Рассказ Абдаллаха ибн Хафифа

Рассказ Абдаллаха ибн Хафифа

«Проезжая через Багдад, по пути домой из паломничества, я почувствовал непреодолимое желание повидать Халладжа. В то время ему уже было запрещено видеться с кем бы то ни было, но у меня был старый армейский друг, который замолвил за меня словечко коменданту тюрьмы. Этот человек провел меня в тюрьму вместе с группой высокопоставленных чиновников, которые прибыли как раз в это время. Когда я оказался внутри, меня провели по длинным коридорам к недавно сделанной в тюремной стене двери. Комендант указал мне на нее и сказал коротко: «Сюда». Я зашел и оказался в роскошном павильоне (построенном, как мне сказали потом, на деньги казначея Насра, знатного и богатого поклонника Халладжа). В приемном зале, украшенном богатейшими коврами и златоткаными драпировками, великолепнее которых мне не доводилось еще видеть, я увидел юношу и пожилого человека, похожего на слугу. Они встали, приветствовали меня и предложили сесть.

– Давно мы не видели здесь никого, кроме коменданта и надзирателя, – сказали они.

– А где же шейх? – поинтересовался я.

– Он занят.

– Чем же он может быть занят здесь? – удивился я.

– Видишь эту дверь, почтеннейший? – ответил слуга. – Она ведет в тюрьму, где томятся бродяги, нищие и разбойники, он посещает их и пытается обратить их помыслы к Богу. Многие из них раскаялись в своих грехах, благодаря его проповедям.

Мы продолжали беседовать, когда появился Халладж. Я с любопытством посмотрел на него. Лицо его располагало к себе, на нем была чистая туника и плащ из белой шерсти, на ногах – туфли с загнутыми носами в йаманском стиле. Он сел с краю на длинный диван, приветствовал меня и спросил, откуда я родом.

– Из Фарса.

– А из какого города?

– Из Шираза.

Он задал мне несколько вопросов о шейхах города Шираза, на которые я ответил как мог.

– А сейчас откуда ты держишь путь? – спросил он меня потом.

– Из Мекки.

Тогда он начал расспрашивать меня о шейхах Мекки, затем спросил:

– А видел ли ты кого-нибудь из багдадских шейхов?

– Да.

– А как поживает Абу Аббас ибн Ата?

– Прекрасно.

– Если ты увидишь его снова, прошу, передай ему этот пакет и скажи ему, чтобы он держал эти бумаги в надежном месте. Кстати, как тебе удалось прийти сюда?

– Мне помог мой друг, с которым мы служили вместе в армии, он также родом из Шираза.

Наша беседа была внезапно прервана появлением коменданта, который, дрожа от страха, поклонился и поцеловал землю у ног Халладжа.

– Что случилось? – спросил шейх.

– На меня поступил донос, и теперь мне надо отвечать на него. Халифу сказали, что я взял деньги и отпустил из тюрьмы мятежного принца, а вместо него посадил обычного бродягу. Я могу лишиться головы.

– Иди к повелителю правоверных и ничего не бойся, все будет хорошо. Аллах защитит тебя, – сказал Халладж.

Когда тот человек ушел, Халладж встал, вышел на середину зала, стал на колени, поднял обе руки, с большими пальцами, направленными в небо, и произнес: «Аллах велик». После этого он склонился так, что щеки его коснулись пола. Слезы потекли у него из глаз, и скоро все место, где он находился, стало влажным от слез. Он замер, как будто потерял сознание. Он все еще находился в таком положении, когда вернулся комендант.

– Рассказывай, что произошло, – обратился к нему Халладж.

– Повелитель простил меня! – радостно воскликнул он.

Тогда шейх встал и вернулся на прежнее место.

– Что же сказал тебе халиф? – спросил он.

– Он сказал: «Я послал за тобой, чтобы отрубить тебе голову, но передумал и решил простить тебя, но смотри, чтобы это было в последний раз». – «То, что тебе рассказали про меня, ложь», – ответил я. Сменив гнев на милость, халиф приказал дать мне почетную одежду, подарки и деньги.

Халладж в это время сидел на краю длинного дивана, на другом краю, на расстоянии пятнадцати локтей[155] от него, может, даже больше, лежал платок. Он просто протянул руку и взял платок! То ли его рука растянулась сверхъестественным образом, то ли платок сам передвинулся ему навстречу – я не знаю. Но когда я своими глазами увидел это, мысль сверкнула в моей голове: это именно то, в чем его обвиняют, – колдовство!

Он вытер платком пот с лица. Я не стал больше задерживаться и попрощался.

После я зашел к Ибн Ате, рассказал ему о том, что довелось мне увидеть в тюрьме, и передал ему пакет.

– Если ты увидишь его еще раз, – ответил мне Ибн Ата, – скажи, что я выполню его просьбу, даже если мне придется за это попасть туда, где находится сейчас он сам. Я положу эти бумаги в надежное место».

В ходе следствия в руки Хамида попало письмо, написанное Халладжем, в котором были следующие строки: «Если человек хочет совершить паломничество, но не имеет такой возможности, пусть он соорудит в своем доме какое-нибудь квадратное сооружение, к которому не должно прикасаться ничто нечистое, и никто не должен подходить к нему. Когда наступит священный день, пусть человек обойдет вокруг него и совершит все положенные обряды, которые он совершил бы в Мекке. Затем пусть он соберет тридцать сирот и приготовит им самое изысканное угощение, какое позволят ему средства. Он должен привести их к себе домой и лично прислуживать им при трапезе, после чего должен вымыть им руки, как слуга, и подарить на прощание каждому новую одежду и семь дирхемов. Это будет равносильно паломничеству».

«Это письмо на судебном слушании читал мой отец, – рассказывает Ибн Занджи. – Когда он прочитал вышеприведенный пассаж, судья Абу Омар обратился к Халладжу со следующими словами:

– Откуда ты взял эти сведения?

– Из Книги Молитв Хасана из Басры, – ответил Халладж.

– Ты лжешь, отверженный! – крикнул судья. – Я сам читал книгу Хасана, когда учился в Мекке, там нет ничего подобного.

Когда Хамид услышал слово «отверженный», он приказал записать его в протокол. Судья между тем продолжал развивать свою мысль. По его мнению, Халладж выразил в своем письме доктрину атеизма, что карается немедленной смертью, поскольку атеист не имеет права на покаяние. Но судья Ибн Бухлул заявил, что само по себе это письмо еще не достаточная улика для вынесения смертного приговора, если только Халладж не признает, что он не только написал эту ересь, но и верит написанному. Если Халладж заявит, что он не придерживается атеистических взглядов и написал это письмо по недоразумению, тогда ему должно будет предложено отречься. Если он отречется, то его дело будет закрыто, если нет – тогда он действительно заслуживает смертной казни. Но Хамид не хотел продолжения слушания и настаивал тоном не терпящим возражений, чтобы все судьи согласились с мнением судьи Абу Омара, что Халладж является отверженным среди правоверных. Это решение было записано, и Абу Омар первым подписал его, остальным не оставалось ничего иного, как последовать его примеру. Когда Халладж увидел, какой оборот приняло его дело, он закричал:

– Вы не имеете права убить меня! Вы не можете объявить меня отверженным на основании софизма, игры слов. Моя религия – ислам, моя секта – Истинный путь, мои книги, в которых изложены мои взгляды, лежат во всех книжных лавках Багдада. Я заклинаю вас святым именем Аллаха, не проливайте мою кровь!

Но судьи продолжали подписываться под его смертным приговором, сформулированным Абу Омаром. Когда все присутствующие подписались, Хамид послал документ на утверждение халифу Муктадиру.

Казначей Наср, узнав об этом, поспешил к императрице-матери.

– Я опасаюсь, – сказал он ей, – что Аллах покарает твоего сына, если он допустит убийство этого святого человека.

Она пошла к Муктадиру и попросила его помиловать Халладжа, но безрезультатно. Халиф был неумолим, он послал Хамиду следующее распоряжение: «Согласно судебному решению, которое ты послал мне, отправь преступника в полицейское управление, где он должен получить тысячу плетей, если он не умрет после этого, прикажи отрубить ему руки, ноги и потом обезглавить. Голову насадить на кол, тело сжечь».

Но в тот же день Муктадир заболел лихорадкой. Это совпадение подтвердило слова Насра и произвело впечатление на императрицу-мать. Даже сам Муктадир почувствовал себя неуверенно и послал Хамиду срочный приказ отложить казнь. Через несколько дней халиф почувствовал себя лучше и Хамид снова приступил к нему с требованием предать смерти преступника без дальнейших проволочек. Муктадир попытался отмахнуться от решения этого вопроса, как малозначительного.

– Повелитель правоверных, – настаивал визирь, – если этого человека оставить в живых, он извратит Закон и сделает отступниками всех твоих подданных. Это будет концом государства и династии. Позволь мне исполнить приговор. Если возникнут какие-либо осложнения, ты можешь приказать казнить меня самого.

Разрешение было дано. Было условлено, что, во избежание беспорядков, начальник полиции со своими людьми должен прийти ночью. Стражники, переодетые в грумов, приехали верхом на мулах. Халладж также был посажен на мула и перевезен в середине толпы всадников, так что его никто не видел. Слуги Хамида проводили полицейских до моста. Начальник полиции провел ночь со своими людьми в оцеплении вокруг здания управления».

«Ночью, перед тем как его отправили на казнь, – рассказывает его сын Хамд, – Халладж встал и совершил обычную молитву, состоящую из двух поклонов. Потом он упал на землю и стал повторять: «Иллюзия, иллюзия, иллюзия…» Он повторял это слово почти до рассвета. Потом довольно долго он безмолвствовал и вдруг закричал: «Истина! Истина!» – и вскочил на ноги. Он завязал свой тюрбан, накинул плащ, распростер руки, обратился в сторону Мекки и, придя в экстатическое состояние, стал разговаривать с Богом.

Ибрахим ибн Фатик, его слуга, и я, мы оба находились при нем и запомнили некоторые отрывочные и непонятные фразы, произнесенные им в ту ночь.

«Видишь, – сказал он, – мы готовы быть Твоими свидетелями во всем, что угодно будет Тебе заявить. Мы найдем убежище в Твоей милости и сиянии Твоей Славы. На небесах – Бог. На земле – Законодатель Циклов и Формирователь Образов, благодаря Кому тела приобрели форму. Ты приходишь в Своем сиянии, когда Ты хочешь и к кому Ты хочешь. И согласно Твоей воле Ты явил Свой Завет в Образе, подобном Форме Адама, той единственной Форме, наделенной знанием, речью, разумом и свободой воли. Ты позволил Твоему свидетелю здесь говорить от Твоего имени. Но как же могло случиться такое? Ты породил меня, Ты избрал мое существо в качестве Твоего символа. Ты объявил, что я высочайший, Твое Божественное Существо. Ты наделил меня Истинным Знанием и возможностью творить чудеса. Ты возвел меня на трон вечности. Но как же случилось такое? Почему я должен умереть теперь позорной смертью, как преступник, на виселице? Мое тело будет сожжено и прах развеян по ветру!

Истинно, истинно малейшая частица этой плоти, которая впитала в себя Твое благоухание, дает мне надежду на Воскресение, это истина более реальная, чем реальность высочайших гор!

Потом он заговорил стихами:

Во имя душ тех, что уходят в Вечность,

Услышьте вы мою печаль,

Во имя тех чудес, что заставляли отступить сомненья,

Услышьте вы мою печаль,

Ради Любви Твоей! И доблести рыцарей несущихся, как их же кони,

Услышьте вы мою печаль,

Как больно было заблудиться и пропасть им,

Подобно давно запущенному Мирскому Саду!

И стать скитальцами,

И спотыкаясь бродить, как звери,

Смотреть не видя, как бараны.

После он опять погрузился в молчание. Через некоторое время слуга Ибрахим обратился к нему с просьбой:

– Господин, дай мне какое-нибудь наставление на память.

– Ты сам, твое «я»! – ответил он. – Если ты не поработишь его, оно поработит тебя.

Утром пришли стражники, чтобы отвести его на площадь. Я видел, как он шел, приплясывая в своих цепях».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.