СВОБОДА СОВЕСТИ И СВОБОДА СЕКТ
СВОБОДА СОВЕСТИ И СВОБОДА СЕКТ
Все лето прошло в сопровождении дискуссий о свободе совести. 23 июня Государственная Дума в третьем чтении приняла закон "О свободе совести и о религиозных объединениях". 24 июня к Президенту обратился папа Римский Иоанн Павел II с призывом "быть бдительным" и не допустить вступления закона в силу 5 июля этот закон утвердил Совет Федерации. 8 июля президент США Клинтон обратился к "дорогому Борису" с выражением уверенности, что российский Президент выступит в защиту "новых религий и конфессий". 18 июля Патриарх Алексий и еще 48 епископов Русской Православной Церкви обратились к Президенту с просьбой подписать закон. 21 июля закон был отклонен Президентом. 6 августа Патриарх Алексий встретился с Президентом и попробовал его переубедить. В сентябре Дума попытается преодолеть президентское вето...
Поводов для газетных откликов, как видим, более чем достаточно. Вот только дискуссия вышла какая-то одноголосая. Число публикаций и выступлений против законопроекта раз в десять превышало число тех, кто вызывался защищать этот закон. Что ж, это уже почти привычная странность нашей общественный жизни. Журналистов и "экспертов" в отличие от депутатов никто не избирает.
Избранные же народом депутаты с поразительным единодушием проголосовали за этот закон. Из нескольких сот депутатов лишь пять были против. Это значит, что все депутатские фракции, все партии поддержали этот закон. И это в свою очередь значит, что в России не нашлось такой политической партии, которая прямо выступила бы против законопроекта. И тем не менее закон оказался отклонен. И тем не менее средства массовой информации обрушили на него критику столь же дружную, сколь и резкую, и столь же неширокую в наборе своих аргументов, сколь и некомпетентную.
Значит, с одной стороны, те газеты, что с нарочитой гордостью называют себя "демократическими", демократичны совсем не в том смысле, что они выражают мнение большинства народа. С другой стороны, этот же факт заставляет предположить, что эти газеты связаны с такими центрами политической силы, которые не представлены в парламенте.
По правде говоря, я человек не скорый на подъем. И за перо я берусь каждый раз после предельно возможного выжидания. Сколько могу - я надеюсь, что найдется другой человек, который сможет публично изложить такие суждения по спорному вопросу, которые будут и в доводах, и в выводах согласны с моей позицией. Но если этого не происходит - тогда мне приходится откладывать в сторону свои текущие дела и книги и входить в публичную дискуссию. Вот и теперь - я сторонился сколько мог споров вокруг закона. Но волна лжи, наговоренной вокруг него, превзошла всякую меру. И стало понятно, что речь идет не о сектах и даже не о законе. Речь идет о будущем России.
Поэтому, воспользовавшись открытостью "Труда", я публикую серию статей об этом законе. Часть из них будет написана на языке "целесообразности". Другие - на языке права.
Целесообразность принятия нового закона о свободе совести стала очевидна давно - еще в 1993 году. Ныне действующий закон была принят в 1990 г. Его цель была прекрасна и понятна: освободить жизнь религиозных организаций от вмешательства государства. Но очень скоро выяснилось, что свобода религиозных организаций есть лишь одна из граней свободы совести. Оказывается, порой необходимо защищать людей от религиозных организаций.
И еще одно стало очевидно за эти годы. В 1990 году казалось, что свобода религии - это свобода, нужная очень небольшому числу людей. Журналисты тогда подчеркивали, что государство не должно бороться со своими стариками, что бабушки своим трудом заработали себе право в старости спокойно ходить в церковь... Неверующие и коммунистически убежденные депутаты в 1990 г. по сути проголосовали за принцип "политика должна быть экономной": надо перестать тратить силы на борьбу с прошлым; пусть оно само доживает свой век как хочет, а наши силы принадлежат будущему - "перестройке".
Сегодня же вопрос о религиозных свободах - это вопрос о молодежи: "молодежные секты" (jugendreligionen) = "тоталитарные секты". Значит, вопрос о религиях - это вопрос о будущем. И не только о будущем небольших "маргинальных" групп. Это вопрос, который повлияет на будущее всей страны.
В духовной области будущее народа никогда не зависит от большинства. Все люди равны перед законом и перед Богом. Но есть таинственное неравенство в талантах. Кто-то приходит в наш мир, одаренный талантом любви, кто-то - талантливый врач, кто-то - гениальный собеседник. Из евангельской притчи о талантах следует, что не все люди в равной мере обладают способностью к духовному отклику. Не все способны в равной мере почувствовать духовную жажду и перестроить всю свою жизнь так, чтобы душа утолила свою тоску по Вечности. Социологи подтверждают это евангельское утверждение. Независимо оттого, господствует ли в обществе атеистический режим, теократия или же политика государственного безразличия к вопросам религии, лишь 10-15 процентов населения способны к самостоятельному религиозному выбору. Это те, что получили "десять талантов". Это люди, изначально религиозно более одаренные, чем другие. Может быть, их сограждане более одарены в других областях (в музыке, в науке управлять другими, в искусстве семейной жизни...), но талант веры особо ярок у этих 15 процентов.
Остальные 85 процентов в религиозной сфере готовы быть ведомыми. Они не возражают, если их веру кто-то формулирует вместо них и просто сообщает: "Знаете ли, с сегодняшнего дня мы все верим так-то..." Им говорят: "Вы атеисты" - и они соглашаются: "Да, в самом деле. Это попы нарочно от нас скрывали, что мы от обезьяны произошли". Затем им говорят: "Да что ж вы забыли веру ваших отцов?! Мы же православные!" - и они опять согласны: "Как же это мы слушали байки этих коммунистов и стали Иванами, не помнящими родства!" Когда же им скажут: "Да что вы! Христианство - это иноземная религия, ее жиды нарочно придумали, чтобы нашу, исконно арийскую ведическую веру заменить, чтобы заставить нас, славян, вместо Крышеня-Кришны поклоняться ихнему Христу!" - и опять толпа послушно возмутится: "Да сколько ж можно от нас прятать нашу родную экстрасенсорику и магию!"
Судьбы народов зависят в религиозной сфере от того выбора, что сделают 10-15 процентов религиозно самостоятельных граждан. А значит, миссионеру для обращения народа в свою веру не нужно обращать большинство населения. Достаточно притянуть к себе внимание и умы тех, кто сам ищет религиозную истину. А затем эти 10--15 процентов уже передадут свой опыт и свои убеждения остальным... Но это - если ставится задача позитивная и глобальная - обращение целого народа. А если задача носит чисто негативный характер: раскол народа, то достаточно эти 15 процентов расколоть на тридцать групп по полпроцента - и народный организм будет духовно обезглавлен. Это то, что и делают сегодня секты в России.
И шестьдесят миллионов россиян считают себя православными лишь до той поры, пока консенсус десяти миллионов (раздробленных между собой, но единых в своем неприятии Православия) не скажет, им: да что вы, быть православным уже не модно!
Итак, государственная политика в религиозной области необходима по трем мотивам.
Во-первых, потому, что сегодня это реальность, прямо касающаяся судеб миллионов россиян. И среди этих миллионов есть тысячи, которым соприкосновение со сферой религии сломало судьбы, а отнюдь не исцелило души. Там, где затронуты интересы многих и многих граждан, там государство обязано, просто уполномочено своими избирателями наблюдать за тем, чтобы свобода одних не оборачивалась болью для других.
Во-вторых, потому, что религиозный выбор сегодня гораздо активнее и резче делают молодые, а значит, люди, которые имеют относительно немного опыта и информации, но от которых вскоре будет зависеть жизнь нашей страны.
В-третьих, государство должно выработать религиозную политику точно по тем же основаниям, по которым оно вырабатывает политику культурную, образовательную или национальную. Ибо государства создаются людьми для того, чтобы завтрашний день не стал страшнее дня сегодняшнего.
Государство существует прежде всего для того, чтобы обеспечить людям будущее. Чтобы народ, создавший государство, мог жить и в следующем поколении, а не был выбит пришельцами, не вымер бы от голода или распада экономики. Государство существует для того, чтобы народ не должен был кормить чужую армию.
Еще государство нужно для того, чтобы страна не стала колонией, чтобы жизнь страны, ее политика, экономика, быт и культура не управлялись из-за рубежа в соответствии с интересами других народов или групп людей.
Наконец, национальная, образовательная, культурная и религиозная политика государства должна быть направлена на то, чтобы наши дети были именно нашими детьми. Чтобы они говорили на нашем языке, чтобы они ценили то, что придавало смысл жизни нашим предкам и нам. Чтобы то лучшее, что создано нашей культурой в прошлом, жило и в будущем. В общем, государственная политика в этих областях должна быть направлена на то чтобы наши дети были нашими, а не созданиями чужих идеологий и культур.
Это философы могут быть совершенными космополитами и оспаривать или принимать истины независимо от того, на какой земле то или иное суждение было впервые сформулировано. А государство имеет полное право мыслить в категориях "наше" и "чужое" и во всех сферах поддерживать национальное начало, то есть интересы своих граждан и избирателей: национальные банки, национальный кинематограф, национальную экономику, национальную армию, национальную школу, национальный театр, национальную церковь.
В философии или в богословии дурно выглядит протекционизм, аргументирующий по принципу: это верно потому, что это наша национальная идея, а вот это не может быть истиной потому что сказано человеком другой крови.
Но государство создано не для того, чтобы заниматься свободным поиском истины, а для того, чтобы реализовывать и защищать реально существующие интересы своих граждан.
Между прочим, американский конгресс не ограничился призывом к российскому Президенту наложить вето на закон. Он намерен еще и внести поправку в американское законодательство. Каждый год американский конгресс принимает закон о помощи зарубежным странам. Понятно, что для этого закона отнюдь не все страны равны. И вот попытка России поставить барьер перед американскими проповедниками сразу отозвалась поправкой к закону: запретить оказание помощи России в размере почти 200 миллионов долларов... Американцы правы: наш закон противоречит их национальным интересам. Но и наши политики должны столь же решительно защищать интересы своего народа даже в тех случаях, когда они не совпадают с интересами американцев.
А у нас есть свои национальные интересы, и мы вправе ожидать, что они будут отражаться в наших законах и в политике нашего государства. "Если этот интерес состоит в том, чтобы наши дети владели литературным русским языком, то, при всем уважении к английскому, он не может занимать в наших школах столько же часов. Если этот интерес в том, чтобы дети знали историю своей земли и своего народа, то история России должна изучаться с большей тщательностью, чем история Лихтенштейна, хотя, может быть, она ничуть не менее назидательна и трагична, чем история Руси. Причем не только с большей тщательностью, но и с большей любовью.
Этой весной в Магадане я побывал в одной школе ("лицее"), где старшеклассникам история России преподавалась по книге 3. Бжезинского. Это я узнал лишь позже - сначала же я был просто поражен тем самоуверенным отторжением Православия и даже просто обычного национального чувства, которое я встретил в этих подростках. Они твердили только об одном: "Все имеют право делать все". А потом выяснилось, что воспитаны они не на Соловьеве и Достоевском, а на Бжезинском, на книгах идеолога, который придумал назвать нашу страну "империей зла". Историки имеют право спорить - чье видение истории России глубже и вернее: Бжезинского или Солженицына. Но учитель государственной школы не имеет права прививать детям ненависть к своей стране.
Так что государство вполне может проводить политику поддержки и защиты традиционной духовной культуры. Какие должно оно взирать на судьбы пушкинского наследия с холодно-юридической точки зрения "равноправия всех перед законом", так не должно оно холодно напоминать о "равноправии" российских и зарубежных религий. Да, перед законом Цветаева и Тюлькин равны. Но государство имеет право взять под свою охрану квартиру Цветаевой и ее архивы и государственными мерами обеспечить знакомство школьников с наследием Цветаевой, но при этом и пальцем не пошевелить для того, чтобы бесценные вирши Тюлькина стали известны нашим потомкам.
Равенство религий перед законом означает прежде всего равенство перед законом граждан независимо от того, к какой религиозной группе они принадлежат или не принадлежат. Если человек совершил преступление - то на приговоре суда не должно сказаться, кто он: мужчина или женщина, профессор или кочегар, православный или атеист, член правящей партии или активист оппозиции. И если религиозная организация нарушила закон - то опять же для закона не должно иметь значения, кто бросил вызов праву: Московская Патриархия или религиозная организация, возникшая год назад и насчитывающая всего лишь сорок адептов. Такого рода равенство утверждается и в новом законе.
Но равенство религий перед законом не может означать их равенства перед культурой и историей России. Да, Церковь отделена от государства. Но она не отделена от общества, от людей. И потому государство должно взаимодействовать с Церковью и должно осуществлять религиозную политику, а не просто повторять нормы закона о "равенстве" и ими заслоняться от всякого сотрудничества.
Закон ставит пределы, за рамки которых не может выходить деятельность людей и организаций в этой области. Но законом отнюдь не определяются все действия людей в той области жизни, которую он призван регулировать. Закон ставит границы. Но было бы смешно представлять себе Россию, ограничившись лишь изучением ее границ. Жизнь страны не сводится к существованию ее пограничных столбов и к бытию контрольно-следовательных полос.
И долг государства перед религиозной жизнью своих граждан не сводится только к принятию закона. Закон должен помочь осуществлять государственную политику. Политика же, как известно всем, - это осуществление определенных групповых интересов, хотя и регулируемое рамками закона. Но именно понятие государственного интереса напрочь забывается критиками закона.
Что ж, предположим, что я - директор кондитерской фабрики. Для моей работы мне нужно закупать на рынке сахар. В моем городе есть десять фирм, готовых продать мне сахар. И каждая из них действует законно, у всех есть и регистрации, и лицензии. Закон дает мне право заключить контракт с любой из них. Следует ли из этого, что я обязан покупать у них сахар поровну и по очереди? Даже если мой заводик находится в муниципальной, то есть государственной, собственности, - даже тогда я никак не обязан сотрудничать со всеми теми фирмами, которые зарегистрированы государством. Оставаясь в рамках закона, я могу действовать исходя из своих вполне частных соображений и интересов. Я могу, например, решить, что мне неинтересно закупать сахар на Кубе. А вот у меня жена с Украины - так я лучше вложу деньги в родственную украинскую экономику, чем в поддержку каких-то странных людей с другого полушария... И теща меньше ругать будет, если узнает, что мои партнеры с Украины...
Но точно так же государство совсем не обязано равно сотрудничать со всеми теми религиозными группами, за которыми оно признало право на существование и которым дало законную регистрацию. Оно может избрать для постоянного сотрудничества те религиозные движения, которые представляют большие группы населения и которые внесли и вносят добрый вклад в историю страны и жизнь ее народов.
Так вот, закон должен предоставлять государству пространство для осуществления государственной политики в области религии. Именно этого не мог допустить один из тех пяти человек, что в июне голосовали против законопроекта, - депутат Валерий Борщев. В том проекте закона, который он отстаивал еще осенью, значилось: "Установление каких-либо преимуществ или ограничений для одной или нескольких религиозных организаций не допускается" (ст. 4,1). Такая формулировка, предлагавшаяся осенью В. Борщевым и его помощником Глебом Якуниным и отклоненная Думой, позволяла бы блокировать, например, создание православных храмов на территории исправительно-трудовых учреждений и при больницах: это тоже может рассматриваться как "установление преимущества" ("Почему именно православный храм? Почему не униатский?") Такая норма стала бы запретом на проведение религиозной политики государством. Государство, скованное такой нормой, не могло бы реагировать на пожелания большинства жителей того или иного региона и не могло бы сотрудничать с конфессиями большинства.
Но мнение наиболее крупных и авторитетных религий России (православных, мусульман, буддистов) никак не похоже на мнение Борщева и Якунина. Мы обращаем внимание на то, что государство имеет право предоставлять льготы общественным организациям (например антифашистским, детским, спортивным и т. п.), коммерческим структурам. И спрашиваем: почему же оно не может исходить из учета пожеланий больших групп людей и из общественной целесообразности при общении с религиозными движениями?
Закон должен оставить государству такую возможность, но продуманный закон должен был бы и государство, и общество, и религиозные группы уберечь от вполне определенной опасности: не допустить, чтобы государство, помогая, стало насиловать.
Из истории, и даже из современности, мы знаем, что сотрудничество религии и государства может иметь разные формы. Назовем основные. 1. Государство наказывает за отречение от господствующей религии. 2. Государство поощряет переход в господствующую религию. 3. Государство контролирует церковную жизнь и прежде всего вероучение. 4. Государство контролирует основные моменты церковной жизни (например, назначение епископов). 5. Государство помогает господствующей религии, одновременно ограничивая права религиозных меньшинств. 6. Государство не помогает господствующей религии, но ограничивает права религиозных меньшинств. 7. Государство помогает господствующей религии, не ограничивая активности религиозных меньшинств.
Мы резко отвергали первые четыре варианта и предлагали седьмой; Дума избрала шестой.
В этом, по моему мнению, и коренится причина уязвимости закона о свободе совести для критики. Закон оказался открыт для критики прежде всего потому, что он слишком компромиссен, и потому, что он слишком устарел. Несколько последних лет Русская Православная Церковь действительно настаивала на ограничениях в деятельности сект, прежде всего иностранных. Но за эти годы все, кому это было интересно, уже открыли в России свои филиалы. Закон же по-прежнему пытается поставить преграды на пути малых религиозных групп иностранного происхождения. Но сегодня от законодателя целесообразно добиваться другого: юридической базы для сотрудничества традиционных конфессий и государства.
Для Церкви было бы важно, чтобы в законодательство было введено понятие традиционной конфессии.
В таком случае можно было бы, предоставив всем религиозным группам некий необходимый набор прав (в том числе и права юридического лица), строить разумную государственную политику в области религии не путем отнятия прав у кого-то, а путем расширения прав некоторых религиозных групп. Это был бы не путь репрессий, а путь льгот.
По этой схеме государство не мешает осуществлять свою деятельность всем религиозным группам, в которых нет прямого и доказуемого нарушения прав человека. Но при этом государство открыто сотрудничает с теми религиями, которые представляют интересы большинства граждан и которые внесли наибольший вклад в культуру и историю страны.
Церковь не заинтересована в ограничении прав кого бы то ни было. Нам нужно лишь, чтобы государство, которое весьма в значительной мере существует на налоговые отчисления своих православных граждан, предоставило бы нам возможность быть этими гражданами не только в храмах.
Четыре сферы должны быть открыты для сотрудничества государства и Церкви: 1 ) система государственного образования (естественно, при соблюдении добровольности); 2) сфера государственных средств массовой информации; 3) программы восстановления и сохранения памятников церковной культуры; 4) сфера социального служения (институт церковных капелланов в армии, тюрьмах, больницах, интернатах).
Это не навязывание Православия через государственные механизмы. Это попытка граждан, небезразличных к религии, заставить государство действовать с учетом специфически религиозных интересов огромной части избирателей.
Если люди хотят, чтобы их дети получали знания о Православии, - государство должно предоставить такую возможность. Законы Финляндии признают традиционными две религии - лютеранство и Православие, и если большинство в школе составляют лютеране, то даже для самого незначительного православного меньшинства школа должна пригласить православного законоучителя и оплатить его проезд и его работу. Если школы оплачивают труды руководителя кружка "умелые руки", то почему же считается чем-то недопустимым оплачивать работу человека, который будет приучать к труду душу?
Если люди хотят большего присутствия Православия в СМИ - то те средства информации, которые содержатся полностью или хотя бы частично за государственный счет, должны учесть это пожелание тех людей, на чьи деньги они и существуют. И, между прочим, очень неумно отсутствие на федеральном телевидении мусульманских передач.
Если людям тяжело (будь то в армии, в тюрьме, в больнице) и они хотят видеть рядом с собою православного священника - государство должно предоставить услуги не только психиатра, не только "замполита" и не только "массовика-затейника", но и помощь священника.
Речь идет не только о том, чтобы нас "пускали" в эти сферы, речь идет о том, чтобы из госбюджета оплачивалось присутствие этих посланцев Церкви и их работа ради людей.
Равенство религий перед законом не обязательно предполагает, что у всех религиозных групп одинаковые отношения с государством. Статус "традиционных религий" предусматривается законодательством большинства стран Европы. Показательно, что в письме Римского папы Президенту Ельцину по поводу закона говорится о том, что "Святой Престол с сожалением отметил, что в этом тексте нет никакого упоминания о "традиционных религиях", среди которых всегда фигурировал католицизм, и что Католическая Церковь ни разу не названа".
Как видим, католики привыкли к тому, что законы европейских стран говорят не только об анонимно-безликих, и потому равноправных, "религиозных организациях", но и конкретно именуют - и именно в привилегированном статусе - "традиционной" Католическую церковь. Существуй сегодня Россия в пределах Российской империи, и упоминание католиков в качестве "традиционной религии" было бы возможно - ради польских и литовских подданых Короны. Но в том обрубке, который именуется РФ, называть католичество "традиционным" было бы совершенно необоснованно.
Тем не менее, действительно жаль, что термин "традиционные религии" не вошел в текст законопроекта. Если бы традиционные конфессии достойно и пропорционально присутствовали в этих сферах жизни общества, то не нужно было бы ставить вопрос об ограничении деятельности иностранных миссионеров или вновь возникающих сект.
Нельзя бороться с пустотой, выгоняя ее в форточку. Пустоту можно только заполнять. Секты бесполезно запрещать и почти бесполезно критиковать. Нужно просто помочь традиционным религиям привить людям такой духовный вкус, такие знания о духовной сфере, чтобы никакие спекуляции сект были бы невозможны.
И все же Дума, повинуясь, возможно, еще советскому инстинкту, не пошла на законодательное признание "традиционных религий" и на описание возможностей их взаимодействия с обществом и государством. Отказавшись признать за Православием и другими крупными конфессиями статус традиционной религии, открыто и законно сотрудничающей с государством. Дума сохранила почти что ленинское понимание принципа "отделения Церкви от государства".
Грань между традиционными конфессиями и новыми в принятом Думой законе проводится по иному принципу: первые получили статус юридического лица, вторые - нет.
Мне кажется очень важным подчеркнуть, что вопреки утверждениям прессы этот законопроект не является воплощением пожеланий нашей Церкви. Это вполне компромиссный текст, в котором учтена лишь часть наших предложений. Церковь поддерживает не столько сам текст этого законопроекта, сколько его тенденцию: сделать шаг к защите людей от сект.
В случае окончательного принятия закона возможности для деятельности нашей Церкви в российском обществе не расширяются. А в случае его отклонения наша Церковь ничего не теряет. Те пункты, которые наиболее резко оспариваются противниками этого законопроекта, нас никак не касаются. Это означает, что в начавшейся дискуссии для нас речь идет не о наших правах, а об интересах нецерковного общества. Нам, православным, секты не угрожают. Люди действительно церковные не будут увлекаться Аум Синрике. Для нас защита законопроекта - это защита не наших интересов, а интересов страны и людей.
Но при этом все равно критики закона создают у людей впечатление, будто именно мы, исходя из каких-то корыстно-корпоративных интересов, призвали к ограничению прав людей иных религиозных убеждений.
Впрочем, и слухи о том, что новый закон кого-то серьезно ущемит в правах и вызовет притеснения нетрадиционных религий, появившихся в России за последние годы, совершенно необоснованны.
Основная идея законопроекта о свободе совести, вызвавшая самую серьезную критику, - разделение религиозных объединений на религиозные группы и религиозные объединения. Религиозные группы осуществляют свою деятельность без получения прав юридического лица.
Надо заметить, что появление похожей нормы в законе 1990 г. было большим успехом на пути освобождения религиозной жизни. Это означало, что регистрация религиозных объединений госорганами перестала носить обязательный и разрешительный характер и приняла характер уведомительный. Ряд религиозных групп считает для себя вообще недопустимым получать государственную регистрацию ("катакомбники", "баптисты-инициативники", "свидетели Иеговы" и т.п.). Чтобы не ставить таких людей прямо вне закона и не объявлять их деятельность антизаконной, была предусмотрена возможность существования религиозной группы без получения прав юридического лица.
В новом законопроекте эта норма прописана более подробно. Важно отметить ст. 7,2: "Граждане, образовавшие религиозную группу, уведомляют о ее создании и начале деятельности органы местного самоуправления". Как видим, достаточно едва ли не позвонить в мэрию, чтобы религиозная группа могла начать действовать. Если религиозная организация должна представить устав, сведения о своей истории и вероучении, то религиозной группе даже этого не нужно. Закон не указывает даже форму реакции госорганов на уведомление. И это означает, что от религиозной группы государство не вправе требовать ничего более, нежели "уведомления", совершаемого едва ли не в любой форме.
В принципе это - радикальное отграничение деятельности этих групп от вмешательства и контроля со стороны государства. Целесообразно это или нет - вопрос отдельный. Но нельзя не признать, что это более чем демократично.
Впрочем, при желании и здесь можно увидеть "нарушение демократических принципов". В обращении Российского отделения Международной Академии Религиозной Свободы отмечается, что "иначе, как вмешательством властных структур в дела верующих, нельзя назвать положение, в соответствии с которым граждане, решившие создать религиозную группу, обязаны уведомлять о своем решении представителей местных властей" (Известия, 16.07.97). Между прочим, слова "обязаны" в законопроекте нет. Там стоит просто - "уведомляют". Но разве есть иной путь вступить в контакт с государством, помимо "уведомления"? Разве можно начать партнерскую деятельность, и даже знакомство, не представившись? Если кто-то не захочет иметь дела с государством вообще - пожалуйста. Но если ты хочешь попасть в сферу действия закона, публичного права, - то как минимум надо подойти к этой сфере и назвать свое имя. Закон и не требует ничего большего.
Однако за эту радикальную свободу религиозным группам приходится кое-чем заплатить. А именно - за свою невидимость для государственной власти они платят тем, что "не засвечивают" себя в сфере публичных правовых отношений. Они не получают прав юридического лица и, соответственно, не имеют права приобретать собственность, арендовать помещения, приглашать иностранных миссионеров.
Вообще, из законопроекта не вполне ясно - что же именно могут делать религиозные группы. Так, ст. 7,3 гласит: "Религиозные группы имеют право совершать богослужения, религиозные обряды и церемонии". Исчерпывающий ли это список? Имеют ли право религиозные группы вести религиозную пропаганду?
Однако ст. 6,1-2 признает право на активную проповедь и за религиозными группами: "Религиозным объединением... признается объединение, образованное в целях совместного исповедания и распространения веры... религиозные объединения могут создаваться в форме религиозных групп и религиозных организаций". Как видим, право на "распространение веры" признается не за религиозными организациями, а за "религиозными объединениями", в число которых входят и религиозные группы. Аналогично и ст. 5,3 признает право "обучать своих последователей религии" за "религиозными объединениями", а не только за религиозными организациями.
Так что вывод О. Мороза о том, что религиозные группы не могут заниматься "вообще какой-либо деятельностью, кроме богослужений" (Литературная газета, 23.07.97), нельзя признать обоснованным.
Для тех, кто желает быть человеком-невидимкой, все эти нормы чрезвычайно благоприятны. Суть проблемы, однако, в том, что такими "невидимками", отсутствующими в сфере публичных правовых отношений, законопроект делает не только тех, кто этого сам желает. Поэтому главный пункт критики законопроекта не в том, что он позволяет существовать религиозным группам без регистрации, а в том, что он еще и не разрешает им регистрироваться до истечения "карантинного срока" в 15 лет.
Критика этого положения законопроекта отличается сугубой недобросовестностью. Она строится на двух подменах.
Первая подмена: законопроект описывает механизм регистрации тех религиозных движений, которые будут возникать в будущем. Не стоит опасаться, равно как и не стоит надеяться на то, что под это ограничение законопроекта подпадут те религиозные организации, в том числе нетрадиционные, которые возникли в России за последние семь лет.
Фундаментальная правовая норма гласит, что никакой закон не может иметь обратной силы (см. ст. 54,2 Конституции РФ). Если вчера я совершил некоторое действие, которое не было преступным с точки зрения того законодательства, что действовало в стране в тот день, а сегодня парламент принял новый закон, согласно которому такие поступки объявляются незаконными и преступными, то меня не могут привлечь к ответственности по этому новому закону. Если завтра парламент примет решение, что за безбилетный проезд в автобусе полагается расстрел, и множество свидетелей расскажут о том, что вчера, за два дня до принятия нового закона, я ездил без билета, - то меня все же придется оставить в живых.
Аналогично и те религиозные организации, которые получили регистрацию в прежние годы на основании ныне действующего законодательства, не могут быть ее лишены. Если при перерегистрации (а законопроект говорит о ней в ст. 27,5) некая община будет снята с регистрации и лишена имеющихся у нее прав юридического лица - она сможет обжаловать это решение в суде (согласно ст. 12,3). Только суд компетентен давать толкования закона. А в данном случае судебное решение не вызывает сомнений. Суд не может руководствоваться соображениями "целесообразности", а конституционная норма не позволяет давать вновь принятому закону обратную силу.
Поэтому приходится признать откровенную недобросовестность тех "экспертов", что составляли послание Президента Ельцина Думе. В нем, вопреки элементарной юридической логике, утверждается, что "религиозные объединения, существующие менее 15 лет, согласно статье 9 и статье 27,5 Федерального Закона лишаются прав юридического лица", и утверждается, будто закон предусматривает "принудительную ликвидацию юридического лица".
Вообще для критиков законопроекта характерно стремление видеть несовместимые противоречия там, где, напротив, предполагается взаимная увязка двух норм. Если Конституция не разрешает обращать действие закона в прошлое, а закон вводит определенный механизм государственной регистрации, значит, этот механизм будет работать только в будущем.
Вторая подмена состоит в том, что требуемое законопроектом подтверждение о 15-летнем существовании религиозной группы понимается как наличие 15-летнего срока со времени первой регистрации этой группы в госорганах. При этом опять же все это проецируется в прошлое и возмущенно заявляется: да ведь в этом случае даже католики будут лишены прав юридического лица, ибо они получили регистрацию только семь лет назад!
Вот как эта подмена производится в письме Российского библейского общества (это протестантская организация) Президенту Ельцину: "Требуется подтверждение от местных органов власти, что данная религиозная группа существовала на данной территории... Таким образом, многие российские граждане подвергаются дискриминации по более чем странному признаку принадлежности к религиозной группе, не имевшей "счастья" быть признанной органами советской власти" (Русская мысль, 30, 1997).
Как видим, физическое существование здесь подменяется юридическим существованием. Если действительно исходить из тождества "подтверждения о существовании" (ст. 9,1) и подтверждения о существовании в качестве юридического лица, то и Московская Патриархия тоже окажется в числе "религиозных групп". Согласно ленинскому декрету 1918 г. все религиозные организации были лишены прав юридического лица. Возвращены эти права были нам лишь в 1990 г.
Для подтверждения же физического или, точнее, социального существования достаточно любого упоминания сданной религиозной общине в архивах "органов местного самоуправления", чтобы начать с этого момента отсчитывать время существования данной группы. Например, обращение с просьбой о регистрации (пусть даже в этом обращении советской властью было отказано). Или же отчет какого-либо чиновника (или сотрудника органов, или активиста атеистической пропаганды) о религиозной ситуации в данной местности, где упоминается эта группа. Пусть даже она упоминается как существующая в подполье и занимающаяся скрытой антисоветской деятельностью - это уже "подтверждение о существовании".
Поэтому все причитания американских конгрессменов о том, что данный закон признает только те религиозные общины, которые были признаны и зарегистрированы советской властью при Брежневе и Андропове, строятся на банальном подлоге.
Вместо того чтобы обсуждать вопрос о том, можно ли лишать регистрации те общины, что не действовали в советской России, но уже действуют сегодня, надо обсуждать другой вопрос: нужно ли, чтобы к тем общинам, которых еще нет, но которые будут возникать, прилагалась такая норма. Для этого надо очень ясно представлять себе, что никого из ныне действующих субъектов религиозной деятельности эта норма законопроекта не затрагивает.
Даже принятый законопроект не устранит из религиозной жизни России те протестантские миссии и иные секты, которые в нее уже вошли. Закон - даже принятый в нынешней редакции - ни в малейшей степени не ограничит деятельность тех сект, что уже обосновались в России. Возврата к прошлому он в себе не несет.
Не стоит преувеличивать антисектантский потенциал нового закона о свободе совести. Даже те сектантские течения, которые возникнут в будущем, он не сможет сколь-либо серьезно ограничить. Законопроект лишь декларирует намерение, делает пугающий жест, но реально почти не содержит в себе инструментов, с помощью которых можно было бы уменьшить влияние сект.
Даже "карантинный срок", вводимый этим законопроектом, скорее осложнит религиозную ситуацию в России, чем ее разрядит. Да, религиозные группы серьезно ограничиваются в своих правах. Но основной недостаток законопроекта в том, что он не дает четких критериев, по которым государство могло бы само определить - перед ним религиозная группа или общественное объединение граждан, или просто кружок друзей.
То, что религиозная группа лишь уведомляет о своем существовании, означает, в частности, что само государство не имеет ни права, ни критериев, по которым оно само могло бы квалифицировать деятельность этой группы как именно религиозную. Только если люди сами открыто заявляют, что они намерены составить именно религиозное объединение, они попадают в сферу, регулируемую данным законом. А если эти люди не захотят сделать такого заявления? Если они предпочтут назваться "культурным фондом" или "образовательным центром"?
Большинство сект в России не считает себя религиозными центрами. Это кружки оздоровления (типа "деток" Порфирия Иванова), школы восточной медитации, эзотерические лектории, рериховские кружки, центры колдовства и магии, "академии народной медицины", "академии биоэнергоинформационных наук", курсы "глубинной психологии" и т.д. и т.п.
Признаками религиозной организации в законопроекте означены: "Вероучение; совершение богослужений, религиозных обрядов и церемоний; обучение религии и религиозное воспитание своих последователей" (ст. 6,1).
Это ложное определение, совершающее логическую ошибку idem per idem - "то же самое через то же самое". Это круг в определении. Надо определить, что такое религиозная организация, а нам говорят: это та организация, в которой есть религиозность ("религиозные обряды, религиозное обучение"). Но какое обучение является "религиозным"? Какие действия являются "религиозными обрядами"? По закону выходит, религиозными являются действия, совершенные религиозной организацией. А если некая группа не зарегистрировалась в качестве религиозной и не употребляет термина "религия" применительно к себе - то ее деятельность будет рассматриваться как светская, как культурная даже в тех случаях, когда она является прямо магической.
Получается, что закон дает неработающее определение. Стоит только какой-либо группе сказать "а у нас не вероучение, у нас духовное знание", как ее уже нельзя будет определять в качестве религиозной. Тем самым исключительное право определять, являются ли религиозными то или иное учение и практика, закон предоставляет самим адептам этих учений. За государственными инстанциями и за судом закон такого права не признает - ибо дает ложное, неработающее определение религии.
Суть проблемы здесь в том, что большинство сект не регистрируются в качестве религиозных организаций и не называют себя религиями ради того, чтобы иметь возможность сотрудничать с образовательными структурами и активно нарушать принцип отделения школы от религии. Кроме того, именуя себя "наукой" или "философией", они легче получают симпатии людей и государственных чиновников.
Поэтому в законе важно дать такое определение религии, которое помогло бы защитить светский характер государства. Для этого нужно четкое определение религии, позволяющее государству самостоятельно, независимо от самопредставлений проповедников решать - является ли эта группа людей, вошедшая в контакт с госчиновниками, религиозной и не нарушает ли она своим настойчивым стремлением к прописке в государственных учреждениях светский характер самого государства. По тексту нынешнего законопроекта вопрос об этом отдан на откуп самим этим группам: если они заявляют, "мы не религия", - государство лишается возможности провести свою экспертизу и потому легко может стать инструментом для распространения религиозных идей и практик.
С точки зрения правовых отношений религия есть вид человеческой деятельности. Право должно регулировать те отношения между людьми, которые возникают в ходе их религиозной деятельности. Эта деятельность отличается от остальных видов человеческой деятельности по своим целям. У культурной работы - свои цели, у просветительской или научной - свои. Религиозная деятельность есть та, при осуществлении которой преследуются именно религиозные цели. Эти цели могут быть охарактеризованы как религиозные только в том случае, если никакие другие виды человеческой деятельности не ставят своей целью их достижение. Таких целей существует две: 1) контакт с надчеловеческим духовным миром; 2) важнейший смысл этого контакта видится как преодоление смерти.
Смерть и способы ее преодоления, равно как и представления о надчеловеческом духовном мире, могут быть совершенно различными в разных религиях. Поиск нирваны или Царства Божия, лучшей реинкарнации или растворения в Брахмане, воскрешение на полях Иалу или обретение вечной жизни на земле - это разные представления о посмертной судьбе человека. Но там, где предлагаются некие средства, с помощью которых в ходе земной человеческой жизни можно оказать влияние на свою посмертную участь, - там есть религия.
Так же весьма различны во всех религиях представления о Личном Боге и о безликом абсолюте, о Дао и о мире духов, о мире предков или о "космической иерархии". Но там, где ставится задача контакта с этим надчеловеческим духовным миром, там также есть религия.
Выдающийся русский философ С.Н.Трубецкой дает такое определение религии в словаре Брокгауза и Эфрона: "Религия может быть определена как организованное поклонение высшим силам... Религия не только представляет собою веру в существование высших сил, но устанавливает особые отношения к этим силам: она есть, следовательно, известная деятельность воли, направленная к этим силам".
Соответственно, чтобы определение религиозной организации в ст. 6,1 работало, оно должно было бы звучать так: "Религиозными организациями признаются добровольные объединения граждан (физических лиц), образованные в целях осуществления религиозной деятельности. Признаком религиозной деятельности является стремление достичь специфически религиозной цели, каковой признается контакт с надчеловеческим духовным миром, понимаемый как имеющий значение для определения судьбы человека по смерти его тела. Деятельность, направленная на установление такого личного контакта, называется религиозной практикой (религиозным обрядом, религиозной церемонией, богослужением). Концептуальное осмысление такого рода деятельности называется религиозным вероучением. Распространение сведений о вероучении, имеющее целью привлечение людей к участию в религиозной практике, именуется религиозным обучением, воспитанием, проповедью. Признаком религиозной организации является наличие религиозной деятельности, проявляющейся: в вероучении; совершении религиозных обрядов, церемоний и богослужений; религиозном обучении и воспитании, проповеди или иных формах распространения вероучения".
С неработающим определением религии закон не сможет поставить преграду на пути сект. Вновь возникшая секта в случае вступления данного законопроекта в силу будет действовать следующим образом: с одной стороны, она "уведомит" органы власти о своем существовании (с тем, чтобы через 15 лет иметь возможность получения регистрации в качестве религиозной организации), и одновременно она создаст "организацию прикрытия" и быстро проведет процедуру ее регистрации под видом общественного объединения. У большинства сект эта технология уже отработана: множество "организаций прикрытия" есть у мунитов, у сайентологов, у "богородичного центра". И эти "дочерние фирмы" будут пользоваться всеми правами юридического лица.
В результате человеку станет лишь еще сложнее ориентироваться в религиозной жизни. Он будет вовлекаться в религиозную деятельность, даже не зная, что ему предлагают не просто "духовную науку", а именно религию.
Вместо того чтобы вытащить как можно больше религиозных движений в сферу регулирования законом о свободе совести, данный законопроект скорее лишает государство возможности контроля над деятельностью сект, нежели предоставляет их ему.
Единственная норма законопроекта, которая действительно может помочь в борьбе с сектами, - это ст. 14,2. В ней среди оснований для запрета на деятельность религиозной организации называется "склонение к отказу по религиозным мотивам от оказания медицинской помощи лицам, находящимся в опасном для жизни и здоровья состоянии". Эта норма может осложнить жизнь "свидетелей Иеговы", запрещающих своим последователям совершать переливание крови, сдавать донорскую кровь, а также сдавать кровь на медицинские анализы.
О мере подверженности правозащитников лоббированию со стороны сект можно будет судить по тому, останется ли в окончательном тексте закона именно этот пункт или нет.
Но в целом, вновь подчеркну, закон не остановит деятельности большинства сект; его антисектантский потенциал преувеличивается и защитниками, и критиками закона. Но до сих пор закон открыт для изменений.