XI Служение в Галилее и окрестностях Галилейского озера. Избрание двенадцати апостолов. Нагорная проповедь и сущность новозаветного законодательства

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XI

Служение в Галилее и окрестностях Галилейского озера. Избрание двенадцати апостолов. Нагорная проповедь и сущность новозаветного законодательства

Все эти события показали, что в Иудее не было возможности для беспрепятственной проповеди Евангелия, и Христос опять удалился в Галилею, к берегам любимого Им озера Геннисаретского, и там, вдали от ярого изуверства слепых приверженцев отживавшего завета, Он приступил к подробному изложению начал Нового Завета – в отличие их от начал Ветхого Завета. Но чтобы новая проповедь не осталась гласом вопиющего в пустыне, нужно было формально составить избранный кружок последователей, которые, отрекшись от всего прошлого, должны были всецело посвятить себя новому и послужить тем зерном, из которого долженствовало возрасти дерево новозаветного человечества. Христос, прежде всего, и сделал так. В это время за Спасителем уже постоянно ходил народ, жаждавший послушать Его божественного слова и воспользоваться Его чудесами. Утомленный проповедью, Спаситель удалился в уединение и на одной из гор провел ночь в молитве, приготавливаясь к великому событию следующего дня. И вот когда рассвел день, Христос подозвал к Себе наиболее преданных последователей и из них избрал двенадцать учеников, которые с этого времени должны были сделаться не просто последователями Христа, каковыми они были доселе, но Его апостолами, т. е. посланниками, принимавшими на себя обязанность не только принимать, но и распространять новое учение. Он избрал их числом двенадцать, так чтобы избранный народ Нового Завета, подобно народу ветхозаветному, имел также двенадцать духовных родоначальников, или патриархов.

Все эти избранники были чистые израильтяне, не язычники или прозелиты, так как именно через потомков Авраама благословение Нового Завета должно было распространяться на язычников, и притом не из колена Левиина или священства Ааронова, так как Христос основывал совершенно новое священство. При самом избрании Спаситель, конечно, принимал во внимание духовные качества избираемых. Он избрал не богатых, просвещенных или сильных мира сего, а самых простых людей, все достоинство которых заключалось в их чистой, неиспорченной никакими ложными влияниями душе и непорочном сердце, представлявшем удобную почву для сеяния нового благовестия. Вот имена этих патриархов новозаветных человечества: Петр и Андрей – сыновья Ионы; Иаков и Иоанн – сыновья Зеведея; и Филипп – все пятеро из небольшого рыбачьего селения Вифсаиды. Затем идут Нафанаил или Варфоломей, Фома, Матфей, Иаков Алфеев (или Малый), Иуда – брат этого Иакова, Симон Зилот, родом из Каны, и Иуда Искариот, т. е. родом из иудейского городка Кариота. Из этого славного общества апостолов трое – Иаков Малый, Иуда (брат) Иаковлев и Симон Зилот почти ничем не известны нам. В Евангелиях ничего не сообщается об их личности, и только св. Иоанн при описании Тайной вечери упоминает об «Иуде не Искариоте», который вместе с другими обращался с известным вопросом к Спасителю (Ин 14:22). Симон известен только по своему прозванию Зилот. «Зилот» или «Кананит» – имена тождественные по своему значению и показывают, что он некогда принадлежал к числу буйных и неистовых последователей Иуды Гискальского. Греческие имена Филиппа и Андрея, а также и то обстоятельство, что к Филиппу именно обращались греки, желавшие видеться с Спасителем перед концом Его земного служения, и что он просьбу эту передал Андрею, быть может, указывают на некоторые связи их с эллинистами; но, кроме первоначального призвания, о них почти ничего не сообщается больше; то же самое и о Нафанаиле и Матфее. О Фоме, называемом также Дидимом, т. е. «близнецом», что составляет только греческий перевод его еврейского имени, имеется несколько интересных сведений, которые показывают в нем человека своеобразного характера, бесхитростного и простодушного, но в то же время пылкого и великодушного; готового умереть, но тугого на веру.

Иуда, человек из Кариота, быть может, единственный иудей в обществе апостолов, обыкновенно ставится последним в списке апостолов, очевидно, как человек, далеко уступавший другим в своей правоспособности в высокой должности апостольства и доказавший это впоследствии страшным преступлением. Из всего общества апостолов трое, именно Петр, Иаков и Иоанн, удостоились наивысшей чести принадлежать к самому тесному кругу избраннейших друзей и последователей Христа. Им одним только позволено было присутствовать с Ним при воскрешении дочери Иаира, во время преображения и предсмертной молитвы в саду Гефсиманском. Об Иакове неизвестно ниче го больше, кроме того, что он сподобился высокой чести быть первым мучеником из общества апостолов. Он и его брат Иоанн, хотя они и были рыбаками, по-видимому, находились в лучших материальных обстоятельствах, чем их сотоварищи. Зеведей, отец их, не только имел свою собственную лодку, но и держал наемных рабочих; а Иоанн случайно упоминает в своем евангелии, что он был известен первосвященнику. Это объясняется тем, что он часто бывал в Иерусалиме и там занимался сбытом рыбы, которая доставлялась туда с озера Галилейского. Это был еще вполне юноша, и чистота его верующего сердца была именно причиной того, что он сделался особенным любимцем своего Божественного Учителя, – «учеником, которого любил Иисус». Но самым видным членом среди этой избранной троицы был ап. Петр, который по самой своей натуре заслужил данное ему дважды название камня или скалы (Кифа – Петр), на которой основалось исповедание Христа Богом. В лице его Христос приобрел себе самого преданного ученика и последователя, который не останавливался ни перед чем, чтобы только заявить свою любовь и свою безграничную преданность Учителю. Само отречение его от Христа в страшный момент предательства Иуды было лишь поводом к глубочайшему раскаянию, еще более и окончательно укрепившему в нем чувство любви и преданности Тому, Кого он первый исповедал Христом, Сыном Бога Живого.

Проповедь Иисуса Христа у Геннисаретского озера

Избранием двенадцати апостолов отмечается один из решительных моментов в общественном служении Христа. Доселе Он еще не делал открытого провозглашения Нового Завета в отмену Ветхого, хотя уже в отдельных случаях и показывал цель своего служения. Теперь же настало время для открытого провозглашения истин Нового Завета, и Спаситель, имея около Себя преданных учеников и последователей, принявших на себя готовность быть проводниками и провозвестниками истин Царства Небесного среди человечества, не замедлил раскрыть перед ними и перед собравшимся народом все тайны и сокровища основываемого Им Царства Божия на земле. Это Он подробно сделал в знаменитой Нагорной проповеди, содержащей в себе как бы полное изложение новозаветного закона в отличие от ветхозаветного. Спаситель произнес ее на горе (вследствие чего она и получила свое название), и предание, точнее определяя местоположение, указывает на гору, известную под названием «Рогов Хаттинских», находящуюся часах в двух пути от Тивериады. Эта гора с своими двумя горбами или отрогами, на шестьдесят футов поднимающимися над разделяющей их долиной, весьма близко соответствует подробностям евангельского повествования. Она находится неподалеку от Галилейского озера и не представляет никакого затруднения для восхождения на ее вершину, причем, не доходя до самой вершины, имеется и площадка, на которой удобно было собраться и расположиться слушателям. Сам Христос, по обычаю учителей своего времени, вероятно, сидел на каком-нибудь скалистом возвышении, дававшем возможность для Его божественного голоса разноситься над собравшейся толпой, впереди которой, у самых ног Учителя, сидели новоизбранные апостолы. Это было знаменательное собрание зарождавшейся Церкви Христовой. Оно было отчасти похоже на собрание церкви ветхозаветной перед горой Синаем; но там не только люди, но и вся природа трепетала от страшного соприсутствия невидимого Божества; здесь же люди теснились у самых ног вочеловечившегося Бога, изливавшего слова любви и милосердия среди природы, которая как бы и сама восторгалась благовестием и ликовала в ожидании и своего собственного избавления от тяготевшего на ней ради человека проклятия. Если предположить, что проповедь началась ранним утром, то солнце своими косвенными лучами золотило всю окружающую местность с ее богатым весенним нарядом и с горы открывалось дивное зрелище: справа сверкала зеркальная поверхность восхитительного озера с пробуждавшейся жизнью в окружавших его прибрежных городах и селениях, а на севере величаво вздымался в утренней мгле исполинский Ермон, снеговая вершина которого горела разноцветными огнями в ярких лучах восходящего солнца, и вся природа как бы замерла в благоговейном безмолвии, чтобы слушать проповедь о началах Царства Божия на земле.

Проповедь свою Христос начал с определения тех, кто могли сделаться членами нового царства и воспользоваться предоставляемым в нем правом на блаженство.

В ветхом Моисеевом законе принадлежность к избранному царству Иеговы обусловливалась телесными и вообще внешними свойствами и признаками людей – их происхождением от Авраама и совершением над ними обрезания, и эти только свойства давали право на те преимущества, которые составляли единственную принадлежность царства Иеговы. В новом царстве внешние свойства не имеют никакого значения и все обусловливается внутренним достоинством человека, которое и служит источником блаженства. В этом смысле прежде всего «блаженны нищии духом; ибо их есть Царство Небесное». Чтобы войти в Царство Небесное, нужно сознать свое духовное нищенство, свою отдаленность от первоначального духовного совершенства, почувствовать желание вновь достигнуть этого совершенства, и тогда-то именно человек делается достойным высшей помощи, содействующей ему в достижении этой великой цели. Тут возвещалось совершенно новое начало жизни, отличное от того, которым руководствовалось человечество в Древнем мире, когда гордость духовная приводила к сознанию своего духовного богатства, а между тем это богатство не только не было истинным богатством, но, будучи самым жалким нищенством (как это уяснилось особенно впоследствии – Деян 17), в то же время служило препятствием к приобретению того истинного богатства духовного, которое возвещалось Христом и Его апостолами. Но раз человек сознает свое духовное нищенство и поймет, как далек он от своего предназначения, то невольно восскорбит о таком своем недостоинстве: и «блаженны такие плачущие; ибо они утешатся», т. е. скорее других получат то «утешение», которого ожидали все истинно верующие во Израиле (Лк 2:2). Сознав свое недостоинство и очистившись от греха, человек становится кротким и смиренным, и блаженны кроткие; ибо они наследуют землю».

В Древнем мире властвовали гордые и настойчивые, делавшие землю своим наследием при посредстве насилия, огня и меча; теперь настало время для господства презиравшейся в древности добродетели смирения, и ей именно принадлежит наследие земли. При всеобщем господстве в древности начала насилия, правда или справедливость оставалась часто без удовлетворения и много было «алчущих и жаждущих правды». Тогда они были самыми несчастными из людей; но теперь они «блаженны; ибо они насытятся», так как новое царство будет воплощением правды. При господстве правды должна господствовать и милость, ибо милость и правда как бы две родные сестры в области добродетели; а потому «блаженны милостивые; ибо они и сами помилованы будут». Но чтобы достигнуть этих добродетелей, человек должен прежде всего очистить свое сердце от всего греховного, темного и низкого, и тогда он удостоится немыслимого в Ветхом Завете блаженства: «блаженны чистии сердцем; ибо они Бога узрят». Достигнув же этой степени совершенства, человек потеряет всякий повод и способность к вражде с ближними, сознает свое братство со всеми людьми и будет стремиться к водворению всеобщего мира на земле. Поэтому «блаженны миротворцы; ибо они будут наречены сынами Божиими», т. е. участниками того сыновства, высшим представителем которого был проповедовавший Сын Божий, пришедший умиротворить небо с землей, человека с Богом. Дело водворения мира и правды на земле, целые тысячелетия бывшей ареной всевозможных насилий, братоубийств и неправды, конечно, должно встретить сопротивление со стороны представителей ветхого царства, и они будут преследовать и изгонять новых проповедников, но «блаженны изгнанные за правду: ибо их есть Царство Небесное». – «Блаженны вы, – заключил Христос, – когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь; ибо велика ваша награда на небесах: так гнали пророков, бывших прежде вас».

Последние слова уже относились исключительно к апостолам, как пророкам Нового Завета, и Христос затем обратился к ним с дальнейшим объяснением их назначения и положения в мире. «Вы соль земли, – сказал Он им. – Если же соль потеряет силу (как это замечено за соляными глыбами у Мертвого моря), то чем сделаешь ее соленой? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям» (как это именно делалось с негодной солью при храме, где она выбрасывалась и рассыпалась по склонам храмовой горы вместо песка, чтобы в сырую погоду удобнее было ходить священникам и народу). Но апостолы более чем соль земли. Они «свет мира», который дотоле погрязал во тьме религиозного и нравственного заблуждения, и потому они должны стоять на виду у всех, как тот стоящий на верху горы город (Сафед, ясно видимый с горы блаженств вследствие своего высокого положения на 2650 футов над уровнем моря), который вследствие такого именно положения не может укрыться от чьих-либо взоров. Равным образом, «зажегши свечу, не ставят ее под спудом, но на подсвечнике, и она светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного».

Учение это не могло не поражать слушателей своей необычайной возвышенностью, и им, привыкшим к безжизненному, избитому учению раввинов, оно легко могло показаться совершенно новым, как бы разрушающим Ветхий Закон Моисеев, на котором доселе держалась вся жизнь избранного народа. Христос также уловил на лице их тень этого недоумения и решил окончательно рассеять его. «Не думайте, – сказал Он, – что Я пришел нарушить закон или пророков (как высших провозвестников и изъяснителей закона); не нарушить пришел Я, но исполнить». Закон должен сохраниться во всей своей силе, пока не будет исполнен весь, так что нарушитель хоть одной из заповедей его «малейшим наречется в Царствии Небесном», и напротив, человек, соблюдающий закон и научающий его соблюдению и других людей, настолько же возвеличится в этом царстве. Но «говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное». Ревнуя о соблюдении закона и похваляясь праведностью, эти народные учители в сущности извратили весь внутренний смысл закона. В измышленных ими обрядовых мелочах они наблюдали необычайную строгость, как например, в соблюдении постановлений о субботе и чистоте. В последнем отношении наиболее ярые фанатики фарисейства доходили даже до чудовищного заключения, что человек, прикасавшийся к свиткам Св. Писания, делался нечистым, так как, дескать, пергамент, или кожа, на которой оно написано, могла принадлежать нечистому животному, или приравнивалась к трупу, соприкосновение с которым, по закону, оскверняло человека. И в то же время эти учители нагло попирали всякую истинную праведность, заключающуюся в соблюдении возвышенных нравственных начал закона. Чтобы яснее изложить свою мысль, Христос представил целый ряд сравнений ветхозаветного закона в Его истолковании со стороны книжников и фарисеев с возвышенными началами новозаветного царства.

«Вы слышали, что сказано древним: не убивай; кто же убьет, подлежит суду». Книжники и фарисеи истолковывали этот закон в его буквальном, узком смысле человекоубийства; но в новом царстве закон этот получил более широкий и глубокий смысл и распространяет свое действие даже на внезапный и напрасный гнев, могущий сделаться источником вражды с ее гибельными последствиями, и на всякие презрительные, унизительные для человеческого достоинства выражения, вроде рака? или безумный. В новом царстве закон этот карает уже не только руку, совершающую убийство, но и сердце, питающее какую-либо вражду, могущую принести гибельный плод. Вследствие этого даже и дар, приносимый на жертвенник Богу, не может быть принят, пока сердце не освободится совершенно от всякого зла. Затем «вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй». Раввины понимали этот закон также в смысле буквального прелюбодеяния, помимо которого допускались всевозможные вольности к угождению плоти. По закону нового царства, грех опять карался в своем источнике – в сердце, и им осуждалась сама мысль о чем-либо незаконном, само пожелание плотское, сам взгляд на женщину с вожделением, так как человек, посмотревший на нее так, «уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». – «Сказано также: что если кто разведется с женою своею, пусть даст ей разводную». Фарисейская праведность пользовалась этим законом с самым беззастенчивым произволом – к угождению плоти. Развод допускался в самых широких условиях. «Если кто-либо, – учили книжники, – увидит женщину красивее своей жены, то он может отпустить свою жену и жениться на этой женщине», и это правило обосновывалось на тексте Моисеева закона! Даже такой строгий законник, как знаменитый Шаммаи, держался мнения, что если жена выйдет на улицу без обычного на Востоке покрывала на лице, то с ней можно развестись на этом основании. Школа другого знаменитого законника, Гиллеля, доходила в своем толковании до чудовищного расширения этого начала, именно допуская, что если жена плохо приготовит обед своему мужу, пересолит его или пережарит, то он может развестись с ней, как если бы она была поражена какой-нибудь телесной проказой. Вследствие этого легкость разводов среди иудеев приняла такие размеры, что она составляла предмет смущения и омерзения даже в глазах окружающих их языческих народов, а раввины между тем гордо объясняли эту распущенность особым преимуществом, дарованным будто бы только Израилю, а не другим народам. Разведенной таким образом женщине сразу же предоставлялось право вновь вступать в замужество, причем это право ясно высказывалось ей в той разводной, которая подписывалась свидетелями совершившегося расторжения брака. Такому господству плоти не могло быть места в новом царстве, и Христос истолковал Моисеев закон в его новом возвышенном смысле: «А я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует». – «Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои». Фарисейская праведность и здесь нашла возможность нарушить закон под видом его точного соблюдения. Последнее выражение они истолковывали в том смысле, что та только клятва обязательна, которая сопровождалась особенным жертвоприношением перед Господом, и, следовательно, можно было нарушать всякую клятву, данную без этого условия; а некоторые даже толковали, что всякую клятву можно нарушить, если только при этом не упоминать о Господе. Отсюда у иудеев, при их торгашестве и связанном с ним обмане, развилось страшное зло давания клятв с призыванием в свидетельство и неба и земли, Иерусалима и собственной головы, – тем более страшное, что все эти клятвы в большинстве не соблюдались. Поэтому нужно было пресечь это зло. Сама клятва по своему внутреннему существу была свидетельницей упадка нравственности и чувства правды среди людей, так как будь человек таким же непорочным и невинным, каким его создал Бог, была бы не нужна и клятва, предполагающая собой опасение за нарушение данного слова. Так как в новом царстве восстанавливалось начало первобытной чистоты сердца, то и всякие изысканные клятвы оказывались излишними. «А Я говорю вам: не клянись вовсе. Но да будет слово ваше: да – да, нет – нет; а что сверх этого, то от лукавого», так как чем усиленнее клятва, тем она предполагает большую возможность нарушения ее по внушению исконного отца лжи. Иные должны быть в новозаветном царстве и начала взаимных отношений вообще. «Вы слышали, что сказано: око за око, зуб за зуб».

В Древнем мире в человеческих отношениях господствовал закон равномерного возмездия за обиды, вытекавшие из присущего низшей человеческой природе чувства мщения. Возмещать равным за равное считалось и справедливым, и достойным человека. Этот закон, по снисхождению к немощи человеческой природы, признан был и в Моисеевом законодательстве. «Глаз за глаз, зуб за зуб, рука за руку, нога за ногу, обожжение за обожжение, рана за рану, ушиб за ушиб» (Исх 21:24–25). Более строгие книжники понимали этот закон в его буквальной точности, но другие нашли возможным перевести это возмездие на деньги и выработали целую систему денежных взысканий за обиды и членовреждения. Повреждение руки, ноги или глаза оценивалось по известной их стоимости при добывании средств к жизни. Заушение различно оценивалось от полусикля до пяти и более сиклей, смотря по важности и достоинству лица; удар по щеке стоил двести зузим, а по обеим щекам вдвое больше. За вырванный клочок волос, за оплевание, за отнятие верхней одежды, за раскрытие головы женщины взималось до четырехсот зузим. Это безобразное торгашество человеческим достоинством приняло ужасные размеры среди иудейского народа, и простая справедливость требовала пресечения такого зла.

Но новое царство, как основывающееся на изложенных выше началах, должно было представить еще нечто другое и указать совершенно иной способ возмездия за причиненное зло. «Сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою, и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два». По новозаветному закону не только отрицается жестокий закон равномерного возмездия, но и провозглашается совершенно иной взгляд на отношение между добром и злом. В Древнем мире царство принадлежало греху и зло имело победоносный характер, так что всякое добро, чтобы поддерживать свое существование, должно было противиться злу, бороться с ним внешними и внутренними средствами, ограждать себя от его разрушительного влияния. Так действовал и Бог, который для сохранения добра в мире однажды истребил развращенный и подчинившийся злу род человеческий потопом, и в последующей жизни избирал особых лиц и целый народ, которых ограждал от торжествующего зла как выделением их из среды греховного мира, так и особыми законами, делавшими этих избранников более способными к сохранению добра и защищавшими их от вторжения зла.

Совершенно иначе должны были установиться отношения между добром и злом в новом царстве. Тут зло теряло свою победу и ад терял свое смертоносное жало, а напротив, всякое добро, получив особую помощь свыше, становилось победоносным, наступало царство добра и благодати. Отсюда добру не было более надобности прибегать к внешним средствам сопротивления злу, предполагающим сознание внутренней немощи. Добро, как торжествующее начало, могло теперь всецело полагаться на свою, данную ему внутреннюю силу, о которую должно было разбиваться всякое зло. Пусть даже зло на время восторжествует над добром и угнетает его, но это торжество будет лишь внешнее, призрачное, и пройдет немного, как подавленное и побежденное извне добро покажет свою внутреннюю победную силу и не только восторжествует над злом, но и превратит его в добро. Так, высокопросвещенный народ, даже подвергаясь порабощению от дикой орды, скоро показывает свое внутреннее превосходство и самих победителей заставляет сознать себя побежденными; или еще: принесенная от полюса огромная льдина вносит холод и в самые теплые страны, но холод этот лишь временный, и он исчезает под знойными лучами южного солнца, от которых расплавляется и сама льдина. Но такое общее начало для своего полного осуществления предполагает общество, всецело проникнутое духом нового царства, когда действительно добро сделается стихией общественной жизни. Пока же человечество не достигло этой степени совершенства, заповедь о непротивлении злу имеет значение лишь в смысле ограничения присущего человеческой природе эгоистического чувства возмездия за нанесенный вред или причиненное зло; так что там, где нарушаются не личные права, а попирается сама справедливость, противление злу является делом не только вполне законным, но и необходимым. Сам Христос выразил смиренный укор за нанесенный Ему слугой первосвященника удар по щеке (Ин 18:22–23), и ап. Павел еще с большей настойчивостью протестовал против подобного же оскорбления себе (Деян 23:3), показывая этим, что попрания справедливости нельзя допускать, не нанося ущерба высшему закону правды в человеческих отношениях. Защищая себя от несправедливости, человек защищает не только себя лично, но и самую правду, защищать которую его священный долг. Отсюда и всякое общество, при теперешнем несовершенном состоянии своей духовно-нравственной жизни, имеет право и должно защищать лежащие в основе его жизни начала, может и должно наказывать преступников или виновников зла и таким образом поддерживать царство добра в мире, пока оно само не приобретет безусловного господства, когда такая внешняя защита станет излишней.

Что добро не должно оставаться в страдательном положении по отношению к злу и, напротив, должно стремиться побеждать его своей внутренней силой, это разъяснено в следующем сопоставлении Моисеева закона и раввинской праведности с новозаветным законом. «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего». Древнее человечество в своем вынужденном сопротивлении всепобеждающему злу до крайности затемнило в своем сознании идею всечеловеческого братства и, ограничивая ее самым тесным кругом «ближних», к этим последним только и относилось с любовью, считая всех остальных врагами, которых считалось невозможным включать в общечеловеческий братский союз. Так было даже у самых просвещенных языческих народов (греков), которые себя только и считали достойными человеческого звания, отрицая у других всякое человеческое достоинство и относясь к ним с презрением и ненавистью, как к варварам. Моисеево законодательство стояло в этом отношении выше всех других и стремилось к проведению в сознание народа идеи общечеловеческого братства, предоставляя и иноплеменникам некоторые права в случае поселения их среди избранного народа. В нем не было изречения: «ненавидь врага твоего», – это лишь раввинское толкование или дополнение к заповеди о любви к ближним; но и сама возможность такой прибавки показывала, какая общая мысль лежала в основе международных отношений избранного народа.

Христос теперь проповедовал совершенно новую, неслыханную в Древнем мире истину, которая должна была совершенно изменить существовавший дотоле взгляд. «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас, и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Тут не только проповедуется простое непротивление злу, но и требуется активное усилие со стороны нравственной природы в деле умиротворения взаимных человеческих отношений. Люди враждуют между собой вследствие забвения великой истины, что все они «сыны одного Отца Небесного», и истина эта до тех пор не будет общепризнана и понята всеми, пока люди будут разделять себя на ближних и врагов и считать себя вправе к одним относиться с чувствами любви и к другим с чувствами ненависти. Пусть же члены новозаветного царства первые покажут, что такое разделение неестественно и гибельно для человечества, так как поддерживает рознь и вражду между людьми, и тогда сами враги придут к убеждению в безосновательности вражды и все человечество станет единым нераздельным братством.

Человеку может показаться неосуществимым подобное требование. Но пусть он помнит, что как сотворенный по образу и по подобию Божию он по самой природе своей способен к бесконечному совершенствованию. В грехопадении он потерял значительную часть своего богоподобия и сделался рабом тления; теперь ему дается новая сила восстановить это потерянное богоподобие, и пусть же он стремитсяя к нему. «Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный».

После изложения этих общих начал новозаветного законодательства Спаситель присовокупил несколько частных указаний, уже вытекающих из этих основных начал. Члены нового царства должны быть милостивы и сострадательны к бедным, но милостыню нужно подавать не с гласностью и самовыставлением, а скромно и тайно. Молиться должно не с лицемерием, на показ всем, а в святом уединении. Пост нужно содержать не как самохвальную добродетель, но как тайное самоотречение. Все эти дела благочестия надлежит совершать единственно из любви к Богу, в простоте сердца, не ища земной награды, но собирая себе нетленные сокровища на небе. Само служение Богу должно быть искренним, всецелым и безраздельным. Заботы и тревоги жизни не должны развлекать или возмущать его. Бог, которому оно приносится, есть также и Отец, и Тот, кто всегда питает птиц небесных, не сеющих и не жнущих, и одевает более чем царственной красотой цветы полевые, не оставит без пищи и одежды детей своих, когда они ищут прежде всего правды Его. Наконец, Христос внушал, что слушающий эти слова и исполняющий их подобен мужу благоразумному, который, строя себе дом, заложил фундамент его на скале, вследствие чего дом его устоял против самых сильных напоров бури и непогоды; а слышащий и не исполняющий их «уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры и налегли на тот дом, и он упал, и было падение его великое».

Вся эта величественная и дивная по своей божественной мудрости проповедь произвела глубочайшее впечатление на слушателей. «Народ дивился учению Его: ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.