8. Благословенная Оптина

8. Благословенная Оптина

Середина XIX столетия ознаменована для Российской империи одним из самых острых переживаний во всей ее истории. Это поражение в Крымской войне (1855 г.). После Крымской войны начался новый период в истории России, а именно — упадок монархической идеи. Однако именно в этот период жизнь духовная расцветает с новой силой. Связан этот расцвет во многом с возобновлением древних монашеских традиций, особенно в Свято-Введенской Оптиной пустыни. Более полувека, отчасти и после Октябрьской революции, Оптина пустынь была оазисом, где жили святые. Любопытны не только жития известных оптинских старцев, но и жития обычных насельников обители. Ведь каждый проходил свойственный только ему подвиг, и каждого подвижника можно назвать святым. Как было и в «золотом веке» монашества. Оптина для России была «новым золотым веком». Это была лестница в небо, выстроенная святыми.

В XIX столетии Оптина пустынь казалась многим писателям идеальным источником мудрости и светлых чистых мыслей. Но отношение к искусству в церкви было все же неоднозначым. Оптина была любима и писателями, и художниками, и музыкантами. В ее стенах побывали Гоголь и Достоевский. Живописец Дмитрий Болотов принял монашество. Неоднократно бывал в Оптиной и граф Лев Толстой. В начале 20-х годов XX века в Оптиной, по меткому выражению старца Нектария, собралась целая «культурная колония». В нее входили довольно известные лица: художник Лев Бруни и поэтесса Надежда Павлович.

Современность отчасти повторяет тогдашний оптинский рисунок. Искусство, обладающее традицией и глубиной, стремится найти контакт с христианством. Искусство, не обладающее традицией и глубиной, безуспешно пытается существовать вне христианского мира. Современная «культурная колония» находится уже не в пределах одной обители, а рассеяна по всему миру. Художник в современном мире обречен на безысходное одиночество. Но понять и осознать это возможно только посредством приобщения к христианской культуре.

В «Книге Деяний» есть свидетельство о том, как тень апостола Петра исцеляла недуги. Люди доверяли Божественной благодатной силе, исходящей от апостола, настолько, что не просили уже ни молитв, ни прикосновений. Они укладывали тех, кто нуждался в исцелении, на пути Петра, с горячей верой в то, что даже тень его способна излечивать болезни. И больные выздоравливали.

Святой на Земле не только зеркало, но и тень Бога. Он как бы намечает Его очертания, ведь в нем зримо присутствует Божественная мощь. Изменяется все, что попадает в поле зрения святого — восполняется недостающее и раскрывается тайное. Ведь святость — это Божий дар. Но святость — и наука. Путь обучения святых и трудности их странствия скрыты от досужего взгляда. Святого сопровождает ощущение необыкновенной легкости. Но труды его часто перевешивают горы. Оптинский старец Нектарий так отвечал на вопрос о том, как ему удается «разгружать» людей. Поначалу на сердце наваливается как бы гора камней, так, что кажется жить дальше невозможно. Но затем приходит Божественная благодать, чтобы разметать эти камни, как гору сухих листьев. Некогда основатель старчества в Оптиной пустыни Лев был замечен разговаривающим с женщинами, пришедшими издалека за духовным советом. Его укорили, что он, монах, так свободно держится с «бабами». На что старец Лев с присущим ему юмором отвечал: «Пою Богу моему дондеже есмь» — «Пока есть я, славлю Бога моего».

Строителем Оптиной пустыни считают архимандрита Моисея (Путилова). Ему помогал родной его младший брат, в монашестве принявший имя Антоний, также прославленный в сонме оптинских преподобных. Вся жизнь старца Моисея, чьими молитвами Оптина была вызвана из забвения, была единым самоотречением. Многим своим современникам и даже почитателям он казался юродивым. Наиболее заметны в нем были бесстрастие и щедрость. Его прозвали в Оптиной «великим гонителем на деньги». После его кончины не осталось ни личных вещей, ни денег. Только облачение, которое было на нем в день кончины, да гривенник, закатившийся в щель бюро. Келейник старца так и сказал: «Батюшка его не увидел, а то бы отдал».

В духовном пути старца Моисея можно различить ясно два периода. Первый — отшельничество в Рославльских лесах, и второй — Оптина пустынь. Путь к Оптиной пролегал через годы тяжелейших трудов. В начале монашеского пути Тимофею, будущему игумену Моисею, довелось встретиться с одной из самых загадочных личностей той эпохи — со старицей Досифеей. Подвизалась эта таинственная старица в Ивановском женском монастыре, была уже преклонном возрасте и жила весьма замкнуто. По общему мнению, это была Августа Тараканова, дочь Елизаветы Петровны, заточенная в монастырь Екатериной II. Ее почитали как мудрую старицу. После смерти Екатерины она даже стала понемногу принимать народ для духовного совета.

^{Святые врата Оптиной пустыни}

Жизнь ее отличалась простотой и умеренностью, но особенное прилежание у нее было к молитве. Тимофей сподобился свидания со старицей Досифеей и духовного наставления. Впоследствии он писал ей письма, на которые даже получал ответы. Целиком сохранилось довольно большое письмо, написанное образным, тонким стилем, в котором старица поддерживает молодого подвижника в его намерении посвятить жизнь Богу и уговаривает придерживаться выбранного духовного наставника. В период отшельничества Тимофею, будущему игумену Моисею, пришлось выдержать сильнейшие испытания, достойные тех, которые выпадали на долю отцов-пустынни-ков времен Антония Великого, но только в более суровом и холодном климате, на более скудной земле.

Подвизался Тимофей под руководством старца Дорофея, средства к существованию добывал рукоделием или переписыванием богослужебных книг. Летом собирал грибы, ягоды и огородные овощи: возле кельи было несколько грядок, там сажали капусту и репу. Келью, в несколько комнат, подвижники выстроили сами, и Тимофей показал при этом отличные способности плотника. Подвижникам пришлось перетерпеть и разного рода лишения, и болезни, и даже нападение разбойников, едва не лишивших старца Дорофея жизни. Разбойники пришли в келью под видом странников, во время чтения Псалтыри.

Напали они внезапно и жестоко — были хорошо вооружены. Но Тимофей смог защитить своего духовного наставника — сердце его не оставляло молитву. Пребывание в Рославльских лесах пришлось на довольно трудное для страны время: Отечественная война и послевоенные годы. В начале 20-х от архиерея пришло указание рославльским пустынникам переселиться в скит при Оптиной пустыни.

Период пребывания в Оптиной для Моисея начался так же, как и период пустынножительства. Вместе с помощниками он рубил деревья, выкорчевывал пни, расчищал место для будущего строительства. Вскоре был составлен план скита, а в июне 1821 года утвержден Козельским владыкой. Строительство Иоанно-Предтеченского скита при Свято-Введенской Оптиной пустыни приобрело нечеловеческий размах и порой даже причудливые формы. Игумен Моисей благословил строительство, и даже сам принял участие в посадке кедров возле братских келий. Удивительно, но прихотливые растения прижились. Недоставало пищи и строительных материалов, а игумен заботился о цветнике, в котором росли бы французские розы. Но Господь так щедро наделил это место Своей Благодатью, что все недостатки восполнялись, а пожертвования приходили одно за другим. Обитель росла и хорошела. Ни церковное, ни епархиальное начальство особенного участия в судьбе обители не принимали. Игумен раздавал деньги направо и налево, часто переплачивая или как будто не замечая обмана торговцев, но плата работникам всегда выплачивалась вовремя.

Искреннему изумлению перед чудом воскрешения усопшей обители сопутствовал ропот. Абсолютное бескорыстие игумена и пугало, и восхищало. Человеческое сознание ослабевало, столкнувшись с силой Бога.

Из многочисленных чудес, происходивших во время постройки Оптиной пустыни, хочется вспомнить несколько особенно ярких. Вокруг Оптиной тогда обреталось множество сирот и детей из нищих семей. Все они ожидали пищи и подаяния. Игумен Моисей нашел для них работу: ловить кротов, которые портили цветники и огороды. Тогда в Оптиной каждая копейка была на счету. Эконом недоумевал, зачем батюшка назначил этим сорванцам еще и плату. Ведь сторожей оказалось довольно много. Однако игумен заступился за «помощников». Сказал, что они очень нужны обители.

Однажды к празднику батюшка велел закупить целый воз яблок «добрый крестьянин». Вскоре воз яблок нашелся. Его привез хитрый мужик, слышавший об игумене как о человеке простоватом и щедром. Но яблоки были другого сорта — антоновка. Старец, взглянув на воз, спросил только: «А что, действительно „добрый крестьянин“? — Добрый, батюшка, добрый!» — ответствовал продавец. «А не Антоном ли его зовут?» — вздохнул игумен. Крестьянин, сообразив, что обман раскрыт, повинился.

В другой раз торговец рыбой привез бочонок сельди, который уже вздулся. Выручка в то время у этого торговца была плохая, и этот испорченный бочонок выбрасывать не хотелось. Едва не со слезами уговаривал он старца купить у него «хорошую селедку». Рыба и правда была крупная. Игумен велел приобрести бочонок для себя, а потраченные деньги обещал возвратить эконому. Вечером старец велел приготовить себе одну селедку и подать к ней хрен. Так, с острой приправой, съел, в течение некоторого времени, весь бочонок. Не отравился и не заболел. А ведь несвежая рыба это яд.

Келейник старца рассказывал, что игумен порой, находясь один, громко смеялся. Как объяснить это смех, он не знал. Было мнение, что смех является признаком бесстрастия. Перед кончиной старец долго болел, у него на спине была глубокая язва. Но старец почти не прибегал к лечению.

Самым известным и любимым среди преподобных оптинских старцев стал Амвросий (Гренков). В миру его звали Михаил, он был учителем. Всю его жизнь можно было бы изобразить на фоне бесконечных народных толп, жаждущих духовной помощи, поддержки и утешения. «Как я на людях родился, так и живу», — говорил он, будучи уже старцем.

Старец порой рассказывал о своих детских проделках духовным чадам. Михаил был беспокойным ребенком: то спрячется, и его ищут, то подерется. В юности его считали яркой личностью, но он как-то не был уверен в правильности выбранного им пути. Он с детства удивительно слышал всякое Божие творение. Речь ручья он расшифровывал так: «Хвалите Бога, храните Бога».

Мысль о монашестве возникла у него уже в зрелом возрасте. Принятие монашества совпало с жестокой простудой, от которой старец не мог избавиться до конца жизни. Его подвиг служения Богу и людям, как образу Божию, совершался среди многочисленных бедствий: болезней, недовольства епархиального начальства и недовольства некоторых оптинских монахов. Преподобного Амвросия по праву можно назвать устроителем Шамординской женской обители. Как некогда Оптина пустынь молитвами игумена Моисея, так Шамордино выстроено молитвами преподобного Амвросия. Именно в Шамордине он скончался, и его тело несли пешком в Оптину пустынь около двадцати километров. Это был настоящий крестный ход.

^{Амвросий Оптинский}

Работоспособность старца была поразительной. Иногда он принимал до нескольких сот человек в день. Кроме того, вел обширную переписку, четко помня вопросы и нужды каждого адресата. Насколько болезненно и немощно было тело старца, настолько сильным и задорным был его дух. От затяжной простуды у старца развилась испарина, так что одежду он менял несколько раз в день. При этом не оставлял молитвенного правила. Старец Варсонофий в своих келейных записках рассказывает, что, по общему мнению, старец Амвросий обладал совершенной умно-сердечной молитвой, которая и поддерживала его силы. Это была прямая и постоянная связь со Христом.

Большинство нужд, с которыми обращались к старцу Амвросию, были обыденными: болезни, ссоры, обман. И необходимо было совершенное терпение, чтобы не озлобиться, не проклясть весь человеческий род, несущий каждый день одни и те же просьбы. Будто какая огромная волна каждый новый день и заново захлестывала старца, вовлекала его в круговорот суеты и хлопот, а ведь он, поступая в монастырь, хотел уединения. Но благодатный мир, поселившийся в верном Христу сердце, преображал суету во вдохновение, а хлопоты скрашивал любовью. Не только совершенное терпение обитали в нем, но и совершенная любовь.

Преподобный Амвросий известен и своим замечательным красноречием. Его короткие и меткие высказывания, порой в рифмованной форме, прекрасно запоминаются, это настоящие пословицы. Но каждая содержит либо поучение, либо пророчество о будущей судьбе.

«Катя! Назад не пяти. А что Катя назад не пятит? Катишь! Смотри, куда катишь. Кати туда, где тишь да гладь, да Божья благодать».

Даме по фамилии Блохина старец сказал: «Когда же блохи бывают плохи?»

Одному скитскому послушнику Максиму старец довольно часто говаривал: «В Коломне на кладбище есть такого рода надпись: под камнем сим лежит Максим. Им бы жить да веселиться, а они изволили на тот свет переселиться». Вскоре Максим внезапно скончался.

Болезнь настолько изнурила старца, что прием пищи для него стал настоящей пыткой. Он съедал за день столько, сколько трехлетний ребенок. Пища его была часто даже причудливой. Обычно он ел уху из свежей рыбы и клюквенный кисель. В постный день вместо ухи подавался картофельный суп на растительном масле. Однажды старцу пришла в голову мысль: заменить постное масло толченым грецким орехом. Во время такого обеда в гостях у старца оказалась некая игуменья, которой преподобный предложил своего «супчику». «Да что ж это у вас такое, батюшка, — сказала она, — это рвотное».

Преподобный Амвросий никогда не отпускал посетителя без подарка. Он угощал конфетами, баранками, а порой и снабжал деньгами. И во время отдыха этот неутомимый труженик бодрствовал. Довольно часто просил, чтобы ему прочитали одну из басен Крылова. Он видел в них притчи.

В том, как старец видел человека, его душу и характер, было нечто большее, чем просто знание человеческой природы. Прошлое и будущее не были для него заперты, он наблюдал их так, как ему открывал их Господь. Это божественное прозрение было плодом нечеловеческих трудов и нечеловеческого терпения, но и то, и другое было явлено в человеке.

Некоторое время келейником старца Амвросия был послушник Николай, будущий старец Нектарий. Николай исполнял послушание пономаря. Ему нужно было вставать раньше всех и спешить в храм. Однако Николай по ночам не спал, а читал святых отцов. И оттого у него были постоянно заспанные, красные глаза. На что старец Амвросий сказал: «Вот погодите: Николка проспится, всем пригодится». Это высказывание оказалось пророческим: Николка стал одним из столпов Оптинского старчества, иеросхимонахом Нектарием. Ему пришлось совершать свой духовный подвиг в годы гонений и даже наблюдать закрытие Оптиной пустыни. Но до самой кончины преподобный Нектарий вспоминал о старце Амвросии, которому довелось служить, как о духовном светиле, с искренней любовью.

Николай был младшим из келейников старца Амвросия. Старший келейник оставлял в шкафу специально приготовленный обед. Николай знал, где стоят кушанья, потому что он их подавал к столу. В молодости Николай был очень красив и нравился всем. За что старец Амвросий прозвал его губошлепом. Поскольку Николай происходил из бедной крестьянской семьи, в Оптиной пустыни ему приходилось довольствоваться только тем, что подавалось на общей трапезе. Он был еще очень молод, еще рос, и ему постоянно хотелось есть. Старец Амвросий поддерживал его: то булкой, то яблоком, то даст горсточку чая. Но однажды Николай не выдержал и съел обед старца. После, конечно, испугался и удрал. Не хотел, чтобы старец наказывал его. Преподобный Амвросий как будто и не заметил, что обед съеден. Он сказал только на изумленный вопрос келейника: «Это губошлеп мой обед съел». После Николай, истерзанный совестью, пришел к старцу, и тот милостиво принял его.

Старец Нектарий считался в Оптиной юродивым. Но, кажется, ни один из старцев не обладал таким обширным и тонким умом. Однажды Оптину пустынь посетил французский ученый. После беседы со старцем, шедшей на французском языке, он спросил: «Где вы получали образование?» На что старец ответил, что нигде. И это было правдой. Все свои знания он получил в затворе, читая книги. Божественная благодать помогала осваивать ему самые сложные предметы. «Я приникаю к научности», — говорил старец.

В нем была необыкновенная гармония, освященная глубокой внутренней печалью по Богу. Он одновременно был строг и любвеобилен, рационалистичен и поэтичен. При этом христианское слово в его устах приобретало новизну и остроту. В ту эпоху на горе Арарат нашли предметы, которые подтверждали существование Ноева ковчега. Старец, конечно, узнал об этом и рассказал одному из своих посетителей, который сомневался в достоверности библейской истории. В другой раз он весьма тонко сумел объяснить увлеченному спиритизмом литератору, в чем опасность учения спиритов и почему его нельзя считать духовным. А ведь оба рассказанные случая в то время были как окна в будущее. Ведь человек XXI столетия жаден именно до материальных свидетельств и в то же время пытается утверждать бесконечное духовное развитие души после смерти.

Старца Нектария отличали, кроме юродства, особенно бережное отношение к людям и особенное восхищение, в котором он пребывал почти всегда. Так сильно совершалась в нем непрестанная молитва. Однажды к нему приехала женщина, которая никогда не была на исповеди. Она сопровождала мужа. Старец Нектарий произвел на нее приятое впечатление, и она дала согласие на исповедь. Батюшка принимал в той же хибарке, что и преподобный Амвросий. Он пригласил женщину в приемную, а сам удалился в келью. Женщина осталась один на один с образами. А старец за стеной только взывал: «Господи, помилуй!» И столько искренности было в этом голосе, что слезы сами полились из глаз женщины. Она с теплым чувством и стыдом рассказала старцу все свои прегрешения.

Однако с нетерпеливыми «батюшка» бывал довольно строг. Поэтесса Надежда Павлович после долгого ожидания в предбаннике хибарки пожаловалась: «Батюшка, что же это вы с меня кожу снимаете?» И услышала в ответ: «Вот, например, я хочу апельсин съесть. И что же, мне его нужно есть прямо с кожицей?»

В келье старца жил большой послушливый кот, к которому старец был очень привязан. Однажды он сказал своим посетителям так: «В древности были великие святые, и у них были львы. А мы малы, и у нас кот».

Это чувство — оскудения духовной жизни — старец переживал очень остро. И потому особенное значение придавал молитве. Порой молитва старца выражалась в видимых образах. Однажды студент духовной академии, будущий священник, часто бывавший у старца, шел к ранней обедне. Путь пролегал возле хибарки старца. Было еще темно. Вдруг дверь хибарки отворилась, вышел старец, весь в белом, и к нему со всей Оптиной слетелись голуби, целая туча голубей. Старец кормил их.

К монашеству старец относился невероятно трепетно. Он часто вспоминал день своего пострижения и короткую молитву, которой научил его тогда владыка. О себе старец отзывался всегда пренебрежительно, что порой приводило посетителей в недоумение. «Утром скорбен, вечером уныл». Или: «Я только земнородный». Только перед самой кончиной он сказал: «Я монах, монах последней ступени!» К этому времени он уже принял схиму. Монашество переживалось им как счастье, так что он всегда очень охотно принимал монашествующих как родственников.

Одной своей духовной дочери он даже говорил: «Как ты похожа на девушку, которую я однажды в юности видел!» Речь шла о духовном облике монахини. Старец Нектарий поступил в монастырь очень рано, почти мальчиком. Но у него было в ранней юности очень сильное и яркое впечатление, переживание родства душ и красоты.

В бытность послушником Николай, будущий Нектарий, обладал прекрасным голосом. Однажды монастырское начальство вознамерилось пополнить хор обители за счет скитского. Николай не желал, чтобы его взяли в монастырский хор, и нарочно громко сфальшивил. Так и остался в скиту. Когда старцу Нектарию предложили стать настоятелем скита, он не знал, как отказаться. И пришел на собрание в разноцветных туфлях и нелепой накидке. Так что вопрос о назначении отпал сам собой. Он как-то особенно не любил церемонности, хотя в его манерах находили даже нечто аристократическое.

Юродствовал старец Нектарий долго. Одно время завел себе множество оловянных солдатиков и играл в них. Как оказалось, это предсказание войны. Но, возможно, старец проживал, ведя игрушечные войны, и всю тщету человеческой истории. В другой раз у старца появился граммофон с пластинками, и он их слушал. В воспоминаниях есть свидетельства, что у старца Нектария, уже седого монаха, был прекрасный музыкальный слух и приятный тенор.

Из искусств старец Нектарий предпочитал живопись и литературу. Любил стихи Пушкина и Державина. Однако он не был в полном смысле ценителем литературы. Его взгляд на искусство

отличался своеобразием. Он говорил, что художник видит «звуки и светы», а когда создает произведение, то убивает их. И только во время восприятия стихов или картин наступает «воскрешение смысла». В искусстве ему важна была таинственная жизнь, которая существует помимо слов и красок, божественная сила, которая вдохновляет автора.

Старец Нектарий был неплохим иконописцем. Его мечтой было создать полотно о Рождестве Христовом. Он очень любил этот праздник. «Ведь это только раз было, вдумайтесь, только раз!» В картине предполагалось тройное освещение: от светильников на земле, от ночного неба и от ангелов, а тройное освещение — очень сложная для живописца задача.

Великим постом 1922 года старца Нектария арестовали. Когда военные вошли в его холодную пустую келью, старец стоял посередине и играл с маленьким фонариком. То включит, то выключит. Военные оторопели: «С ума сошел старик; играется как ребенок». Когда его вели к месту заключения со связанными руками, он часто падал, потому что был уже больным пожилым человеком. Но ни разу не разгневался и не возмутился.

Через некоторое время духовным детям старца удалось перевезти его в Холщевники, где он и скончался в мае 1929 года. В последние месяцы он почти не ходил, но не хотел брать костыль, так как «не благословили». Могилу выкопали в лесу, тайком. Через некоторое, довольно продолжительное, время мальчишки нашли гроб с телом старца, которое не изменилось со дня похорон. Земля на могиле просела, и гроб как будто выскочил из земли, зацепившись изголовьем за дерево. Крышка упала, и издали казалось, что монах стоит. «Монах, монах поднялся!» — кричали мальчишки.

Старец Нектарий прославлен вместе с другими оптинскими старцами. Известны многочисленные описания как прижизненных, так и посмертных чудес и исцелений, им совершенных.

Из высказываний старца Нектария Оптинского:

О христианской любви. «Чадо мое! Мы любим той любовью, которая никогда не изменяется. Ваша любовь — любовь-однодневка. Наша же и сегодня, и через тысячу лет — все та же».

«Любовь — это самое прекрасное, самое святое. Это такая красота! Но люди исказили ее, а она должна быть как у Христа, когда он за нас пострадал».

О скорбях, обмане и отношении к ним христианина:«А если вас обокрадут — не скорбите, а считайте, что дали милостыню, и Господь вернет в десять раз». Как-то старца спросили, должен ли он брать на себя страдания и грехи приходящих к нему, чтобы облегчить их или утешить. «Иначе облегчить нельзя, — ответил он. — И вот чувствуешь иногда, что на тебе словно гора камней — так много греха и боли принесли тебе, и прямо не можешь снести ее. Тогда приходит благодать и разметывает эту гору камней, как гору сухих листьев. И можешь принимать снова».

«Когда будешь скорбен и уныл, и найдет на тебя искушение тяжкое, ты только одно тверди: „Господи, пощади, спаси и помилуй раба Твоего!“»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.