Глава 9 Счастье на работе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9

Счастье на работе

Сегодня мы в последний раз должны были беседовать с Далай Ламой у него дома, в Дхарамсале. Целую неделю мы говорили о природе труда, о том, Почему люди бывают недовольны своей работой и как сделать таких людей счастливее.

Взбираясь по грязной узкой дороге, ведущей к дому Далай Ламы, я проходил мимо магазинов, мимо занятых своими обычными делами мелких торговцев и в очередной раз вспомнил, что в Индии, как и в моем родном городе Финиксе, штат Аризона, большинство людей посвящают работе как минимум половину времени бодрствования. И до сих пор мы не ответили на вопрос: какое место занимает работа в наших поисках счастья? Насколько она дает возможность почувствовать себя счастливым?

***

Нашу последнюю беседу я начал так:

— На этой неделе мы много говорили о работе, об отношении к ней, о факторах, которые влияют на нашу удовлетворенность своим трудом. Сегодня наша последняя встреча, и я хотел бы поговорить с вами о взаимосвязи работы и счастья. Иными словами, я хотел бы узнать, какова роль работы, созидательного труда в достижении счастливой жизни? В какой степени она помогает достичь удовлетворения? Я говорю о любой работе, о любой продуктивной деятельности, дающей возможность повлиять на окружающий мир.

— Хорошо, — кивнул Далай Лама. — Но если мы собираемся обсуждать работу, продуктивную, или созидательную, как вы говорите, деятельность, давайте сначала определим, что имеется в виду под этим выражением, чтобы между нами не было недопонимания.

— Да, это хорошая идея, — ответил я.

— Если я правильно понял, — продолжал Далай Лама, — под продуктивной деятельностью ты подразумеваешь некую деятельность, направленную вовне...

— В общем, да, — согласился я.

— С моей точки зрения, внутреннее, духовное развитие тоже входит в понятие продуктивной деятельности. Таким образом, мы приходим к необходимости точнее определить, что такое работа. Каково твое определение продуктивной деятельности?

Вопрос Далай Ламы застал меня врасплох: у меня не было мыслей на этот счет. Пытаясь подобрать точное определение, я ответил не сразу. Пока я думал, Далай Лама продолжал рассуждать:

— К примеру, я — простой монах. Можно ли определить мою деятельность как продуктивную с точки зрения современного западного человека? Ведь многие мои занятия, особенно духовные практики и все, что связано с обязанностями Далай Ламы, не создают никакого продукта. Вот мне и интересно — с точки зрения западного человека, монах или монахиня, обладающие знанием и искренне следующие своим заповедям, — занимаются ли они продуктивным трудом?

— Думаю, что, с западной точки зрения, деятельность медитирующего в уединении монаха нельзя назвать продуктивной. Если честно, я не знаю точного определения продуктивной деятельности. Но я могу попытаться выразить взгляд рядового американца.

— Тогда нам точно понадобится словарь! — смеясь, сказал Далай Лама.

— Так вот, в представлении рядового американца продуктивная деятельность подразумевает, что человек каким-то образом влияет на окружающую действительность, что-то производит или совершает поступки. Словом, это деятельность, направленная вовне, и ее результаты поддаются измерению и оценке.

— В таком случае, — засмеялся Далай Лама, — мои несколько часов утренней медитации явно не носят продуктивного характера. Не так ли? То же самое можно сказать о приеме пищи и посещении туалета.

— Пожалуй, что так, — засмеялся я в ответ на шутку Далай Ламы. — Каково же ваше определение продуктивной деятельности?

— Трудный вопрос, — задумчиво сказал Далай Лама и сразу принял серьезный вид. — Думаю, даже западному человеку непросто на него ответить. В разных странах и разных культурах продуктивную деятельность понимают по-разному. Например, у коммунистов коммунистическая пропаганда, вероятно, считается продуктивной, тогда как в некоммунистических странах ее, скорее всего, сочтут бесполезной или даже разрушительной.

Он помолчал немного, обдумывая свои слова.

— Так ты говоришь, что с точки зрения американца моя утренняя медитация и духовная практика не считается продуктивной? Это напоминает мне китайскую коммунистическую пропаганду, которая превозносит некоторые виды тяжелого труда, а созерцательную жизнь монаха считает лишенной смысла. Но если уроки медитации — основа для моей преподавательской деятельности, моих лекций, это уже считается созидательной деятельностью. Встречаться с людьми, беседовать с ними, разъяснять — это ведь продуктивная работа?

— Да, несомненно, — ответил я. — Преподавание считается на Западе профессией, и если монах медитирует, а потом учит других людей, то он явно занимается продуктивной деятельностью. Есть множество людей, которые занимаются разными редкими предметами, например исследуют жизнь каких-нибудь жучков, и тем не менее их деятельность считается продуктивной, потому что преподаванием и написанием статей они вносят свой вклад в общее знание. Поэтому если вы находите практическое применение своей утренней медитации, ее тоже можно считать продуктивной деятельностью. Медитация не будет продуктивной, если вы проведете всю жизнь отшельником, не делясь с людьми теми истинами, которые вам открылись. Но, с вашей точки зрения, и такая одинокая медитация считается продуктивной? Как вы думаете, монах-отшельник, который проводит свои дни в уединении и медитации с целью достичь свободы, занимается созиданием?

— Не обязательно, — ответил он. — Я считаю, что есть продуктивная и непродуктивная медитация.

— В чем же между ними разница? — спросил я.

— Те, кто практикует медитацию по системе дзогчен[8] — с закрытыми, а иногда и открытыми глазами, — пытаются достичь состояния полного отсутствия мыслей, освободиться от них. Это своего рода бегство, уход от жизни. Когда эти люди окунаются в обыденную жизнь, сталкиваются с ее реальными проблемами, медитация им не помогает. Отношение к проблемам и реакция на них остаются прежними. Такая медитация, по существу, представляет собой уход от проблем, подобно увеселительной поездке или приему обезболивающего. Она проблем не решает. Человек может годами заниматься такой медитацией, но прогресс будет нулевой. Это не созидательная, не продуктивная медитация. Настоящий прогресс наступает, когда человек не только достигает более высокого уровня медитации, но и когда медитация начинает влиять на его взаимоотношения с другими людьми, на его поведение в повседневной жизни: человек становится более терпелив, менее раздражителен, начинает проявлять больше сострадания к людям. Это и есть продуктивная медитация, медитация, которая приносит пользу людям.

— Наконец общая картина начала вырисовываться. Таким образом, если я правильно понимаю, для вас продуктивная деятельность — это деятельность, преследующая позитивную цель? — не унимался я.

И снова Далай Лама надолго замолчал, обдумывая мои слова.

— С моей точки зрения — да, — наконец ответил он. — И дело не только в наличии позитивной цели. Если деятельность человека никому не приносит пользы, не знаю, можно ли назвать ее продуктивной. Например, человек отдает много времени учению. Читает, читает и читает. Прочел огромное количество книг. Но если его чтение не приносит никому пользы, то это пустая трата времени. Конечно, я дал лишь самое общее определение продуктивности, оно варьируется в зависимости от контекста. В целом, если наша деятельность приносит пользу людям, можно назвать ее продуктивной. Коротко эту деятельность можно определить как целенаправленную, в том смысле, что она преследует определенную цель, а также полезную или по крайней мере не вредную для общества.

Таким образом, когда мы говорим о продуктивной, созидательной деятельности, воображению прежде всего представляется создание чего-то материального, что можно увидеть, пощупать и использовать. Как правило, это и есть некая продукция, изделие. Кроме того, в слове «продуктивный» изначально заложен положительный оттенок — когда мы говорим, что кто-то работает непродуктивно, мы подразумеваем, что он работает плохо или недостаточно. С другой стороны, продукция может быть разной. Можно, например, производить яд — при этом продуктивность будет иметь отрицательный характер. Деструктивная деятельность тоже может быть связана с производством, созданием чего-то нового. В этом смысле ее формально можно назвать продуктивной, поскольку имеет место создание неких изделий.

Таким образом, слово «продуктивный», как и слово «работа», может иметь нейтральное значение, а может быть позитивным или негативным. В этом смысле оно сходно с понятием свободы. Сама по себе свобода не обязательно позитивна. Пользуясь свободой, человек может совершать негативные поступки, не так ли? Но, как правило, с понятием свободы у человека все-таки связаны положительные ощущения. Так и продуктивность — в принципе, понятие, которое может содержать положительный или отрицательный оттенок, но, как правило, мы воспринимаем его как нечто положительное или по крайней мере безвредное. Может быть... хотя я не знаю... не знаю. — Тут Далай Лама засмеялся. — Опять-таки, все зависит от смысла, который мы вкладываем в то или иное слово.

— Да, все это, конечно, довольно сложно и запутанно. Серьезные вопросы связаны с производством оружия или отравляющих веществ. Люди, которые заняты в этом производстве, получают зарплату, порой даже очень высокую, но назвать их деятельность продуктивной можно лишь весьма условно. И это еще раз доказывает сложность затронутой проблемы. Например, нацисты потратили немало усилий на подготовку и проведение геноцида, но их деятельность ни в коем случае нельзя назвать продуктивной. То же самое можно сказать о деятельности преступников. Таким образом, понятие продуктивности подразумевает полезность или по крайней мере безвредность деятельности. Медитация по сравнению с действиями преступников не дает непосредственных результатов, но она безвредна, и уже поэтому ее можно назвать продуктивной. Словом, в общепринятом смысле продуктивная деятельность — это производство некоей продукции, материальной или духовной, которой могут воспользоваться для своего блага другие люди. — Далай Лама снова рассмеялся. — Вот мы с разных сторон обсуждаем, что такое продуктивная, созидательная деятельность, даем ей разные определения. И все кажется так сложно, запутанно. Я так и не понял, пришли ли мы к каким-нибудь выводам?

— Я сам себе задаю этот вопрос, — улыбнулся я. — Никогда не думал, что придется так попотеть над простым понятием. И все равно, беседа была для меня полезной и многое прояснила. Вы спросили, считаю ли я медитацию продуктивной деятельностью. Сначала я, как типично западный человек, ответил «нет», но, слушая вас, изменил свое мнение. Думаю, что теперь читатели будут считать медитацию продуктивной, созидательной деятельностью, поскольку те, кто ее практикует, развиваются, меняются к лучшему. Происходит прогресс, люди достигают определенных целей, поэтому их деятельность несомненно продуктивна.

В любом случае, мы пришли к взаимопониманию. Хотя разные люди понимают продуктивность по-разному, мне хочется согласиться с вами: продуктивная деятельность — не обязательно создание или достижение чего-то. Это деятельность, преследующая некую позитивную цель.

Далай Лама кивнул в знак согласия.

***

После нашей дискуссии я обратился к словарю и посмотрел там значение слова «продуктивный». Оно происходит от латинского слова producere, которое можно перевести как «продвигать вперед», «протягивать». Таким образом, мы видим связь с нынешним значением этого слова, с производством, созданием чего-то нового. Но я недаром задумался над определением. Как сказал Далай Лама, термин изначально имеет нейтральное значение — можно производить все что угодно — и орудия пыток, и лекарства. И то и другое будет «продуктивной деятельностью». Но, с точки зрения Далай Ламы, заниматься производством товаров или услуг недостаточно для достижения счастья. Необходимо еще одно условие — учитывать результаты труда, его воздействие на человека, на семью, на общество и мир в целом. Рассуждая о правильном образе жизни, мы пришли к выводу, что человеку необходимо знать, что его работа приносит пользу людям. С точки зрения Далай Ламы — это самый верный способ получить от работы удовлетворение.

Те, кто решил принять эту точку зрения, могут оказаться в трудном положении. Так, например, продавец сигарет решит, что его нелегкая работа не является продуктивной. Может показаться, что новое определение продуктивности сокращает количество истинно «продуктивных» занятий. Но на самом деле, как это ни парадоксально, оно расширяет наше представление о продуктивной деятельности и открывает много новых источников удовлетворенности. Новый взгляд на проблему наводит на интересные мысли. Например, человек, продающий программное обеспечение, может счесть день без продаж непродуктивным. И тем не менее это не так. Ведь он общался с сотрудниками, с клиентами, поднимал им настроение. Таким образом, и этот день был по-своему продуктивен. Конечно, придется идти в магазин за продуктами, платить квартплату, и с этой точки зрения, «продуктивные» в традиционном понимании дни — дни, приносящие денежный доход, — необходимы. Но более широкое понимание продуктивности как умения быть полезным людям поможет нам по-другому воспринимать даже вынужденные периоды застоя в нашей карьере и извлекать из них пользу и удовольствие.

Придя наконец к единому определению продуктивной деятельности, мы приступаем к заключительному этапу — обсуждению связи продуктивной деятельности и нашего извечного стремления к счастью. Остается нерешенным вопрос: обладает ли каждый человек врожденной способностью получать удовлетворение от работы и насколько это удовлетворение способствует достижению счастья в целом.

Разумеется, как и в случае с другими особенностями нашей психики, ученые-эволюционисты придумали объяснение, почему человек получает удовольствие и наслаждение от тяжелой работы:

Давным-давно, в далеком прошлом, на равнинах нашей земли жило небольшое племя первобытных людей. Среди этих охотников и собирателей были и два брата — Джим и Лемарр. Между ними было много общего. Оба любили сидеть у огня холодными ночами и есть жареное мясо антилопы. Но, как и все люди, они немного отличались друг от друга генетически, а значит, различались характерами, внешностью, умом и поведением. Лемарр любил творить, применять свои навыки, получал удовольствие, упорно изготовляя новые орудия труда и охоты. Джим не любил работать. Ему больше нравилось бездельничать, щелкать грецкие орехи и смотреть на закат. Как-то раз, когда Джим наблюдал за ползущей по листку гусеницей, его короткую жизнь оборвал саблезубый тигр, выбрав Джима в качестве фирменного блюда для своего меню. А Лемарр выжил, произвел на свет нескольких детей, от которых и пошли наши предки. Через них он передал нам свою любовь к работе.

Примерно так все выглядит с точки зрения эволюционной теории. Независимо от причин ясно одно: каждому человеку с рождения дана способность получать удовлетворение от работы. Она влияет на наше общее настроение и делает нас счастливее. Психологи и социологи впервые обратили внимание на связь между чувством удовлетворения от работы и счастливой жизнью в 1950-х годах, и с тех пор ими была накоплена масса данных, подтверждающих эту взаимосвязь. В 1989 году психологи Марианна Тейт, Маргарет Юц Паджет и Тимоти Т. Болдуин сделали обзор всех исследований, проведенных за предыдущие тридцать лет, и окончательно подтвердили этот факт. При этом не важно, мужчина вы или женщина, рабочий или служащий, работаете на Уолл-стрит или в глухом шахтерском поселке в Австралии (как выяснили ученые Родерик Иверсон и Кэтрин Магуир из Мельбурнского университета).

Но и позднее психологи, социологи и эксперты — такие, как Роберт Райе, Тимоти Джадж и Шиничиро Ватанабе, — продолжали исследовать зависимость между работой и счастьем, стараясь глубже проникнуть в ее природу.

Как вы, наверное, уже догадались, исследователи пришли к выводу, что общее счастливое состояние и удовлетворенность работой взаимно влияют друг на друга. Те, кто доволен работой, чувствуют себя счастливее, а те, кто счастлив, чаще довольны своей работой. Конечно, исследователи до сих пор ведут споры о том, до какой степени работа влияет на наше настроение и до какой степени наше счастливое состояние сказывается на работе. Исследуя связь работы и счастья, некоторые ученые даже пытались измерить их влияние друг на друга.

Согласно исследованию, проведенному Фондом Рассела Сейджа, удовлетворение от жизни в целом на 20 % зависит от того, насколько мы довольны своей работой. Проведя обзор соответствующей литературы, Джеймс Хартер, Франк Шмидт и Кори Кейес пишут: «У взрослого человека удовлетворение от работы составляет до 25 % от общей удовлетворенности жизнью. Эта цифра может показаться не слишком высокой, но на фоне остальных составляющих — семейного положения, здоровья и т. д. — невольно начинаешь ценить тот вклад, который работа вносит в наше счастливое самочувствие».

Итак, мы установили, что человек от рождения обладает способностью испытывать удовлетворение от работы, и между этим удовлетворением и счастьем существует взаимосвязь. Хорошо, что это так — ведь мы большую часть жизни проводим на работе. Тем не менее, чтобы испытать полагающееся нам по праву чувство удовлетворения, приходится прикладывать определенные усилия, преодолевать препятствия. Далай Лама рассказал мне, как лучше этого добиться. Но кое-что по-прежнему оставалось для меня неясно. Я замечал, что, чем бы Далай Лама ни занимался, он неизменно выглядел счастливым. Поэтому я в первую же встречу спросил его, как он относится к своей работе, надеясь узнать, насколько работа влияет на его настроение. Мои первые попытки разговорить Далай Ламу окончились неудачей. Может быть, подумал я, стоит снова вернуться к нашему разговору? На этот раз мне хотелось бы получить от Далай Ламы более подробный ответ. И тут меня осенило. Я вспомнил эпизод, который произошел год назад, во время трехнедельной поездки Далай Ламы по Соединенным Штатам.

Был конец тяжелого дня. Далай Лама выступал перед жителями одного большого города на Среднем Западе. Как обычно, в конце он отвечал на самые разнообразные вопросы, начиная от политической ситуации в Тибете и заканчивая «Есть ли у вас подруга?». Сидя в глубине сцены на складном стуле, я уже начал было дремать, как вдруг встрепенулся, услышав необычный вопрос, который не задавали никогда прежде. Этот простой и вместе с тем глубокий вопрос как-то не пришел мне в голову за долгие годы нашего общения.

— Вы много говорите о счастье, — спрашивал кто-то Далай Ламу. — Вы даже утверждаете, что цель нашего существования — счастье. А каким был самый счастливый момент вашей жизни?

Далай Лама не торопился с ответом и думал очень долго. Когда он наконец начал отвечать, у меня было ощущение, что он выступает не с трибуны перед тысячами внимательных слушателей, а мирно беседует с друзьями, попивая чай на крыльце своего дома.

— Даже не знаю, — тихо сказал он себе под нос. — В моей жизни было столько счастливых моментов! — Тут он засмеялся. — Думаю, что самым счастливым был тот, когда я сдал свой Геше-экзамен. Помню, какое облегчение я испытал, когда все закончилось. Я был так счастлив! — Веселый смех Далай Ламы разнесся через громкоговорители по всей площади, находя отклик в сердцах слушателей.

Я помню, что Далай Лама так просто и весело ответил на этот вопрос, как будто он сдавал свой экзамен в теплой комнате за партой, отвечая на вопросы письменного теста, а потом вручил экзаменаторам зачетку и в обмен получил при выходе диплом. Но в реальности дело обстояло иначе. Степень Геше в буддизме примерно соответствует нашей степени доктора философии и является итогом семнадцати лет напряженного труда. Его получению предшествует интенсивное изучение разных аспектов буддийской философии, логики, ораторского искусства и психологии. В программу обучения входят предметы, о которых я никогда не слышал. Например, мне пришлось по словарю узнавать значение слова «эпистемология» — оказалось, что это наука о природе знания. Устный экзамен продолжался целый день. Научные светила из разных тибетских монастырей задавали Далай Ламе вопросы в присутствии тысяч монахов и ученых. Напряженность политической обстановки в Тибете в те времена еще больше осложняла ситуацию. Впервые за всю историю двор, где проходил экзамен, охраняли вооруженные тибетские и китайские солдаты, готовые в любой момент навести порядок. Далай Лама, молодой тибетский лидер, хорошо знал, что его жизни угрожает опасность.

Конечно, человек, сдавший экзамен, всегда счастлив, но этому счастью предшествует столько волнений, что я никак не ожидал, что Далай Лама назовет сдачу экзамена самым счастливым моментом своей жизни. Вероятно, определенную роль здесь сыграло облегчение, которое каждый человек испытывает, преодолевая трудности. Я еще раз вспомнил о тесной связи между выполненной работой и чувством счастья. И тогда я подумал, что именно с этого хорошо было бы начать разговор о роли работы в жизни самого Далай Ламы.

— Когда вас спросили про самый счастливый момент вашей жизни, — напомнил я, — вы ответили, что испытали его после сдачи экзамена на степень Геше. Я знаю, что подготовка к этому экзамену потребовала долгих лет напряженного труда. Таким образом, из вашего ответа можно сделать интересный вывод. Оказывается, продуктивная и осмысленная деятельность является важным компонентом человеческого счастья — по крайней мере, так было с вами. Это полностью согласуется с выводами исследователей о том, что работа играет важную роль в достижении счастья. Некоторые из исследователей даже считают, что наш мозг генетически запрограммирован так, чтобы посредством созидательной и осмысленной деятельности человек мог стать счастливым.

Мне было крайне интересно услышать, что самый счастливый момент жизни связан для вас не с отдыхом или медитацией в одиночестве, а с завершением большой работы и достижением определенной цели.

Далай Лама внимательно выслушал меня, а потом ответил:

— Я понимаю твою мысль. В данном случае продуктивная деятельность означает деятельность, ориентированную вовне, о которой мы уже говорили. Например, когда я был молодым и жил в Тибете, я любил ремонтировать разные вещи, разбирать на части разные механизмы вроде часов, чтобы понять, как они работают, хотя не всегда мне удавалось собрать их снова. Иногда я даже пропускал уроки ради этих занятий. — Тут он виновато хихикнул. — И все-таки, мне кажется, неправильно утверждать, что люди генетически запрограммированы получать удовольствие лишь от такой деятельности.

— Нет, нет, — стал оправдываться я, — я не то хотел сказать. В основу первой книги легла ваша мысль о том, что счастье прежде всего определяется внутренним состоянием. Наша первая книга была посвящена внутреннему развитию человека, и мы приступили к новому циклу бесед, взяв за аксиому, что именно внутреннее развитие приносит нам счастье. В этом мы уверены.

Но мы знаем, что существует и много других компонентов счастья. И эта книга посвящена одному из них — продуктивной деятельности. Я согласен с вами: человек может достичь счастья не только через продуктивную деятельность. И все-таки сейчас я хотел бы поговорить о том, какое место в нашем стремлении к счастью занимает работа. Под счастьем я подразумеваю не состояние возвышенного блаженства, а более приземленные и обыденные ощущения.

Я хочу понять, каким образом продуктивная деятельность и работа могут способствовать достижению счастья — например, как напряженная подготовка и сдача экзамена сделали вас счастливым.

— Я должен прояснить одну вещь, — ответил Далай Лама. — Когда я сказал, что самым счастливым моментом в моей жизни было достижение степени Геше, я вовсе не имел в виду, что глубокого счастья нельзя достичь посредством внутреннего развития или медитации. Может быть, я сам не достиг нужного уровня медитативной реализации, но это не значит, что его достижение невозможно в принципе. Мне даже показалось, что я был близок к этому. Кажется, я уже рассказывал вам об этом.

— Думаю, мы оба согласимся, что у счастья есть много составляющих — здесь свою роль играет множество факторов. Когда-то мы говорили о том, как важно тренировать сознание. Вы упомянули и другие виды медитативного тренинга. Существенную роль играют наша семья, друзья и т. д. Ко всем этим темам мы еще вернемся. Пока же речь идет о работе. Мы уже обсудили разные аспекты, связанные с работой, причины неудовлетворенности ею и т. д. Поскольку это наша последняя беседа, не могли бы вы сказать, какую роль в целом играет работа в достижении счастья? — настойчиво выспрашивал я.

Далай Лама ответил не сразу.

— Очень трудно общими словами определить роль работы. Ведь помимо этого на процесс влияет множество факторов: интересы человека, его воспитание, условия жизни, социальные условия, характер работы — все это накладывает свой отпечаток. Многое зависит от психологии человека. Таким образом, получаемое от работы удовлетворение зависит от многих факторов.

Я тихо вздохнул и еще раз вспомнил наши прежние беседы. Тогда я хотел получить от Далай Ламы четкие ответы на волнующие меня вопросы. И вот снова вместо определенных ответов я слышал все те же ссылки на сложность человеческой натуры.

Разумеется, Далай Лама был прав. Может быть, с точки зрения Дарвина мы и унаследовали от далеких предков врожденную способность получать удовольствие от продуктивной деятельности, но стадию охоты и собирательства человечество оставило далеко позади. Жизнь стала сложнее, и мы уже не получаем от сделанной работы такой непосредственной радости, как раньше.

Мы уже говорили о том, что при несомненной связи работы и счастья исследователи расходятся в оценках того, насколько работа влияет на его достижение. Несмотря на различие мнений, ученые согласны с Далай Ламой в одном: удовлетворение, получаемое от работы и от жизни в целом, зависит от многих факторов. Как говорит сам Далай Лама, на удовлетворенность работой влияют личность, настроение, интересы, социальное окружение и даже национальная культура и атмосфера, в которой воспитывался тот или иной человек. Это подтверждает в своей книге известный психолог, специалист в области производственных отношений Пол Спектор.

Множество компонентов лежит в основе счастливой жизни. Как напоминает Далай Лама, удовлетворенность работой — лишь один из них. Эд Динер, преподаватель психологии Иллинойского университета и один из ведущих исследователей в области субъективного ощущения благополучия, пришел к выводу, что на наше состояние влияет огромное число факторов. Учитывая сложность человеческой натуры и множество биологических, социальных, экономических и демографических причин, влияющих на наше чувство счастливости или несчастливости, с чего же нам стоит начать? Новейшие открытия современных исследователей согласуются с мудростью Далай Ламы и древней буддийской философией — начать следует с обращения внутрь себя, с изменения нашего отношения к жизни. Повторяя прогноз Далай Ламы, доктор Динер заключает: «Получается, что наше восприятие мира гораздо важнее для достижения счастья, чем объективные обстоятельства. И тому есть множество доказательств».

Попытки исследователей определить степень влияния работы на качество нашей жизни показали, что влияние это сугубо индивидуально. Видя радость, с которой Далай Лама выполняет свои ежедневные обязанности, я решил узнать, как же сам он относится к своей работе. Когда-то на мой вопрос о том, в чем заключается его работа, он ответил: «Я ничего не делаю».

Его ответ не удовлетворил меня. Я решил, что, если бы он подробнее рассказал о своей работе, другие люди смогли бы извлечь из его слов пользу для себя. И я решил сделать последнюю попытку разговорить Далай Ламу:

— Мы говорим о различном отношении людей к работе. Мне по-прежнему интересно, как вы воспринимаете свою деятельность. Как-то раз я спросил вас: что бы вы ответили на вопрос о своей работе. Вы пошутили, сказав, что ничего не делаете, просто заботитесь о себе. Но я бы хотел от вас более подробного ответа. У вас масса обязанностей — вы и монах, и лидер тибетского народа, и государственный деятель, и учитель, и буддийский ученый, вы ездите с выступлениями по всему миру и участвуете в конференциях. Словом, ваша деятельность очень разнообразна. Что же вы считаете своей работой?

— Разумеется, в первую очередь, я — монах, буддийский монах, — ответил Далай Лама. — А работа монаха, его главная задача состоит в изучении и применении на практике философии буддизма. Далее я стараюсь своей духовностью и своим опытом служить другим людям. Это самое главное, не так ли? Поэтому когда я выступаю перед людьми, то стараюсь делиться с ними своим опытом и пониманием жизни. Что же касается остальной работы, то вся моя деятельность основана на принципах буддизма — сострадании и взаимосвязи всего сущего. Например, моя политика Срединного пути, мое отношение к ситуации в Тибете основаны на убеждении, что все государства зависят друг от друга. Естественно, Тибет во многом зависит от Индии и Китая. Я исповедую буддийские принципы ненасилия. Я не призываю тибетцев начинать войну с Китаем, чтобы отвоевать для себя свободу. Все мои поступки продиктованы философией буддизма. Ну, может быть, за редким исключением — например, когда я завинчиваю отверткой шуруп, то не знаю, какие буддийские принципы я здесь применяю. Я не знаю! — Здесь он рассмеялся. — А вообще, большую часть жизни я провожу как буддийский монах. Например, я просыпаюсь каждый день в половине четвертого утра и посвящаю утренние часы учению, молитвам и медитации. Конечно, мой брат посмеивается надо мной — говорит, что я встаю так рано, потому что голоден и хочу завтракать. — Далай Лама засмеялся снова. — Может быть, он в чем-то и прав, но все-таки главная причина — это мое желание медитировать. Изучение и применение буддизма на практике, монашество — вот моя единственная профессия. Кроме этого я, в сущности, ничем не занимаюсь.

— Но ведь у вас помимо духовных практик есть масса ежедневных обязанностей. Например, вы упомянули о политической ситуации. Я знаю, что вы несете трудное бремя лидера тибетского народа. Насколько остальная ваша деятельность, в частности политическая, помогает вам достичь счастья? Играет ли она вообще какую-то роль?

— Конечно, есть связь между удовлетворением, которое дает работа, и общим ощущением счастья, — ответил Далай Лама. — Но я не уверен, пригодится ли мой опыт другим людям. Например, сегодня я говорил с некоторыми членами секретариата. Я пытался объяснить им, что на протяжении многих веков мы, тибетцы, игнорировали важные перемены, которые происходили вокруг нас, и таким образом причинили себе и своей стране непоправимый вред. На долю моего поколения пришелся кризис, который имел трагические последствия для всей нашей культуры и народа в целом. И в то же время быть тибетцем, и особенно Далай Ламой, в столь критический момент — это прекрасная возможность послужить своему народу и помочь ему сохранить свою культуру.

— Мне кажется, это имеет отношение к нашему разговору о трудностях. Вы согласны с тем, что чем больше трудностей мы преодолеваем, тем большее удовлетворение приносит нам наша работа? — спросил я.

— Да, несомненно. Вернемся к примеру тибетского народа. Наша нынешняя трагедия является результатом множества причин, включая и длительное невнимание тибетцев к тому, что происходит вокруг.

Учитывая серьезность ситуации, тот факт, что наш народ и его уникальная культура находятся на грани уничтожения, я понимаю, что любые мои усилия по их сохранению будут иметь важное значение. Поэтому я рассматриваю свою работу на благо тибетского народа как продолжение моей духовной практики. Ведь помогать людям — это высшая цель для того, кто занимается духовной практикой.

Таким образом, моя работа и жизнь тесно связаны с ежедневной молитвой и. медитацией. Аналитическая медитация помогает мне придерживаться принципов ненасилия, сострадания, прощения, в особенности по отношению к китайским коммунистам. Как видите, между моими духовными ценностями и духовными практиками и моим отношением к жизни и работой на благо тибетского народа существует прямая связь. Моя политическая деятельность, в свою очередь, влияет на духовную практику. Все в мире на самом деле взаимосвязано. Хороший завтрак дает мне здоровье. Здоровье позволяет продолжать работу. Даже обычная улыбка может повлиять на настроение. Все в нашем мире связано, переплетено. Когда вы поймете эту взаимосвязь, вам станет ясно, как наши духовные ценности, взгляды, эмоциональное состояние влияют на удовлетворенность работой и жизнью.

***

Наконец все стало на свои места, и я понял, почему Далай Лама утверждал, что он «ничего не делает на работе». Конечно, в его ответе была доля шутки. Но кроме этого я знал, что Далай Лама не очень любит распространяться о своих заслугах, хвалить самого себя. Это естественным образом вытекало из его нежелания вообще обращать внимание на собственную личность. Его не волнует, что думают о нем другие, им движет искреннее желание помочь людям.

Но в его ответе читалось и другое. Далай Лама не разделял жизнь и работу: для него они были тесно переплетены — так тесно, что он не видел различия между «личной» жизнью и работой, «духовной» и «домашней» жизнью. А поскольку он не выделял в отдельную категорию «рабочие» обязанности, у него действительно не было работы в общепринятом понимании. Я часто удивлялся цельности его личности. Он казался одним и тем же в любой обстановке. У него не было «нерабочего» облика.

Любой деятельности Далай Лама отдается целиком. Ему не нужно подстраиваться под новую обстановку. Он остается одним и тем же — и дома, и на работе. И я подумал, что Далай Лама действительно свободный человек.

Я вспомнил интересный эпизод, свидетелем которого стал в прошлом году. Далай Лама прилетел в Вашингтон и был приглашен как-то вечером в Капитолий, на прием, устроенный в его честь. Прием давала сенатор Диана Фейнстейн. На нем присутствовала вся вашингтонская элита. Прием происходил в богато убранном зале, в сенатском крыле Капитолия. Послы, сенаторы, конгрессмены тихо ходили по красным плюшевым коврам под хрустальными люстрами. Стены и потолок украшала роспись. Обстановка подчеркивала важность происходящего. Я узнавал лица, которые часто видел по телевизору. Но вид этих людей причинял мне странное беспокойство. Я не знал, чем оно вызвано. И тут меня осенило — по телевизору они выглядели гораздо более живыми. Я присмотрелся к конгрессменам — их изборожденные морщинами лица были похожи на непроницаемые маски, их движения были скованными, механическими. Оживление в эту компанию вносили молодые помощники и стажеры, недавние выпускники университетов, опьяненные ароматом власти и говорившие с приглушенным волнением. «Пытаются выглядеть взрослыми», — подумал я. Мне, человеку, чуждому миру политики, происходящее казалось нереальным.

Я пришел на прием довольно рано, но гости уже толпились в зале. Те, что постарше, были преисполнены такой важности, что ни на кого не обращали внимания. Когда их кому-то представляли, они здоровались, глядя невидящим взглядом. Более молодые, занимающие менее высокое положение, при знакомстве тоже смотрели по сторонам, пытаясь определить, в какое общество попали. Другие протискивались сквозь толпу, здоровались, знакомились, и, как я позже заметил, самым частым вопросом среди таких гостей было «Чем вы занимаетесь?». У этих людей был просто какой-то нюх — за доли секунды они могли определить, насколько полезен для них тот или иной человек. И если они не видели пользы в новом знакомстве, то быстро отходили и терялись в толпе в поисках других знакомств. Кто-то пил диетическую колу, кто-то — белое вино. В середине зала стоял банкетный стол, уставленный заграничными сырами, жареными креветками, слойками и разными деликатесами. Но еда по большей части оставалась нетронутой. Люди стеснялись есть. Я посмотрел вокруг — лишь несколько человек чувствовали себя раскованно и свободно.

Наконец в зал вошел Далай Лама. Как обычно, он был спокоен и весел. Его вид представлял разительный контраст с окружающей обстановкой. Я заметил, что он даже не удосужился надеть свои добротные кожаные ботинки, а вместо этого был в старых резиновых сандалиях. Сенатор Фейнстейн и ее муж тут же стали представлять Далай Ламу гостям. Далай Лама налил себе стакан воды, а сенатор Фейнстейн тем временем притащила старый дубовый стул внушительных размеров, поставила его у стены и предложила Далай Ламе сесть. Несколько сенаторов тут же выстроились в очередь, чтобы быть представленными Далай Ламе. Я не слышал, о чем они говорили, поскольку стоял далеко, но видел, что Далай Лама приветствовал их дружеским рукопожатием, теплой простодушной улыбкой и искренним взглядом. Как всегда, он относился к людям по-человечески, без всяких претензий. Скоро все окружающие заулыбались, стали чувствовать себя раскованнее. Я заметил, что после знакомства с Далай Ламой многие гости не спешили уйти. Наконец один из сенаторов поставил свой стул рядом с Далай Ламой. Затем его примеру последовал другой. Скоро по обеим сторонам от Далай Ламы уже сидела добрая дюжина политиков. То, как они тянулись к нему и буквально ловили каждое его слово, напомнило мне Тайную вечерю. Чем ближе тот или иной человек сидел к Далай Ламе, тем более раскованным и раскрепощенным он выглядел. Несколько минут спустя я был поражен зрелищем еще более удивительным: Далай Лама ласково держал за руку сидящего рядом с ним человека — известного политика, закаленного в дипломатических баталиях. Он держал его за руку, как ребенка, и политик, лицо которого еще совсем недавно выглядело суровым и непроницаемым, теперь подобрел и смягчился.

Тем временем я разговорился с начальником отдела безопасности. Он уже не первый раз охранял Далай Ламу, поскольку тот неоднократно приезжал в Соединенные Штаты. Этот человек сказал мне, что охранять Далай Ламу нравилось ему больше всего — и не потому, что тот, в отличие от других дипломатов, не танцевал на дискотеке до трех часов утра, а уже в девять ложился спать, а потому, что он искренне восхищался этим человеком. «Я не буддист, — сказал он, — но Далай Лама мне очень нравится».

— Чем же? — спросил я.

— Он любит говорить с шоферами, привратниками и официантами, с обслуживающим персоналом и относится ко всем людям одинаково, без высокомерия, — ответил секьюрити.

Прием в Капитолии наглядно это продемонстрировал. Далай Лама с одинаковым уважением обращался и к официанту, разносившему еду, и к лидеру сенатского большинства. Не важно, с кем он говорил — с горничной в гостинице, с водителем, который вез его на светский прием, или с крупным американским политиком, — его манера общения, поведение и речь оставались неизменны.

В этом и заключался секрет Далай Ламы: ему не нужно притворяться. И на публике, и на работе, и в личной жизни он всегда остается одним и тем же — самим собой. Благодаря этому казалось, что работа дается ему без усилий. Конечно, большинству из нас предстоит проделать долгий и трудный путь, прежде чем мы достигнем цельности Далай Ламы. Но в любом случае, чем меньше станет разрыв между нашей личностью и работой, тем легче и радостнее мы будем выполнять эту работу.