Хаджжадж

Хаджжадж

Мухаллаб написал халифу о том, что ему необходимо подкрепление. И на одной из аудиенций Абд аль-Малик обратился к собранию:

– Кто пойдет в Ирак?

Стояла тишина. Но тут Хаджжадж ибн Йусуф произнес:

– Это дело как раз для меня.

Халиф велел ему сесть на место, но, когда он в третий раз спросил, кто пойдет в Ирак, опять встал один только Хаджжадж и произнес:

– Клянусь Богом! Я справлюсь с этим, владыка правоверных.

– По сравнению с их воинами ты не опаснее жалящей осы!

Так сказал Абд аль-Малик, но подписал указ о его назначении. И Хаджжадж отправился в путь.

Подъезжая к Кадисии, что близ Куфы, Хаджжадж отдал своим войскам приказ, передвигаясь по ночам, следовать за ним, а также велел привести ему быстрого верблюда, груженного мехами с водой. Хаджжадж не надел на верблюда ни седла, ни чепрака, ни подушки и с Кораном в руке в простом дорожном платье и тюрбане ускакал один.

Так он один добрался до Куфы и, войдя в город, стал кричать на улицах, убеждая всех начать молитву. Его слова были слышны в каждом квартале, где был хотя бы один воин, должный быть вместе со своими братьями по оружию, но сидевший дома в окружении своей семьи и слуг. Они хотели собраться и закидать Хаджжаджа камнями. Мухаммед ибн Умайр последовал за ним в мечеть в сопровождении своих вольноотпущенников, где нашел его сидящим на кафедре, неподвижным и молчаливым.

Мухаммед вскричал:

– Проклятие Аллаха на детей династии Омейядов, на тех, кто послал в Ирак такого человека! – Он стал отбивать кирпичи от стен мечети, чтобы обрушить этот град на Хаджжаджа, говоря: – Клянусь Аллахом! Если бы они нашли еще менее достойного, они послали бы его сюда!

Мухаммед уже замахнулся на Хаджжаджа камнем, как один из его вольноотпущенников остановил его, сказав:

– Пусть живет, хотя бы до того момента, когда он расскажет нам, с чем пришел в наш город.

Остальные подхватили:

– Он может быть простым бедуином.

Когда мечеть наполнилась людьми, Хаджжадж опустил платок, закрывавший его лицо, и встал, распуская тюрбан на голове. Затем, не произнеся привычных слов восхваления Аллаха, заговорил:

Известный человек я! И мои дела сами восхваляют меня…

Когда сниму тюрбан – мое лицо узнаете легко вы!

Взгляните на меня! Ага! Я уже вижу бегающие глаза, вытянувшиеся шеи, вы уже готовитесь к кровавому урожаю. Что ж, я знаток этого дела; мне кажется уже, что я вижу кровь в этой толпе бородачей в тюрбанах.

Владыка правоверных перебрал все свои стрелы и нашел, что я самая меткая стрела из лучшей стали и самого крепкого дерева. Вы, иракцы, мятежники и предатели! Подлые сердца! Я не тот, кого можно раздавить, как виноградину, вы жалкие рабы, сыновья рабынь! Я Хаджжадж ибн Йусуф, человек, который, я вам это обещаю, не угрожает, а предлагает, не отнимает ничего, но спуску не дает. Больше вы не будете здесь толпиться! Довольно этих сборищ! Больше никаких разговоров! Никаких «Как поживаешь?» и «Какие новости?».

Что вы суетесь не в свои дела, сукины дети? Пусть каждый занимается своими. И горе тому, кто попадется мне в руки! Идите вперед, не сворачивая ни вправо, ни влево, следуйте за своими военачальниками, присягайте и склоняйтесь в покорности!

И помните: я дважды не повторяю. Я не люблю тратить время на разговоры, так же как ненавижу ваше малодушие и подлость. Стоит однажды обнажить меч, как он уже никогда не будет скрыт в ножнах. Путь пройдут зима и лето, но владыка правоверных сможет усмирить каждого, кто вздумает покинуть его, а всякий из вас, кто поднимет голову, лишится ее.

Довольно! Владыка правоверных поручил мне заплатить вам ваши деньги и снарядить вас на борьбу с вражескими войсками под предводительством Мухаллаба. Это мои приказы. Также я предоставляю вам трехдневную отсрочку. Да услышит Господь мое обещание и призовет меня ответить за его исполнение: всем воинам Мухаллаба, кто будет находиться здесь после истечения трех дней, отрубят голову, а его имущество отнимут. Слуга, зачитай послание от владыки правоверных.

Помощник начал читать:

– «Во имя Аллаха милостивого и милосердного.

От слуги Господа нашего Абд аль-Малика, владыки правоверных, правоверным мусульманам Ирака: «Да пребудет с вами мир! Я молю за вас Аллаха, ибо нет другого бога».

Хаджжадж прервал помощника:

– Остановись здесь. Да, иракцы, мятежники и предатели! Подлые души! Да, вы, погрязшие в грехе и ереси! Вас владыка правоверных приветствует словами «Мир вам!», и вы не ответите ему тем же? Если Господь оставит меня среди вас, клянусь, я расколю вас, как дрова, я найду способ сделать вас учтивыми. Продолжай читать, слуга!

Когда помощник вновь прочел строки, где владыка правоверных желал мира, все собравшиеся в мечети произнесли:

– Да снизойдет мир, милость и благословение Аллаха на владыку правоверных!

После того как закончили читать послание, Хаджжадж сошел с кафедры и отдал распоряжения распределить обещанные деньги. В это время Мухаллаб со своим войском сражался на севере с последователями религиозного течения азракитов.

Через три дня Хаджжадж лично проверил состояние армии перед походом. Когда он проходил мимо, один из знатных людей Куфы, Умайр из племени тамим, обратился к нему:

– Да хранит Аллах владыку! Взгляни на меня, старого больного человека, которого годы уже почти сломили. Но у меня есть сыновья. Пусть владыка возьмет самого крепкого из них, кто лучше всего снаряжен и имеет лучшего коня.

Хаджжадж ответил:

– Слишком молодой воин не лучше очень старого.

Умайр уже уходил, когда двое из тех, кто стоял рядом, сказали Хаджжаджу:

– Да хранит Аллах владыку! Знаешь ли ты, кто это?

– Нет, не знаю.

– Это Умайр, сын Даби, из племени тамим, тот самый, кто набросился на тело убитого владыки правоверных Османа и сломал его ребро!

Хаджжадж вернул Умайра и сказал:

– Старик! Это ты набросился на тело мертвого владыки правоверных Османа и сломал ему ребро?

Умайр отвечал:

– Осман заточил моего отца в тюрьму и оставил его, старого и больного, умирать там.

– Твоя смерть может быть платой за смерть Османа. Сражаться против азракитов будут отправлены все, кто может еще держать оружие. Воистину, твоя гибель, старик, будет благословлением как для Куфы, так и для Басры. – И Хаджжадж оглядел Умайра с головы до ног, потрепав и вновь отпустив его бороду. Затем он приблизился вплотную к старику и спросил: – Умайр, ты слышал, что я говорил?

– Да!

– Клянусь Аллахом! Для такого человека, как я, будет настоящим бесчестьем лгать. Стража! Возьмите этого человека и перережьте ему горло.

Приказ был выполнен. Сразу после этого войска отправились в путь и не останавливались до тех пор, пока не присоединились к разбившей лагерь армии Мухаллаба.

Убайд, сын Абу Мухарика, рассказывал:

«Будучи правителем Ирака, Хаджжадж перепоручил мне вести дела земледелия и заниматься земельными налогами; тогда я решил найти кого-нибудь из старых персидских земледельцев, чтобы тот помогал мне советами. Мне сказали, что для этого подойдет Джамиль, сын Сухайра. И я послал за ним. Джамиль оказался старцем, с огромными бровями, почти закрывающими глаза.

– Я очень стар, наверное, поэтому ты потревожил меня.

– Мне нужны твои помощь и благословение. Я прошу тебя стать моим советником.

Пригладив брови кусочком шелковой материи, он взглянул на меня и спросил:

– Чего именно ты хочешь?

– Хаджжадж поручил мне вести дела земледелия, а он человек в высшей степени упрямый. Посоветуй мне что-нибудь.

– Что же ты хочешь сделать в первую очередь: угодить Хаджжаджу, обогатить казну или последовать голосу своей совести?

– Если это возможно, я бы хотел сделать все вместе, но боюсь, что Хаджжадж безжалостный владыка.

Тогда старец сказал:

– Что ж, в таком случае придерживайся четырех правил: во-первых, пусть твои ворота будут всегда открыты, и при них не держи стражи, таким образом все будут знать, что смогут прийти к тебе, если захотят, а твои наместники будут еще больше бояться тебя. Во-вторых, выслушивай внимательно пришедших к тебе простых земледельцев, так правитель сможет заслужить себе доброе имя. В-третьих, твои решения должны быть одинаково справедливыми как для бедных, так и для богатых. И в-четвертых, не позволяй честолюбию твоих людей властвовать над тобой; никогда не принимай подарки от своих подчиненных, потому как, получив что-то однажды, в другой раз они не успокоятся, пока не получат вдвое больше; не позволяй, чтобы это было поводом для постыдных слухов.

Следуй этим четырем правилам, и тогда ты сможешь сдирать кожу со своих овец, от затылка до кончика хвоста, получая от них благодарность. И Хаджжаджу не в чем будет упрекнуть тебя».

«Как-то однажды один вопрос, касающийся наследства, привел Хаджжаджа в некоторое замешательство, – рассказывает Шааби. – Он спросил моего мнения, как правильно разделить имущество между матерью, сестрой и дедом.

И я ответил:

– Пять асхабов Посланника Господа – да благословит его Аллах и да приветствует! – высказывают пять разных мнений по этому вопросу. Их зовут Абдаллах, Зейд, Али, Осман и Ибн Аббас.

Хаджжадж начал уточнять, что именно говорили асхабы:

– Что сказал Ибн Аббас? Он был благочестивым мусульманином.

– Он рассудил так: дед для своего внука почти как отец, треть должна остаться матери, сестре же ничего.

– Что решил Абдаллах?

– Он разделил имущество на шесть частей и отдал три шестых сестре, одну шестую матери и две шестых деду.

– Как рассудил Зейд?

– Зейд поделил все на девять частей: три части отдал матери, две – сестре, четыре – деду.

– А что сказал владыка правоверных Осман?

– Он присудил каждому наследнику треть.

– И что сделал Али?

– Али тоже разделил наследство на шесть частей, три из которых отдал сестре, две матери и только одну деду.

Хаджжадж почесал нос и сказал:

– Единственное, чего мы не должны делать, – это следовать мнению Али.

И таким образом, он приказал судье решить вопрос согласно мнению владыки правоверных Османа».

Однажды Хаджжадж заболел и не мог встать с постели. В это время ему доложили, что народ Куфы готовит переворот. Из последних сил он поднялся на кафедру в мечети и, опираясь на костыли, стал говорить:

– Они объявили, что Хаджжадж умер? Слишком громко сказано, я еще стою на ногах. До сих пор я не искал благ по эту сторону могильной плиты. Аллах не сделал ни одно из своих творений бессмертным, кроме одного – презренного Шайтана. Я вижу, как все живое рано или поздно угасает, я вижу слабость всех, в ком течет кровь. Каждый будет погребен. И земля развеет его прах по ветру, земля поглотит и его кровь. И то, что он любил больше всего на свете, его возлюбленные дети и его возлюбленные богатства, начнут делить друг друга.

Только однажды придворные видели Хаджжаджа счастливым и веселым. Это было в тот день, когда к нему приехала Лейла из Акхьяла. Та, из-за которой ее двоюродный брат Тавба из Амира, уже давно умерший, написал однажды:

Если Лейла из Акхьяла вдруг придет просить прощенья,

Даже если буду я уже покрыт

Землею и тяжелою могильной плитой,

Ради смеха все равно я попрошу у ней прощения,

А мой дух

Печально филином вдруг вскрикнет из мрачного загробья.

Хаджжадж сказал:

– Мне рассказывали, что, когда ты проезжала мимо гробницы Тавбы, ты даже не свернула посетить ее. Ты была несправедлива с ним. Если бы вы поменялись ролями, он никогда бы не уехал прочь, не посетив твоей могилы.

Лейла отвечала:

– Да хранит Аллах владыку! У меня есть оправдание!

– Какое же?

– Со мной были женщины, слышавшие эти строки. Я не хотела давать им повода смеяться над ним, если он не сдержит обещания.

Хаджжаджу понравился ответ, и он сделал ей щедрый подарок. Они долго разговаривали, и никто раньше не видел его таким радостным, как в тот день.

Хаджжадж послал шпиона, некоего Гхадбана из династии Шайбан, чтобы тот принес ему сообщение от Кирмана из Персии о действиях отступника Ибн Асхата, участвующего в перевороте. Гхадбан явился к главному среди мятежников. Тот спросил его:

– Какие новости на твоей земле?

И Гхадбан ответил:

– Дурные новости! Лучше сейчас тебе пообедать на костях Хаджжаджа, чем потом он поужинает на твоих.

Тогда Кирман отправился в мечеть, поднялся на кафедру и осудил Хаджжаджа за все его дела, объявив его вероотступником и неверным. Себя же он провозгласил главой бунтарей. Но вскоре после этого он был взят под стражу вместе с Гхадбаном, который затем три года провел в тюрьме Куфы.

Когда минули и эти нелегкие времена, Хаджжадж получил письмо от Абд аль-Малика, в котором халиф распоряжался предоставить тридцать женщин для обслуживания дворца: десять наджиб, десять кад аль-никах и десять дават аль-ахлам. Поскольку правитель не знал значения этих слов, он обратился к своему двору за разъяснениями, но никто не мог дать ответ.

Однако один человек все же сказал:

– Да хранит Аллах владыку! Значения этих слов может объяснить только человек, который жил как странствующий араб, тот, кто знает людей пустыни, гроза прошлого, удачливый воин, знающий толк в нападениях и хорошей добыче, человек, который, кроме всего этого, не прочь выпить вина и знаком с языком пьяной толпы.

И Хаджжадж спросил:

– Где же найти такого человека?

– Есть один, но он в твоей тюрьме.

– Кто же это?

– Гхадбан Шайбани.

Тогда Хаджжадж послал за Гхадбаном и спросил его:

– Это ты сказал: «Тебе лучше сейчас пообедать на костях Хаджжаджа, чем потом он поужинает на твоих»?

И Гхадбан ответил:

– Да хранит Аллах владыку! Эти слова не принесли добра сказавшему их и вреда тому, против кого они были направлены.

Тогда правитель произнес:

– Хорошо. Владыка правоверных написал мне письмо, значение которого мне неизвестно. Взгляни на него и скажи, можешь ли ты все разъяснить.

После того как Гхадбан прочел письмо, он произнес:

– Здесь все предельно понятно.

Хаджжадж спросил его:

– Что же означают эти слова?

– Женщина наджиб – это женщина с гордо посаженной головой и длинной, гусиной шеей, с широкой ладонью и красивыми коленями. Если такая женщина рожает сына, то он похож на угрюмого льва. Женщина кад аль-никах имеет мягкие ягодицы и большие груди, каждая часть ее тела мешает двигаться другой. Эта женщина создана, чтобы утолять голод и жажду любви в мужчине. Женщине дават аль-ахлам лет тридцать пять – сорок, ее используют, как могут использовать самку верблюда, чье молоко отдает шерстью, рогами и потом.

– Хорошо. Сколько лет ты провел в тюрьме за свое преступление?

– Три года.

И правитель отдал распоряжение отпустить Гхадбана на свободу.

* * *

Это история касается придворных Абд аль-Малика. Однажды халиф получил в подарок несколько щитов, украшенных жемчугом и рубинами, и рассматривал их, окруженный своими стражниками и ближайшими сподвижниками. Одного из них, Халида, он подозвал к себе и предложил опробовать щит. Тот поднялся со своего места и начал показывать приемы с щитом. Размахивая им, Халид выпустил ветры так, что было слышно на весь зал.

Улыбаясь, халиф произнес:

– Какой внушительный звук!

И кто-то прокричал в ответ:

– Сумма четыре тысячи дирхемов и отрез бархата!

После чего Абд аль-Малик велел принести Халиду в подарок названную сумму и бархат, на что один из придворных сочинил экспромтом строки:

Испробовав щит в деле, исторгнул ветры он.

Для утешения в подарок был кошелек пожалован ему.

О пукание из пуканий, таившееся в нем!

О пукание из пуканий, наполнявшее беднягу!

Любой, кто может так,

Готов исполнить то же самое и за половину этих денег!

Теперь-то знаю я: богатство – это ветры.

Так позвольте и мне продемонстрировать мое

Наивысочайшее здоровье!

И халиф воскликнул:

– Дайте этому человеку четыре тысячи дирхемов, но только после того, как он нам продемонстрирует то, что обещал.

* * *

Но вот и Абд аль-Малик лежит на смертном одре.

Среди строк, написанных им, были такие:

Что услаждало жизнь мою, исчезло,

На вечности развалинах молнией сверкнув.

Когда его сын Валид пришел проведать халифа, Абд аль-Малик произнес:

К постели умирающего нужно сколько ж раз прийти,

Чтоб наконец увидеть смерть его?

При этих словах на глазах Валида появились слезы. И отец сказал ему:

– Что ты ревешь, как молоденькая рабыня? Когда я умру, ты должен выйти на улицу одетым в шкуру леопарда и с мечом на плече. Если кто-то посмеет преградить тебе путь, отсеки ему голову. И пусть только покорному тебе человеку будет позволено умереть в своей постели.

В день смерти отца в Дамаске Валид был провозглашен халифом. В детстве родители относились к нему слишком мягко, почему он вырос недостаточно воспитанным.

Один из придворных рассказывал:

«Однажды я посетил Абд аль-Малика и нашел его в глубокой задумчивости. Халиф сказал мне тогда:

– Я сейчас рассуждаю над тем, кого бы я мог назначить правителем Аравии, но не нахожу ни одного подходящего человека.

И тогда я предложил его сына Валида, но Абд аль-Малик ответил:

– Он недостаточно хорошо говорит по-арабски.

Валид, услышав эти слова, взялся за обучение. Он собрал лучших преподавателей грамматики и занимался с ними у себя полгода. Но это не помогло, напротив, он стал выглядеть еще более невежественным! Отец говорил, что не стоит ожидать многого от Валида. Однажды, уже будучи халифом, Валид ошибся при цитировании Корана с кафедры мечети. Он произнес:

– О, эта смерть положила мне конец!

На что стоявший рядом с ним Сулайман, его брат, шепотом сказал своему двоюродному брату Омару, сыну Абд аль-Азиза:

– Действительно, уж лучше бы так и случилось!»

Однако именно этот халиф развернул Священные войны. При его правлении халифат осуществил значительные завоевания. В 89 году по смерти пророка правоверными были захвачены острова Майорка и Минорка, а в 91 году им покорились крепости близ Каспийского моря. В следующем, 92 году была подчинена вся Испания и Армаил в провинции Синд в бассейне южного Инда, в 93 году Самарканд, земля Согд[125], а в 94-м Кабул и Фергана, земли, находящиеся далеко за рекой Окс.

Во время похода в Сирию, тогда христианскую землю, Валид познакомился с чарующей красотой христианских церквей, прославленных в далеких землях. Это воодушевило его на строительство мечети в Дамаске, настоящего чуда света, мечети, с которой не могла бы сравниться ни одна другая. Для строительства он собрал самых искусных мастеров Персии, Индии, западных провинций и Византии, кроме того, на нужды строительства этого грандиозного сооружения он потратил семилетний доход от земельного налога в Сирии.

Кроме того, он написал своему двоюродному брату Омару ибн Абд аль-Азизу, правителю Медины, с приказом снести старую мечеть, в которой жил Последний пророк, и перестроить ее. В Медину с этой целью отправили деньги, а кроме того – мозаику, мрамор, а также восемьдесят христианских художников, призванных на создание внутреннего убранства.

Будучи халифом, Валид устроил так, чтобы каждый сирота мог пройти обряд обрезания, и назначил людей, ответственных за их воспитание. К калекам были приставлены помощники, а к слепым поводыри. Кроме того, что он сделал для мечети Посланника Господа в Медине, он установил также ежедневное содержание для каждого, кто занимался законами, и для каждого городского бедняка или немощного. Все теперь подчинялось распорядку и всецело контролировалось. Нищенствовать на улице было запрещено.

«Да будет Аллах милостив с Валидом! – сказал кто-то уже после смерти халифа. – Есть ли кто-нибудь, кто так же, как он, завоевал Индию и Испанию, построил мечеть в Дамаске и, бывало, приказывал мне делить между чтецами Корана в мечети Иерусалима тарелки, полные серебра?»

* * *

Первой услугой, которую Хаджжадж оказал Омейядам, был захват и убийство Ибн Зубайра, возглавившего переворот в Медине и провозгласившего себя халифом. Он выставил тело убитого Ибн Зубайра на посмешище толпе, несмотря даже на то, что его мать, дочь Абу Бакра Асма, женщина, которая приносила еду своему отцу и Последнему пророку, когда они прятались в пещере во время исхода мусульман в Медину, умоляла Хаджжаджа позволить ей захоронить тело сына.

Хаджжадж прибыл к Валиду и явился к нему прямо с дороги, в кольчуге, с луком и колчаном за плечами. У них был продолжительный разговор. И вот, пока они все еще говорили, в зал вошла рабыня, что-то прошептала на ухо халифу и, получив ответ, удалилась. Затем она появилась снова, опять что-то шепнула халифу и ушла.

Халиф спросил своего собеседника:

– Знаешь ли ты, кто это был?

– Не имею представления.

И Валид ответил:

– Это была моя жена, моя двоюродная сестра Умм аль-Банин и дочь Абд аль-Азиза. Он послал ее сказать мне следующее: «Что это за прием между арабом в военных доспехах и тобой в простом платье?» Я ответил, что этот араб ты, Хаджжадж. Она настолько испугалась, что вернулась сказать мне, что опасается оставлять меня наедине с убийцей.

Тогда Хаджжадж воскликнул:

– Не обращай внимания на глупость и болтовню женщин, владыка правоверных! Удел женщин – стоять с опахалом при нас, но не заниматься делами. Никогда не доверяй женщине секретов и не рассказывай ничего из того, что замыслил, никогда не позволяй женщине приниматься за то, что за пределами ее понимания, и думать о чем-то большем, чем ее платья. Опасайся советов женщин: они сделают из тебя труса, а их желания превратят тебя в бездельника. Пусть их просьбы касаются только их самих. Проводи с ними мало времени за беседой и еще меньше в постели, если твой разум еще не притуплен, а силы не истощены.

Закончив говорить, он встал и покинул халифа. Валид сразу же отправился в покои Умм аль-Банин и рассказал ей все. И она сказала ему:

– Владыка правоверных, я бы хотела, чтобы завтра он пришел и засвидетельствовал уважение ко мне.

Халиф ответил ей:

– Очень хорошо.

И на следующий день, когда Хаджжадж пришел на прием к владыке, тот велел ему:

– Абу Мухаммед, сходи к Умм аль-Банин.

Но Хаджжадж сказал:

– Владыка правоверных, позволь мне избежать этого визита.

Однако Хаджжадж настоял, и правитель Ирака оправился в покои жены халифа. Она заставила его долго ждать в передней и даже после того, как он вошел, не пригласила присесть.

Наконец она сказала:

– Значит, ты и есть Хаджжадж. Если бы Бог не знал, что ты Его самое подлое творение, Он бы никогда не сделал тебя ответственным за разрушение Храма Господа и убийство женщины с двоими грудными сыновьями, первенцами ислама. Долго жены владыки правоверных должны были снимать с себя свои украшения и продавать их на базаре, чтобы прокормить твое воинство. Без их помощи кто бы оценил твою стоимость выше стоимости чахлого ягненка?

Что же касается совета, что ты дал владыке правоверных, – воздерживаться от законных удовольствий со своими женами, если бы такая утрата была таким же благословением для них, как для твоей матери твоя смерть, он мог бы и прислушаться. Но разлучать жен с таким человеком, как он… Он никогда не прислушается к такому совету! Да благословит Аллах поэта, сказавшего о тебе такие слова, когда ты избежал смерти от копья Газала:

Свиреп как лев со мной, но на войне пуглив как страус.

Рабы! Скорее проводите вон его!

Когда же Хаджжадж вернулся, Валид спросил его:

– Как все прошло, Абу Мухаммед?

И тот ответил:

– Она все говорила до тех пор, пока я не понял, что лучше бы мне быть сейчас под землей. Клянусь Аллахом!

Валид смеялся над Хаджжаджем и даже притопывал от смеха. И затем воскликнул:

– Что ж, Абу Мухаммед, это дочь своего отца Абд аль-Азиза!

Хаджжадж умер в Ираке после двадцатилетнего правления в возрасте пятидесяти четырех лет. Его недуг был вызван тем, что он ел слишком много съедобной почвы, которую называли «толченой землей». Сто двадцать тысяч человек было казнено по его приказу. «Суровое правление приносит мало вреда, – любил он говорить, – слабое правление вредит гораздо больше».

Рассказывают, что однажды, когда он ехал с процессией на пятничную молитву, он услышал стоны и плач. Тогда он поинтересовался, что это было, ему ответили, что это стонут его узники.

И Хаджжадж повернулся в сторону звуков и прокричал:

– Оставайтесь гнить здесь! И замолчите.

Он умер на той же неделе, и это была его последняя поездка. После смерти он оставил лишь Коран, принадлежавшее ему оружие и несколько сотен дирхемов.

* * *

Некий поэт из Мекки стал любовником жены Валида, познакомившись с ней, когда та совершала паломничество.

О, что за время наступило, старый добрый хадж!

Что за святыня – старый добрый Дом Господень!

Девушки славные подталкивают нас,

Когда целуем Черный камень мы.

Он последовал за ней в Дамаск.

Равда! Твоим любовникам покоя нет.

Их разрываются сердца, нет больше сил у них томиться в ожиданье.

– Мы разделены дворцовыми стенами, – она сказала.

– Выход я найду, – ответил я.

– Но все ж нас видит Бог, – несмело возразила она.

– Бог милостив, – ответил я.

– Нет больше у меня сомнений, – сказала она.

– Тогда готова будь, когда пробьют часы, незаметно прийти сюда,

Стремительно, как ночью выпавшая роса.

Внезапно пришел Валид, и она спрятала поэта в сундук с платьями. Халиф просил благосклонности к нему, которая и была ему оказана. Затем он указал на сундук и велел отнести его в свои покои. Там вырыли яму, куда и сбросили сундук.

При этом халиф громко произнес:

– Мне что-то послышалось. Если я прав, то хороню то, что, как мне кажется, находится в этом сундуке, и с этим покончено навсегда. Если я не прав, мы просто закапываем деревянный ящик.

Земля уже была насыпана, а поверх нее расстелен ковер.

Валид был первым халифом, который запретил обращаться к нему по его настоящему имени. А на его кольце с печатью была надпись: «Валид, ты должен умереть».

Его двоюродный брат рассказывал: «Когда я помогал опускать тело Валида в могилу, он резко дернул ногой, как будто был еще жив».

* * *

Его брат, халиф Сулайман, был огромным, ненасытным чревоугодником. Однажды он за один присест съел семьдесят гранатов, ягненка, шесть цыплят и дюжину фунтов смородины. Он любил роскошные ткани, и более всех ту, что называлась ваши. Все начали шить себе из этого материала платья, мантии, штаны, тюрбаны, различные головные уборы. Халиф носил такие одежды во время поездок, на приемах и на кафедре проповедника. Ни один слуга при дворце не был одет в другую ткань, даже повар не осмеливался появляться в переднике из другого материала. Халиф также приказал сшить ему саван из той же ткани.

Как-то, глядя на себя в зеркало, Сулайман был поражен своей красотой и юностью. Он сказал тогда: «Да, Мухаммед был пророком, и Абу Бакр был прозван Праведным, Омара назвали Проницательным, а Османа – Скромным, Муавия был Снисходительным, Язид —

Терпеливым, Абд аль-Малик – Управляющим, Валид – Угнетателем. А я – я буду прозван Красивым!»

Он крутит бедрами, себя похлопывает,

Как будто бы сказать желает: «А вот и я! Вы узнаете ли меня?»

Да, узнаем тебя мы. И ненавистен Богу ты,

И ненавистен людям.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.