Учение св. Григория Богослова (326–389)

Учение св. Григория Богослова (326–389)

Св. Григорий Богослов вел строгую жизнь и не стремился к достижению какой-либо церковной должности. Его душа горела огнем Божественной любви к уединению. Но получилось по-другому. Отец Григория Богослова, будучи епископом, вопреки желанию своего сына рукоположил его в сан пресвитера. Это настолько потрясло душу св. Григория, что он тайно ушел к своему другу Василию Великому в г. Понт. Прожив там некоторое время, успокоившись немного, он решил возвратиться снова на свою родину и занять тот приход, куда был рукоположен. Здесь он пред своей паствой произносит три слова; в первом, приветствуя всех с великим праздником Воскресения Христова, просит себе прощения у оскорбленных его удалением; во-втором — с кротостью и любовью обличает тех, которые не желают слушать его и, наконец, в третьем излагает учение о важности и высоте пастырского служения, его великой трудности и ответственности, обязанностях, необходимости как практического, так и теоретического приготовления к этому служению. Здесь же резко осуждаются принимающие сан священства без предварительной подготовки к нему.

Но хотя, по учению Григория Богослова, пастырское служение и трудное, однако оно необходимо в Церкви Христовой по Божественному установлению. Для лучшего понимания св. отец приводит в пример целесообразность человеческого организма: "Как в том, — говорит он, — иное начальствует и как бы председательствует, а иное состоит под начальством и управлением, так и в Церкви… Бог постановил, чтобы одни, для кого сие полезнее… оставались пасомыми и подначальными, а другие, стоящие выше прочих по добродетели и близости к Богу, были пастырями и учителями к совершению Церкви и имели к другим такое же отношение, какое душа к телу и ум к душе, дабы то и другое, недостаточное и избыточествующее, будучи подобно телесным членам, соединено и сопряжено в один состав, совокуплено и связано союзом Духа, Самого Христа — нашей Главы"[278]. — "Не у всех членов один образ действования, хотя и все одинаково имеют нужду друг в друге… Так, глаз не ходит, но указывает путь; нога не смотрит, но переступает и переносит с одного места на другое; язык не приемлет звуков, ибо это дело слуха; ухо не говорит, потому что это дело языка… То же и у нас — в общем теле Христовом"[279]. "Поэтому не думаю, чтобы безначалие и беспорядок были полезнее"[280].

Говоря о необходимости пастырского служения в Церкви Христовой и неуклонении от этого призвания, св. отец советует в то же время принимать этот высокий сан лицам, подготовленным и чистым душой и телом. "Кто возьмется, — спрашивает святитель, — как глиняное какое-нибудь изделие, изготовляемое в один день, образовать защитника истины, который должен стоять с ангелами, славословить с архангелами, возносить жертвы на горний жертвенник, священнодействовать со Христом, возсозидать создание, восстановлять образ Божий, творить для горнего мира и — скажу более — быть богом и творить богами? Знаю, чьи мы служители, где мысами поставлены и куда готовим других. Знаю величие Божие и человеческую немощь, а вместе и силу. Небо высоко, земля же глубока (Прит. 25, 3). И кто из низложенных грехом взойдет на небо? Кто, обложенный еще дольним мраком и грубой плотью, может целым умом ясно созерцать всецелый Ум; находясь среди непостоянного и видимого, вступить в общение с постоянным и невидимым?"[281] "Величие, высота, достоинство, — говорит св. Григорий Богослов, — чистые существа, с трудом вмещающие сияние Бога… Которого во всем и вне всего, Который есть всякая доброта и выше воякой доброты… таков должен быть невестоводитель, уневещивающий души. И боюсь, чтобы, связав мне руки и ноги, не извергли меня из брачного чертога, как не имеющего на себе брачного одеяния и нагло вторгшегося в круг возлежащих там"[282].

Высота пастырского служения требует от священнослужителя и высоких качеств в личной жизни, посредством которых он может привлекать ко опасению и других. Пастырь, по мысли св. отца, должен проводить свою жизнъ строго и без пороков, подавая тем самым пример пастве. "Пастырь, — пишет святитель, — подобно серебру и золоту обращаясь всюду, во всяком обстоятельстве и деле не должен звучать, как поддельная и нечистая монета… Иначе тем большее произойдет зло, чем над большим числом людей он будет начальствовать… Но как удобно ткань принимает в себя невыводимую краску и близкие вещи занимают одна от другой зловоние или благовоние, так подчиненные… принимают в себя пороки начальства… Таким образом, порочному принимать на себя пастырство значило бы только усиливать зло и порок в мире"[283] (ср. Агг. 2, 13–14).

По учению св. отца, добрая и примерная жизнь пастыря должна быть признана первым, главнейшим и неприменным средством пастырского воздействия, потому что метод наглядного обучения есть самый естественный и действенный. "Или вовсе не учи, — говорит Григорий Богослов, — или учи доброй жизнью. Иначе будешь одной рукой притягивать, другой отталкивать… Меньше потребуется слов, если делаешь что должно, живописец больше учит картинами… Особенно вам, служители алтаря, — продолжает он, — советую не быть оком, исполненным тьмы, чтобы не оказаться первыми в порочной жизни… Будь более привязан к Богу, чем стой за учение о Боге. Всякое слово можно оспаривать словом, но жизнь чем оспоришь!"[284].

Пастырь должен быть среди своих пасомых, как военачальник среди солдат, сиять славой и добродетельной жизнью, чтобы, как говорит святитель, — не подать другим преткновения или соблазна, не погрешая и даже не подавая подозрения, сколько сие возможно"[285].

"Кому вверено сие (пастырство), — учит св. Григорий, — тот не только должен быть непорочным… но должен отличаться добродетелью… Он обязан не только изглаживать в душе своей худые образы, но и напечатлевать лучшие, чтобы ему превосходить других добродетелью больше, нежели сколько он выше их достоинством. Он должен не знать даже меры в добре и в восхождении к совершенству, почитать не столько прибылью то, что приобретено, сколько потерянным то, что не достигнуто, пройденное же обращать всегда в ступень к высшему и не высоко думать о себе, если и многих превосходит, но признавать уроном, если не соответствует в чем сану"[286]. Если в обыкновенном человеке, по мысли св. отца, считается пороком то, что произведено им худого, и заслуживает наказания и строго истязуется законом, то в пастыре даже и то уже порок, что он не достигает возможного совершенства и не преуспевает в добре. "В начальнике и предстоятеле, — говорит Григорий Богослов, — и то уже порок, если не многим он превосходит простолюдина, если не оказывается непрестанно лучшим и лучшим"[287].

Говоря о пастырской высоте и добродетельной жизни, св. Григорий Богослов требует от кандидатов священства приготовления души заранее, испытания ее со всех сторон нравственного совершенства. Готовясь на это великое служение, по мысли св. отца, "надобно прежде самим очиститься, потом уже очищать… стать светом, потом просвещать, приблизиться к Богу, потом приводить к Нему других; освятиться, потом освящать"[288]. Тому, кто ищет сан священства, не искоренив из своей души пороки, святитель советует "учиться умерять гнев, обуздывать язык, уцеломудрить око, укрощать чрево и попирать земную славу… Вести такую любомудрую жизнь лучше, нежели принять на себя власть и управление душами, и, когда еще сам не научился быть хорошим пасомым, не очистил, как должно, душу свою, обязаться должностью править паствой"[289]. Далее святитель считает "чуждыми, незаконными и недостойными сана тех священников, которые, приступая к священству, ничего не привносят с собою; нимало не потрудившись для добродетели, оказываются вместе и учениками и учителями благочестия и когда сами еще не очистились, начинают очищать других"[290]. И действительно, как паства сохранит себя в чистоте, когда ее пастырь погрязает в нечистоте? Ведь дурной пример гораздо сильнее, чем добрый, оказывает влияние на окружающих и без всяких трудов усвояется ими. Поэтому пастырю Церкви, по мысли святителя, нужно очистить свою душу от всех пороков, и тогда он сможет вести свою паству по пути спасении. Для этого нужно пастырю глубоко изучить души своей паствы и уметь дать соответственно ее запросам указания и врачевания.

Святой Григорий Богослов, для лучшего понимания в руководстве паствой и исцелении ее, приводит сравнение с лечением тела. Трудно вылечить тело, но душу "еще труднее, а вместе и предпочтительнее, — и по свойству врачуемого, и по силе знания, и по цели врачевания. Одно трудиться над телами, над веществом, которое непременно разрушится и подвергнется своей участи, хотя теперь с помощью искусства и преодолевается происшедшее в нем расстройство… А другое — оказывать попечение о душах, которые произошли от Бога и божественны, которые причастны горнего благородства и к нему поспешают… Врачующий тело принимает во внимание место, случай, возраст, время года и тому подобное, дает лекарства, предписывает образ жизни, предостерегает от вредного, чтобы прихоти больного не воспрепятствовали искусству; иногда же, когда и над кем нужно, употребляет прижигания, резание и другие еще более жестокие способы лечения. Хотя все это, — пишет святитель, — оказывается очень трудным и тяжелым, однако же не столько, как врачевать нравы, страсти, поведение, свободное произволение и все в нас тому подобное; исторгать, что приросло к нам зверского и дикого, а на место сего вводить и укоренять все, что есть кроткого и благородного, установлять надлежащее отношение между душой и телом… Охраняемое врачом тело нимало не злоумышляет и не ухищряется против средств, употребляемых искусством… а в нас мудрование, самолюбие и то, что не умеем и не терпим легко уступать над собою победу, служат величайшим препятствием к добродетели и составляют как бы ополчение против тех, которые подают нам помощь. Сколько надлежало бы прилагать стараний, чтобы открыть врачующему болезнь… Мыто рабски скрываем грех… то под различными предлогами извиняем в себе его… то, заградивши слух… принимаем все меры, чтобы не слышать гласа обвиняющих (Пс. 57, 5–6) и не пользоваться врачевствами, которыми исцеляется душевный недуг; то, наконец, явно не стыдимся ни греха, ни врачующих грех, идем, как говорится, с открытой головой на всякое беззаконие… Посему-то полагаю, — пишет св. отец, — что наше врачебное искусство гораздо труднее, а, следовательно, и предпочтительнее искусства врачевать тело… Что касается до цели того и другого врачевания, — говорит святитель, — то цель одного — или сохранить здоровье, когда оно есть, или возвратить, когда оно утрачено… Но цель другого врачевания — окрылить душу, исхитить из мира и предать Богу, сохранив образ Божий, если цел, поддержать если в опасности, обновить, если поврежден, вселить Христа в сердце (Еф. 5, 17) Духом; короче сказать, того, кто принадлежит к горнему чину, соделать богом и причастником горнего блаженства"[291]. Забота врача о теле больного, по мысли св. отца, заключается в том, чтобы продлить его жизнь на земле и облегчить тяжелые страдания болезненного тела, но "врач духовный должен предохранять человека от вечной смерти; вот почему он постоянно находится в опасности утратить спасение души, души блаженной и бессмертной, которая будет вечно или наказываема за порочность или прославляема за добродетель"[292].

Прекрасную картину сравнения духовного врачевания с телесным св. Григорий Богослов заканчивает тем, что говорит: "Сколько пастырю нужно умений и опытности для того, чтобы дать соответствующие указания той или иной душе для ее спасения!" Поэтому, по учению святителя, "как телам неодинаковые даются лекарства и пища… так и души врачуются различным образом и способом… Одних назидает слово, другие исправляются примером. Для иных нужен бич, а для других узда, ибо одни ленивы и неудобоподвижны к добру, и таких должно возбуждать ударами слова; другие сверх меры горячи духом и неудержимы в стремлениях, подобно молодым, сильным коням, бегущим далее цели, и таких может исправить обуздывающее и сдерживающее слово. Для одних полезна похвала, для других укоризна; но та и другая — вовремя; напротив того, без времени и без основания они вредят. Одних исправляет увещание, других выговор, и последний — или по всенародному обличению или по тайным вразумлениям. Ибо одни привыкли пренебрегать вразумлениями, сделанными наедине, но приходят в чувство, если укорять их при многих; другие же при гласности обличения теряют стыд, но их смиряет теплый выговор… Иные, надмеваясь мыслию, что дела их тайны, о чем они и заботятся, считают себя умнее других, и в таких надобно тщательно наблюдать все, даже самые маловажные, поступки; а в других лучше иного не замечать и, как говорится, видя не видеть и слыша не слышать… Иногда нужно гневаться, не гневаясь, оказывать презрение, не презирая, терять надежду, не отчаяваясь, сколько сего требует свойство каждого; других должно врачевать кротостию, смирением и соучастием в их лучших о себе надеждах… Хвалить или осуждать должно у иного достаток и могущество, а у другого — нищету и расстройство дел. От сего столько труда доброму пастырю, обязанному хорошо знать души своих пасомых и быть вождем их по закону прямого и справедливого пастырства, которое было бы достойно истинного нашего Пастыря".

Это, конечно, требует большого труда и много уменья, потому что, по словам святителя, "править человеком, самым хитрым и изменчивым животным, — действительно есть искусство из искусств и наука из наук"[293].

Далее святитель советует пастырям быть ревностными проповедниками Божественной истины, которая требует много трудности, осторожности и осмотрительности. "Что касается до самого разделения слова… то, если кто другой приступает к делу сему с дерзновением и почитает это доступным для всякого ума, я дивлюсь многоумию (чтобы не сказать: малоумию!) такого человека. Для меня кажется, — говорит святитель, — не простым и немалого духа требующим делом — каждому давать во время житомерия (Лк. 12, 42) слова и с рассуждением вести домостроительство истины наших догматов"[294]. Чтобы вести беседы о догматах, о их возвышенных понятиях, пастырю, по мысли св. отца, "всегда потребен Дух, при одном содействии Которого и можно только о Боге мыслить, и говорить, и слушать"[295]. Трудность пастырского проповедания заключается в том, что слушающие его бывают люди различного и состояния, и возраста, и пола, и способностей. "В многочисленном собрании люди всякого возраста и разных способностей, — пишет св. Григорий Богослов, — которые, подобно многострунному органу, требуют неодинаковых ударений, трудно тогда найти слово, которое бы всех назидало и озаряло светом ведения"[296]. Эти трудности с народом святитель уподобляет одному сложному, разнородному живому существу. "Поелику общее тело Церкви, — говорит св. отец, — подобно одному сложному и разнородному живому существу, слагается из многих и различных нравов и умов; то предстоятелю совершенно необходимо быть вместе как простые, относительно к правоте ко всем, так, сколько можно… многосторонним и разнообразным для приличного со всяким обращения, а равно способным к полезной со всяким беседе"[297]. Не все могут вместить, по мысли святителя, одинаково те истины, которые им преподаются. Но одного нужно питать млеком, другим давать твердую пищу, одним преподавать начальные истины, другим более глубокие и таинственные.

Чтобы внедрить в сердца слушающих эти таинственные истины, по мысли св. отца, пастырь должен быть духовным и в тоже время иметь умственное развитие и теоретическое приготовление. "Не знающему ни того, что должно говорить, ни того, что должно делать, — говорит святитель, — лучше учиться, нежели, не зная, учить… А посему брать на себя труд учить других, пока сам еще не научился достаточно, и, по пословице, на большом глиняном сосуде учиться делать горшки, то есть, над душами других упражняться в благочестии, по моему мнению, свойственно только людям крайне неразумным и дерзким — неблагоразумным, если они не чувствуют своего невежества; дерзким, если, сознавая оное, отваживаются на дело"[298].

Развитое умозрение, по словам св. Григория Богослова, является могущественным спутником к горнему, содействует в деле спасения и создает добродетель[299]. "Есть науки, — говорит святитель, — и им учатся, и на то нужно время, непрерывные труды и усилия, иногда надобно тратить деньги, приискивать людей, которые бы объясняли науку… а мудрость, которая все превосходит и заключает в себе все блага в совокупности… ужели почтем для себя столь легким и не затруднительным делом, что всякому стоит только захотеть, и будет мудрым? Большое невежество так думать"[300], — замечает св. отец.

Затем святитель конкретно указывает кандидатам священства, какие они прежде должны изучать науки, чтобы стать истинными проводниками своих пасомых в жизнь вечную. Святой Григорий Богослов советует прежде всего знать Священное Писание. Чтение книг Священного Писания, по мысли св. отца, "очищает душу и тело, делает человека угодным для Бога храмом, органом, в котором ударяет Дух, песнопевцем Божией славы и Божия могущества… Через Него я образуюсь, прихожу в благоустройство, из одного человека делаюсь другим, — говорит святитель, — изменяюсь Божественным изменением"[301]. "Может быть, — говорит святитель, — извинили бы мы простолюдинов в незнании истин веры, если бы с ними случилось это; но как простить это учителю, который, если только не лжеименный, должен помогать в неведении другим? Если всякому непростительно не знать какого-либо римского закона, — пишет св. отец, — то не странно ли тайноводствующим ко спасению не знать начал спасения"[302].

Хотя св. Григорий Богослов и обращает большое внимание на изучение Священного Писания, однако, вместе с тем, он считает, что для кандидата священства необходимо знать и светские науки. Полезно также "заниматься… красноречивыми произведениями витий, тонкими рассуждениями философов. Но со всем этим обращаться благоразумно; с мудростью собирать отовсюду полезное, с рассудительностью избегать всего, что в каждом писателе есть вредного, подражать в работе мудрой пчеле, которая садится на всякий цветок, но весьма умно берет с каждого только полезное"[303]. В пример светской учености св. Григорий Богослов приводит св. Василия Великого. "Какого рода наук ни проходил он, — говорит святитель, — это был корабль, столько нагруженный ученостью, сколько сие вместительно для природы человеческой"[304]. Далее святитель, обличая возражающих против светского образования христиан, в частности, кандидатов священства, упрекает их в невежестве. Эти лица, — говорит св. Григорий, — желают "видеть всех подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный (недостаток) и избежать обличения в невежестве"[305]. Познание светских наук, по мысли св. отца, нужно иметь пастырям для того, чтобы ум приучить к здравой, отчетливой и последовательной мыслительности, а также для успешного отражения нападений на христианство со стороны инакомыслящих, чтобы их же собственным оружием побеждать их[306].

Говоря о всесторонней подготовке к пастырскому служению и о его ответственности, святитель Григорий Богослов приводит несколько выдержек из ветхозаветных пророков, где за недостойное прохождение пастырских обязанностей следует наказание. "На меня, — говорит св. отец, — наводит великий страх, с одной стороны, блаж. Осия, когда говорит, что нас — священников и начальников — ожидает суд, а с другой стороны, божественный Михей, который не терпит, чтобы Сион созидаем был кровьми, Иерусалим неправдами… (Мих. 3, 11). Меня приводят в страх, — восклицает св. отец, — и укоряемые фарисеи… нам будет стыдно пред ними, если окажемся хуже их по своим порокам и услышим справедливые себе укоризны: змии, порождения ехиднины, вожди слепые, гробы, внутри полные скверны (Мф. 23, 24–33). Такие мысли не оставляют меня день и ночь, — говорит св. Григорий Богослов, — Сушат во мне мозг, истощают плоть… Сие смиряет наше сердце, полагает узы на язык и заставляет думать не о начальстве… но о том, как самому избежать грядущего гнева"[307].

Вот почему св. Григорий Богослов в своих творениях и обличает тех пастырей, которые священный сан делают "средством к пропитанию" и считают "не служением, подлежащим ответственности, но начальством, не дающим отчета"[308]. Таким образом, пастырь, по учению св. Григория Богослова, должен быть идеально чист от всех пороков и стараться врачевать вверенную ему паству. Он должен быть огненным столпом, освещающим путь в Царствие Божие.