XXV

Но ведь религия римлян, говоришь ты, положила основание их могуществу, увеличила, и утвердила власть римского народа, что он обязан своим величием не столько личной храбрости, сколько своему благочестию и религии, Да, пресловутая римская справедливость видно с самых первых времен основания государства. Не преступление ли соединило римлян, не неистовая ли жестокость дала им силу? Сначала Рим служил убежищем для всяких людей; туда стекались разбойники, злодеи, изменники, прелюбодеи, убийцы; и сам Ромул, их царь и правитель, совершил братоубийство, чтобы превзойти в злодеяния свой народ. Вот первые начатки благочестивого государства. Тотчас после сего Рим нагло похитил и обесчестил дочерей, из которых многие были уже обручены, и некоторых замужних женщин и потом затеял войну с их родителями, а своими тестями и пролил кровь своих родственников. Что может быть безнравственнее, бесчестнее наглее такой злодейской дерзости? Затем общим делом Ромула и последующих царей и вождей было соседей сгонять с их земли, разрушать окрестные города с храмами и алтарями, притеснять пленных, укрепляться посредством обид других и злодеяний своих. Все, что теперь римляне имеют, чем владеют и пользуются, — все это добыча их дерзости, все храмы их воздвигнуты из награбленного имущества, посредством разрушения городов, ограбления богов и умерщвления священников. Смешно то, что римляне принимают религию побежденных народов и после победы покланяются пленным богам, потому что воздавать божеские почести тому, что захватил на войне, значить совершать святотатство, а не оказывать благоговение пред божеством. У римлян сколько победных торжеств, столько дел нечестивых, сколько взято трофеев у народов, столько сделано ограблений у богов. Итак, римляне сильны не потому, что религиозны, но потому, что безнаказанно совершили святотатства. Они не могли иметь на войне своими покровителями тех богов, против которых поднимали оружие, и которым покланялись уже по достижении своей цели, т.е. после победы. И что могли сделать для римлян те боги, которые были бессильны защитить против их оружия своих попечителей? Боги же собственно римские хорошо известны, — Ромул, Пик, Тиберин, Конс, Пилюмн и Полюмн. Таций изобрел Клоацину и стал ее обожать, Гостилий — Павора и Паллора; кроме сего не знаю кто–то обоготворил лихорадку (febris). Вот покровители Рима — суеверие, болезни и несчастия; между болезнями римлян и в числе богов, конечно, можно еще поместить распутных женщин: Акку Лавренцию и Флору. Эти–то боги, должно быть, помогли римлянам распространить свое государство и победить богов, которые почитались другими народами. Нельзя же предположить, чтоб им помогли против этих народов Марс Фракийский, Юпитер Критский, Юнона Аргосская или Самосская или Карфагенская, Диана Таврическая, мать богов Цибела, наконец египетские скорее чудовища, а не божества. Разве, быть может, они нашли у римлян более чистых дев, более благочестивых жрецов? Но не были ли наказаны очень многие девы, как за страшное преступление, за любодеяние, которое они совершали с мужчинами, конечно, без ведома Весты, а другие избегали наказания благодаря не большой чистоте своей, но более счастливому распутству? Где же как не в храмах и капищах, жрецы устраивают прелюбодейства, торгуют честью женщин, придумывают любодеяния? Гораздо чаще в жилищах жрецов, чем в самых распутных домах, совершаются самые неистовые дела сладострастия. Между тем ассирияне, мидяне, персы, даже греки и египтяне прежде римлян по устроению Божию, долго владели царствами, не имея первосвященников, ни жрецов Цереры или Марса, ни весталок, ни авгуров, ни цыплят в клетке, которых бы аппетит или отвращение к пище управляли судьбами государства.