Два вида эгоизма

Два вида эгоизма

В «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона доктор Джекил сознает, что представляет собой противоречивую и неразделимую смесь добра и зла. Он считает, что злая сторона его натуры препятствует доброй. У него есть стремления, но осуществить их он не может. Поэтому он прибегает к помощи снадобья, способного разделить две стороны его натуры. Он надеется, что его доброе «Я», которое будет проявляться днем, освободится от влияния зла и сможет достичь своих целей. Но однажды ночью, когда он принимает снадобье и его злая сторона выходит наружу, она оказывается еще более страшной, чем он предполагал. Он описывает свою злую сторону, пользуясь классическими христианскими категориями:

С первым же дыханием этой новой жизни я понял, что стал более порочным, несравненно более порочным рабом таившегося во мне зла, и в ту минуту эта мысль подкрепила и опьянила меня, как вино… каждое его [Эдварда Хайда] действие, каждая мысль диктовались себялюбием.

Эдвард Хайд(Hyde)был назван так не только потому, что он ужасен(hideous),но и потому, что сокрыт(hidden).Он считается только со своими желаниями, ему нет ни малейшего дела до того, кому он причинит вред, лишь бы исполнить свои прихоти. Он убьет того, кто встанет у него на пути. Стивенсон говорит, что даже лучшие люди прячут от себя то, что скрывается у них внутри – колоссальную способность к самовлюбленности, эгоизму, внимание к собственным интересам в ущерб интересам других людей. Возвеличивание самого себя лежит в основании многих бед этого мира. Оно является причиной, по которой влиятельные и богатые равнодушны к положению бедных, причиной почти всех случаев насилия, преступлений и войн. Большинство семей распадаются главным образом из-за него. Мы скрываем от самих себя эгоистичную способность к злым поступкам, но когда возникают ситуации, действующие как то снадобье, она проявляется сама собой.

Обнаружив, что способен творить зло, Джекил решает всеми силами подавлять этот страшный эгоизм и гордыню в самом сердце своего существа. В каком-то смысле он обращается к религии. Он торжественно решает больше не принимать снадобье, посвящает все свое время благотворительности и добрым делам, отчасти во искупление злодейств Эдварда Хайда и отчасти в попытке подавить в себе эгоистичность натуры актами бескорыстия.

Однажды доктор Джекил сидит на скамье в Риджентс-парке, думая о добрых делах, которые совершил, о том, что он стал лучше, чем был раньше, несмотря на Эдварда Хайда, и даже лучше большинства людей.

Я решил, что мое будущее превратится в искупление прошлого, и могу сказать без хвастовства, что мое решение принесло кое-какие добрые плоды. Вам известно, как усердно в последние месяцы прошлого года старался я облегчать страдания и нужду; вам известно, что мною немало было сделано для других… И тут я улыбнулся, сравнивая себя с другими людьми, сравнивая свою деятельную доброжелательность с ленивой жестокостью их равнодушия. И вот, когда мне в голову пришла эта тщеславная мысль, по моему телу вдруг пробежала судорога, я ощутил мучительную дурноту и ледяной озноб… Я посмотрел на себя и увидел… я вновь превратился в Эдварда Хайда.

Это ужасающий поворот событий. Впервые Джекил становится Хайдом непроизвольно, без снадобья, и это начало конца. Не в силах более управлять превращениями, Джекил покончил с собой. Мне кажется, Стивенсон вложил в эти строки чрезвычайно глубокую мысль. Почему Джекил стал Хайдом сам, без своего снадобья? Подобно множеству людей, Джекил знает, что он грешник, и в отчаянии пытается скрыть свой грех неисчислимыми добрыми делами. Но эти усилия не умаляют его гордыню и самовлюбленность, а наоборот, раздувают их. Они вызывают чувство превосходства, самодовольства, гордыни, и вдруг – смотрите!

Джекил становится Хайдом не вопреки добродетелям, а благодаря им.

Грех и зло – это эгоизм и гордыня, которые приводят к угнетению окружающих. Они принимают две формы: в одном случае человек очень плох и нарушает все правила, в другом – очень хорош, соблюдает все правила и становится излишне самодовольным. Быть самому себе Спасителем и Господом можно двояко. В первом случае мы заявляем: «Я намерен прожить свою жизнь так, как я хочу». Второй описан Фланнери О’Коннор, один из персонажей которой, Хейзел Моутс, «знал, что лучший способ сторониться Иисуса – это сторониться греха»². Если избегаешь греха и ведешь нравственную жизнь, так что Бог все равно благословит и спасет тебя, тогда, как ни парадоксально, можно воспринимать Иисуса как учителя, образец для подражания и помощника, но избегать Его как Спасителя. При этом полагаешься на свои добродетели, а не на Иисуса, чтобы предстать перед Богом, пытаешься спастись своими силами, а не следовать Иисусу.

Дьявол предпочитает фарисеев – людей, которые пытаются спастись своими силами

Парадокс, но это и есть неприятие благой вести Иисуса. Это христианизированная форма религии. Сторониться Иисуса как Спасителя можно как соблюдая все библейские заповеди, так и нарушая их. И религия (при которой мы строим свою идентичность на собственных нравственных достижениях), и неверие (при котором мы строим свою идентичность на других нерелигиозных стремлениях или отношениях) в итоге – духовно совпадающие траектории. Обе «греховны». Спасение своими силами добрых дел порождает явно высоконравственное поведение, но внутри человек наполнен самодовольством, жестокостью, фанатизмом и становится несчастным. Мы неизменно сравниваем себя с окружающими и никогда не бываем полностью уверены в своих добродетелях. Следовательно, невозможно справиться со страшной стороной своего «Я» и самовлюбленностью, пользуясь нравственным законом, пытаясь быть хорошим и полагаясь при этом на силу воли. Необходимо полное преображение самих душевных побуждений.

Если уж на то пошло, дьявол предпочитает фарисеев – людей, которые пытаются спастись своими силами. Они более несчастны, чем зрелые христиане или нерелигиозные люди, и наносят значительно больше духовного ущерба.