Глава 12

Глава 12

Барон, ободренный все возрастающей уверенностью в жизнь Наиды, успокоился. С лица исчезла печать ярма, пеленою закрывавшая будущность; только углубившаяся седина оставалась неизгладимым шрамом переживаний этих дней среди иссиня-черных его кудрей.

Только теперь Голубенко снова приступил к работе, благодаря Бога за благополучие исхода этой трагедии, за спасенную жизнь Наиды.

Одна только мысль не давала полного покоя – что будет с Колькой? Ипаном?

Андрей не знал, что на субботу Марц назначил цыганский суд, созывая наиболее влиятельных людей своего круга, передав всем о явке цыганской почтой.

Вечером в пятницу, Рома, подойдя к Голубенко, сказал:

— Ты хотел завтра с утра ехать домой. Я прошу тебя выехать вечером, а выходными пусть будет воскресенье и понедельник, потому что завтра у меня будет много гостей, разных гостей, почетных гостей.

— Но, по-моему, веселье будет некстати, – возразил Андрей.

— А веселья и не будет. Будет наша цыганская разборка. Я приготовил сюрпризы – каждому свой, кто чего заслужил. Ты должен быть обязательно! И как свидетель, и как настоящий друг.

Голубенко воспринял слова барона как новый призыв к молитве за тех, кто будет завтра судим – только молитва к Богу могла опередить жестокость сердец, не познавших Бога.

Часть ночи была проведена на коленях, но и, лежа уже в постели, Андрей долго думал о тех, кому уже было брошено семя Слова Божьего – как не хотелось, чтобы дьявол потоптал его первые всходы!

Утром следующего дня барон встречал гостей, приехавших с других городов и деревень, явившихся при всех своих регалиях. Напротив двора Марца скопилось много автомобилей. Видя нечто не совсем обычное, явился участковый милиционер, интересуясь причиной сборища. Марц, подойдя к нему, сказал:

— Мы же порядок не нарушаем, ничего плохого не собираемся делать, а если есть у тебя какие сомнения – можешь посидеть с нами и убедиться сам.

Но участковый, направляясь к выходу, только сказал:

— Смотри, Марц, чтобы безобразия не было. Ты и так весь город на ноги поднял. Да и меня уже замучили телефонные звонки из разных инстанций. Как там Наидка?

— О, слава Богу! Поправляется. Благодарю за твое внимание.

— Меня не за что благодарить, а вот Андрея поблагодари – можешь даже золотой памятник ему поставить, если бы он ей кровь не перекрыл, здесь, во дворе бы скончалась...

— А ты не учи меня, что делать – мы и сами с усами. Уж его-то я не обижу.

В то время, когда Марц разговаривал с участковым, гости рассматривали отделку здания, в которое вскоре должен был переселяться барон. Все хвалили работу, восхищаясь искусством мастеров, и мало-помалу разговоры сосредоточились на Голубенко. Сегодня он был как именинник. Каждый из собравшихся и по-русски и по-цыгански, по-своему, благодарил Андрея: кто за мастерство – пожимая руку и похлопывая по плечу, кто просто смотрел с восхищением на героя дня, радуясь спасению Наиды, а кто выражал чувство признательности за кровь, данную им, обнимая и даже целуя "еврея", ставшего другом цыган.

Марц, поднялся на ступени крыльца и по-русски (в расчете на Андрея) сказал:

— Ромалэ, до меня дошел слух от плохих людей, что я даже "спасибо" не сказал Андрюше за все то доброе, что сделал он моей Наиде. Он, в полном смысле слова, спас ее. И чтобы и вы не думали, что я жадный, я призвал вас всех, а также соседей и родичей, как свидетелей, чтобы отблагодарить того, кто стал для меня как брат. Ничто теперь для меня не ценно так, как воскресшая моя чергэн, которую я люблю и буду еще вдвойне теперь любить.

— Андрюша! Подойди сюда ко мне, прошу тебя.

Голубенко сделал несколько шагов к нему.

— Прости меня, что я тебя не понимал и часто грубил, оскорблял. Но особенно за то прошу прощения, что я сам так понимал и других настраивал говоря, что вы, баптисты, детей в жертву приносите... А оказалось, что да, приносите, но приносите не детей, а себя в жертву, да еще и за чужих детей. Перед всеми прошу прощения.

— Прощаю, и пусть Бог тебя простит за это – сказал проповедник.

— А теперь я готов выполнить любое твое желание или просьбу за то, что ты не только Наиду спас, но и меня с женой поднял из мертвых; хочешь автомобиль тебе куплю или дом, или... одним словом – ты сам скажи, что хочешь... , что захочешь, то и сделаю!

Но еще ночью Бог открыл Голубенко, о чем ему должно просить.

— Марц, ты действительно выполнишь любое мое желание?

— Тэ мэрэв тсэ! Ты видишь, что я клянусь перед Богомиромалэ...

— Клятв не надо, потому что Христос их запретил, сказав. "Не клянись вовсе", хотя древним, действительно, было сказано, "не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои". Но я тебе поверю и без клятвы, как барону, твердое слово которого ценят ромалэ. Итак, ты готов исполнить мое желание?

— Да, говори же ... – на лице главного Ромы застыла ухмылка, как бы говорящая "Есть ли для меня что-нибудь невозможное?"

— Марц! Как христианин я ничего не должен просить у тебя за свою любовь к Наиде, выразившуюся в том, что Бог сделал через меня. Но не желая тебя обидеть, видя, что ты действительно преисполнен благодарности, прошу одного – чтобы ты никак не мстил Кольке за ту шалость, которая чуть было ни привела к смерти, но коль Бог нас всех помиловал в этом, помилуй и ты его, ради Бога, прошу тебя...

— О, нет! – перебил его барон, – Такую просьбу я не могу выполнить. Проси чего хочешь, только не этого! Это единственное, чего я выполнить не могу, даже Библия наша говорит: "Кровь за кровь, зуб за зуб, око за око!" Эти слова были настолько твердо сказаны, что Голубенко даже удивился, насторожился, но воспрянув духом, сказал:

— Закон "кровь за кровь" сказан был тоже древним из-за жестокости их, не знавшей еще жертвы Христа. Но Спаситель, совершивший чудный подвиг Голгофы, не мстил за Себя распявшим Его, напротив, молил Отца Небесного: "Прости им, ибо не знают, что делают". Сегодня Христос эти слова, сказанные на кресте, говорит уже тебе, Марц – "Прости им... "

— Ты одного не понимаешь, Андрей, что я цыган, к тому же барон, и не могу нарушить наши законы и традиции, строгости выполнения которых требую сам от других. Какой же я после этого буду барон, если сам нарушу свою клятву. Я клялся, что Колька будет купаться в своей же крови!

— Ты клялся и в том, что выполнишь все, чего я попрошу... Забудь о клятвах своих! Лучше вспомни, как ты молился со мной Богу и говорил Ему свое слово "прости". Бог ответил – Он сделал чудо, чему вы все свидетели и я прошу тебя о чуде, которое должен соделать ты, забыв обо всем, что противодействует его свершению!

Барон прослезившимися газами смотрел уже не на Голубенко, а на собравшихся, прося их милости не столько уже к Кольке, сколько к себе, связавшему себя двумя клятвами, противоречащими одна другой.

Некоторое время цыгане спорили. Их трудно было понять. Одни выкрики гасили другие, но оказалось, что спор их шел хотя и разными путями, но только к одной цели – пусть этот случай будет как исключение из правил, только бы Наида не была против.

Но Румида заявила при ее нескольких свидетелях, что пострадавшая никакого зла не испытывает к Кольке, подтвердив, что тот сделал это не во гневе, не с каким-то злым умыслом, а будучи увлеченным опасной шуткой.

— А вот еще одно доказательство ее прощения – с этими словами она показала всем открытку, одну из подаренных Наиде во время посещений Голубенко, которую теперь Румида должна была передать скрывающемуся Кольке от Наиды.

На ней был прообразно изображен Спаситель, стучащий в дверь, а на другой ее стороне написанные медсестрой, под диктовку Наиды, слова:

"Коля! Когда я уже прощалась с землей, то думала, что на кладбище появится еще один памятник, на котором будет написано: "Еще одним цветком земля беднее стала, еще одной чергэн богаче небеса...

Но теперь, когда я воскресла из мертвых, я хочу, чтобы и ты воскрес из мертвых.

Я тебя прощаю, не прячься!

Р.S. Если хочешь — принеси мне розы.

Наидка"

Открытка, прошедшая "по рядам", стала печатью прощения Наидой Кольки. Видя, что все собравшиеся едины с ее желанием, барон, в знак благодарности, даже поклонился им.

И, уже поворотясь к Андрею, радостно сказал:

— Видишь, невозможное стало возможным?! Но я все равно хочу сделать тебе подарок.

Голубенко ответил:

— Да, вижу, благодарю за это моего Господа и вас, но я хотел бы еще нечто сказать для всех собравшихся...

— Говори, говори! – раздалось с разных сторон.

— Я буду весьма грешен, если не скажу вам следующего:

Все эти дни я только и слышал похвалу в мой адрес, многие благодарности; некоторые из вас называли меня даже спасителем. Но Того, Кто действительно совершил это чудо, многие не заметили. Это наш Господь, Иисус Христос, Спаситель вчера, сегодня и во веки Тот же.

Вы так высоко оценили мою кровь, что я не могу не сказать о Крови Христа, ведь то, что я сделал по сравнению с тем, что сделал Христос – действие спички по сравнению с солнцем.

Моя кровь – это кровь всего лишь грешника, хотя и прощенного Спасителем, а Его Кровь, пролитая за нас – цыган, украинцев и прочих народов – Кровь Святого, непорочного Агнца, "предназначенного еще прежде создания мира" для нашего спасения (1 Пет. 1,19-20).

Моя кровь в Наиде будет действовать только временно, сила же Крови Христа, пролитой в умилостивление за грехи наши, действует и будет действовать вечно! Моя кровь распространилась на одного человека, сила же Крови Спасителя распространяется на всех человеков в мире, кто принимал, принимает или будет принимать верой Его искупительную жертву.

Ваша благодарность мне – пусть будет отдана только Тому, Кто ее действительно заслужил, а потому я не могу брать никаких подарков или награды, принятием которых я бы только подчеркнул то, что они пошли не по тому адресу. Я лишь раб, ничего нестоящий, сделавший то, что и должен был сделать.

Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: "мы рабы ничего нестоящие, потому что сделали, что должны были сделать" (Лук. 17,10).