Глава XIV Ум и воля

Глава XIV

Ум и воля

Все рассмотренные нами качества военного человека – как основные, так и вспомогательные – в своей основе имеют два начала– «умовое» и «волевое». Равновесие этих двух начал, изумительно полно выраженное в Петре I, Румянцове, дает нам идеальный тип военного человека, идеальный тип вождя.

Обычно перевешивает один из двух этих элементов, дающий нам начало «по преимуществу умовое» (Беннигсен), либо «по преимуществу волевое» (Блюхер). В первом случае– составители планов, во втором – исполнители.

Бывает гипертрофия одного элемента за счет другого. Чисто умовое начало, при атрофии воли (Куропаткин, Алексеев). Чисто волевое, при атрофии рассудка (Карл XII). Это – явление уж патологического характера, неизбежно влекущее за собой катастрофу.

Ум без воли – абсолютный нуль. Воля без ума – отрицательная величина.

В сфере полководчества преобладание волевого элемента над умовым дает лучшие результаты, чем преобладание умового элемента над волевым. Посредственное решение, будучи энергично проведено, даст результаты всегда лучшие, чем решение идеальное, но не претворенное в дело или выполняемое с колебаниями. Медная монета, беспрерывно циркулирующая, полезнее червонца, зарытого в землю. Научная подготовка и интеллект Шварценберга²⁴⁰ гораздо выше таковых же Блюхера, но огненная душа и неукротимая воля «Генерала Вперед» ставят его полководчество (несмотря на Бриени и Монмирайль) гораздо выше дел Шварценберга. Не имеющий высшего военного образования Макензен оказывается куда выше эрудита – академика генерала Клюева.

Волевое начало, исходящее от сердца и потому иррациональное, свойственно деятелям военного искусства. Поэтому оно выше умового начала – начала рационалистического и свойственного деятелям военной науки. Воля развивается реже ума – и ее развить труднее, нежели ум. Воля развивается воспитанием, ум – обучением.

Волевое начало свойственно русскому народу, создавшему мировую державу в условиях, при которых всякий другой народ погиб бы. История дает нам таких исполинов воли, как Александр Невский, патриархи Гермоген²⁴¹ и Никон²⁴², Петр Великий. Оно свойственно и русскому полководчеству.

Салтыков отстоял свою армию от посягательств Дауна²⁴³ и петербургской «конференции»²⁴⁴. Румянцов довел до конца казалось бы безнадежную осаду Кольберга, хоть созывавшийся им военный совет трижды высказывался за снятие осады. Суворов явил нечеловеческую силу воли под

Измаилом, сверхчеловеческую в Муттенской долине. Кто сможет по достоинству оценить волю Барклая, шедшего против течения и спасшего страну помимо ее стремлений? Кутузов, пожертвовавший Москвой, выявил большую силу духа, чем Наполеон, принявший Лейпцигскую битву. А Котляревский под Асландузом? Гурко²⁴⁵ двинул в лютую зиму российские полки за Балканы.

Уклад, сообщенный нашей Армии Александром I по окончании наполеоновских войн (эпоха, неправильно именуемая «аракчеевщиной»), не способствовал образованию, а главное – выдвижению сильных характеров. Паскевич заморозил Армию, Милютин привил ей растлевающий «нестроевой дух», Ванновский обезличил, Куропаткин деморализовал… Это оскудение воинского духа было лишь одной из граней общенародного нашего духовного оскудения, общего ущерба российской государственности.

Волевые натуры встречались и в Восточную войну (Корнилов²⁴⁶, Нахимов²⁴⁷, Муравьев²⁴⁸, Бебутов²⁴⁹), и в Турецкую (Радецкий²⁵⁰, Гурко, Скобелев, Тергукасов²⁵¹). Но безволие уже начинало брать верх на Дунае и в Крыму – совершенно обезличенный Горчаков и в 1877 г. едва не проигравшие войны великий князь Николай Николаевич Старший и Лорис-Меликов²⁵². В Японскую войну суетливый и слабовольный Куропаткин подсекает крылья волевому Гриппенбергу²⁵³ и, наконец, в Мировую войну абсолютно безвольный Алексеев свел на нет блестящие успехи кампании 1916 г. своими колебаниями, уговорами, переговорами и разговорами.

Волевые натуры были и в Мировую войну: Лечицкий²⁵⁴, Плеве²⁵⁵, Юденич, Брусилов²⁵⁶, граф Келлер²⁵⁷. Но русское полководчество определили и сообщили ему характер катастрофический военачальники упадочного типа– Алексеев, Рузский и Эверт. Результат ущерба российской государственности, Алексееву в Ставке соответствует Беляев²⁵⁸ на посту военного министра, Хабалов²⁵⁹ на посту командующего войсками Петроградского округа и Протопопов²⁶⁰ на посту министра внутренних дел.

* * *

Превосходство полководчества «преимущественно волевого» типа над полководчеством «преимущественно умовым» особенно рельефно скажется при сравнении русских военачальников с германскими в 1914 г.

У наших начальников отсутствовала вера в свое призвание, вера в великое будущее Родины и Армии, воля схватиться с врагом и победить – победить во что бы то ни стало. Ни горячие, ни холодные – легко и без усилий получавшие чины, отличия и высокие должности– они не чувствовали чести и славы воинского звания, не чувствовали, что они не только «командуют», но и имеют честь командовать – и что за эту честь надо платить.

2 июня 1807 г. – в день Фридданда – занимавший Кеннигсберг отряд Каменского 2-го был окружен корпусом Бельяра²⁶¹. 5 000 русских были окружены 30 000 французами. Бельяр лично отправился к русскому начальнику, изложил ему обстановку и предложил капитуляцию на самых почетных условиях.

– Удивляюсь вам, генерал, – холодно ответил Каменский²⁶². – Вы видите на мне русский мундир и смеете предлагать сдачу!

И пробился… Вот о чем не подозревал бедный Клюев!

Германские командиры 1914 г. напоминают в этом отношении наших командиров великого века. Под Сталлупеном генерал Франсуа на приказание отступить ответил: «Скажите, что генерал Франсуа отступит, лишь когда разобьет русских!» – совсем как Каменский 2-й под Оровайсом («Ребята, не отступим, пока не разобьем шведов в пух!»). Правда, Франсуа отступил, не разбив русских, тогда как под Оровайсом Каменский победил. Тот же Франсуа при Сольдау бросился в бой, не дожидаясь сосредоточения всех сил, – словно какой-то незримый немецкий Суворов шепнул ему на ухо: «А у Артамонова нет и половины– атакуй с Богом!» Генерал фон Морген, наступая на Сувалки, доносит Гинденбургу: «Если я и буду разбит, то завтра снова схвачусь с врагом!» Слова, которые мог бы сказать Багратион при Шенграбене.

А Лицман под Брезинами проявил себя подобно Дохтурову²⁶³ под Аустерлицем.

Силу духа немцы черпали из своей национальной доктрины– из «Deutschland liber alles»²⁶⁴ (Шарнгорст, Мольтке, Шлиффен– лишь выразители; Фихте, Клаузевиц, Трейчке²⁶⁵ – вдохновители). Совершенно как Дохтуров, Каменский и Милорадович²⁶⁶ черпали свою силу из суворовского «Мы русские, с нами Бог!»

Развитию же воли у немцев способствовало чрезвычайно высоко поставленное на верхах их воинской иерархии чувство офицерской этики, взаимоотношения между старшими и младшими, отлично проведенная организация офицерского корпуса и порядок прохождения службы, позволявшей выдвижение сильных характеров.

Проблема воли – в первую очередь проблема воинской этики, воспитания и организации офицерства.