Глава XXVI Воспитание и молодость святых Василия Великого и Григория Богослова

Глава XXVI

Воспитание и молодость святых Василия Великого и Григория Богослова

От великих подвигов отшельников, которые из любви к Господу жертвовали всеми радостями мира, перенесемся мыслью к тихой семейной жизни, проникнутой духом христинской веры. Бесконечно разнообразны пути, которыми мы можем служить Богу, но одно необходимо – отдать Господу свое сердце и свою волю. Только при этом условии мы можем угодить Ему в тихой домашней жизни точно так же, как и гражданской деятельностью или пустынным подвижничеством. Примером могут послужить благочестивые семейства двух великих святителей: Василия Великого и Григория Назианзского, называемого Богословом. Эти святые мужи жили и действовали в одно время; их связывала нежная дружба, и потому имена их нераздельны в истории.

Оба родились в Каппадокии, и оба получили от родителей христианское воспитание. Семья Василия издавна отличалась горячей преданностью вере. Дед его матери лишился имения и жизни за имя Христа, родители отца во время гонения скитались семь лет в пустынях и лесах и тоже потеряли все имение, которое было отписано в казну. Но они считали все богатства земные за ничто в сравнении с истинной верой, и это драгоценное сокровище свято передали своему потомству. Отец Василия, уроженец Понта, славился красноречием в судах и в училищах. Его семья была многочисленной, и он сам, со своей женой Емилией, занимался воспитанием детей. Родители старались внушить детям горячую любовь к Богу и дать основательное знание христианского закона. Они постоянно помнили, что воспитывают своих детей не для сей жизни, а для вечности, и прежде всего старались сделать из них верных и усердных служителей Господа. Господь благословил их добрые старания.

Старшей в семье была дочь Макрина. Мать заботливо занималась ее воспитанием, постоянно руководствуясь при этом словом Божиим. Из книг Священного Писания она выбирала все, что могло быть доступно пониманию ребенка: то славословие, то молитву, то доброе поучение, и таким образом Макрина с ранних лет привыкала всегда возноситься мыслью к Богу и во всем руководствоваться словом Божиим. Перед всяким делом она творила молитву и испрашивала благословение Божие. При этом она была постоянно занята: то училась, то работала, то помогала матери в хозяйстве, то давала уроки младшим братьям и сестрам.

Пятнадцатилетняя Макрина славилась красотой, и самые знатные и богатые юноши сватались к ней. Один из них полюбился и ей, и родителям. Их обручили, но отложили свадьбу по молодости ее лет. Господу угодно было испытать девицу тяжелым горем: ее жених внезапно умер. Макрина глубоко скорбела о любимом женихе, но безропотно покорилась воле Господней. Она уже не захотела выйти замуж, и, когда ее уговаривали избрать себе супруга, отвечала: «Желаю хранить верность обрученному мне жениху; ибо в надежде воскресения не считаю его умершим, но живым у Бога и как бы отшедшим в далекую страну, где опять увижусь с ним».

С этих пор Макрина, забыв о себе, стала жить лишь для своей семьи. Она усердно занялась хозяйством и воспитанием детей, для которых сделалась как бы второй матерью: нянчила их, учила читать, занималась образованием до их юношеского возраста. После смерти отца на нее легло еще больше забот. Имение было небольшое, а содержание и воспитание семейства – шести сыновей и четырех дочерей, – требовало значительных издержек. Макрина взяла на себя все хозяйство и подавала всему дому пример деятельности, распорядительности, разумной бережливости. Она трудилась, как служанка, пекла хлеб, иногда работала за плату, чтобы доставить семье все нужное, не оставляя при этом и забот о воспитании. Когда все подросли, когда все братья избрали себе звание и сестры устроились, Макрина позволила себе отдохнуть и вести жизнь, какую ей давно хотелось. Она убедила мать удалиться с ней от мира. Емилия раздала имение детям и поселилась с Макриной в уединенном месте близ реки Ириса, в Понтийской области. К ним присоединилось несколько благочестивых жен, и таким образом устроился как бы монастырь, в котором подвижницы вели жизнь тихую, бедную, всю преданную трудам и молитве. Емилия тут скончалась, а Макрина дожила до глубокой старости. Ее брат Григорий, епископ Нисский[146], оставил нам описание ее мирной кончины, озаренной радостным упованием на милосердие Божие и на вечную жизнь.

Приблизившись к тому месту, где жила Макрина, Григорий от встретившегося ему узнал, что она занемогла. Встревоженный, он ускорил свои шаги, но, прежде чем пойти к ней, он вошел в церковь, ибо в это время шла Божественная служба. Макрины в церкви не было; это еще более встревожило Григория. Затем он вошел в тесную келию сестры. Она лежала на полу, покрытая ветхим рубищем. Обрадованная прибытием брата, она воскликнула: «Благодарю Тебя, Владыко Боже мой, что даровал мне эту радость!» Она не могла привстать от сильной слабости, но тихо беседовала с братом, стараясь скрыть от него свои страдания, хранила спокойный и веселый вид, чтобы не опечалить его. Она говорила о дивном Божием Промысле, о мудрости и благости Господа, о том, для чего создан человек и как он из сей временной, скорбной жизни переходит к жизни нескончаемой. Настроив таким образом брата к спокойному воззрению на смерть, она уговорила его отдохнуть от долгого пути. Через некоторое время она вновь призвала его к себе. Полная духовной радости, она беседовала с ним, припоминала благодеяния, явленные Богом всему ее семейству, славила и благодарила Бога. «Как от некоего источника, текла благодать от уст ее, – пишет Григорий, – и весь ум ее был на небесах. Я с наслаждением слушал ее, думая: "О, если бы продлился день сей; чтобы долее насладиться ее беседой". Но уже преклонялся день; вечернее пение призывало в церковь, больная отпустила меня, и сама стала молиться».

На следующее утро, увидев сестру, Григорий понял, что видит ее в последний раз. Она, видя его скорбь, стала его утешать, ибо сама была полна духовной радости. Не было в ней ни страха смерти, ни сомнений, но лишь твердое упование укрепляло ее сердце. Долго беседовала она с братом и с окружавшими ее женщинами, потом всецело отдалась молитве. Все хранили молчание, прислушиваясь к ее словам. «Благодарю Тебя, Господи, – говорила она. _– Ты отстранил от нас страх смерти, ибо из конца нашей временной жизни сделал начало новой вечной жизни!.. Ты сном смерти успокаиваешь на малое время тела наши и вновь пробуждаешь их последней трубой!.. Как сокровище вверяешь Ты земле бренной наши тела и то, что Ты ей даешь. Ты взыщешь опять, преобразуя смертное и безобразное в бессмертие и благолепие! Ты избавил нас от греха и гибели! Ты сокрушил врата ада и, поправ силу смерти, сотворил нам путь к воскресению!.. Господи Боже вечный, к Которому привязалась я с детства, Которого возлюбила всеми силами души, помяни меня во Царствии Твоем, как помянул разбойника, вверившегося милосердию Твоему, и прости мне, что согрешила перед Тобою словом, или делом, или помышлением!»

Умолкнув, Макрина перекрестилась и спокойно, радостно предала душу Богу. Казалось, что она заснула: так тиха и безмятежна была ее кончина. Лицо ее сияло небесной радостью и красотой неизреченной. Все стоявшие вокруг хранили благоговейное молчание, боясь нарушить тишину ее последних минут, но, когда убедились, что она отошла, громкий плач и рыдания огласили комнату.

Когда надо было одеть тело усопшей для погребения, Григорий спросил у живших с нею, есть ли у нее что новое? «Она себе ничего не приготовила, – сказали они, – ибо все раздавала бедным. Вот острая власяница, вот многошвейная ряса, ветхая мантия; другого она ничего не имела, а стяжала себе великое сокровище на небесах».

В этой благочестивой семье, в Кесарии, родился Василий[147]. Он провел раннее детство в деревне, у своей бабки Макрины, той самой, которая претерпела гонение и лишилась имущества за веру. Она еще помнила святого Григория Неокесарийского и хранила в сердце его поучения. Беседы и наставления благочестивой Макрины впервые возбудили в маленьком Василии любовь к Богу и желание служить Ему, домашняя жизнь с ее уроками и живыми примерами укрепила в его сердце все доброе. Родители Василия жили тогда в Неокесарии. Отец вначале сам стал заниматься образованием сына, а потом отправил его в училище в Кесарию. Василий имел отличные способности и быстро успевал в науках. После кесарийских наставников он слушал в Константинополе знаменитого языческого ученого Ливания. Родители не боялись влияния на него языческого наставника, ибо знали, что правила христианского закона в нем твердо укоренились. Василий учился философии, красноречию, правоведению и, уже имея более двадцати лет от роду, отправился довершать свое образование в Афины.

Святитель Василий Великий. Икона из деисусного чина. Первая половина XVI в. Тотемский краеведческий музей

В то же самое время и при таких же счастливых семейных условиях воспитывался в другом городе Каппадокии молодой Григорий. Он родился в деревне Арианзе, близ города Назианза, и был двумя или тремя годами старше Василия. Его отец, Григорий, был в молодости язычником, но наставления Оригена, а также увещевания и пример жены, благочестивой Нонны, обратили его к Богу; он принял крещение и стал впоследствии епископом города Назианза. Григорий всегда с любовью вспоминал о родителях, особенно же о матери. «Мать моя, – писал он, – наследовав от отцов святую веру, наложила и на детей своих сию золотую цепь. В женском образе нося мужское сердце, она для того только касалась земли и заботилась о мире, чтобы здешнюю жизнь приготовить к жизни небесной».

Домашняя жизнь благочестивой семьи была тиха и счастлива. Родители с любовью занимались воспитанием детей, пользовались довольством и общим уважением. Один из сыновей, Кесарий, стал знаменитым врачом и достиг высоких почестей при царском дворе, но всю жизнь считал высшим счастьем называться христианином. Дочь Горгония представляет нам образец добродетельной христианки. Вот как в надгробном слове говорил о ней брат ее, святой Григорий:

«Она была целомудренна без гордости; обратила к вере мужа своего и имела в нем не строптивого господина, а благого сослуживца; также и детей, и внуков, и все семейство свое, как единую душу, очистила и приобрела Богу. При жизни она служила детям своим образцом всего доброго; когда же она скончалась, память о ней осталась для домашних как бы безмолвным наставлением. Какая женщина лучше ее знала межу строгости и скромной веселости в обращении? В ней строгость не оказалась угрюмостью, а обходительность – вольностью; в них выражались благоразумие и кротость. Она не украшалась золотом, пышными одеждами, драгоценными каменьями; она знала только румянец стыдливости. Чья рука была щедрее для нуждающихся? Она была матерью сирот, дом ее был пристанищем для бедных сродников, и имением ее пользовались нищие».

Только христианская вера, уже глубоко проникшая в жизнь, могла сформировать таких женщин, как Горгония, Макрина, Емилия, Нонна, самоотверженно служащих Богу смиренным исполнением семейных обязанностей.

Еще до рождения Григория Нонна молила Бога даровать ей сына, обещаясь посвятить его Господу[148]. Когда ребенок выучился читать, она подарила ему книгу Священного Писания и убедительно просила его исполнить данный ею обет. Григорий исполнил ее желание; с самого раннего возраста душа его стремилась к Богу, и угодить и служить Господу стало постоянной целью всей его жизни.

Желая дать своим сыновьям все средства к образованию, родители отправили их в Кесарийское училище. Там Григорий познакомился с Василием. Потом учился в Александрии и, наконец, отправился в Афины. Во время страшной бури, застигшей его, он повторил обет посвятить себя служению Богу.

В Афинах Григорий и Василий опять сошлись. Их связала нежная дружба, которая уже не прекращалась всю их жизнь. «Мы стали друг для друга все, – писал Григорий, – и товарищи, и сотрапезники, и родные. Имея одну цель, мы непрестанно возрастали в любви друг к другу; казалось, что в обоих нас было одно упражнение – добродетель и одно усилие – стремиться от земного, жить для будущих благ».

Как и в дни апостола Павла, Афины были полны идолов. Язычество держалось еще довольно крепко в этой столице суетной мудрости, и наставники училищ способствовали тому, стараясь представить христианство учением, враждебным умственному образованию. Хотя афинские училища очень славились, но тогда большинство наставников воодушевлялись не столько любовью к науке, сколько корыстолюбием и тщеславием. Они легкомысленно осмеивали истину и, соревнуясь друг перед другом, старались привлечь побольше учеников, прославиться красноречием и остроумием. Василий и Григорий верно оценили все, что нашли в Афинах, и не увлеклись ни ложной мудростью, ни пустым велеречием некоторых наставников, ни светскими удовольствиями. Они заранее уяснили себе цель своей жизни, прямо и неуклонно шли к ней, решившись посвятить Богу все свои силы, усердно служить Ему. Они старались приобрести богатства ума и знания для того, чтобы употребить их на служение Богу. Эта мысль побуждала их заниматься усердно, трудиться с усилием и постоянством, ибо любовь к Богу – самое сильное побуждение к деятельности. Воодушевленные такой высокой целью, они не знали усталости и развлечения. Сходились они только с теми из товарищей, которые были их единомышленниками, и знали в городе только две дороги: ту, которая вела в училище, и ту, которая вела в церковь, где они слушали христианские наставления: ибо, еще не приняв крещения, они не могли участвовать в Таинствах, а в то время крещение младенцев не было общим обычаем, и многие принимали это таинство в зрелом возрасте.

Святитель Григорий Богослов. Из деисусного чина. Тверь, первая половина XV в. ГТГ

Господь благословил труды юношей, и они скоро стали лучшими учениками. Не было между ними суетного соперничества; каждый из них радовался успехам друга больше, чем собственным, и всегда с радостью уступал другому первенство. Василий отличался глубиной ума и способностью к философским наукам; Григорий больше всего любил словесные науки, чувствовал в себе дар слова и развивал эту силу, как орудие для служения Христу. «Еще не опушились мои ланиты, – писал он, – как мною овладела пламенная любовь к словесным наукам; я старался обогатить себя внешней ученостью с тем, чтобы употребить ее в пособие истинного просвещения, дабы знающие одно пустое витийство, состоящее в звучных словах, не превозносились и не могли опутать меня своими хитрыми умствованиями».

«Словом владею я, как служитель Слова, – говорил он впоследствии, когда уже стал главным проповедником, – никогда добровольно не хотел бы пренебрегать этим богатством, которым дорожу и утешаюсь более, чем другие утешаются сокровищами мира».

После пятилетнего пребывания в Афинах Василий возвратился на родину; Григорий же занял в Афинах место учителя красноречия. Василий уже не застал в живых своего отца. Ему предложили его место в училище, но Василий отказался. Он еще не определил свой жизненный путь: хотел посетить Палестину и Египет, посмотреть, как живут отшельники, о которых он много слышал. Прежде всего, он желал креститься. В Кесарии принял он от епископа Диания Святое Крещение и степень чтеца, затем проехал в Иерусалим, где благоговейно поклонился гробу Спасителя. Потом посетил подвижников. Их пример сильно подействовал на него. Пустынная жизнь, посвященная молитве и трудам, показалась ему самым благоугодным и счастливым путем. Возвратившись, он поселился в уединенном, прекрасном месте близ реки Ириса, недалеко от той обители, где жили его мать и сестра. В уединении и тишине он предавался молитве и учению. Но скоро вокруг него стали селиться подвижники. Василий не чуждался их, а принимал радушно и с любовью. Он предпочитал общежитие отшельничеству, находя, что в общежитии удобнее соблюдается заповедь о взаимной, братской любви, и эту любовь он проповедовал и словом и делом. Так устроилась обитель под управлением Василия. Он звал к себе своего друга, красноречиво описывая ему прекрасную местность, которая окружала его: «Бог открыл мне жилище по сердцу, такое, о каком мы мечтали на свободе. Это высокая гора, покрытая темным, густым лесом, орошаемая с северной стороны светлым потоком; у подошвы ее прекрасная долина, изобильная ручьями; лес ограждает ее отовсюду, как крепость, и делает из нее почти остров, два глубокие оврага разделяют ее на две части; с одного края низвергается водопадом река, с другой непроходимая гора заграждает путь; один только есть исход, и мы им владеем. Обитель наша на высоте, так что вся долина и река, по ней текущая, перед глазами и отраден вид сей, как вид берега Стримона; я не встречал ничего прекраснее».

Григорий к этому времени уже оставил Афины и принял Святое Крещение. И его привлекала подвижническая жизнь. Ему хотелось поселиться близ друга, но обязанности удерживали его в Назианзе. Престарелые родители были одни. Отец тяготился делами и заботами, лежавшими на нем, и нуждался в помощи сына. Григорий пожертвовал собственными склонностями и старался быть полезен родителям. Он стал управлять имением отца. Ему пришлось надзирать за сельскими работами, заботиться об уплате податей, препираться с судьями. Эти занятия и новый образ жизни не нравились ему, но он был убежден, что угождает Богу, помогая родителям, и потому трудился с усердием. «Услуживая родителям, я думал исполнить угодное Тебе, Царь мой Христос, – писал он, – ибо Ты даруешь смертным детей, дабы они имели за них себе помощь, и ими, как жезлом, подпирали свои дрожащие члены».

Только изредка посещал он Василия в его прекрасной пустыне, и эти посещения были великой отрадой для обоих друзей. Они вместе молились, работали, сажали деревья, изучали Священное Писание, составляли правила иноческой жизни. Дни, проведенные таким образом, вспоминались потом Григорием с восторгом и сожалением. «Кто возвратит мне наши молитвы и бдения, – писал он впоследствии Василию. – Кто возвратит мне мир и единодушие братии, изучение Божественных Писаний и тот свет, который мы обретали в них при руководстве Святого Духа? Кто возвратит мне ежедневные занятия наши – ломание камней, насаждение и поливание деревьев? Будь со мною духом, и помогай мне преуспевать в добродетели. Утверждай меня молитвами своими в добре, которое мы приобрели вместе». Между друзьями установилась переписка, до нас дошло много их писем.

И Василию пришлось скоро оставить любимую пустыню. В то время ариане, сильные покровительством Констанция, всеми мерами распространяли лжеучение и притесняли православных. Василий счел своей обязанностью стараться противодействовать их вредному влиянию. Собирался Собор в Селевкии, и Василий, в звании чтеца, присоединился к православным епископам Понта и Каппадокии, чтобы стоять за истину. Он защищал ее с твердостью и неустрашимостью, но усилия его были тщетны. Большинство епископов подписали неправославный символ, будучи частью устрашены угрозами ариан, частью обмануты их хитростью. Так поступили, между прочими, и Дианий, епископ Кесарийский, и епископ Назианзский, отец Григория. Это глубоко опечалило обоих приятелей. Удалившись опять в пустыню, они своими писаниями защищали истину. Василий излагал учение Церкви о Сыне Божием, писал правила для пастырей, старался всеми силами оградить своих иноков от заразы лжеучения. Однако он примирился с Дианием перед его кончиной, убедившись, что епископ действительно был обманут недобросовестностью ариан и каялся в своем поступке. Но несколько лет Василий жил в своей пустыне, не посещая Кесарии.

Григорий же в эту пору был посвящен в пресвитеры. Его престарелому отцу становилось все труднее управлять делами Церкви, тем более что вся паства негодовала на него за его согласие с арианами. Григорий убедил отца открыто исповедать веру и признать свою ошибку, примирил епископа с паствой. Он усердно помогал отцу, противодействуя арианам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.