ПРИРОДА ВЕРЫ
ПРИРОДА ВЕРЫ
Бытие и вера
Что же такое вера? Ученые и богословы определяли ее по–разному и порой очень противоречиво. Религию связывали с чувством нравственного долга (Кант), с чувством зависимости (немецкий богослов Шлейермахер); английский мыслитель Рассел определял ее как страх перед неведомым и т. д.
Мы, конечно, не будем останавливаться здесь на мнении «просветителей», будто религия есть продукт намеренного обмана. От этого взгляда давно отказались и сами атеисты. Зато гораздо упорнее держались они за другую концепцию XVIII в., согласно которой религия — это плод невежества первобытного человека, не знавшего законов природы. Подобные утверждения еще встречаются довольно часто в антирелигиозной литературе. Однако вера живет и тогда, когда знания человека о природе становятся полнее; ее исповедуют люди, стоящие на самом высоком уровне интеллектуального развития.
На особенности верований того или иного народа в значительной степени влияют исторические, географические и этнические факторы. Но религия превалирует над ними: этим объясняется та поразительная духовная общность, которая нередко возникает у народов, разделенных психологическими, расовыми и историческими барьерами. И наоборот, два народа могут составлять расовое, экономическое, историческое и географическое единство, а по своему религиозному сознанию существенно различаться. «Главные барьеры между народами, — пишет английский философ и историк Кристофер Даусон, — не раса, язык или география, но различие духа: эллины и варвары, иудеи и неиудеи, мусульмане и индуисты, христиане и язычники. Во всех этих случаях существуют разные концепции действительности, разная мораль и разные эстетические нормы, словом, разный внутренний мир. В основе каждой цивилизации лежат два духовных фактора: исторически сложившаяся общность мысли и действия и внезапное озарение пророка или мыслителя.
Но если интеллектуальные и духовные изменения приносят ощутимые результаты в материальной жизни народов, то чисто внешняя материальная перемена дает ничтожный положительный эффект, когда она не имеет корня в культуре и психологии. Хорошо известно, что влияние современной материальной цивилизации на примитивные народы обычно не ведет к культурному прогрессу. Наоборот, если оно не сопровождается процессом духовной ассимиляции, оно разрушит культуру, которую завоевало».
Отрыв культуры от ее религиозных основ не может остаться без роковых последствий. Подлинный культурный расцвет немыслим без интенсивной духовной жизни.
Чем была бы история Израиля без Библии и чем без Библии была бы европейская цивилизация? Чем была бы западная культура без католичества, индийская — без ее религий, русская — без православия, арабская — без ислама? Кризисные и упаднические явления в культуре, как правило, бывают связаны с ослаблением религиозного импульса, что приводит творчество к деградации и омертвению.
Большинство определений религии говорит почти исключительно о психологических предпосылках веры, но нас интересует сама ее сущность.
Религия есть преломление Бытия в сознании людей, но весь вопрос в том, как понимать само это Бытие. Материализм сводит его к неразумной природе, религия же видит в его основе сокровенную Божественную Сущность и осознает себя как ответ на проявление этой Сущности.
Материальное бытие очевидно для нас — но как мы можем узнать о Бытии Божественном? Мы не видим и не слышим Высшего Бытия, откуда же нам известно, что оно реально?
Вера представляет собой такое состояние человека, когда он убежден в существовании чего–либо, не основываясь при этом на каких–либо внешних фактических и формально–логических доказательствах, т. е. интуитивно.
На пороге последней тайны
Познавая природу, человек во многом опирается на интуицию; она тем более важна в сфере, относящейся к самой сущности бытия. Великий католический мыслитель Фома Аквинат говорил, что если бы путь человека к Богу проходил только через философское, абстрактное мышление, то вера осталась бы уделом ничтожнейшего меньшинства. На деле же мы видим, что религиозность присуща и неграмотному индийскому крестьянину, и европейскому ученому, достигшему вершины современных знаний. И происходит это именно потому, что духовное познание есть плод живой интуиции.
Религиозный опыт можно в самых общих чертах определить как переживание, связанное с чувством реального присутствия в нашей жизни некоего Высшего Начала, которое направляет и делает осмысленным наше существование. Это ощущение дается через непосредственное «видение»,исполненное такой же внутренней достоверности, какую имеет видение собственного «Я». И, только проходя через интеллектуальное осмысление, этот опыт кристаллизуется в понятия и символы.
Плотин, выдающийся философ эллинистического мира, так говорил об этом: «Когда мы видим Бога, то видим его не разумом, а чем–то более высшим, чем разум».
Религиозное переживание нельзя свести ни к какой другой сфере человеческого духа. Точнее всего его можно определить как чувство благоговения. Эйнштейн говорил, что «самое прекрасное чувство связано с переживанием Таинственного… Человек, которому это ощущение чуждо, который потерял способность удивляться и благоговеть, — мертв. Знание о том, что есть сокрытая Реальность, которая открывается нам как высшая Мудрость и блистающая Красота, — это знание и это ощущение есть ядро истинной религиозности».
Самое важное состоит в том, что человек через себя и в себе открывает иное, отличное от природы бытие. И чем интенсивнее и совершеннее процесс человеческого самопознания, тем более достоверным становится этот невидимый мир. «Подняться к Богу, — говорил французский философ Габриэль Марсель, — это значит войти в самих себя, более того, в глубину самих себя, — и себя же самих превзойти».
Наше духовное «Я» — окно в мир вселенского Духа. Как гармония человека с природой является основой его жизни на земле, так Единение с Высшим определяет его духовное существование. Анри Бергсон видел в мистическом опыте не только прорыв к Божественному Единству, но и залог дальнейшего становления человечества.
Происхождение Вселенной всегда волновало людей, особенно людей науки. Жан Жак Руссо еще двести лет назад писал: «Ум путается и теряется в этой бесконечности отношений, из которых ни одно не запуталось и не потерялось в массе. Сколько нужно абсурдных предположений, чтобы выводить всю эту гармонию из слепого механизма материи, случайно приводимой в движение! Напрасно те, которые отрицают единство замысла, обнаруживающегося в отношениях всех частей этого великого целого, прикрывают свои нелепости абстракциями, координациями, общими принципами, всякими эмблематическими терминами; сколько бы они ни старались, я не могу постичь систему существ, подчиненных столь незыблемому порядку. Я не в силах верить… чтобы слепая случайность могла произвести разумные существа, чтобы немыслящее могло произвести существа, одаренные мышлением».
Известно и признание Эйнштейна: «Моя религия — это глубоко прочувствованная уверенность в существовании Высшего Разума, который открывается нам в доступном познанию мире».
Материалисты ставят на его место нечто, называемое ими «материей». Но если этой «материи» присущ разум, то это уже не материя…
Технические открытия и научные теории XIX в. на первых порах, казалось, могли служить подтверждением материализма. Тем не менее он неизменно оставался уделом популяризаторов, а также философов, плохо знакомых с наукой, или ученых, плохо знавших философию. В XX в. под влиянием открытий в области физики и биологии материализм вынужден был сделать уступку: «материей» было объявлено все, что имеет объективную реальность.
Но главный внутренний «нерв» материализма остался неизменным. Этим нервом было бо–гоотрицание. На первом плане оказывались не научные и философские проблемы, а эмоциональный пафос богоборчества.
У Маркса протест против религии диктовался его политической борьбой, так как он отождествлял религию с реакцией. Таким же глубоко эмоциональным, далеким от всякой «научности» был и атеизм Ленина.
«Научное мировоззрение», на которое ссылаются атеисты, само по себе весьма спорное явление. Нет доказательств, что все бытие поддается анализу науки. Корни мировоззрения всегда уходят глубже научного уровня — в веру, в то или иное убеждение.
Теперь уже никто не ищет в Священном Писании ответов на вопросы химии или геологии, а христианство не ставит себя в зависимость от непрестанно меняющихся научных представлений. Человек обращался к Богу и тогда, когда считал Землю плоской, и тогда, когда считал ее планетой, находящейся в центре мира, и тогда, когда поставил на это центральное место Солнце…
Главный спор материализма и религии лежит за пределами экспериментального исследования и относится к проблеме возникновения мироздания. Материалисты утверждают, что Вселенная бесконечна во времени и пространстве. Но какой научный опыт может проникнуть в беспредельное и безначальное? Можно ли согласиться с утверждением материалистов, что творческое Начало, находящееся вне пространства, не могло создать бесконечную Вселенную?
Со времен Средневековья богословы высказывают мнение, что Вселенная могла и не иметь «начала» во времени, ибо сам творческий акт по природе своей является вневременным.
Чем больше развивается естествознание, тем яснее становится, что познание самих основ мира лежит за пределами науки. Поэтому не приходится удивляться тому, что для большинства подлинных творцов науки, для всех, кто содействовал ее движению вперед, идея создания мира Богом была полна глубокого смысла и жизненного значения.
К высшей Реальности человека приобщают и внутренний духовный опыт, и пути разума, и развитие науки.
«Пожалуй, самым непосредственным доказательством совместимости науки и религии, — писал Макс Планк, — является тот исторический факт, что именно величайшие естествоиспытатели всех времен, такие люди, как Кеплер, Ньютон, Лейбниц, были проникнуты глубокой религиозностью».
Карл Линней, создатель биологической классификации, говорил, что в многообразии мира живых существ видит силу Творца. Ломоносов называл веру и знание «дочерьми одного Отца». Паскаль, Ньютон, Фарадей были богословами. Пастер заявлял, что он молится в своей лаборатории, а Ф. Бэкон считал, что «малые знания удаляют от Бога, большие — к Нему приближают».
Человек перед Богом
Божественная Реальность остается сокровенной и не подавляет человека необходимой очевидностью, и это сохраняет нашу свободу перед Богом. Постижение Его совершается постепенно, в строгом соответствии с готовностью человека к мистической Встрече. Бог как бы сокрыт от непосредственного восприятия. Шаг за шагом входит Он в сознание людей через природу, любовь, чувство тайны и переживание Священного. С этим связано и историческое многообразие религий, которое отражает различные фазы и уровни Богопознания.
Тем не менее, у нас есть право говорить о единстве религий. Оно связано и с единством человеческой природы, и с родственностью переживаний, которые вызывают чувство Высшего и мысль о Нем. Пусть зачастую вера затемняется эгоизмом, корыстью, примитивным страхом — ее подлинное ядро, благоговение, роднит между собой и язычника, и последователя высших мировых религий. Даже атеист в какие–то моменты своей жизни оказывается причастным к этому чувству и испытывает близость «неведомого Бога» (см. Деян 17:22–23).
Для того чтобы соприкоснуться с Божественным, необходима особая внутренняя духовная и нравственная подготовка. «Душа никогда не увидит красоты, если она сама прежде не станет прекрасной, — писал Плотин, — и каждый человек, желающий увидеть прекрасное и божественное, должен начать с того, чтобы самому сделаться прекрасным и божественным». Великие святые потому и были «боговидцами», что их души были действительно инструментом богопознания. И такими инструментами являлись миллионы чистых сердец, искренне любящих Истину. Различие в богопознании религиозных гениев, таких, как Франциск Ассизский, Тереза Авильская, Мей–стер Экхарт, Серафим Саровский и оптинские старцы, и обыкновенных людей заключается в следующем: первые всем своим существом приобщались Божественной жизни и сами становились ее носителями, для вторых же встреча с Богом была подобна мгновенной вспышке молнии, вслед которой наступает мрак. Сознание первых восходит на такие ступени созерцания, где бессильны человеческие слова и мысли. Поэтому–то, когда они пытаются поведать нам о постигнутом, они с трудом выражают лишь тысячную часть того, что пережили.
Встреча с Богом происходит в жизни каждого человека, и религиозный опыт есть опыт универсальный, всечеловеческий. Разница состоит лишь в том, к какому результату приводит эта встреча, готов ли к ней человек или проходит мимо нее. Призыв Незримого часто воспринимается человеком сквозь призму предрассудков и недоверия ко всему, что выходит за пределы повседневного. Иногда этот призыв раздается в душе вялой, ограниченной, прикованной к примитивным интересам и целям; в обоих случаях он поистине остается «гласом вопиющего в пустыне» (см. Мф 3:3; Мк 1:3; Лк 3:4; Ин 1:23), ибо душа, не ответившая на Божественный призыв, есть духовная пустыня.
«Я жил, — говорит Лев Толстой в своей «Исповеди», — только тогда, когда верил в Бога. Как было прежде, так и теперь: стоит мне знать о Боге, и я живу; стоит мне забыть, не верить в Него, и я умираю». Переворот в сознании верующего человека, совершившийся благодаря его встрече с Вечностью, отражается на всем его существе и на его деятельности. Пророк Исайя или Будда, Мухаммад или Савонарола, Гус или Лютер и другие духовные вожди радикально изменяли ту социальную среду, в которой жили, и эти изменения пережили века.
История всех времен и народов, говорит Макс Планк, весьма убедительно свидетельствует о том, что из непосредственной, незамутненной веры, которую религия внушает своим последователям, живущим деятельной жизнью, исходили самые сильные стимулы и значительные творческие достижения, причем в области социальной не меньше, чем в области искусства и науки. Действительно, невозможно переоценить вдохновляющую роль веры в жизни великих мыслителей, поэтов, художников, ученых и реформаторов.
Верующий не закрывает глаза на мировое зло, но при этом он отказывается признать его непобедимым. Он может смело сказать словами Альберта Швейцера: «Мое знание пессимистично, моя вера — оптимистична». Благодаря этому наша простая человеческая жизнь, несмотря ни на что, сверкает красками вечности.
Слово «религия» происходит от латинского глагола religare, что значит «связывать». Она есть сила, связующая миры, мост между тварным духом и Духом Божественным. Укрепленный этой связью, человек оказывается активным соучастником мирового созидания. Бог не порабощает человека, не сковывает его волю, а, напротив, дает ему полную свободу, включающую и возможность отвергнуть Его, искать своих путей.
В единении с Богом человек обретает полноту бытия, а не жалкую покорность. «Когда человек, — замечает историк религии Отто Пфлейде–рер, — в свободном повиновении отдает себя Богу, он не боится потерять через это свою человеческую свободу и свое достоинство, а, наоборот, верит, что только в союзе с Богом он может поистине стать свободным от тяготы мира, от тисков природы вне нас и от еще худшего ига природы внутри нас… Повиновение Богу есть свобода, — сказал уже Сенека».
Жизнь в вере неотделима от борьбы за торжество добра, борьбы за все светлое и прекрасное; она должна быть не пассивным ожиданием «манны небесной», а мужественным противостоянием злу. Религия есть подлинное основание нравственной жизни. В природе мы не находим основ для этических принципов. По остроумному замечанию биолога Томаса Гексли, и преступник, и добродетельный человек одинаково следуют природе, причем первый — в большей степени. Могут возразить, что нравственность диктуется долгом перед обществом. Но ведь само сознание этого долга есть, в свою очередь, не что иное, как нравственное убеждение, в то время как именно отрицание осмысленности бытия, отрицание Бога есть путь к торжеству безграничного эгоизма и взаимной борьбы.
Часто и мучительно люди ставят вопрос: почему в мире так много зла? Как совместить Откровение о всесилии Творца и благости Божией со злом, царящим на земле? Боль и гибель, постигающие любое живое существо, накладывают страшную печать на всю нашу жизнь. Смерть захлестывает жизнь, хаос — организованность. Мир созидания постоянно подрывается силами разрушения.
Христианство согласно с тем, что бытие в самом себе несет черты несовершенства, что кос–могенез неотделим от борьбы полярных начал. Но Библия, говоря о мире как о творении Бога, рассматривает Вселенную в плане динамическом, в перспективе ее совершенствования. Ветхий Завет знает о силах Хаоса, но он не обожествляет их, а видит в них лишь тварное начало, которое противится замыслам Творца. Бог, согласно Библии, не может быть источником зла. Оно есть нарушение тварью божественных предначертаний, а не просто «промедление на пути к совершенству», как говорил Эфраим Лессинг.
Образы чудовища Хаоса и Сатаны, которые мы находим в Писании, означают, что катастрофа совершилась в мире духовном. Именно там возник очаг демонического «своеволия», мятеж против гармонии, который отозвался на всей природе. «Вся тварь, — говорит апостол Павел, — совокупно стенает и мучится доныне…» (Рим 8:22). «…Потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее» (Рим 8:20). Эти слова указывают на зависимость нынешнего состояния природы от вселенского Грехопадения. Не является ли и само необратимое природное время с его жестокой неумолимостью своего рода недугом мироздания? Ведь Апокалипсис предсказывает, что в грядущем Царстве времени не будет (Откр 10:6).
Подобное представление может показаться отрицанием Божественного Всемогущества. Но христианство учит, что любой акт Бога по отношению к миру есть Его самоограничение или, как говорили Отцы Церкви, «кенозис» («умаление») Абсолютного. Именно «кенозис» оставляет место тварной свободе, которая не позволяет исказить образ своего Создателя.
«Безрелигиозное сознание, — говорит Н.Бердяев, — мысленно направляет дело Божие и хвастает, что могло бы лучше сделать, что Богу следовало бы насильственно создать космос, сотворить людей, неспособных ко злу, сразу привести бытие в то совершенное состояние, при котором не было бы страдания и смерти, а людей привлекало бы добро. Этот рациональный план творения целиком пребывает в сфере человеческой ограниченности и не возвышается до сознания смысла бытия, так как смысл этот связан с иррациональной тайной свободы греха. Насильственное, принудительное, внешнее устранение зла из мира, необходимость и неизбежность добра — вот что окончательно противоречит достоинству всякого лица и совершенству бытия, вот план, не соответствующий замыслу Существа, абсолютного во всех Своих совершенствах. Творец не создал необходимо и насильственно совершенного и доброго космоса, так как такой космос не был бы ни совершенным, ни добрым в своей основе. Основа совершенства и добра — в свободной любви к Богу, в свободном соединении с Богом, а этот характер всякого совершенства и добра, всякого бытия делает неизбежной мировую трагедию. По плану творения космос дан как задача, как идея, которую должна творчески осуществить свобода тварной души».
Творение есть преодоление Хаоса Логосом [3], которое устремлено в Грядущее. Итак, борьба — закон миротворения, диалектика становления твари.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.