Глава 21. Книга Псалмов
Глава 21. Книга Псалмов
Если великий немецкий библеист Герхард фон Рад прав и великая поэзия Книги Псалмов, Книги Иова и Екклесиаста представляет собой «ответ» на чудесные действия Бога Творца и Бога, заключившего Завет, неудивительно, что именно Книга Псалмов открывает третью часть канона — Писания (von Rad 1962, 355–459). Собрание псалмов — квинтэссенция религиозных представлений Израиля, обращающегося к ГОСПОДУ сквозь боль со словами уверенности и свидетельствующего о чудесах, творимых Им в мире. Книга Псалмов — древнейшее зеркало, в котором отразилась жизнь еврейской общины в общении с ГОСПОДОМ. Запечатленный в псалмах образ на протяжении многих веков оставался образцом богослужения как для синагоги, так и для христианской Церкви (Holladay 1993).
В современной версии Книга Псалмов включает пять «книг» (Пс 1–40; 41–71; 72–88; 89–105 и 106–150). Каждая «книга» завершается хвалой Богу, а все собрание — собранием славословий в псалмах 144–150. Подобную структуру книга обрела именно в результате канонического оформления. По–видимому, она ориентируется на «Пятикнижие Моисеево», то есть Тору, благодаря чему сам текст пяти частей также оказывается связанным с Торой. Тем не менее необходимо понять, как именно эти отдельные части соединяются в единое целое, образуя Книгу Псалмов.
Без сомнения, в основе сборников псалмов, входящих в книгу, лежат гораздо меньшие по объему собрания, написанные самыми разными людьми в самое разное время. Например, Пс 119–133 называются «Песни восхождения» и представляют собой небольшой сборник песнопений, использовавшихся при богослужении. Пс 72–82 связаны с именем Асафа, тогда как Пс 83, 84 и 87 — с сынами Кореевыми (Goulder 1982). Возможно, эти собрания исполнялись разными хорами, существовавшими в персидский период. Каждый из хоров мог иметь собственные богослужебные правила или сборники гимнов, ставшие впоследствии частью общего собрания (2 Пар 25). Эти небольшие собрания имеют очень долгую историю. Входящие в них материалы были заимствованы из еще более древних собраний, возможно, из других культур, благодаря чему Книга Псалмов унаследовала огромный культурный пласт со сравнительно поздно вошедшей в него израильской составляющей (Miller 1994, 5–31). Таким образом, Книгу Псалмов можно рассматривать как результат длительной работы по собиранию, отбору и редактированию, в ходе которой множество разных поэтических произведений были соединены в ряд небольших коллекций, подходящих для чтения или исполнения в самых разных обстоятельствах, а позже — в пять книг, составивших современную Книгу Псалмов. Любой человек, имеющий сведения о том, как составлялись христианские богослужебные книги, легко сможет представить себе процесс создания Книги Псалмов, отчасти намеренный, отчасти спонтанный, безусловно, не обошедшийся без споров и определенных политических компромиссов. В итоге Книга Псалмов превратилась в свидетельство длительного поэтического поиска, попыток облечь религиозные принципы Израиля в художественную форму, на которую, однако, сильное, если не решающее, влияние оказали вполне определенные богословские взгляды и идейные установки. Этот текст в его конечной форме стал своеобразным достижением, в котором самые разные традиции последовательно переплелись в ставшее общепринятым единое поэтическое и богословское целое.
Исследователи и интерпретаторы Книги Псалмов двигались несколькими путями. Прежде всего, они старались подобрать для каждого псалма определенный исторический контекст. Подобный подход не очень продуктивен, поскольку из всего собрания лишь Пс 136 можно с уверенностью связать с конкретными историческими обстоятельствами. Говоря об историческом контексте, прежде всего следует обратить внимание на заголовки, связывающие псалмы с различными событиями из жизни царя Давида (Childs 1971). (Пс 50 — яркий тому пример: он связан с историей об Урии и Вирсавии.) По мнению ученых подобные «заголовки» не следует воспринимать как указания на реальный исторический контекст, поскольку на самом деле они представляют собой элемент переосмысления содержания того или иного псалма членами общины, жившими гораздо позже царя Давида. То же самое можно сказать и про заголовок «Псалом Давида» перед Пс 3, 4, 5 и др. Он ни в коей мере не служит указанием на автора текста. Скорее эту формулу следовало бы перевести словами «для Давида» или «царя», поскольку они могли быть частью царского церемониала.
Второй способ интерпретации псалмов, распространенный в христианской традиции, — христологический, состоящий в соотнесении их с жизнью Иисуса Христа. При этом считается, что Иисус как бы произносит тот или иной псалом, как в случае с Пс 21, либо скрывается за образом «праведного страдальца» или «царя», как в Пс 2. В первые века существования христианства подобные комментарии воспринимались очень серьезно. Яркий пример — комментарии блаженного Августина. Но по мере становления библейской критики стало ясно, что происхождение псалмов никак не связано с Иисусом. Однако этот факт не исключает второго варианта «христологической» интерпретации, рассматривающей псалмы в контексте других ветхозаветных книг. Значительное внимание этому подходу уделял в своих сочинениях Дитрих Бонхёффер (Bonhoeffer 1970; см. Miller, 2000, 345–354).
Таким образом, ни «исторический», ни «мессианский» способы прочтения текста псалмов не выдерживают критики. Единственное, что остается, — обратиться к работам Германа Гункеля, ученого начала XX века, внесшего значительный вклад в изучение Книги Псалмов. По его мнению, все собрание псалмов содержит ограниченное число риторических клише (жанров), отражающих определенный социальный контекст: жанр и социальный контекст оказываются взаимосвязанными. В итоге вместо того, чтобы стать примером свободной, наполненной инновациями речи, псалмы оказались в высшей степени стилизованными и предсказуемыми по форме произведениями. Они построены по модели устных произведений, распространенных в традиционных обществах, их клише построено на чередующихся повторах, и их главная цель — определенным образом оформлять и поддерживать жизнь общины.
В соответствии с этим, исследование жанровой специфики псалмов не является предметом соглашения или личных предпочтений исследователя, который может заниматься им, а может и полностью его игнорировать. Скорее, анализ жанров — та основа, без которой точное исследование текста вообще невозможно. Именно на этой основе должно строиться все остальное
(Gunkel, Begrich 1998, 5).
Изучая Книгу Псалмов, необходимо обращать внимание на разнообразные риторические модели, в которые облекается содержание текста, отражающего определенный исторический контекст. Эти модели могут быть самыми разнообразными с художественной точки зрения, но все же их можно разделить на несколько типов. Для того чтобы понять псалмы, надо иметь в виду, что они с момента своего создания предназначались для использования религиозной общиной, и потому пытаться датировать отдельные псалмы или устанавливать их авторов по большей части не имеет смысла. В этом отношении они в чем–то сходны с негритянскими «спиричуэле» (духовными песнопениями), которые не имеют ни автора, ни места создания, однако их возникновение неразрывно связано с общиной, в жизни которой их звучание снова и снова становилось актуальным.
В своей работе Гункель говорил о нескольких жанрах псалмов (Gerstenberger 1974; Anderson 1983, 239–242). Мы назовем лишь основные.
1. Гимны. Фактически само слово псалом означает «гимн», пышное восхваление, посвященное либо самому ГОСПОДУ, либо Его действиям. Яркий пример — Пс 116, состоящий всего из двух стихов, представляющих собой две части.
(а) Призыв к славословию, содержащий обращение к народам:
Хвалите ГОСПОДА, все народы,
прославляйте Его, все племена.
(Пс 116:1)
(б) Повод для восхвалений, в данном случае — милость ГОСПОДА:
Ибо велика милость Его к нам,
и истина ГОСПОДНЯ вовек. Аллилуйя.
(Пс 116:2)
Слова «хвалите ГОСПОДА» — типичное начало гимна. В литургической практике эта модель может расширяться бесконечно. Так, в Пс 146:16–6, 8–11, 13–20 мы встречаем пространный перечень поводов для восхваления ГОСПОДА. При этом каждая часть начинается призывом к хвале (ст. 1а, 7, 12), а весь текст заканчивается хвалебной формулой стиха 20.
2. Общинный плач. Гимнам, обыкновенно содержащим радостные славословия, противопоставлены общинные плачи. Этот жанр мог зародиться во время одного из общественных кризисов, таких как засуха или поражение в войне. В Книге Псалмов примером плача служат Пс 73 и 78, в которых описывается разрушение Храма в Иерусалиме — главный из общественных кризисов в эпоху Ветхого Завета. В Пс 73, например, можно выделить три характерных риторических элемента.
(а) Описание несчастья, по–видимому, служащее для того, чтобы привлечь внимание ГОСПОДА и побудить его вмешаться в ход истории (ст. 4–11):
Рыкают враги Твои среди собраний Твоих;
поставили знаки свои вместо знамений [наших];
показывали себя подобными поднимающему вверх
секиру на сплетшиеся ветви дерева;
и ныне все резьбы в нем в один раз
разрушили секирами и бердышами.
(Пс 73:4–6)
(б) Прославление силы и могущества ГОСПОДА с целью заставить Его начать действовать в ситуации, когда сам Израиль оказывается совершенно беспомощным (ст. 12–17):
Боже, Царь мой от века,
устрояющий спасение посреди земли!
Ты расторг силою Твоею море,
Ты сокрушил головы змиев в воде;
Ты сокрушил голову левиафана,
отдал его в пищу людям пустыни.
(Пс 73:12–14)
(в) Несколько раз повторенное прошение о вмешательстве ГОСПОДА (ст. 18–23):
Восстань, Боже, защити дело Твое,
вспомни вседневное поношение Твое от безумного.
(Пс 73:22)
Каждая из этих частей, описание ситуации, прославление и прошение, может быть значительно расширена.
3. Личный плач. Этот жанр наиболее часто встречается в Книге Псалмов. В псалмах этого жанра мы слышим обращенный к ГОСПОДУ с просьбой о помощи голос одинокого человека, переживающего несчастье (болезнь, смерть или заточение). Произведения этого жанра могут приобретать разные формы, однако Пс 12 служит ярким образцом набора элементов, обычно присутствующих в такого рода плачах (Westermann 1965, 64слл.).
(а) Жалоба, описывающая несчастья, причиной которых называется сам ГОСПОДЬ:
Доколи, ГОСПОДИ, будешь забывать меня вконец,
доколе будешь скрывать лице Твое от меня?
Доколе мне слагать советы в душе моей,
скорбь в сердце моем день и ночь?
Доколе врагу моему возноситься надо мною?
(Пс 12:1–2)
(б) Просьба, призывающая ГОСПОДА вмешаться:
Призри, услышь меня, ГОСПОДИ Боже мой!
Просвети очи мои.
(Пс 12:3а)
(в) Перечисление причин, говорящих о том, почему ГОСПОДЬ должен вмешаться:
Да не усну я [сном] смертным;
да не скажет враг мой: «я одолел его».
Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь.
(Пс 13:36–4)
(г) Радостная уверенность в благополучном завершении бедствий и обещание восславить ГОСПОДА:
Я же уповаю на милость Твою;
сердце мое возрадуется о спасении Твоем;
воспою ГОСПОДУ, облагодетельствовавшему меня.
(Пс 12:5–6)
Читая плачи, исследователи обыкновенно обращают внимание на драматическую, довольно резкую перемену тона: «жалобы» сменяются «хвалениями»:
По–моему, во всем Ветхом Завете невозможно или почти невозможно обнаружить плач или прошение «в чистом виде». В псалмах мы видим постоянное противопоставление прошений и хвалы. Вопль, обращенный к Богу, никогда не бывает просто прошением. Он всегда оказывается чем–то средним между прошением и хвалой. Даже по природе своей он не может быть только сетованием или плачем. Он всегда представляет собой переход от мольбы к восхвалению
(Westermann 1965, 75).
Тот факт, что жалобы и прошения внутри одного псалма могут превратиться в хвалу, сильно повлиял на все псалмы: славословием завершаются все плачи, и именно плач становится началом песни хваления
(Westermann 1965, 79).
Именно этот переход — главная тема псалмов, обсуждаемая в данном исследовании. Псалмы содержат не просто моления, но моления, которые были услышаны. Это не просто плачи, но плачи, превратившиеся в хвалу
(курсив оригинала; Westrmann 1965, 80).
Переход от «жалобы» (включая сетования и просьбы) к «хвале» не всегда легко поддается объяснению. Согласно доминирующей научной гипотезе, в момент «перехода» (как в Пс 13 от стиха 4 к стиху 5) облеченный властью служитель Храма произносит исполненное силы пророчество о спасении, сходное с пророчеством Исайи, начинающееся со слов «не бойся» в 43:1:
Ныне же так говорит ГОСПОДЬ,
сотворивший тебя, Иаков,
и устроивший тебя, Израиль:
не бойся, ибо Я искупил тебя,
назвал тебя по имени твоему; ты Мой.
Эти слова, воспринимающиеся как прямая речь ГОСПОДА, изменяют реальность, окружающую несчастного, вдохновляя его на слова хвалы:
Каждый раз, сталкиваясь в тексте с личным плачем, нужно помнить о том, что на самом деле речь может идти не только о человеке, обращающемся со своей жалобой или прошением к Богу и «изливающем» перед ним сердце, но и о пророчестве спасения. Оно появляется посреди псалма, начиная его новую часть, исполненную надежды
(Westermann 1965, 65).
В 3–й главе Плача Иеремии и в Пс 34 можно обнаружить речь Бога, очень характерную как для Ветхого Завета, так и для Нового. Обычно ее называют пророчеством о спасении, хотя это определение возникло уже в наше время.
Слова Бога передаются через посредника или пророка, который играет ведущую роль в провозглашении спасения и освобождения. В своей основе они являются завершением, и именно так мы и будем их воспринимать…
Центр пророчества о спасении, его ключевые слова — простой призыв «Не бойся». Они присутствуют в большинстве пророчеств спасения и считаются их характерной чертой. В Плаче 3:57, как уже отмечалось выше, слова «не бойся» звучат в ответ на просьбу о помощи:
Ты приближался, когда я взывал к Тебе,
и говорил: «не бойся».
Часто эти слова облекаются в поэтическую форму и звучат как «не будь смятен» или «не унывай». Эти заверения перформативны, поскольку способны избавить человека, взывающего к Богу, от страха и беспокойства, вызванных страданиями. Снова и снова авторы псалмов говорят о страхе смерти, об ужасе, разъедающем сознание и сердце человека перед лицом врагов. Выражая доверие Богу или исполняя песнь благодарности, страдалец свидетельствует о своей вере в могущество этих слов, способных подавить его страх
(Miller 1994, 141–142, 144).
Переход от жалоб к хвале обычно связан с осознанием связи между ГОСПОДОМ и молящимся:
Можно ли сказать, что «созерцательность» в еврейском понимании предполагает некое романтическое самосознание, выраженное главным образом через монолог? Ответ на этот вопрос заключается в самой Книге Псалмов. Каждый ее псалом — не монолог, но особая форма диалога, поэтический способ самовыражения, подчеркивающий тесное взаимодействие каждой отдельной личности с другими…
Говорить о взаимодействии в собственном смысле слова, однако, не совсем правильно. Псалмы не имеют ничего общего с экзистенциализмом; они не описывают опыт неожиданной встречи человека с другим, равно как не описывают историю отношений одного человека с другими. В них «Ты» отвечает на жалобу «Я», и этот ответ знаменует изменение в существующей ситуации. Именно благодаря этому псалмы наполняются динамизмом, обретают действительность и цель. У. X. Оден в элегии, посвященной памяти Йейтса, писал: «В поэзии ничего не происходит». Подобного нельзя сказать о псалмах. Что–то происходит практически в каждом псалме. Общение «Я» с «Ты» свидетельствует о переменах не только в сознании, но и во внешнем ходе событий
(Fisch 1988, 108–109).
В подобного рода речах выражается идея, наиболее характерная и основополагающая для еврейской религии. Все они строятся по одной и той же модели: просьба о помощи–ответ–благодарностъ. Подобный пример можно обнаружить и в истории исхода:
Спустя долгое время, умер царь Египетский. И стенали сыны Израилевы от работы и вопияли, и вопль их от работы восшел к Богу. И услышал Бог стенание их, и вспомнил Бог завет Свой с Авраамом, Исааком и Иаковом. И увидел Бог сынов Израилевых, и призрел их Бог
(Исх 2:23–25).
И воспела Мариам пред ними: пойте ГОСПОДУ, ибо высоко превознесся Он, коня и всадника его ввергнул в море
(Исх 15:21).
4. Индивидуальные песни благодарения представляют собой особую категорию плачей, которые услышал и на которые ответил ГОСПОДЬ, своим вмешательством избавив несчастного от страданий.
В данном случае основным сюжетом становится рассказ о делах Бога. При этом подобные истории почти всегда слагаются из двух частей: рассказ о бедствиях и рассказ об избавлении. Наиболее часто описываемые несчастья — жизнь в рабстве или смертельная опасность, спасение же часто описывается как освобождение из плена или избавление от смерти
(Westermann 1980b, 76).
Прекрасный пример песни благодарения — Пс 29:
(а) Рассказчик описывает неожиданно обрушившуюся на него беду:
Ты сокрыл лице Твое,
и я смутился.
(Пс 29:86)
(б) Рассказчик сообщает о своих сетованиях, выраженных ранее в молитве:
Тогда к Тебе, ГОСПОДИ, взывал я,
и ГОСПОДА умолял:
«что пользы в крови моей,
когда я сойду в могилу?
будет ли прах славить Тебя?
будет ли возвещать истину Твою?
услышь, ГОСПОДИ, и помилуй меня;
ГОСПОДИ! будь мне помощником».
(Пс 29:9–11)
(в) Рассказчик говорит о вмешательстве ГОСПОДА:
И Ты обратил сетование мое в ликование,
снял с меня вретище
и препоясал меня веселием.
(Пс 29:12)
(г) Рассказчик славит и благодарит ГОСПОДА:
…да славит Тебя душа моя и да не умолкает.
ГОСПОДИ, Боже мой! буду славить Тебя вечно.
(Пс 29:13)
Таким образом, индивидуальная песнь благодарения отчасти повторяет предшествующий плач, но завершается благодарностью за избавление. Последние слова — всегда слова благодарности (todah), в которых молящийся обещает принести жертвы и засвидетельствовать перед общиной о вмешательстве могущественного, дарующего жизнь ГОСПОДА.
Эти четыре жанра псалмов, перечисленные выше, прекрасно отражают жизнь Израиля перед лицом ГОСПОДА, давая образцы для молитвенного ответа Израиля своему Богу в любых жизненных ситуациях:
Безусловно, в Книге Псалмов можно обнаружить и другие, не менее важные жанры, однако именно эти четыре являют нам народ Израиля в его крайних состояниях экстаза и агонии, когда человек чувствует в себе силы говорить ГОСПОДУ правду перед всей общиной, правду как о глубокой нужде, в которой пребывает Израиль, так и о безграничном милосердии ГОСПОДА.
В Книге Псалмов можно выделить четыре наиболее актуальные для данного исследования темы.
1. Вне всяких сомнений, в качестве одной из основных можно было бы назвать тему Иерусалима. Этот факт указывает на то, что, во–первых, Иерусалим мог быть местом создания Книги Псалмов, а во–вторых, именно Иерусалим находится в центре богословской системы авторов псалмов. Например, в своеобразном изложении основ веры Израиля в Пс 77 именно теме Иерусалима посвящена кульминация этого изложения в стихах 67–72, где Иерусалим вытесняет все прежние святилища. С темой Иерусалима в Книге Псалмов связаны три другие важные в богословии темы:
(а) Храм прославляется как место пребывания ГОСПОДА, следовательно, как гарант безопасности города и всех его жителей. Особое внимание следует уделить «Песням Сиона», посвященным городу. Наиболее известна среди них песнь из Пс 45:
Бог нам прибежище и сила,
скорый помощник в бедах,
посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля,
и горы двинулись в сердце морей.
Пусть шумят, вздымаются воды их,
трясутся горы от волнения их.
(Пс 45:1–3, см. также Пс 47; 75; 83; 86)
Эти псалмы посвящены ГОСПОДУ, пребывающему в Иерусалимском Храме.
Будучи местом пребывания Яхве, создателя вселенной и защитника Израиля, Сион становится по преимуществу символом безопасности. Именно эта составляющая богатого символизма, связанного с Сионом, традиционно считалась основной и заставляла ученых говорить о нерушимости Сиона/Иерусалима. Для целей нашего исследования важно лишь подчеркнуть, что безопасность, которую символизирует Сион, связана именно с Божественным присутствием (Ollenburger 1987, 66).
(б) ГОСПОДЬ, пребывающий в Иерусалимском Храме, славится как Создатель и Царь. Этому посвящены специальные псалмы, исполнявшиеся при возведении на престол (Пс 46; 92; 95–98):
Скажите народам: ГОСПОДЬ царствует!
потому тверда вселенная, не поколеблется.
Он будет судить народы по правде.
(Пс 95:10)
ГОСПОДЬ царствует: да радуется земля;
да веселятся многочисленные острова.
(Пс 96:1)
Царствование ГОСПОДА в Иерусалиме основано на справедливости, правде, равенстве и милосердии.
(в) В Иерусалиме, городе ГОСПОДА, правит царь из рода Давида, избранный ГОСПОДОМ. Эта тема звучит в «царских псалмах» (Пс 2; 17; 19–20; 44; 71; 88; 100; 109; 143). В ранней Церкви считалось, что все эти псалмы, особенно 2 и 109, имеют непосредственное отношение к происхождению Иисуса из Назарета из рода Давида:
Очевидно, что в первые века существования христианства нескольким ветхозаветным псалмам придавалось особое значение. Они цитировались снова и снова, считаясь «главным свидетельством» об исполнении Божьих обетовании. Это Пс 2; 21; 68; 109; 117. Будет уместно начать с Пс 2 и 109, названных «царскими», поскольку именно они стали центром новозаветных мессианских ожиданий и истолковывались как свидетельства о мессианской роли Иисуса из Назарета
(Kraus 1986, 108).
Возвещу определение: ГОСПОДЬ сказал Мне:
Ты Сын Мой;
Я ныне родил Тебя.
(Пс 2:7; см. Mays 1994, 108–116)
Клялся ГОСПОДЬ и не раскается:
Ты священник вовек по чину Мелхиседека.
(Пс 109:4)
2. В окончательной версии Книги Псалмов тема Иерусалима оказывается тесно связанной с темой сотворения мироздания, причем при помощи различных исторических средств подчеркивается вечность города и Храма. Без сомнений, распространение этих идей в городе поощрялось царскими чиновниками и было одной из целей храмового служения. В то же время очевидно, что утверждения об особом статусе города и монархии несколько противоречат другой, более древней традиции Торы, связанной с горой Синай, согласно которой все притязания любого института власти зависят исключительно от послушания предписаниям Торы. В итоге мы видим две противоречащие друг другу традиции: одна связана с особым статусом Иерусалима (Сиона, царской власти Бога и династии Давида), другая — с Торой и Моисеем (Levenson 1987).
В псалмах всячески подчеркивается особая роль Иерусалима, но вместе с тем на окончательную версию текста повлияла и «традиция Торы». Пример тому — Пс 1, задающий определенный тон всему последующему тексту.
Первый псалом, созвучный тексту Пятикнижия, служит наставлением в премудрости, учит жить достойно. Тора ГОСПОДА заменяет человеческую премудрость и людей–наставников. Ответственность, некогда лежавшая на плечах вождей Израиля, теперь легла на плечи праведников. Открывая книгу, первый псалом говорит о важности Книги
Псалмов в рамках традиции благочестия и о важности благочестия, проповедуемого Торой, для всей Книги Псалмов. Все образы, которые примеряют на себя авторы псалмов и люди их круга: смиренные, боящиеся рабы Бога, посвященные, — все они обретают особую окраску в свете первого псалма
(Mays 1987, 4–5).
Таким образом, Пс 1 и дополняющий его Пс 118 ясно показывают рамки, установленные создателями традиции для богословских идей, связанных с Иерусалимом. Они как бы уравновешивают учение об особой роли Иерусалима напоминанием о месте Торы в традиции. Таким образом, читая псалмы, следует помнить о Пс 1 и 2, посвященных Торе и царской власти, задающих перспективу всей книге (см. Miller 1993).
3. Безусловно, многие псалмы читались в Иерусалимском Храме, и поэтому можно говорить о литургическом использовании текста Книги Псалмов. Зигмунд Мовинкель, наиболее выдающийся ученик Гункеля, говорил об использовании псалмов в храмовом служении, когда тщательно продуманный порядок богослужения в Храме в праздник Нового года позволял как бы заново воссоздать мир, управляемый Царем и Создателем ГОСПОДОМ, мир, который должен был просуществовать весь последующий год. По мнению Мовинкеля, благодаря храмовому богослужению «действительно» создавался новый мир (Mowinckel 1961).
Однако утверждения о креативной функции богослужения оспаривались многими другими интерпретаторами, особенно кальвинистами. Допуская возможность изначальной связи псалмов с богослужением, эти исследователи говорят о том, что по мере формирования канонической версии текста в нем все больше доминировала не литургическая, а назидательная функция. Происходило это благодаря участию в каноническом процессе книжников, основной задачей которых было создание наставлений для общины и комментирование древних текстов. В доказательство подобных утверждений приводится Пс 1, помещенный редакторами в начало книги, который призывает размышлять о Торе «день и ночь».
На мой взгляд, подобные попытки сформулировать основную функцию Книги Псалмов либо как литургическую, либо как назидательную очень субъективны. На самом деле этот вопрос, скорее всего, до конца неразрешим, а по сути, и не принципиален, поскольку и богослужение (таинство), и назидание (слово) оказываются для регулярно читающих псалмы членов общины лишь средством для «социального конструирования реальности». При помощи этого текста создается особый «мир», определяется его место среди «чужих» миров и открывается путь для инкультурации в него молодого поколения (Berger 1996; Brueggemann 1988, 1–28). И как литургический текст, и как текст дидактический псалмы раскрывают, авторизуют и художественно оформляют мир, в котором главная роль принадлежит ГОСПОДУ, остальные же исполнители главных ролей (Израиль и народы) оказываются неизбежно вовлечены в диалог с Правителем народов и Спасителем Израиля. Таким образом, двумя разными способами, через богослужение и через назидание, авторы псалмов конструируют иной мир, служащий альтернативой представлению как о том, что этот мир почти полностью безнравственен, следовательно, опасен и малопригоден для нормальной жизни, так и о том, что этот мир всецело отдан на произвол автономной человеческой воли, граничащей с полным произволом. Мир, созданный в Книге Псалмов посреди условностей, очерченных Торой, и безусловного господства Иерусалима, — мир постоянного риска, в котором, однако, община обретает уверенность в собственном предназначении.
4. В своем собственном исследовании Книги Псалмов я старался найти способ соотнести анализ жанров Гункеля с динамической реальностью человеческой жизни. Взаимосвязь между псалмами и реальностью, на мой взгляд, можно описать при помощи простой схемы, заимствованной мною у Поля Рикёра: ориентированностъ–дезориентация–новая ориентированность (Brueggemann 1995b, 3–32).
(а) Многие из гимнов, выделенных Гункелем (говорящие о Торе, премудрости, творении), я назвал «псалмами ориентированности», поскольку они сообщают уверенность в определенной упорядоченности мира, а также предписывают следовать нормативному учению, без чего равновесие этого обустроенного мира нарушается. В то же время эти псалмы подтверждают и закрепляют основные принципы еврейской религии и социального порядка.
(б) Псалмы–плачи, содержащие протест и представляющие собой слова веры, произносимые людьми, переживающими несчастье, в условиях, когда все обещания и гарантии, озвученные в гимнах, потерпели крах, я называю «псалмами дезориентации». Поразительная особенность псалмов состоит в том, что их авторы–евреи не стеснялись дать волю страху, гневу, смятению, явственно присутствующим в жизни и в человеческой речи и идущим часто в разрез с общепринятыми религиозными установками. Примечательно, что подобные «псалмы дезориентации» составляют примерно треть всей книги, однако они практически не нашли применения в христианской религиозной практике. В самом деле, христианская Церковь была склонна в процессе своей широкомасштабной и длительной культурной адаптации либо вообще отрицать существование состояния дезориентации, либо сводить его к чувству вины, так, словно все неприятности оказываются наказанием за непослушание.
Одна из основных причин, по которым воздаяние играет столь важную роль при объяснении бедствий, описанных в личных плачах, — это, без сомнения, сильная вера в Яхве как «первопричину всего». Килль, как и многие другие библеисты, в одном из наиболее подробных исследований псалмов–плачей подчеркивал нежелание Израиля объяснять бедствия действием злых сил. Как следствие, несчастья должны объясняться действиями или самого человека, или Бога; вера в «первопричинность» Яхве исключает любые другие варианты
(Lindstrom 1994, 13).
Стремление свести дезориентацию к чувству вины, в свою очередь, заставило Церковь отказаться от чтения псалмовплачей, поскольку их авторы фактически отвергли подобный, упрощенный с моральной точки зрения, мир. В качестве альтернативы учению о воздаянии, Линдстрём настаивал на том, что псалмы говорят о нападении на молящегося некоего «врага»:
Самый главный мотив псалмов–плачей, объясняющий причину страдания, — мотив врага. Он особенно важен, поскольку его можно обнаружить в разных местах во всех рассматриваемых псалмах
(Lindstrom 1994, 6).
По мнению Линдстрёма, либо враг одолел молящегося, и поэтому тот испытывает такие муки, либо ГОСПОДЬ проявил пренебрежение, и враг смог занять освободившееся место. В любом случае бедствия — результат воздействия враждебных сил, а не вины страдальца.
Вестерман высказывает предположение, что пренебрежительное отношение Церкви к псалмам–плачам породило современный «стоицизм»:
Следовало бы хорошенько подумать о том, почему в западном христианстве плачи оказались полностью исключенными из отношений человека с Богом и, как следствие, изъятыми из молитвенника и богослужения. Следует задаться вопросом о том, действительно ли это изъятие связано с сутью новозаветного послания или же стало следствием греческого влияния, так как это послание полностью согласуется с этической системой стоицизма
(Westermann 1994, 25).
Таким образом, обращение к псалмам дезориентации (содержащим жалобы, протесты, сетования) очень важно для более точного отражения всего спектра еврейской религиозности, отраженной в литературе.
(в) Псалмы новой ориентированности, прообразом которых являются пророчества о спасении, говорят о новом мире, подаренном щедрым ГОСПОДОМ. В псалмах благодарения (см., например, Пс 106) и божественной интронизации (Пс 95) ГОСПОДА привносится в жизнь мира нечто совершенно новое, никак не связанное с тем, что было раньше, то есть «чудо». Мне кажется, что благодаря предложенной схеме становится очевидным взаимодействие различных жанров, выделенных внутри Книги Псалмов Гункелем, а также значение этих жанров в конструировании и поддержании мира, альтернативного повседневному, находящегося в постоянном диалоге с ГОСПОДОМ. Широко известно высказывание Кальвина, назвавшего псалмы «анатомией души». Оно прекрасно иллюстрирует мое трехчастное разделение псалмов в соответствии со схемой ориентированность — дезориентация — новая ориентированность. С этой точки зрения Книга Псалмов говорит о чуде и риске жизни в вере, которая вновь и вновь возвещается в каждую эпоху жизни Израиля.
5. Наконец, следует учитывать и новое звучание псалмов, обретенное ими по мере возникновения канонической формы текста (G. Wilson 1985). Большинство исследователей, изучавших псалмы, работали с текстом ad seriatim[15], не учитывая внутренние связи между разными псалмами. В результате новых исследований были выявлены блоки текста, определенным образом структурирующие книгу. Наиболее показательно расположение в тексте псалмов, связанных с Торой, и царских псалмов, что в свою очередь подчеркивает богословские установки, присущие создателям канонического текста (G.Wilson 1985; McCann 1993). Несмотря на то, что подобные исследования еще далеки от своего завершения, они все больше свидетельствуют о живом, творческом характере процесса, который в конечном итоге привел к появлению канона.
Патрик Миллер провел собственный анализ канонического текста псалмов, детально изучив Пс 14–23 (Miller 2000, 279–297). По его мнению, данная часть Книги Псалмов представляет собой хиазм:
По мнению Миллера, эти псалмы тесно взаимосвязаны, а их смысловой центр — Пс 18, воспевающий Тору.
Продолжение подобных исследований канонического текста псалмов значительно обогатит наши представления о богословских идеях, наполняющих эту книгу. Но уже сейчас очевидно, что Книга Псалмов — своеобразное упражнение в риторике (вне зависимости от того, считаем мы эту книгу литургической или дидактической), причем «предельно выразительное» с художественной точки зрения и максимально тенденциозное (Ricoeur 1975). Участие в этой риторической практике дает верующим возможность жить в другом мире, определяемом противоположностью верности и неверности, о чем обычный мир знает очень мало. Бог, с которым «говорят» авторы псалмов, — Бог, для «которого нет ничего сокрытого». В этом диалоге Израиль говорит о своей верности ГОСПОДУ и вверяет Ему свою жизнь, исполненную «чудес, любви и хвалы». Для того чтобы увидеть итог диалога, описанного в псалмах, стоит обратиться к Пс 1, призывающему к послушанию, а затем к последнему, Пс 150, призывающему к восхвалению Бога (Brueggemann 1995b, 189–213). Путь от послушания к хвале идет через слова, исполненные верности и сомнений, которыми изобилует Книга Псалмов. Все события человеческой жизни подчинены Богу, к которому обращен голос авторов псалмов, иногда радостный, иногда яростный, но всегда искренний и честный, обращенный к Богу, знающему всю правду.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.