Глава 25. Отголоски и отзвуки
Глава 25. Отголоски и отзвуки
Августин по разным причинам критически относился к своим сочинениям. Он написал так много, что к концу жизни уже сам забыл все доказательства и аргументы, которыми пользовался в своих трудах. К тому же он понял, как легко проповедовать ошибочные учения и как трудно найти непосредственное учение Церкви. В «Пересмотрах» (427) Августин оглядывается на свою жизнь и свое творчество. Его пугают предупреждения Писания, что на Судном Дне ему предстоит ответить за каждое свое праздное слово (Мф. 12,36). Августин хочет очистить свои тексты от мусора, чтобы его формулировки, вызванные определенными обстоятельствами, никого не сбили с толку. Он собирался пересмотреть все свое творчество, но успел прокомментировать только собрание проповедей и писем.
В «Пересмотрах» упоминается 94 сочинения из 232 книг. До нас дошло, примерно, 390 проповедей, в зависимости от того, как считать. Кроме того — 249 несомненно подлинных писем. Некоторые из них были обнаружены только в XIX веке. Можно допустить, что будут найдены и еще какие–нибудь рукописи. Многие из писем Августина — это целые трактаты, в «Пересмотрах» о них и гоеорится, как о трактатах. У скорописцев всегда было много работы (Письма, 139, 3). Scribere — «писать» — на практике означало для Августина то же самое, что диктовать «профессиональному писцу» — notarius.
«Пересмотры» дают бесценный материал для определения хронологии и подлинности работ Августина. В средние века христиане были весьма ловкими фальсификаторами. Часто только атрибутация рукописей могла решить, считать ли истинным их содержание. Если кто–то хотел защитить сомнительное высказывание, не было лучшего способа, чем вложить его в уста бесспорного авторитета. Уже в IV веке Августин знал об этой опасности, обусловленной конфессиональными противоречиями. Поэтому он оставил будущему ключ, позволявший определять ошибки или фальсификации, подписанные его именем.
В «Пересмотрах» он признает своими 94 сочинения в 232 книгах и приводит их первые строки. Он разъясняет непонятные места и исправляет высказывания, которые в конце жизни счел ошибочными. Его изложение практично и конкретно. Он просит своих читателей вычеркнуть ошибки и исправить неточности. «Пересмотры» — это уникальный документ. Так же, как «Монологи» и «Исповедь», «Пересмотры» — единственное сочинение в своем жанре во всей античности. Чтобы найти нечто подобное в современной литературе, приходится обращаться к Серену Кьеркегору «Взгляды на мою литературную деятельность» (Synspunktet for min Forfatter–Virksomhet, 1851) и Фридриху Ницше «Ессе homo» (1908).
***
В последние годы жизни положение Августина в Церкви было настолько прочным, что император Валентиниан III послал за ним и попросил его возглавить вселенский собор в Эфесе, который был намечен на 431 год. Но к тому времени, когда посланец императора прибыл в Гиппон Регий, Августин уже скончался.
Сам Августин просил похоронить его в церкви Святого Стефана, где покоились останки некоторых первых христианских мучеников. Мощи святого Стефана привез в Гиппон из Иерусалима Павел Орозий. Их нашли в Иерусалиме в 415 году, когда Орозий привозил Иерониму письмо от Августина с просьбой возглавить борьбу с Пелагием.
Путешествия Августина продолжались и после его смерти. Когда вандалы захватили Северную Африку, Фульгенций и еще несколько африканских епископов вывезли останки Августина в церковь Святого Сатурнина в Кальяри на Сардинии. Позже, в 723 году, король лангобардов Лиутпранд выкупил мощи Августина у мусульман Сардинии и перевез их в Павию в церковь Святого Петра—Сан–Пье–тро–ин–Чьель–д’оро, где покоится также прах Боэция. До сих пор там можно видеть роскошное надгробие, Area di S. Agostino, поставленное в 1362 году.
К монашескому уставу Августина вернулись только во втором тысячелетии, что отчасти было смыслом реформаторского движения. Августинский орден хотел связать службу священников с общей монастырской собственностью и идеалом апостольского образа жизни. С середины XIII века появились отшельники–августинцы. Они были представителями того же сентиментального и мистического понимания христианства, какое мы находим у основателей орденов Франциска Ассизского и Доминика.
Самым известным из всех отшельников–августинцев остается Мартин Лютер. Для его учения монастыри и монашеская жизнь тоже имели большое значение. Протестантизм родился в монашеской келье, поэтому Сёрен Кьеркегор и требует от обуржуазившегося христианства своего времени возврата в ту монашескую келью, из которой вышел Мартин Лютер. А это и была келья Августина. Лютер много позаимствовал у отца ордена для своего учения о благодати, а в борьбе Лютера с другим монахом–августинцем, Эразмом Роттердамским, слышатся отголоски борьбы Августина с Пелагием.
Лютер признает Августина гпавным учителем Церкви послеапостольских времен, и он один из немногих, на кого, пусть и редко, но ссылается Лютер. Августин всегда был с Лютером, и в его монастырской жизни, и в его реформаторской проповеди безграничной и незаслуженной благодати. Комментарии Лютера к Псалмам и к Посланию к Римлянам многим обязаны толкованиям Августина на те же тексты.
Но, может быть, для Жана Кальвина (1509–1564) Августин значил еще больше, чем для Лютера. Когда противники Реформации горячо обвиняли реформаторов в модернизации Церкви или даже просто в отходе от старых традиций, и Лютер, и Кальвин отвечали им, ссылаясь на своих предшественников в истории Церкви. Оба пользовались Августином как гарантом того, что протест реформаторов основан на самой церковной традиции. Кальвин считал, что необходимо выпустить манифест реформаторов, состоящий исключительно из цитат, взятых из произведений Августина. Он не всегда был согласен с Августином как с читателем и толкователем Библии, но в систематическом богословии Августину, по мнению Кальвина, не было равных.
Такая высокая оценка объясняется историей жизни самого Кальвина: главные реформаторские мысли проснулись в нем после знакомства с трактатом «О Духе и букве к Марцелпину» — одной из первых небольших работ Августина, направленных против Пелагия (412). В XV веке это сочинение было очень популярно среди тех, кто принадлежал к «новому смирению» — devotio modema. Оно вышло в Кёльне отдельной книгой в 1470 году. Мартин Лютер прокомментировал и издал его в 1518 году. Незадолго до своей смерти Лютер заявил, что чтение этого произведения помогло ему в понимании оправдания веры. Нигде в других сочинениях Августин не писал так убедительно об учении апостола Павла о благодати.
Кальвин был серьезный гуманист–неостоик, повернувшийся к христианству после опыта обращения, который оказался решающим для его богословских позиций. Догмы церковных институтов и традиций значили для него гораздо меньше, чем истина, полученная благодаря личному опыту. Поэтому Реформация придает большое значение индивидуальным чертам в религиозном опыте Августина и пренебрегает его римским уважением к Церкви как организации и институту.
Для Кальвина Августин был человеком, открывшим ему глаза на реформаторские задачи. Ни одного писателя он не цитирует в своих произведениях столько, сколько Августина. Не удивительно, что больше всего Кальвина интересовали сочинения Августина, направленные против Пелагия. Ведь в молодости его гуманизм явно носил черты пелагианства, черты, похожие на те, которые характерны для христианства Эразма Роттердамского. В начале XVI века Эразм даже издал отредактированное им собрание сочинений Августина. В творчестве Августина он ценил совсем не те произведения, что произвели столь сильное впечатление на Лютера и Кальвина. Поэтому нарисованный им образ Августина так сильно отличается от образа Августина, нарисованного реформаторами.
Выступления Августина против Пелагия подтвердили Кальвину правильность его выбора: что касается его личного развития, он на верном пути. Небольшой труд Августина «Об упреке и Благодати» (426) и резкое письмо «О различных вопросах к Симплициану» часто упоминаются у Кальвина, однако философские диалоги Августина Кальвина совершенно не интересовали. «Монологи» особенно часто издавались в XV веке; это произведение очень нравилось Эразму, но не нравилось Кальвину. Реформатор придавал большее значение манихейским, а не неоплатоническим мотивам в мышлении Августина. Кальвин без оговорок принял учение Августина о предопределении, но не понял последствий его учения о первородном грехе, говорившего, что новорожденный, но некрещеный ребенок должен опасаться погибели. Возражая Августину, Кальвин критикует его взгляды, но из уважения к нему не называет его имени.
***
Августин в высшей степени экуменическая личность. Его одинаково высоко почитают и протестанты, и католики. И потому обе стороны пытаются его монополизировать. Естественно и понятно, что католические и лютеранские богословы расходились друг с другом в вопросе о том, что у Августина и Лютера было общего. Особенно бурно они спорили о том, как эти два богослова понимали свободу и благодать.
В известном смысле Августин и Лютер, конечно, несравнимы, потому что писали на расстоянии более тысячи лет друг от друга, а следовательно, в разных ситуациях церковной политики и культурной жизни. И тем не менее оба внесли свой вклад в формулировку главных богословских принципов, стоящих выше исторических перемен. Самая очевидная разница между Августином и Лютером заключается в том, что Августин был экуменический политик, для которого главным всегда оставалось единство Церкви, тогда как Лютер послужил причиной именно большого и серьезного раскола Церкви. Однако, естественно считать, что Лютер, который сперва был монахом–августинцем и хорошо знал все сочинения Августина, усвоил основные истины основателя ордена. Думая о возвращении к старому христианству, Лютер не в последнюю очередь имел в виду Августинову версию веры. Лютер использовал Августина так, словно тот был частью реформаторского движения.
Лютер считал Августина величайшим богословом послеапостольских времен и неоднократно цитировал его. Особенно его «Толкования на Псалмы» и небольшое сочинение «О Духе и букве к Марцеллину» от 412 года, которое содержит все возражения Августина против Пелагия и его гуманизма. Те же аргументы Лютер использовал и в своей борьбе с Эразмом Роттердамским. Лютер и Августин, оба отрицали самоубийство и подчеркивали значение слова для святых таинств. Отказываясь от светской Римской империи, Августин сравнивает Рим с Вавилоном, а Лютер, подхватив это сравнение из трактата «О граде Божием», использует его против Римской Церкви. Странная демонология Лютера тоже во многом взята из пространных историко–философских сочинений Августина. Сам Лютер говорил, что нашел почву для своего реформаторского мышления — о вере, о благодати и отдельно о Писании, — читая апостола Павла, и что позднее он был поражен, обнаружив тот же принцип в сочинении Августина «О Духе и букве к Марцеллину».
Основополагающим вопросом для них обоих был вопрос, лишает ли благодать человека свободы выбора или поддерживает ее. Существовали христианские антропологии, которые признавали либо свободу, либо благодать. Пелагий придавал свободе такое значение, что уже едва ли нуждался в благодати. Мартин Лютер придавал такое значение благодати, что уже ничего не оставалось для того, что можно было бы назвать ответственностью свободы. Августин пытался найти золотую середину. Это было трудно, потому что споры с манихеями подталкивали его к свободе, тогда как споры с пелагианами толкали его к благодати.
Лютер представлял себя истинным наследником Августина, но поскольку он не видел необходимости в свободе человека, то, фактически, придерживался другого взгляда на человека. Лютер не раз говорил: «Августин целиком и полностью на моей стороне» — Totus meus est Augustinusl Но именно понятие свободы отличает их друг от друга. Августин пишет книгу, которая называется «О свободном решении». Лютер пишет книгу, которую он называет «О рабстве воли». Эти названия в сжатой форме передают смысл сочинений. Там, где Лютер видит только «рабство» воли, Августин видит волю свободной, при условии, что ее поддерживает благодать.
Августин никогда не позволяет себе соблазниться утверждениями пелагиан и считать благодатью самое свободу человека. Свобода в христианском понимании никогда не совпадает с абстрактной свободой выбора, но есть прежде всего свобода от зла. Сила свободы зависит оттого, как далеко зашло это освобождение. Свобода Адама заключалась в том, что он — пока она длилась — не грешил. Libertas — «свобода» — означает то же самое, что Ц «способность не грешить»: potestas non peccandi. Такова предпосылка Августина. Говоря о свободной воле, он имеет в виду не волю, которая может делать все, что ей хочется, но волю, которая способна освободиться от принуждения и тюрьмы зла. «Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Иоан. 8,36). Полная и настоящая свобода есть только в вечном спасении.
Главное Августин видит в том, что благодать укрепляет свободу. Он одинаково не признает ни точки зрения, говорящей, что благодать отстраняет свободу, ни точки зрения, говорящей, что вера отстраняет Закон. Только с помощью благодати свобода способна выполнить заповеди Закона. Даже Провидение не может аннулировать свободной воли человека. В V книге трактата «О граде Божием» Августин защищает и Провидение, и свободную волю. Богу известно будущее, но это не означает, что у человека нет выбора или что все предопределено заранее. Лютер использует идею о том, что Богу известно будущее, в качестве аргумента против свободной воли. И опять Августин находит золотую середину, которая не исключает ни того, ни другого.
Даже в борьбе с пелагианами Августин защищает и свободу, и благодать. Он пользуется мотивом любви, чтобы разгадать тайну, каким образом свобода человека и вмешательство Бога содействуют достижению общей цели. Благодать помогает и поддерживает. Она не снимает с человека ответственности. Тот, кто нуждается в помощи, должен и сам прилагать усилия, говорит Августин (Письма, 157,2). Бог нам не поможет, если мы сами будем бездействовать. Он не будет сотрудничать с нами, если мы сами ничего не делаем.
Августин связывает вопрос о свободе и благодати с тем, что Христос является и Спасителем, и Судьей. «Если благодати нет, как бы Он мог спасти мир? Если нет свободной воли, как бы Он мог тогда судить мир?» (Письма, 114, 2). Если Лютер видит только Спасителя и благодать, Августин никогда не забывает и о Судье, который учитывает ответственность за свободу у тех, кого он будет судить. Лютер отказывает в свободной воле и людям, и ангелам. И, кроме того, в возможной свободе человека видит протест и помеху для руки Провидения.
Августин самостоятельно развил понятие о первородном грехе, Лютер же переработал этот мотив до неузнаваемости. В человеке не остается ничего, что может обратить его к добру, только ко злу, говорит он. Августин явно думает иначе. Он унаследовал от платонизма более положительный и оптимистичный взгляд на человека, не отказавшись при этом от реализма учения о первородном грехе. Решительная разница между этими двумя мыслителями заключается в том, что Лютер не хотел и не мог стремиться к равновесию, и еще в том, что он оставляет без внимания некоторые парадоксы этой загадочной веры. Августин же, напротив, — великий мастер находить равновесие, так же как и мастер использовать одновременно несколько возможностей.
Мало того, похоже, что Августин сознательно занимает позицию, с которой поразительным образом может защищать очевидные контрадикции. Более слабый богослов удовлетворился бы сглаживанием углов и поиском компромиссов. Но Августин хочет показать все, на что он способен. Тщеславие ритора — весьма ощутимая движущая сила, заставляющая его находить головокружительные формулировки. В результате он не только спасает, но выявляет и подчеркивает многие противоречия в учении о вере. Его безграничное восхищение апостолом Павлом объясняется не только способностью апостола сформулировать то, что он хочет сказать, но и его способностью использовать противоположности, контрасты и парадоксы. В Августиновой версии христианского вероучения свобода и благодать, свобода и Провидение, свобода и спасение открыто выступают во всем своем противоречивом великолепии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.