, совершив хаджж и окончив обучение, он получит назначение на какую-нибудь духовную должность.

Алланазар-кори окончил это медресе пять лет назад и является имамом одной из крупнейших мечетей Средней Азии.

Иногда просыпаешься и не поймешь, что происходит вокруг. Вот и сейчас мне казалось, что я еще сплю. Я в Москве, в гостинице, твердил я себе… Я врач из Таджикистана, Курбан Маджидов… Ну и что из того, что я врач?.. Не сегодня-завтра отправляюсь в паломничество, а это мои соседи совершают молитву…

Несколько лет я провел в Москве в лабораториях и клиниках этого города, среди опытных врачей, знатоков медицины. С завязанными глазами я найду в Москве любой театр, музей, концертный зал. Сколько раз в родном Таджикистане мне чудился специфический запах московского метро, слышался шум выходящего из туннеля поезда… Но сейчас… Хотя я отдавал себе отчет в том, какая жизнь ожидает меня в поездке к святым местам, заунывное чтение Корана в номере московской гостиницы казалось чем-то нереальным.

Мой брат работает на радио. Однажды я зашел к нему в студию. Должна была начаться трансляция послеобеденного концерта для тружеников сельского хозяйства. Участники концерта, певцы и музыканты, оживленно беседовали.

Разыскивая брата, я открыл одну из дверей и увидел знакомого певца, человека средних лет. Среди новейшей звукозаписывающей аппаратуры, постелив на полу газету, он совершал намаз. Так же, как и сейчас, я был ошеломлен представившимся мне зрелищем.

Тимурджан-кори и Алланазар-кори снова улеглись в постели. Я оделся и вышел на улицу. Машина подметала мостовую. Редкие прохожие спешили по своим делам. Стая грачей кружила над куполами церкви. Лет десять-двадцать назад здесь была еще деревня. Теперь тут выросли кварталы большого современного города. Только зеленая церквушка напоминает о прошлом.

Я зашагал по проспекту. Было 22 апреля, день рождения Ленина. В Душанбе пионеры школы № 7 примут сегодня в свои ряды моего старшего сына. Когда я вернулся в гостиницу, мои соседи уже завтракали. На румоле,[14] который Алланазар расстелил на столе, стоял чайник, лежали куски рафинада и несколько небольших лепешек домашней выпечки.

Все пять дней пребывания в Москве будущие хаджи завтракали и ужинали у себя в номерах лепешками, запивая их чаем. Лишь обедать ходили в ресторан «Узбекистан» или «Баку». По их уверениям, только в этих мусульманских ошхона[15] можно получить дозволенную шариатом пищу.

Я принес из буфета простоквашу и крутые яйца. Беседа за завтраком не клеилась.

Да, пока я не сблизился с Исрафилом, я чувствовал себя одиноким среди этих семнадцати человек. Вот почему обращение на «ты» муллы из Башкирии было мне приятно.

Взошло солнце и море приобрело сине-зеленый оттенок. Впереди показалась западная оконечность Азии. Еще десяток-другой минут, и мы полетим в африканском небе. Выходит, что даже не будучи космонавтом, можно за полчаса увидеть три великих континента.

И вот внизу под нами Суэцкий канал. Будто на желтый лист бумаги положили синюю линейку. Кое-где на линейке виднеются белые и черные точки.

Это, по-видимому, суда, которые египтяне проводят через свой канал. Если бы не наше вмешательство несколько лет назад, то из-за этого канала разразилась бы война и кровь тысяч, а может быть, и миллионов людей пролилась на этой земле. Дотошные ученые подсчитали, что за историю человечества произошло пятнадцать тысяч войн, в которых погибло два с половиной миллиарда людей.

Сильный всегда притеснял слабого, а правда была на стороне того, у кого потолще мошна. Сколько раз за последнее десятилетие миролюбивое вмешательство советского правительства удерживало руку какого-нибудь хищника, занесенную для кровопролития.