Глава пятая. БЛАГАЯ ВЕСТЬ

Глава пятая.

БЛАГАЯ ВЕСТЬ

Учение Христово есть Благая, или Радостная, Весть. Так его называл Он Сам: Бесора по–арамейски, по–гречески Евангелие.

Он принес миру не новые философские доктрины, не проекты общественных реформ и не познание тайн потустороннего. Он в корне изменил самое отношение людей к Богу, открывая им тот Его лик, который прежде лишь смутно угадывался. Благая Весть Иисуса говорит о высшем призвании человека и о радости, которую дарует ему единение с Творцом.

Неисчерпаемое богатство Евангелия в кратких чертах обрисовать нелегко, поэтому мы остановимся лишь на главном.

Небесный Отец и богосыновство

Ветхий Завет чаще всего говорил об отношении между Богом и народом. Евангелие же выдвигает на первое место отношение между Богом и душой.

Проповедь Иисуса обращена не к «массам», не к безликому муравейнику, а к личности. В толпе духовный уровень людей снижается, они оказываются во власти стадных инстинктов. Поэтому Христос придает такое значение отдельным судьбам. В любом человеке заключен целый мир, бесконечно ценный в очах Божиих.

Если Иисус и пользовался словом «стадо», то в Его устах оно звучало совсем иначе, нежели в наши дни. Для Его слушателей оно ассоциировалось с предметом любви и постоянной заботы: на овец смотрели почти как на членов семьи. «Добрый пастырь, — говорил Иисус, — каждую овцу зовет по имени» и готов «положить за нее жизнь».

Когда книжники удивлялись, почему Учитель общается с людьми сомнительной репутации, Он отвечал им притчей:

«Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не покидает девяноста девяти в пустыне и не идет за пропавшей, доколе не найдет ее? И найдя, он берет ее на плечи, радуясь; и, придя к себе в дом, созывает друзей и соседей, и говорит им: «Порадуйтесь со мною, потому что я нашел овцу мою пропавшую». Говорю вам, что так на небесах радость будет больше об одном грешнике кающемся, чем о девяносто девяти праведниках, которые не нуждаются в покаянии. Или какая женщина, имеющая десять драхм, если потеряет одну драхму — не зажигает светильника, и не метет дома, и не ищет усердно, доколе не найдет? И найдя, она созывает подруг и соседок и говорит: «Порадуйтесь со мной, потому что я нашла драхму, которую потеряла». Так, говорю вам, бывает радость перед ангелами Божиими об одном грешнике

кающемся». [1]

Говоря о Сущем, Иисус подразумевал «Бога Авраама, Исаака и Иакова», то есть Бога, открывавшегося в религиозном сознании Ветхого Завета; и, подобно библейским пророкам, Евангелие Христово учит не столько о Боге «в Самом Себе», сколько о Боге, обращенном к миру и человеку.

Изо всех имен, которыми Творец называется в Писании, Иисус предпочитал слово Отец. В Его молитвах оно звучало как Авва. Так по–арамейски обращались дети к своим отцам.

Выбор этот глубоко знаменателен. «Отцом» в мировых религиях верховное Начало именовали нередко. Но обычно Его представляли в виде деспотичного и властного повелителя. Такой взгляд, несущий на себе печать страха людей перед бытием и перед земными владыками, сказался даже на ветхозаветном мышлении. Когда иудей произносил слово «Отец», оно, как правило, ассоциировалось у него с понятием о суровом Господине и Покровителе всего народа.

Только Иисус говорит об Отце, Которого может обрести каждая человеческая душа, если захочет этого. Евангелие приносит людям дар богосыновства. На тех, кто примет его, исполнятся обетования Христа. Они узнают, что с Создателем Вселенной можно говорить один на один, как с «Аввой», как с любящим Отцом, Который ждет ответной любви.

Любовь Божия не навязывает себя, она оберегает человеческую свободу. Господь подобен хозяину дома, который зовет всех к себе на пир и для которого гости — великая радость. Еще яснее выразил Христос эту мысль в притче о своевольном сыне.

Молодой человек потребовал от отца причитающуюся ему долю наследства и уехал в чужую страну. Расставаясь с ним, отец не произнес ни одного слова упрека. Он не хотел вынужденной любви и поэтому не удерживал сына. Когда же юноша промотал все, что имел, и вернулся назад нищим, надеясь стать хотя бы последним слугой в доме, отец не только принял его, но и устроил пир в честь возвращения блудного сына.

Это вызвало зависть и досаду старшего брата.

— Вот я столько лет служу тебе, — сказал он, — и никогда заповеди твоей не преступал, и мне ты никогда не дал козленка, чтобы повеселиться мне с друзьями моими. А когда пришел сын твой этот, проевший твое имение с блудницами, ты заколол для него откормленного теленка.

— Дитя мое, — возразил отец, — ты всегда со мною, и все мое — твое, но надо было возвеселиться и возрадоваться тому, что брат твой этот мертв был и ожил, пропадал и нашелся. [2]

Вдали от Бога нет подлинной жизни; уходя от Него, человек пожинает горькие плоды греха, но Господь всегда готов принять кающегося — таков смысл рассказа. Небесную волю в нем символизирует не требовательный господин, грозный царь или строгий судья, но человек, уважающий свободу другого, отец, который любит и прощает. Этот образ наиболее точно соответствует откровению Христа о Боге. Как отец терпеливо ожидал сына, сидя у порога, так и Господь ищет свободной любви человека.

Однажды женщины привели к Иисусу детей, чтобы Он благословил их. Ученики, боясь утомить Его, не позволили им войти в дом. Но Учитель сказал: «Пустите детей, не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное». А когда ученики спросили Христа, кто больший в Царстве Божием, Он подозвал ребенка, поставил среди них и, обняв его, сказал: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не станете как дети, не войдете в Царство Небесное». [3]. Открытость и доверчивость детской души есть образ доверия человека к своему Божественному Отцу [само еврейское слово эмунА (вера) означает не уверенность в какой–то отвлеченной истине, а доверие к Богу, верность Ему. От этого же корня слово аминь, верно]. Вот почему Иисус любил детское слово «Авва». «Послал, — говорит ап. Павел, — Бог Духа Сына Своего в сердца наши, Духа, взывающего: Авва, Отче! Так что ты уже не раб, но сын». [4]

Тот, кто познал счастье богосыновства, открывает мир как бы заново. Он вырвался из мертвенных тисков случайности. Господь близок к нему и знает каждый его шаг, «все волосы на голове его сочтены».

Доверие должно быть беспредельным; оно исключает «служение двум господам». Если человек поглощен погоней за суетным, то он отдает свое сердце во власть идола Маммоны (как по–арамейски именовалось богатство). «Какая польза, — говорил Иисус, — человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» [5]

Вручив себя Отцу, душа одолевает заботу — не ту повседневную заботу, которая необходима, а тягостную, навязчивую, помрачающую разум озабоченность.

Если Отец печется даже о малых птицах, если одарил дивной красотой цветы, то неужели Он забудет о детях Своих? Ведь они для Него дороже всех творений.

Итак, не заботьтесь и не говорите: «что нам есть?»

или: «что нам пить?» или: «во что одеться?»,

ибо всего этого ищут язычники;

знает Отец ваш небесный,

что вы нуждаетесь во всем этом. [6]

Жизнь вблизи Отца изгоняет страх и неуверенность. Молясь, дети Божии открывают Ему свои мысли, надежды и скорби. «Просите, и дано будет вам, ищите, и найдете, стучите, и отворят вам». [7]

Если, как говорится в притче Христовой, даже бессердечный судья не смог отказать бедной вдове, которая неотступно просила его, то откажет ли любящий Отец тем, кто обращается к Нему с мольбой? В молитве важна уверенность, что человек будет услышан.

Есть ли между вами такой человек,

у которого сын его попросит хлеба,

а он подаст ему камень?

Или рыбы попросит,

а он подаст ему змею?

Итак, если вы, будучи злы,

умеете давать дары благие детям вашим,

тем более Отец ваш, Который на небесах,

даст благо просящим у Него. [8]

Язычники полагали, что сами боги нуждаются в приношениях. Ветхому Завету эта мысль была глубоко чужда. Вся природа и так принадлежит Творцу. Самый драгоценный дар Ему — сердце человека. Обряды имеют смысл лишь тогда, когда выражают любовь к Создателю. Поэтому и Иисус не отвергал обычая приносить жертвы на алтаре. Он даже указывал, что делать этого нельзя, не примирившись с братом. [9] Однако примечательно: евангелисты нигде не говорят, что Христос Сам участвовал в жертвоприношениях. Храм для Него был прежде всего «домом молитвы».

Но ни храмовое действо, ни даже совместная молитва не могут заменить общения с Богом наедине, сокровенной беседы с Отцом.

Богу не нужна дань формального поклонения, не нужна респектабельная религиозность, подчиняющаяся обычаю. Иисус предупреждает:

Когда молитесь, не будьте, как лицемеры,

которые любят молиться в синагогах

и стоя на углах улиц,

чтобы показать себя людям…

Ты же, когда молишься,

войди во внутренний покой твой;

и, затворив дверь твою,

помолись Отцу твоему,

Который втайне;

и Отец твой, видящий втайне,

воздаст тебе.

Молясь же, не разглагольствуйте, как язычники;

ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны.

Итак, не уподобляйтесь им,

ибо знает Отец ваш,

в чем вы имеете нужду [10]

Если мы и просим чего—либо у Бога, то лишь потому, что исповедуем перед Ним все, что лежит на сердце.

Молиться Иисус учит простыми словами, с любовью и доверием:

ОТЧЕ НАШ, КОТОРЫЙ НА НЕБЕСАХ! Мы дети Твои, и у Тебя наша отчизна.

ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ. Пусть пребудет в нас благоговение к Твоей священной тайне.

ДА ПРИДЕТ ЦАРСТВО ТВОЕ, ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ И НА ЗЕМЛЕ, КАК НА НЕБЕ. Мы ждем, чтобы Ты воцарился во всем Своем Творении, чтобы исполнился Твой замысел и Ты один стал нашим Царем и Господом.

ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ ДАЙ НАМ СЕГОДНЯ. Поддержи нашу жизнь сейчас, ибо мы верим, что о завтрашнем дне Ты позаботишься.

И ПРОСТИ НАМ ДОЛГИ НАШИ, КАК И МЫ ПРОСТИЛИ ДОЛЖНИКАМ НАШИМ. Сыновний долг, который мы так плохо платим Тебе, есть ответная любовь. Научи нас любить и прощать друг друга, как Ты любишь и прощаешь нас.

И НЕ ВВЕДИ НАС ВО ИСКУШЕНИЕ, НО ИЗБАВЬ НАС ОТ ЛУКАВОГО. Огради нас от зла, идущего извне и от нас самих.

ИБО ТВОЕ ЕСТЬ ЦАРСТВО И СИЛА И СЛАВА ВОВЕКИ. АМИНЬ. [11]

Заметим, что на первое место в этой молитве ставятся не человеческие желания, а воля Господа. Обращаясь к Нему, люди не должны искать только своего. Сын готов всегда и во всем полагаться на Отца.

Слова «да придет Царство Твое» указывают, что во всей полноте оно еще не наступило. Христос прямо говорит, что в «веке сем» на земле господствуют демонические силы. Сатана доныне остается «князем мира сего». [12]

Христос не объяснял, откуда явилось зло, и, следовательно, считал достаточным то, что открыто в Ветхом Завете. Человек призван не столько размышлять о зле, сколько бороться с ним. В Евангелии проблема зла — практическая проблема, жизненная задача, поставленная перед теми, кто ищет согласия с Божиим замыслом.

Заповедь любви

Зло, с которым человек соприкасается теснее всего, живет в нем самом: воля к господству, подавлению и насилию — с одной стороны, и слепая мятежность, ищущая самоутверждения и безграничного простора инстинктам, — с другой. Эти демоны дремлют на дне души, готовые в любой миг вырваться наружу. Их питает ощущение своего «я» как единственного центра, имеющего ценность. Растворение «я» в стихии общества, казалось бы, ограничивает бунт индивидуума, но при этом — нивелирует, стирает личность. Выход из тупика был дан в библейской заповеди: «Возлюби ближнего, как самого себя». Она призывает к борьбе против звериных эгоцентрических начал, за признание ценности другого «я», к борьбе, которая должна создать высшего человека, «новое творение». Только любовь способна победить Сатану.

Пусть в окружающем человека мире и в нем самом многое восстает против заповеди о любви; силу для ее исполнения люди найдут у Того, Кто Сам есть Любовь, Кто открылся в Евангелии Иисуса как милосердный Отец.

Подлинная вера неотделима от человечности. Люди, которые забывают об этом, похожи на строителей, соорудивших дом без фундамента, прямо на песке. Такое здание обречено рухнуть при первой же буре. [13]

Как основу нравственности Иисус сохранил предписания Декалога. «Если хочешь войти в жизнь, соблюдай заповеди», — говорил Он богатому юноше. Кроме того, Он одобрил принцип Гиллеля: «Не делай другому того, что не любо тебе самому», однако придал этому изречению оттенок большей активности и действенности. «Во всем, как хотите, чтобы люди поступали с вами, так с ними поступайте и вы». [14]

Евангелие далеко от негативного морализма с его формальной схемой «добродетели», которая сводится к одним запретам. Блаженный Августин писал: «Люби Бога, и тогда поступай, как хочешь», то есть отношение к людям должно органично вытекать из веры. Познавший Отца не может не любить и Его творение. Более того, Иисус прямо говорит: «То, что вы сделали одному из братьев Моих меньших, — то сделали Мне». Он будет судить не по «убеждениям» людей, а по их делам. Тот, кто служит ближнему, служит Богу, пусть даже он этого не осознает.

А как должны поступать ученики Христовы, если сталкиваются с проступками других людей?

Многие иудейские учители высказывались против греха осуждения. [15] Иисус всецело одобряет это.

Ожидая прощения от Господа, нужно учиться прощать самому. Хорошо ли поступит тот человек, который, получив от царя прощение большого долга, сам окажется безжалостным кредитором и бросит своего товарища в долговую тюрьму?

При виде слабостей ближнего мы должны не выносить ему приговор, а сострадать, памятуя о собственной греховности. «Не судите, — предостерегает Иисус, — чтобы и вы не были судимы, ибо каким судом судите и какою мерою мерите, так и отмерено будет вам. Что ты смотришь на соринку в глазу брата твоего, а бревна в твоем глазу не замечаешь?». [16]

Фарисеи привыкли смотреть свысока на «невежд в Законе». Слово «ам–хаарец», деревенщина, было у них синонимом нечестивца. С таким человеком они не желали иметь ничего общего. Вместе с ним нельзя было молиться, сесть за стол и — даже накормить его в случае нужды. «Невежда не боится греха, ам–хаарец не может быть праведным», — говорили ученые. [17] Иисус в этом отношении был полной их противоположностью. Он скорее предпочитал иметь дело с простыми людьми. Более того, все отверженные, все парии общества находили в Нем друга и заступника. Мытари, которых не признавали за людей, и уличные женщины нередко оказывались в числе тех, кто окружал Его. Это шокировало добропорядочных книжников, кичившихся своей праведностью. Слыша их нарекания, Иисус говорил: «Не здоровым нужен врач, а больным. Пойдите и научитесь, что значит: «милосердия хочу, а не жертвы». Я пришел призвать не праведных, но грешных». [18]

Искреннее раскаяние Христос ставил выше успокоенности тех, кто считал себя угодным Богу. Однажды Он рассказал о двух людях, молившихся в храме. Один — благочестивый фарисей — благодарил Бога за то, что он «не таков, как прочие люди», часто постится, жертвует на Храм и непохож на «этого мытаря». А мытарь стоял вдали, не смея поднять глаз, бил себя в грудь и сокрушенно повторял: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику!» «Говорю вам, — заключил Иисус притчу, — этот пришел в дом свой оправданным, а не тот. Ибо всякий возносящий себя, смирен будет, а смиряющий себя, вознесен будет». [19]

Впрочем, раскаяние не должно ограничиваться только словами. Недаром Иоанн Креститель говорил о «плодах покаяния». И снова Иисус приводит пример из повседневной жизни: «У человека было двое детей, и он, подойдя к первому, сказал: «Дитя мое, иди сегодня работай в винограднике». Он же ответил: «Иду, господин» — и не пошел. И, подойдя ко второму, он сказал то же. И тот ответил: «Не хочу», а после раскаялся и пошел. Кто из двух исполнил волю отца?». [20]

Когда Иисус посетил дом Матфея, где собрались его товарищи, мытари, это вызвало взрыв негодования. На Учителя посыпались упреки. Как может Он делить трапезу с подобными личностями? Однако Иисус еще раз напомнил, что всякая душа заслуживает заботы и сострадания. Забывающие об этом похожи на старшего брата из притчи о блудном сыне, который не радовался возвратившемуся скитальцу.

Приближая к Себе грешников, Христос хотел пробудить в них раскаяние и жажду новой жизни. Нередко Его доброта и доверие совершали подлинные чудеса.

Как–то раз Учитель проходил через Иерихон. У ворот города Его встречало множество народа. Каждому хотелось, чтобы Иисус остановился в его доме. Один из иерихонцев, по имени Закхей, «начальник мытарей», пытался протиснуться через толпу, надеясь хотя бы одним глазом взглянуть на Учителя, но маленький рост мешал ему. Тогда, забыв о приличиях, он забежал вперед и взобрался на дерево, мимо которого должен был пройти Господь.

Иисус действительно приблизился к этому месту и, подняв глаза, заметил человечка, сидевшего на смоковнице. «Закхей, — неожиданно сказал Иисус, — спустись скорее! Сегодня Мне надо быть у тебя».

Не помня себя от радости, мытарь побежал домой встречать Господа, а окружающие стали роптать: «Он остановился у такого грешного человека!»

Но шаг Учителя возымел действие.

— Господи, — сказал Закхей, встречая Его, — половину того, что имею, я даю нищим, а если что у кого неправедно вынудил, возмещу вчетверо.

— Ныне пришло спасение дому сему, — ответил Христос, — потому что и он сын Авраамов. Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее. [21]

В Капернауме некий фарисей Симон пригласил Иисуса к себе. Во время обеда в комнату вошла женщина, известная в округе своим распутным образом жизни. В руках ее был алебастровый сосуд с драгоценным благовонием; став молча подле Учителя, она заплакала, потом припала к Его ногам, орошая их миром и вытирая распущенными волосами. Слышала ли она слова Иисуса о прощении грешников? Хотела ли отблагодарить Его за милосердие к падшим? Но сцена эта неприятно поразила хозяина. «Если бы Он был пророк, — брезгливо подумал фарисей, — то знал бы, какого сорта женщина прикасается к Нему». Между тем Иисус проник в его мысли.

— Симон, Я имею нечто сказать тебе.

— Скажи, Учитель.

— У некоего заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят. Так как им нечем было заплатить, он простил обоим. Кто же из них больше возлюбит его?

— Полагаю, что тот, кому он больше простил.

— Ты правильно рассудил, — ответил Иисус и пояснил, для чего привел эту притчу. Он указал на разницу между Симоном, который считал себя безупречным и для которого беседа с Иисусом была лишь поводом поспорить, и женщиной, сознающей свое падение. Она потянулась к Тому, Кто может простить ее и спасти от прежней жизни.

Когда же Христос прямо обратился к блуднице со словами: «Прощены твои грехи» — все присутствующие возмутились еще больше. Странный Пророк задал им новую загадку. Разве может отпускать грехи кто–нибудь, кроме Бога? Откуда у этого Назарянина право говорить с такой властью? [22]

Но они пришли бы в еще большее негодование, если бы услышали, как толкует Иисус священные заповеди Закона.

Старое и новое

Многие поколения иудейских богословов пытались точно определить число заповедей, содержащихся в Торе, а некоторые из них полагали, что есть заповеди, которые выражают самую основу веры. [23] Поэтому один из книжников решил узнать мнение Иисуса и тем самым получить ясное представление о взглядах галилейского Наставника.

— Учитель, — спросил он, — какая заповедь первая из всех?

— Первая есть, — ответил Христос, — «Слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Бог единый, и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумом твоим, и всею крепостью твоею». И вот вторая: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Нет другой заповеди, большей этих. На этих двух заповедях держатся Закон и Пророки [«Закон и Пророки» — синоним Ветхого Завета].

— Прекрасно, Учитель, — вынужден был согласиться книжник. — Истинно Ты сказал, что Он един и нет другого, кроме Него; и любить Его всем сердцем, и всем разумением, и всею крепостью, и любить ближнего, как самого себя, больше всех всесожжений и жертв. [24]

Отвечая книжнику, Христос определил Свое отношение к древнему Моисееву Закону, и из Его слов становится понятным, почему Он хотел сохранить его. Когда речь заходила о Писании, Иисус говорил прямо:

Не подумайте, что Я пришел упразднить Закон или Пророков;

Я пришел не упразднить, но исполнить [???????? — наполнить, восполнить, завершить, придать полноту; от ???????— полнота. См.приложение 3].

Ибо истинно говорю вам:

пока не пройдут небо и земля,

ни одна иота или ни одна черта не пройдет в Законе,

пока все не сбудется…

Если ваша праведность не будет

больше праведности книжников и фарисеев,

не войдете в Царство Небесное. [25]

Таким образом, Христос учил о Библии как о божественном Откровении и признавал необходимость живого церковного предания, которое раскрывало бы ее смысл. Именно поэтому Он говорил народу о фарисеях: «Все, что они скажут вам, исполняйте». Но если книжники часто прибавляли к Закону сотни мелочных правил, то Иисус возвращал Ветхий Завет к его истокам, к Десяти заповедям Синая, к подлинному Моисееву наследию, сохраненному пророками. Притом Он относился бережно и к внешним предписаниям, не желая соблазнять «малых сих» и порывать с традицией. «Никто, — замечал Иисус, — испив старого (вина), не захочет молодого, ибо говорит: старое лучше». [26]

Тем не менее, толкуя Тору, Он переносил центр тяжести из сферы церемоний в область духовно–нравственную. Более того, Он углублял и дополнял этические требования Закона.

Если Закон воспрещал убийство, то Иисус призывает изгонять из сердца ненависть — корень преступления. Если Закон осуждал нарушение верности брака, то Иисус говорит об опасности порочных чувств. Если Закон требовал соблюдения клятвы, то Иисус вообще считает ее излишней:

Да будет же слово ваше «да — да», «нет — нет»,

а что сверх этого — от лукавого. [27]

В языческих кодексах кара часто была более тяжкой, чем само преступление. Ветхий Завет положил в основу закон справедливости: «Око за око — зуб за зуб». Иисус отделяет уголовное право от нравственности, где действуют иные принципы. Людям свойственно ненавидеть врагов, но дети Божии должны побеждать зло добром. Им следует бороться с мстительными чувствами. Мало того, они должны желать добра своим обидчикам. Это высший подвиг и проявление подлинной силы духа, уподобление Самому Творцу.

Любите врагов ваших

и молитесь за гонящих вас,

чтобы стать вам сынами Отца вашего, Который на

 небесах,

потому что солнце Свое Он возводит над злыми и

 добрыми

и изливает дождь на праведных и неправедных.

Ибо, если возлюбите любящих вас, какая вам награда?

Не то же ли самое делают и мытари?

И если приветствуете только братьев ваших,

что особенного делаете?

Не то же ли самое делают и язычники?

Итак, будьте совершенны,

как совершен Отец ваш Небесный. [28].

Вот — захватывающая дух высота, куда Христос призывает человека.

Закон считал «ближним» только соплеменника и единоверца. Но Христос не ограничивает это понятие столь узкими пределами. Когда один книжник спросил Его: «Кто мой ближний?», вместо ответа Он рассказал об иудее, который попал однажды в руки грабителей. Ослабев от ран, лежал он у дороги и с горечью видел, как священник и храмовый служитель равнодушно прошли мимо него. Меньше всего он ожидал сочувствия от самарянина, ехавшего вслед за ними. Мог ли этот иноплеменник и еретик оказаться лучше жреца и левита? Однако тот остановился и, не спрашивая ни о чем, помог пострадавшему: перевязал его раны, довез на своем муле до гостиницы и заплатил за него вперед.

— Кто из этих троих, — спросил Иисус книжника, — думается тебе, оказался ближним попавшему в руки разбойников?

— Сотворивший ему милость, — не мог не признать тот.

— Иди и ты поступай так же.

Христос заставил его самого прийти к мысли, что «братом» и «ближним» может быть любой человек. [29]

Он постепенно приучал Своих последователей и к новому, непривычному для них взгляду на язычников. Так, Он не скрыл Своей радости, узнав об эллинах, которые искали с Ним беседы, а накануне Своих страданий Христос скажет, что Его Евангелие должно быть «проповедано во свидетельство всем народам».

Когда римлянин, офицер капернаумского гарнизона, прося Иисуса исцелить его слугу, сказал, что достаточно лишь одного Его слова, Христос заметил: «Я и в Израиле не нашел такой веры», а потом добавил: «Говорю вам, что многие придут с Востока и Запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном, сыны же Царства низвергнуты будут во тьму внешнюю». [30] Эти слова звучали как вызов тем, кто считал только израильтян достойными любви Божией.

Неприятие «чужаков», в какие бы одежды оно ни рядилось, есть инстинкт, который преодолевается людьми с величайшим трудом. Евангелие же недвусмысленно призывает бороться с национальной исключительностью и тем самым продолжает проповедь Амоса, Исайи и Иоанна Крестителя.

Выдвигая на первое место духовную сущность Закона, Христос вернул первоначальный смысл и предписанию о субботе.

Человек наших дней не всегда может оценить значение этой заповеди. Привыкнув к установленным дням отдыха, мы забываем, чем была для древних суббота. Она не позволяла повседневным заботам захлестнуть душу, предоставляя время для молитвы и размышления; она давала перерыв в труде всем: и свободным, и рабам, и даже домашним животным.

Однако была здесь и оборотная сторона. Многие набожные люди, храня святость «седьмого дня», стали придавать ему преувеличенное значение.

Во время Маккавейской войны группа повстанцев предпочла умереть, «не бросив камня», чем сражаться в субботу, и была поголовно истреблена. Тогда вдохновитель борьбы за веру священник Маттафия решил действовать иначе. «Будем биться в субботу», — сказал он. И среди фарисеев не раз звучали голоса протеста против утрирования законов о покое. «Суббота вручена вам, а не вы — субботе», — говорил один из них. [31] И все же уставные запреты продолжали расти, затемняя цель благословенного Божиего дара. Педанты буквально парализовали жизнь в субботу. Особенно усердствовали ессеи. Они считали, например, что если человек или животное упали в яму в субботу, вытаскивать их можно только на другой день. [32]

Христос видел в подобных взглядах искажение духа Моисеевой заповеди. «Суббота создана для человека, а не человек для субботы», — говорил Он.

Однажды в субботу ученики Иисусовы, проголодавшись, стали срывать колосья, перетирать их и есть зерна. Фарисеи сочли это разновидностью молотьбы и спросили: «Почему ученики Твои нарушают субботу?» Тогда Учитель напомнил им, что и Давид, когда остался со своей дружиной без пищи, взял жертвенные хлебы, а ведь их полагалось есть только священникам. Царь поступил правильно, потому что человеческая нужда важнее обрядовых запретов. [33]

Несколько раз Иисус совершал исцеления в субботу и тем вызвал протесты законников. Они стали пристально следить за Ним, чтобы публично бросить Ему упрек в неуважении к Закону. Напрасно Он ссылался на то, что и некоторые важные обряды в субботу не отменяются, напрасно объяснял им, что помощь людям всегда есть дело Божие. Он спрашивал фарисеев: «Разве кто из вас, у кого сын или вол упадет в колодец, не вытащит его в день субботний?». [34] Они не могли найти убедительных возражений, однако стояли на своем.

Иногда Иисус намеренно вызывал богословов на спор. В синагогу пришел человек с парализованной рукой, надеясь получить исцеление от Учителя. Был праздничный день, и ревнители Закона ждали: как поступит Назарянин? Он же велел больному выйти на середину и задал присутствовавшим вопрос: «Дозволяется ли в субботу делать добро или зло? Спасти жизнь или погубить?». «Они, — пишет евангелист Марк, — молчали. И, обведя их гневным взором, скорбя об огрубении сердец их, говорит человеку: «Протяни руку твою!» И он протянул, и восстановилась рука его. И, выйдя, фарисеи тотчас же вместе с иродианами вынесли против Него решение, чтобы погубить Его». [35]

Наибольшее негодование вызывали слова Иисуса: «Сын Человеческий — господин и субботы». Из них следовало, что Ему принадлежит власть судить о Законе.

Может показаться, будто Иисус, поступая так, посягал на церковную традицию и исключал для правоверных всякую возможность принять Его учение. На самом же деле основы этой традиции не были нарушены Христом. Ветхий Завет признавал авторитет личного Откровения. Все пророки учили именно в силу такого исключительного дара и посланничества. [36] Наступление эры книжников не означало, что прекратилось действие Духа Божия. Поэтому–то в Талмуде такое огромное значение придавалось мнениям отдельных учителей. Нередко их высказывания ставились наравне с Торой и даже выше ее. Согласно Тосефте [древний сборник раввинских толкований], допускалось, чтобы раввин отменял часть постановлений Закона. [37]

Следовательно, проповедь Христа не шла вразрез с принципами ветхозаветного учительства даже тогда, когда Он прямо настаивал на отказе от некоторых правил Торы. В частности, это касалось ритуальных ограничений в пище. Эти законы были введены в древности для отделения ветхозаветной Церкви от иноверцев. Но с каждым поколением они осложнялись, став под конец трудновыполнимой системой табу. [38]

Хотя деление пищи на «чистую» и «нечистую» исходило из Библии, Иисус со всей решительностью объявил его устаревшим. «Нечистыми» могут быть только мысли, побуждения и поступки людей.

Слушайте и разумейте:

не то, что входит в уста человека,

оскверняет человека,

а то, что исходит из уст…

Ибо из сердца исходят злые мысли, убийства, прелюбодеяния,

блудодеяния, кражи, лжесвидетельства и хулы.

Это оскверняет человека. [39]

Столь ясно выраженная мысль оказалась непосильной даже для людей, ближе всех стоявших к Иисусу. Много лет спустя Петр все еще испытывал страх перед нарушением законов о «нечистой пище» [40]

Так же мало значения Иисус придавал ритуальному мытью рук, которое считалось обязательным у набожных иудеев. Что касается постов, то Он хотел, чтобы люди не ставили их себе в заслугу. В древнейшие времена пост был знаком скорби, но в евангельскую эпоху его рассматривали как признак благочестия.

Ученикам Крестителя казалось странным, что Иисус не заставлял Своих последователей соблюдать посты, как это делал их наставник. «Могут ли сыны чертога брачного поститься, когда с ними жених?» — возражал им Иисус. Ведь аскеза есть средство, а не цель; цель — это близость к Богу. Те же, кто находится рядом с Сыном Человеческим, достигли ее, и поэтому пост им не нужен. Впрочем, Он не порицал аскезы и Сам постился, когда жил в пустыне. Знал Он, что и для учеников Его наступят трудные дни, когда пост станет им необходим. [41]

Так в толковании Ветхого Завета проступали контуры Нового. В свете Евангелия бледнели и теряли значение многие старые правила и обряды. Они отживали свой век, хотя законники всеми силами противились этому, отождествляя Истину с религиозно–национальным строем одного народа. «Никто, — говорил Иисус, — не ставит заплату из новой ткани на ветхой одежде. Пришитый кусок ее разорвет, и дыра будет хуже. И не наливают вино молодое в мехи ветхие, иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают; но наливают вино молодое в мехи новые, и сохраняется то и другое». [42]

Старое не отбрасывается полностью, но рядом с ним возводится иное здание, которому прежнее служит лишь преддверием. Иисус не лишает религию формы, но всегда указывает на первенство любви, веры, внутреннего духовного устроения.

Был еще один пункт, в котором Евангелие противопоставлялось Ветхому Завету. Закон признавал за мужем право оставлять жену по любому, порой самому ничтожному поводу. Это было отражением патриархального права, царившего на Востоке. Хотя в Библии высоко ставились любовь и женская честь, а мать окружалась почитанием, положение женщины, согласно Закону, немногим отличалось от принятого в других странах. Муж именовался «баал», господин; жена была почти его собственностью, наряду со слугами и домашним имуществом. Этим объясняется параграф Закона, облегчающий мужу расторжение брака.

Книжники, догадываясь, что Иисус смотрит на развод иначе, вовлекли Его в дискуссию. Ответ Учителя касался бы не только Закона, но и политики, поскольку задевал самого тетрарха. Антипа оставил свою жену, чтобы жениться на Иродиаде. Иоанн Креститель пострадал именно за то, что осудил поступок правителя.

Иисус в категорической форме отверг мысль, будто Моисеев Закон одобряет

развод. По Его словам, Моисей в данном случае сделал уступку «жестокосердию» людей [Это очень важное свидетельство, идущее против народного убеждения, будто вся Тора получена Моисеем непосредственно с Неба. См. приложение 3.].

Иисус начертал перед Своими слушателями идеал брака. Брак установлен Творцом и, вопреки ходячему мнению, не является лишь служебным средством для рождения детей. Когда «двое становятся одной плотью» [слово «плоть» в Библии обычно обозначает всего человека], это есть чудо, божественный дар, которым обладают только люди. «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Супружеское единство может быть разрушено лишь неверностью.

Этот принцип даже ученикам показался невыполнимым. В таком случае вообще лучше не жениться, решили они. «Не все вмещают слово это, но кому дано», — ответил Иисус. Как и Моисей, Он видел несовершенство и слабость человека, однако не намерен был ради этого снижать идеал. Допускал Он и безбрачие, которое рассматривал как особое призвание. [43] В то же время многие из Его апостолов, в частности Петр и Филипп, были женаты. Первые христиане именовали семью «домашней Церковью». Сам Христос отказался от брака не для того, чтобы унизить его, а прежде всего потому, что целиком принадлежал Отцу и Своему посланничеству. Его любовь обнимала каждого человека.

Новое отношение к женщине Христос утвердил еще в самом начале Своего служения.

Идя в Галилею из Иерусалима, Он проходил через земли самарян. [44] Знойным полднем, утомившись после пути, Иисус сел отдохнуть у старого колодца, из которого местные жители с незапамятных времен брали воду. Ученики, оставив Его, отправились раздобыть пищи.

В их отсутствие к источнику подошла самарянка с кувшином. Она очень удивилась, когда Странник попросил у нее напиться. Ведь иудеи, подобно нынешним старообрядцам, считали недопустимым пользоваться одним сосудом с иноверными. В ответ Незнакомец сказал, что Сам может дать ей «живой воды», напившись которой она не будет больше испытывать жажды.

Простодушная женщина поняла эти слова буквально.

— Господин, — сказала она, — дай мне этой воды, чтобы мне не жаждать и не приходить сюда черпать.

— Иди, позови мужа твоего и приходи сюда.

— У меня нет мужа.

— Хорошо ты сказала: «у меня нет мужа», ибо было у тебя пять мужей и тот, который у тебя теперь, тебе не муж. Это ты правду сказала.

Самарянка поняла, что Собеседнику открыта печальная повесть ее жизни. Ей тут же пришло в голову задать Ему вопрос о старой распре между самарянами и иудеями.

— Господин, вижу, что Ты пророк. Отцы наши на этой горе поклонялись Богу, а вы говорите, что в Иерусалиме то место, где должно поклоняться [самаряне считали законным местом богослужения не Иерусалим, а гору Гаризим, где в IV в. до н. э. построили храм. В 130 г. до н. э. он был разрушен хасмонеями].

— Верь Мне, женщина, что приходит час, когда не на этой горе и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Вы поклоняетесь тому, чего не знаете, мы поклоняемся тому, что знаем; ибо спасение от иудеев. Но приходит час, и теперь есть, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо и Отец ищет, чтобы такими были поклоняющиеся Ему. Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине.

— Знаю, что Мессия грядет, — ответила она. — Когда придет Он, то возвестит нам все.

— Это Я, говорящий с тобою, — сказал Иисус…

В этот момент к колодцу подошли ученики. Их поразило, что Учитель беседует с самарянкой. Она же, взволнованная, поспешила в город, чтобы рассказать о встрече соплеменникам.

— Равви, ешь! — предложили ученики.

— У Меня есть пища, которую вы не знаете.

Они переглянулись. Кто мог накормить Его в этом негостеприимном месте? Но еще больше удивились они, узнав, что не им, а этой простой женщине, к тому же блуднице и еретичке, Он впервые прямо сказал о Себе как о Мессии и посвятил ее в сущность вечной религии духа…

Для Сократа женщина была лишь тупым назойливым существом, а Будда не разрешал своим последователям даже смотреть на женщин. В дохристианском мире женщины чаще всего оставались молчаливыми рабынями, жизнь которых была ограничена изнурительным трудом и домашними заботами. Не случайно в одной из иудейских молитв были слова: «Благодарю Тебя, Боже, что Ты не создал меня женщиной…».

Христос возвращает женщине отнятое у нее человеческое достоинство и право иметь духовные запросы. Отныне ее место не только у семейного очага. Поэтому среди ближайших последователей Иисуса мы видим немало учениц, преимущественно галилеянок. Евангелия сохранили имена некоторых из них: это Мария из Магдалы, которую Господь исцелил от «семи бесов»; мать Иоанна и Иакова — Саломея; сестра Девы Марии — Мария Клеопова; Сусанна; Иоанна — жена Хузы, домоправителя Антипы. [45] Самые состоятельные из них оказывали поддержку маленькой общине.

Однако Иисус не хотел, чтобы их роль ограничивалась этим.

При посещении Иерусалима Он сблизился с семьей некоего Элеазара, или Лазаря, который жил близ города в поселке Вифания с сестрами Марфой и Марией. Учитель любил их дом, под кровом которого нередко находил отдых. Однажды, когда Он пришел к ним, Марфа начала хлопотать об угощении, а Мария села у ног Учителя, чтобы слушать Его слова. Видя это, старшая сестра обратилась к Нему:

— Господин, Тебе дела нет, что сестра меня одну оставила служить? Скажи ей, чтобы она мне помогла.

— Марфа, Марфа, — ответил Иисус, — заботишься ты и беспокоишься о многом, а одно только нужно. Мария же благую долю избрала, которая не отнимется от нее. [46]

Поучительно, что даже противники Иисуса, хотя и видели Его в окружении женщин, не осмеливались клеветать на Него. Это одна из поразительных черт евангельской истории. «Тот, Кто однажды покорит ветер и море, — пишет Франсуа Мориак, — обладал властью воцарять великий покой в сердцах… Он усмирял начинающиеся сердечные бури, ибо иначе в Нем поклонялись бы не Сыну Божию, а человеку среди людей» [47]

Впоследствии, когда настал час испытания, первые женщины–христианки не покинули Господа, как прочие ученики. Они были на Голгофе в момент Его смерти, проводили Учителя до места погребения, и им первым была открыта пасхальная тайна…

Евангелие разрушило преграды, издавна разделявшие людей. Тем, кто соблюдал обряды Закона и кто не знал их, иудеям и чужеземцам, мужчинам и женщинам — каждому оно открывало дорогу в Царство Христово, где становилась второстепенной принадлежность к нации, сословию, полу, возрасту. Созерцая это чудо, апостол Павел восклицал: «Здесь нет эллина и иудея, нет обрезания и необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всех — Христос!» [48]

Земная жизнь и жизнь вечная

Уверенность в том, что существует иная жизнь, которая продолжается и после распада тела, была свойственна людям с глубокой древности. Такие мыслители, как Платон и Посидоний, впервые дали этому взгляду философское обоснование. Они утверждали, что наш земной путь есть лишь прелюдия вечности. Платон даже называл умение готовиться к смерти главной добродетелью мудреца. [49]

Ветхозаветная религия в этом смысле представляла собой исключение. Очень долго она не находила ответа на вопрос о посмертной участи человека. В результате иудеи вынуждены были заимствовать понятие о загробном мире у других народов. Халдеям и гомеровским грекам он рисовался в виде подземной области, где тени умерших влачат полусонное существование. По этому образцу в Ветхом Завете было создано представление о Шеоле, Преисподней. Настоящее же «продолжение жизни» видели главным образом в потомках. [50]

До тех пор, пока личность еще не отделяла себя от целого, от племени, человек мог мириться с идеей родового бессмертия. Но с углублением индивидуального сознания она стала вызывать протест. Вопль Иова — потрясающее свидетельство о религиозном кризисе, через который пришлось пройти Израилю. Праведники страдают, а злые торжествуют. Где же искать правду Божию? Только в потустороннем? Но этого соблазна Ветхий Завет избежал. Отказаться от веры в справедливость и благость Сущего было тоже немыслимо. Значит, благая воля Творца должна быть неисповедимым образом явлена здесь, на земле…

Таково было состояние умов в Израиле, когда около IV века до н. э. он в первый раз услышал благовестие о вечной жизни. Но не «бессмертие души» открылось ему, а грядущее возрождение, воскресение целокупного человека, когда и дух, и плоть, и все творение Божие смогут стать причастными вечности. [51]

Иудейские богословы освоились со столь новым для них представлением не сразу. Автор Экклесиаста и Иисус, сын Сирахов, так и не смогли принять его. Только во II веке до н. э. оно превратилось в догмат иудаизма, составную часть его церковного предания. Впрочем, саддукеи решительно отказались переосмыслить взгляд на посмертие и сохранили прежнее понятие о Шеоле.

Иисус Христос полностью подтвердил веру в воскресение из мертвых. Однако, постоянно указывая на реальность «будущего века» и на победу Бога над тлением, Он не проповедовал спиритуализма, для которого земная жизнь — призрак.

Евангелие учит не только о потустороннем, а и о том, как нам должно жить сегодня.

Бессмертие, воскресение, Царство Божие неотделимы от того, что совершается в этом мире. Если человек станет пренебрегать своим земным служением, это будет изменой его призванию. С другой стороны, тех, кто все силы отдает только материальному, ждет неминуемая катастрофа.

Жизнь коротка. В любой момент от нас могут потребовать отчета. Чтобы напомнить об этом, Иисус рассказал притчу о богаче, который помышлял лишь о том, чтобы в его житницах было больше зерна. Однажды, в урожайный год, он задумал построить себе новые амбары, но именно тогда пробил его смертный час, и все хлопоты пошли прахом. «Таков, — заключает Иисус, — собирающий сокровища себе, а не в Бога богатеющий». [52]

Алчность, погоня за земными благами делает человека ущербным; забывая о нетленных сокровищах духа, он обворовывает себя. Нет ничего страшнее этой слепоты.

Горе вам, богатые… Горе вам, пресыщенные ныне!..

Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете…

Не собирайте себе сокровищ на земле,

где моль и тля разрушают

и где воры подкапывают и крадут,

но собирайте себе сокровища на небе,

где ни моль, ни тля не разрушают

и где воры не подкапывают и не крадут;

ибо, где сокровище твое, там будет и сердце твое. [53]

Христос призывал к внутренней независимости от тленных вещей. «Истина делает вас свободными», — говорил Он. [54]

Во времена пророков вокруг них группировались люди, которые презирали стяжательство и называли себя «духовными бедняками». Они не были нищими в обычном смысле слова, но праведниками, желавшими освобождения от целей суетности. [55]

Такими же, по словам Христа, должны быть и Его ученики. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Они «нищие», ибо сознают, что нуждаются в благодатных дарах Духа и полны надежды получить эти дары.

Однажды к Иисусу подошел юноша из знатной семьи и, низко поклонившись, сказал:

— Учитель благой, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?

— Что ты Меня называешь благим? — сказал Иисус. — Никто не благ, кроме одного Бога [Христос отклонил титул «благой», сдерживая чрезмерную почтительность юноши, поскольку в его глазах Он был лишь человеком]. Ты знаешь заповеди: «Не убей, не прелюбодействуй, не обманывай, почитай отца и мать».

— Учитель, все это я сохранил от юности моей. Чего еще недостает мне?

Иисус пристально посмотрел на молодого человека, который сразу Ему полюбился, и сказал:

— Одного тебе недостает. Если хочешь быть совершенным, иди, все, что имеешь, продай и отдай нищим, и будешь иметь сокровище на небе; и приходи, и следуй за Мной.

Юноша оказался очень богатым, и оставить привычный образ жизни было для него слишком большой жертвой. Призыв застал его врасплох.

Стараясь пробудить его совесть, Иисус сказал:

— Как можешь ты говорить, что исполнил Закон и Пророков? Ведь в Законе сказано: «люби ближнего, как самого себя», — а вот множество твоих братьев, детей Авраамовых, одеваются в жалкие лохмотья и умирают с голода, а твой дом ломится от богатства, откуда ничего не исходит для них. [56]

Но юноша так и ушел, погруженный в печальные мысли.

— Дети, — сказал после этого Иисус ученикам, — как трудно будет имеющим богатство войти в Царство Божие. Легче верблюду пройти через игольное отверстие, чем богатому в Царство Божие.

Эти слова встревожили их. Ведь и сами они рассчитывали на привилегии и награды при дворе Мессии. Непосредственный Петр выразил общее беспокойство. В отличие от молодого богача, они бросили все и пошли за Иисусом. На что же теперь можно им надеяться?

Иисус ответил многозначительной и загадочной фразой: всякий, кто оставил ради Него и Евангелия мать, отца, детей, дом, в будущем обретет во сто раз больше «домов, матерей и братьев»…

Христос потребовал от богатого юноши «раздать все», потому что намеревался сделать его своим апостолом. Другим же людям: фарисею Никодиму, начальнику синагоги Иаиру, Иосифу Аримафейскому, Иоанне, жене Хузы, — Он не предлагал жить в бедности. Следовательно, она вовсе не являлась обязательным условием спасения. Тем не менее Иисус часто говорил об опасности стяжания. Он видел зло не в самом имуществе, а в порабощении сердца.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.