Приготовление к священству

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приготовление к священству

.Вопрос о подготовлении будущего пастыря к его деятельности во все времена истории христианской стоял в центре внимания богословов и учителей аскетов. Этот вопрос должен быть для большей ясности разделен на несколько более специальных проблем. В главном он распадается на два: 1) нужна ли подготовка к высокому священническому служению, или все дело должно быть возложено на благодать Божию, которая все восполняет и все врачует, 2) в чем эта подготовка должна состоять, будь она признана необходимой. В этом последнем случае встанет ряд особых тем: подготовка духовная, интеллектуальная, внешняя и пр.

При общем взгляде на этот вопрос можно встретить два противоположных мнения. Согласно одному, никакая человеческая наука, специализация или искусство не могут, да и не должны ничего делать там, где призывается благодать Св. Духа, которая всесильна, а потому и достаточна. По другому мнению, как раз обратно: подготовка нужна и притом самая тщательная, разработанная, самая широкая. Если, по нашему взгляду, священник должен удовлетворять только необходимым и простейшим требованиям литургического обихода и примитивно понятого благочестия, которое (по мнению востоковеда еп. Порфирия Успенского) ограничивалось бы только кадилом и кропилом, а большего не следует требовать (как думают многие: ради смирения); то, по другому взгляду, подготовка будущего иерея понимается очень широко и ему вменяется в обязанность понимать и сельское хозяйство, и медицину, и разные практические дисциплины (устав наших духовных школ 1839 г.) и умение руководить лагерями молодежи, а теперь и вопросы социальные.

Пастырской науке надлежит найти известное равновесие и обрести тот средний, "золотой, царский" путь, по которому священник не уклонялся бы в примитивизм и обскурантизм, но и не увлекался бы чрезмерно обмирщающими и пастырю не свойственными интересами и заботами.

После этих вводных замечаний переходим к ответу на первый из поставленных вопросов, нужна ли подготовка к священству?

Само собой напрашивается ответ положительный. Вся история священства и весь опыт Церкви учат нас этому. Не всегда были духовные школы и в прошлой христианкой жизни, это верно, — но не всегда от будущих пастырей требовалась подготовленность к принятию их высокого звания. С другой стороны, с наступлением большего спокойствия в жизни Церкви и ее организации, ее иерархия ревновала об устройстве систематического образования. История знает знаменитые училища в Александрии, Эдессе, Константинополе, Риме, да и во многих других местах еще в первые века своей жизни. Эпоха больших богословских споров и возникающих ересей поставила это требование еще более остро. Если в первые три века еще не было систематического богословского и пастырского образования, то со времени признания христианства свободной и государственной религией, это образование все более устроялось и улучшалось. Оно не всегда имело те же формы. Долгое время центрами образования были монастыри. Иногда выдающиеся иерархи или пастыри собирали вокруг себя будущих священников; такова была подготовка пастырей в периоды порабощения Церкви (татарами, турками и пр.), или же в странах, удаленных от главных центров жизни. Но можно определенно утверждать, что Церковь никогда не оставляла этого вопроса без внимания, с опасением допуская молодых кандидатов священства к рукоположению, и требовала для звания пастыря основательной и многогранной подготовки.

Среди знаменитых учителей и пастырей церкви мы можем найти образованнейших людей своего времени. Произведения Златоуста, Григория Богослова, Василия Великого, Фотия и других пестрят выдержками из самых разнообразных писаний как духовных, так и светских, и до языческих включительно. Среди разных заблуждений о сущности христианства, одним из самых опасных является представление христианства, как религии простаков, невежественных и неспособных к образованию людей. Это в свое время утверждал Юлиан Отступник и знаменитый Цельз из чувств враждебных к христианству и из желания его унизить. Это же в наше время иногда утверждают люди преданные христианству, но ради охранения его чистоты, готовые на его упрощение и умаление.

Символически было указано выше, чтобы к Вертепу вочеловечившегося Логоса пришли не одни простецы пастыри, но и ищущие Бога восточные мудрецы, носители высшей истины вне христианства. Если, с одной стороны, Спаситель призывал простых рыбарей, то с другой, в числе больше всего распространивших христианство был и ал. Павел, образованнейший человек своего времени. Христианство очень рано узнало таких своих мыслителей и защитников, как св. муч. Иустин Философ, Афинагор, Климент Александрийский, чтобы уже не говорить о плеяде вселенских учителей и пастырей золотого века истории Церкви.

Вспомнить следует, что ап. Павел, автор трех пастырских посланий, немало ставил требований своим ученикам и сотрудникам и давал указания для надлежащей проверки тех, кто ищет посвящения рукой епископа. Апостол предупреждал: "рук ни на кого не возлагай поспешно" (1 Тим. 5:22), ставил требование, чтобы, помимо нравственных качеств, епископ был бы и "учителей" (3:2); требовал "испытывать" ищущих посвящения (3:10). Священнослужитель должен постоянно увещевать "со всякой властью" (Титу 2:15); пребывать "в том, чему научен и что тебе вверено" (2 Тим. 3:14), "наставлять в здравом учении, а противящихся обличать " (Титу 1:9); "проповедуй сие и учи" (1 Тим. 4:11), "занимайся чтением, наставлением, учением" (4:13).

Если от писаний апостольских перейти к произведениям учителей классического периода нашего богословия, то подтверждение сказанному найти весьма легко. Напрасно любят сторонники упрощения в христианстве ссылаться на примеры из житий некоторых пастырей, вроде еп. Севира, бывшего суконщиком, а Александра — угольщиком. Такие случаи не представляют общего правила, а могут быть найдены в истории священства, как исключения из общей массы. Церковь требовала иного. Устами своих лучших и опытнейших учителей она предписывала для священника, а особенно для епископа, опытность не только в благочестии, но и в учении, в книжной мудрости, которая с годами и с нарастающей для Церкви опасности увеличивается и углубляется. Надо всегда помнить, что направление церковного корабля выправлялось в критические минуты больших смут, ересей, расколов и прочих соблазнов руками верных, испытанных и умудренных кормчих. Но соблазн примитивизма, по-видимому, всегда витал над священством. Недаром многие выдающиеся писатели Церкви предупреждали ищущих священства о трудности этого искусства, вознося его над людскими мудростями и науками. Интересно предание о жизни папы Льва 1-го Великого, которому ап. Петр перед смертью возвестил о прощении всех его грехов, кроме греха быстрого и неосторожного посвящения иереев. По особой его молитве во втором видении было ему явлено о прощении и этого греха.

Поэтому естественно, что у великих учителей и иерархов Вселенской Церкви неоднократно вырывались слова предостережения или укоризны за невнимательное отношение к принятию священства как со стороны ищущих его, так и со стороны рукополагающих. Таким светилам, как св. Златоуст принадлежат знаменитые "Шесть книг о священстве," которые могут быть почитаемы руководящим наставлением и предостережением будущим пастырям церкви; св. Амвросию Медиоланскому "Об обязанностях священнослужителей"; блаженному Иерониму "О жизни клириков." Писал об обязанностях священников и св. папа Григорий Двоеслов. Замечательны слова на ту же тему св. Ефрема Сирина и св. Григория Богослова, который принудительно рукоположенный своим отцом, удалился в пустыню, устрашившись высокого звания священника. Его 42-е, или защитительное слово, является объяснением его бегства и в то же время исповеданием того, как он себе мыслил жизнь и деятельность священника. Это его слово служит весьма назидательным руководством для священников.

Вот что пишет Златоуст: "... берут в священники невежд и делают их приставниками имущества, за которое Сын Божий заплатил Своей Кровью! Мы обезображиваем священство, поручая его людям неопытным." Часто слышится мнение, что подготовка мешает благочестию, святости, смирению и пр. По этому поводу не лишне привести слова блаж. Иеронима: "невежественные и простые священники считают себя святыми, потому что они ничего не знают." А св. Григорий Богослов (слово 3-ье) предупреждает: "Надо самому умудриться, а потом умудрять"; "у нас не установлена граница между учить и учиться"; "одно — пастырствовать над овцами и волами, а другое — управлять человеческими душами."

В последующие времена также не умолкал предупреждающий голос тех учителей и архипастырей, которые сознавали опасность быстрого и не испытанного рукоположения. У нас о подготовке писали свт. Тихон Задонский, св. о. Иоанн Кронштадтский, а также немало сказано об этом и в курсах Пастырского богословия. Напомним, что некоторые пасторалисты (Митр. Антоний), отрицая необходимость т. н. призвания, весь центр тяжести переносили на вопрос о пастырской подготовке.

Современная постановка духовно-учебного дела выработала длинный стаж для подготовки к пастырству. В дореволюционной России обязательный курс для священнического обучения был 10 лет (4 г. духовного училища и 6 лет духовной семинарии), желающим еще высшей подготовки предстоял 4-летний курс академии, так что полное образование приобреталось в течение 14-ти лет. Католический мир также имеет свои малые семинарии, большие семинарии и факультеты, соответствующие нашим академиям. Иногда в особых случаях (после войн, потрясений или в далеких окраинах) необходимость заставляла прибегать к сокращенным пастырским курсам, но это было только исключением из общего правила.

Переходя к вопросу о том, в чем же состоит подготовка пастыря к его будущей деятельности, надо разделить эту тему на: 1) подготовка духовная, 2) подготовка интеллектуальная и 3) подготовка внешняя.

1) Подготовка духовная.

Кандидат священства, будущий пастырь, готовится вступить на духовный путь, или, следуя русскому термину, войти в духовенство. Это слово само по себе обязывает ко многому. Оно не вполне соответствует однозначными терминами в других языках. Свештенство (серб.); клир, clerge, clergy, (франц., англ., греч.); оно по своему значению скорее соответствует германскому понятию Geistlicher от Geist, дух. Это значит, что духовенство должно быть прежде всего духовным. Это значит принадлежность к царству Духа, а не царству социальной обыденности, к области материальных расчетов и интересов, политических вожделений и т.п. Это, прежде всего, воспитание себя в духе Царства Божия, созидание его в себе, ибо оно не где-то, на земной территории, а внутри нас. Царство Божие не есть теократическая идиллия, а категория нашей духовности. Это первое, что требуется на пути духовного воспитания и что так часто отсутствует у духовенства, увлеченного политикой и национальными стремлениями или же поглощенного заботами о хлебе насущном и изыскании материальных благ. Это возрастание в духовности дается не сразу, а приобретается долголетним подвигом всей жизни, воспитанием себя смолоду, решительным выбором, куда направить свои стремления, — к царству мира сего или к тому, которое не есть от сего мира.

В этом выборе ясны два момента — отрицательный и положительный. Первый относится к решительному отвержению того, что в этом мире притягивает: грех земных расчетов, карьерных побуждений, национально-политических предрассудков и проч. Это значит вовсе не отвращение от культурного строительства и от участия в обществе людей, а освобождение себя от всякого притяжения этого мира, его зла, его недуховных инстинктов. Это значит не быть рабом расчетов этого мира, как всему греховному. Сторона же положительная заключается в накоплении в себе всего духовного, всего того, что есть принадлежность Царства благодати. Это надо развить; в это понятие входит ряд целей.

По св. Григорию Богослову, пастырь должен быть небесным, т.е. не быть причастным ко грехам мира и не быть плененным земными благами. Пастырь должен быть святым, а это означает не духовно-пуританский стиль и чахлый спиритуализм, не заучивание каких-то особых церковнославянских выражений, не святошество, не ханжество, а подлинная духовность, т.е. стремление к усыновлению Богом, к одухотворению себя, к обожению себя и других, как высшему идеалу православной аскетики. Пастырь должен быть милостив и сострадателен, что вовсе не означает сентиментальности, а способность усваивать себе чужие радости, грехи, скорби и страдания. Пастырь должен быть преподобным, т.е. уподобляться Христу, Который есть совершенный идеал Доброго Пастыря. Пастырь должен быть молитвенным, т.е. любящим молитвенный подвиг во всех его проявлениях, а именно молитву келейную, умную (Иисусову), храмовую, а особенно служение Божественной литургии.

Священник без молитвы, не умеющий молиться, не стяжавший молитвенной стихии, не полюбивший богослужения и всячески от него уклоняющийся под разными предлогами, есть противоречие самому себе и бесплодный чиновник духовного ведомства. Пастырь должен быть смиренным, лишенным инстинктов гордости, чванства, заносчивости, честолюбия, самолюбия и эгоизма. Смирение это должно выражаться вовсе не в низких поклонах перед предстоятелями и не доказывается подписанием своего имени с эпитетом "смиренный иерей имярек," а в подлинном освобождении себя от всех приражений эгоцентризма, в не поставлении себя в центре всего мира, в нелюбовании собой и пр.

Это главные цели, к которым священник должен стремиться, и все это может быть сведено к одному — духовность, т.е. освобождении себя от власти всякого греха и от всего мирского, национального и политического приражения. Следует обратиться к средствам для этого духовного воспитания.

Не будет ошибочным сказать, что самым мощным средством для приобретения духовности является молитва. Она сама по себе есть область духовной жизни, а кроме того, благодаря ей можно приобрести и иные блага духовного мира, можно вымолить то, чего не хватает. Учиться молитве надо еще со школьной скамьи. По любящим богослужение или уклоняющимся от него можно уже судить, куда направлены устремления будущего священника, тягостно ли ему нести подвиг молитвы, или это является для него лучшими минутами "во дню." Это не следует обобщать, так как молитвенный дар очень индивидуален. Одним ближе и больше по душе молитва храмовая, эстетически привлекательная, уставно благоустроенная; другим же — храмовая, соборная молитва тягостнее келейной и сокровенной молитвы сердца. Как бы то ни было, но священник должен стяжать эту молитвенную стихию.

Затем следует чтение Священного Писания, учение его наизусть, размышление над ним, углубление своего ума в толкование Писания, знакомство с экзегетической литературой как святоотеческой, так и современной научной.

Кроме того, для духовного возрастания надо знакомиться вообще с литературой святоотеческой, а главным образом, с аскетической, как руководствами к нравственному совершенству, исходящими из опыта долголетней пустыннической и монастырской жизни. Здесь должна быть постепенная иерархическая подготовка в чтении: надо начинать с более простых писаний (Авва Дорофей, Иоанн Кронштадтский, Феофан Затворник и Игнатий Брянчанинов, письма Амвросия Оптинского и под.), переходя затем к более трудным, как напр., Добротолюбие, Исаак Сирин, Лествица, Симеон Новый Богослов, Палама.

Весьма существенным средством для приготовления себя к священству может быть частая исповедь, духовные беседы с опытными людьми, чтение жизни подвижников благочестия, знаменитых духовников и молитвенников. Западный мир знает особые длительные упражнения в молитве и созерцании, совершаемые по монастырям. Такие уединенные и сосредоточенные в себе упражнения, или говения, существенно назидают и создают в душе духовное богатство.

К духовной подготовке может послужить и посещение больных, помощь страждущим, как и вообще всякое сострадание тем, кто в нем нуждается. Полезным бывает свою мысль сосредоточить не на красотах сего мира, а на смертном часе, на вечности, на загробной участи. Для этого чтение Псалтири по покойным может также очень помочь молодому кандидату в священство.

Суммируя сказанное, надо привлечь к духовному созиданию все, что полезно для отрешения себя принудительных законов и обычаев этого мира и что может способствовать будущему иерею быть небесным и духовным. Все это представляет собой содержание особой дисциплины, известной под именем пастырской аскетики.

2. Подготовка интеллектуальная.

В этом вопрос надо прежде всего преодолеть и решительно отказаться от одного вреднейшего и закоренелого предрассудка, что пастырю интеллектуальная подготовка не нужна, а даже вредна, так как она якобы мешает смирению, молитвенности и духовности. Это одно из опаснейших заблуждений как в обществе, так и в среде духовенства, а главное, руководителей будущих священников. Мы намеренно поставили вопрос о трех сторонах подготовки в иерархическом порядке: духовное, интеллектуальное, внешнее, чтобы, прежде всего и раз и навсегда, решительно заявить, что без духовной подготовки и духовного устремления священник есть пустой звук, противоречие в самом себе и нечто ложное и недостойное. Посему мы еще раз настаиваем, что, безусловно, первенствующее место принадлежит к духовному подготовлению себя, а потом всякому иному. Но тут же необходимо подчеркнуть, что духовное подготовление себя нисколько не мешает всякому иному усовершенствованию, т.е. умственному и внешнему. Современная действительность настоятельно требует подготовки пастырей с как можно более широким умственным кругозором и с внешними качествами благоприличия и общественных навыков. На опасения же, что умственная или внешняя подготовка может повредить или даже разрушить духовное богатство священника, следует ответить, что цена такой духовности, которая может якобы пострадать от прикосновения к ней культуры и науки, весьма невелика. Православная духовность, надо это помнить, далеко не так хрупка, как того боятся многие.

Если обратиться еще раз к истории, то примеры прошлого дают богатый материал для благоприятного решения поставленного вопроса. В сущности, отцы классической эпохи православного богословия: свв. Афанасий, Каппадокийцы, св. Максим Исповедник, патр. Фотий, св. Иоанн Дамаскин и многие другие — были для своего времени представителями самой широкой интеллектуальной культуры. Они стояли на уровне утонченной элиты той эпохи. Их творения полны доказательств не только от Писания и свв. прежних отцов, но и чисто внешних свидетельств языческих писателей. Они в совершенстве знали философию, риторику, математику, музыку, т.е. то, что на языке тогдашней педагогики называлось "седмочисленным художеством" или "тривиум, квадривиум." Отдавая первенство духовной подготовке и благочестию, они нисколько не опасались того, что светская образованность как-то сможет помешать их благочестию и духовности. И, на самом деле, ни их смирение, ни их вера, ни их молитвенный подвиг не страдали оттого, что они знали Платона, Аристотеля, Гомера, Виргилия и под. Кто хотя бы немного углубился в изучение патристики и читал свв. Отцов, тот не может не удивиться образованности и высокому уровню тех, кого хотят представить простачками и обскурантами. Такими именно их хотели представить враги христианства Лукиан, Цельз, Иулиан, но на самом деле свв. Отцы поражали даже язычников своей "внешней" т.е. интеллектуальной подготовкой. В монастырских книгохранилищах берегли не одни только жития святых и аскетические сборники. Любопытно, например, что св. Анастасий Синаит, утонченный эллинист и знаток своего языка, употреблял выражения, которые только находятся в таких, редко читаемых произведениях, как схолия на Еврипида или на Аристофана. Чтобы запомнить такие языковые тонкости, надо было внимательно читать такие книги, которые теперь, вероятно, сочтут совершенно неуместными для монашеского чтения. От знания Плутарха или Плотина в то время можно сделать вывод и для нашей эпохи. Знакомство с современной философией, литературой, науками и искусством может только поднять пастыря в глазах его пасомых, желающих и от священника узнать что-нибудь о том или ином культурном явлении. А для священника подобные знания могут быть только полезным оружием в его миссионерской и апологетической деятельности. Он может только тогда влиять на паству, когда он знает, чем эта паства живет и что ее привлекает. Духовность священника не пострадает, если он будет знаком с современными философскими и литературными течениями. Но вся интеллектуальная подготовка подразумевает прежде всего подлинную и глубокую духовность в самом священнике, и эта подготовка ни в коем случае не смеет быть предлогом к обмирщению пастыря.

Очень нужно помнить о возможности культурного влияния на общество. Общество, оставленное своими пастырями на произвол судьбы, предоставленное в своем воспитании и образовании самому себе, легко поддается посторонним давлениям и вырастает без благодатного руководящего влияния священника. (Обращаться же к пастырю, который не осведомлен в современных вопросах или же презрительно отзывается обо всем, что не является его специальностью, никто из культурных людей не станет). От священника ждут авторитетного и веского слова, но слова мудрого, сведущего и обоснованного. Православное духовенство в силу многих исторических и социальных причин, иногда не могло создавать это влияние и идти впереди культурного процесса.

Во Франции духовенство было образованный класс, и его слушал этот класс. За 300 лет существования французской Академии в числе "бессмертных" было 120 духовных лиц (105 до революции 1789 г. и 15 после). В числе этих 120 Академия насчитывает 15 кардиналов, 33 епископа и архиепископа, 13 ораторианцев, 1 доминиканца (Ла-Кордэр), несколько иезуитов и остальные — просто кюрэ. Российская Академия существовала только 200 лет, но в нее входили такие лица, как митр. Филарет, митр. Макарий Булгаков и Платон Левшин, несколько священников (оо. Кочетов, архим. Поликарп Гойтанников, о. Герасим Павский). Этим, конечно, чисто формальным признаком нельзя ограничивать культурно-воспитательного наличия в среде духовенства. (Но даже, расширяя эти рамки, мы не увидим в православном духовенстве много опытных руководителей в деле цивилизации, как в странах Западной Европы).

Можно все же привести примеры того, что просвещенные священники были руководителями в деле примера духовного подвига и пастырского просвещения. Достаточно напомнить тонких мыслителей: протоиер. Феодора Голубинского, архим. Феофана Авсенева и архиеп. Никанора Бровковича; знаменитых синологов архимандритов Аввакума Честного и Палладия Кафарова; гебраиста о. Герасима Павского; еп. Порфирия Успенского и архимандрита Антонина Капустина, — крупнейших русских византологов и замечательных знатоков греческого, да и своего русского языка; этот же Антонин и его брат Платон Капустин, один из известнейших московских священников, были хорошими астрономами, а о. Платон писал статьи и о высшей математике; последний протопресвитер Успенского собора (до революции) о. Любимов был магистром русской словесности, которую и преподавал в знаменитой Фишеровской гимназии, где законоучителем был о. Фудель, большой друг Конст. Леонтьева и сам литератор; наши заграничные священники становились членами ученых обществ Германии, Швеции, Испании и Англии.

Есть еще пример и русского прошлого: прот. Иоанн Первушин, смиренный и молитвенный священник, добрый и заботливый пастырь, был известнейшим в ученом мире математиком. После окончания духовной Академии он пошел на сельской приход, где и провел всю жизнь. Одаренный исключительными математическими способностями, он посылал свои работы в Академию наук, был знаком с выдающимися математиками не только России, но и западного мира. Его сложнейшие работы по чистой математике и теории чисел награждались нашей Академией и были отмечены Математическим Конгрессом в Чикаго и Неаполитанским физико-математическим обществом. Теория чисел не мешала ему быть и хорошим священником.

Этот список можно при желании продолжить. Но важно отметить, что ни звание члена Академии Наук, ни занятия астрономией, философией и иные проявления учености не помешали названным духовным особам быть молитвенниками, прекрасными пастырями, смиренными монахами, а главное, оказывать огромное духовное влияние на своих пасомых.

Нет большей неправды и клеветы, возводимых на православную духовность, как приравнивать ее к мракобесию и гносимахии. Обскурантские вкусы некоторых духовных лиц не должны быть распространяемы на само Православие. Оно тут не при чем.

Особенно же надо помнить, что в такое время, как наше, когда враги Церкви мобилизуют все силы на борьбу с нею, наличие просвещенных пастырей, научно подготовленных и готовых всегда дать ответ на наше "упование," по слову ап. Петра, более чем своевременно. От пастыря ожидается не боязливое (якобы смиренное) признание своей некомпетентности, а слово с властью, с весом и осоленное солью. (Наше духовенство не привыкло быть руководителем в этих вопросах; не удивительно, что за руководящим советом обращаются к лицам, далеким от Церкви и духовности). Недуховность интеллигенции может излечить в значительной степени само духовенство своим приближением к ее интересам и исканиям.

Обращаясь к самой современной действительности, надо напомнить, что огромное влияние на общество митр. Антония, о. С. Булгакова, А. Ельчанинова, Г. Спасского объяснялось тем, что они прекрасно знали и светскую литературу и следили за наукой или искусствами, или течениями мысли.

В светском образовании всех времен можно найти для пастыря и полезное, и вредное. Отцы Церкви извлекали из Платона и Гомера то, что могло принести назидание для их времени, но избегали того, что было растленного и ненужного в той языческой образованности. Здесь дело не в том или ином веке, и опасность вовсе не в современном или древнем. Митр. Московский Филарет писал в свое время (1858 г.): "Воюют против современных идей. Да разве идеи Православия и нравственности уже не являются современными? Разве они остались только в прошедших временах? Разве все мы уже язычники до одного? Не время виновато, а мысли неправославные и безнравственные, распространяемые некоторыми людьми. Итак, надобно воевать против мыслей неправославных и безнравственных, а не против "современных" ("Собр. Мнений и отзывов," том 4, стр. 344). В бесплодном желании вернуть вспять ушедшее не найти спасения от опасностей сегодняшнего дня. Митр. Филарет писал (1839 г.) наместнику Троицкой Лавры, архим. Антонию: "Нельзя 19 век сделать четвертым или пятым, и Вологодскую губернию Фиваидою" (том 1, стр. 315). Во всяком случае, великий наш Святитель понимал пользу просвещения и всегда защищал Православие от нападок и обвинения в мракобесии. Митр. Новгородскому Исидору он писал: "Напрасно думает критик, что вера Христова во вражде со знанием. Она не во вражде с истинным знанием, потому что не в союзе с невежеством" (Собр. Том 5, стр. 48).

Следует, конечно, затронув эту тему, коснуться и возможной опасности, подстерегающей пастыря на этом пути. Увлеченный желанием быть культурным и начитанным, священник может легко поддаться соблазну обмирщения и незаметно для себя неправильной оценки умственных ценностей. Когда пастырь начинает терять свое главное и единое на потребу, когда он свою духовность подменяет светскими интересами, когда литература, философия и наука вытесняют из его сердца молитву и сострадание к своей пастве, то это означает, что нарушено внутреннее равновесие и пастырь сбился с пути. Приобщение к светскому должно поэтому всегда проверяться степенью пастырской молитвенной настроенности и его чисто духовными устремлениями. Целью священнической жизни и деятельности является духовное созидание себя и близких. Интеллектуальное и светское образование могут быть только средствами пастырского воздействия и дополнением своего собственного внутреннего богатства. Пастырь не должен бояться интеллектуальности, но также не должен увлекаться ей в ущерб своей духовности, так как для достижения совершенства в духовном плане оно всегда труднее дается, чем в плане умственном, научном и художественном. Как и во многом другом, единый правильный путь находится посредине и в возможности полной гармонии и равновесии всех сил.

3. Подготовка внешняя.

Не меньшей ошибкой некоторых людей является убеждение в том, что пастырю не нужно внешнее воспитание. Стремление к упрощению православия готово легко примириться с внешней простотой духовенства и даже усматривает в этом какое-то положительное качество. В отсутствии светского воспитания хотят часто искать все тот же якорь спасения для воображаемого "смирения." Нет надобности доказывать, что добродетель смирения не имеет ничего общего с внешней невоспитанностью. Ясно, что подлинное смирение не может пострадать от чистоты, воспитанности и хороших манер. Трудно себе представить св. Григория Богослова, св. Фотия Константинопольского или св. Максима Исповедника в былое время, или же преп. Серафима, старца Амвросия Оптинского, или еп. Феофана Затворника — в наши дни, обязательно в стиле грубости ради охранения своего "смирения" и из боязни потерять свою духовную устремленность. Не пониманием христианского духа веет от слов Тертуллиана, (уже в то время уклонившегося в свой монтанистический ригоризм), что "Богу важнее чистота души, чем опрятность тела." Непонятно, почему опрятность тела может уменьшить чистоту нашей души?

В чем, однако, состоит эта внешняя подготовка, и к чему должно быть направлено внимание священника, чтобы себя постоянно держать внешне благопристойным?

А) В отношении своего внешнего вида. Пастырь должен всегда помнить, что "по одежке встречают." Внешность имеет огромное значение в человеческом общежитии. Она может оттолкнуть от себя какой-нибудь незначительный, на первый взгляд, мелочью. Человеку свойственно врожденное чувство брезгливости, и в силу его он не может себя заставить преодолеть ряд внешних мелочей: опрятности, запахов, слышания и пр. Священник не должен никогда упускать это из виду. Не обратив внимания на какую-нибудь ничтожную мелочь, он может потерять нечто гораздо более значительное, как умение привлечь к себе требовательного человека. Из этого следует, что пастырь должен тщательно заботиться о своем внешнем облике, быть всегда чистым и опрятным как в отношении одежды, так и тела. Ряса и подрясник должны быть подшиты, чисты и аккуратны. Бедность одежды никто священнику в укор не поставит, но неопрятность ее может оттолкнуть окружающих. Даже больше того, богатая, шелковая или муаровая ряса может тоже подействовать неблагоприятно и подать повод упрекнуть священника в щегольстве и франтовстве. Но бедная одежда никогда не будет укором пастырю, если он ее носит с достоинством и держит в порядке и опрятности. Обувь, даже старая, всегда должна быть чиста и в порядке.

Это же касается чистоты рук, лица, зубов, потому что опрятность имеет большое значение для прихожан и молящихся. Неприятный запах, грязные ногти или уши могут оттолкнут людей чувствительных. Нужно не мало внутренней собранности и отсутствие брезгливости, чтобы, скажем, во время исповеди стоять вблизи человека, от которого исходит дурной запах табачного или чесночного перегара, от чего страдает и священник при такого рода исповедующихся.

Уставное отношение священников к своим длинным волосам и бородам тоже должно быть ограничено требованиями опрятности. Церковный устав предписывает подстригать косматые усы, что необходимо при причащении духовенства. Нашему заграничному духовенству всегда было предоставлено право стричь волосы. Еще при имп. Елизавете Дух. Консистория предписывала, чтобы священники стригли волосы, но не у цирюльников, а чтобы эту операцию проделывали попадьи. Умеренно подстриженные волосы, подровненная борода и в меру укороченные усы никак не могут уменьшить духовности священника и подать повод к упреку в щегольстве.

Все сказанное о внешности не должно переходить в противоположную крайность, когда священник доходит до франтовства и утрированной светскости. Здесь, как и во всем, чувство меры должно помочь удержать равновесие.

Б) В отношении времени. Священник должен быть хронометрически точен в назначении своих деловых разговоров, посещений, богослужения. Недостаток аккуратности может очень раздражать людей деловых и берегущих свое и чужое время. Священник должен жить по расписанию, день рассчитан по минутам, все промежутки времени приняты во внимание. Богослужение должно начинаться точно по назначенному времени. Не должны иметь места никакие изменения его в угоду неаккуратным и запаздывающим лицам. Только случай смертной опасности, вызов к одру тяжкобольного, крещение слабого младенца могут позволить священнику нарушить свое расписание времени. Пастырь обязан и себя воспитывать в этом духе, и того же требовать от своих пасомых. Таковы условия общественной воспитанности.

В) В отношении языка и движений. Слово священника больше, чем простых смертных, приковывает к себе внимание окружающих. По словам мы судим и о внутреннем содержании мыслей и чувств. Вольный язык изобличает распущенность мысли; озлобленное слово свидетельствует о наличии страсти гнева; грубые слова — признак недостатка воспитанности. Наоборот, слова строгие, сдержанные, точные, но приправленные вовремя добродушным юмором, показывают, что они исходят от дисциплинированного ума, острого, мыслящего, но и не лишенного наблюдательности и незлобивого веселья. Тут священника подстерегают две крайности, одинаково неприятные. С одной стороны, распущенный и грубоватый язык, унаследованный со школьной скамьи, со "словечками" жаргона и легко переходящий даже и в вольности больше, чем то дозволяют общественные приличия. К сожалению, это иногда приходится наблюдать и у лиц высокого иерархического положения. Бывает и так, что для приобретения не унаследованного от предков традиционного левитства, батюшка заучивает ряд особых, кажущихся ему духовных выражений, вроде: "спаси Господи" — вместо обычного: "благодарю вас" или "спасибо," вместо простого "я" — аз многогрешный, "ваша святыня" вместо простого "Вы"; мое недостоинство, окаянный, смиреннейший и прочие выражения, которые в сознании подобного неофита в левитстве должны стать верным признаком его духовности и смирения. Сюда же надо отнести и страсть щеголять вовремя и не вовремя славянскими цитатами из Библии и богослужебных книг, которые, будучи иногда к месту и ко времени, могут приправить и оживить речь, но очень часто делают ее искусственной, надуманной, а иногда и просто неуместной.

Движения, жесты священника должны быть также размерены и уравновешены, для чего надо выработать в себе естественный его званию ритм движения в ходьбе и жестикуляции. Беготня иерея по улицам не соответствует его сану, но и напыщенность делает его комичным и не подходит к его роли. Неумеренная жестикуляция огрубляет повадку пастыря, но и окамененность его облика выдает в нем ненатуральную натянутость. В присутствии старшего собрата иерей всегда должен помнить свое место: не садиться прежде разрешения, идти слева от старшего, уступать ему дорогу и пр. Он не должен в общественном транспорте торопиться занимать сидение. Если ему будет уступлено, иерей может его занять, но всегда должен стараться его уступить старикам, больным, женщинам с детьми, слабым и пр.

Г) В отношении корреспонденции. Канцелярия священника должна быть в безупречном порядке. На каждое письмо ответ должен следовать немедленно или по наведению нужной справки. Письма должны быть точно датированы, полезно на деловые бумаги иметь копии во избежание недоразумений. Письма к иерархически вышестоящим лицам должны быть написаны по форме, выдержано, без всякой фамильярности. Подпись также по установленной форме, без лишних "многогрешный, недостойный" и прочих лжесмиренных эпитетов. Язык писем, больше чем произнесенные слова, должен быть рассчитан и проверен. "Письмена остаются" — гласит древняя поговорка. Вообще надо всегда помнить, что за то или иное действие или слово не пришлось бы впоследствии краснеть и стыдиться. Умеренный юмор и остроумие только свидетельствуют в пользу автора, но распущенность и болтливость обнаруживают недомыслие и отсутствие дисциплины. Равновесие здесь, где-то посредине.

Д) В отношении убранства своего жилья. И это имеет значение и может подать повод к положительной или отрицательной оценке священника в глазах его прихожан. Опрятность и порядок в доме были темой даже пастырских посланий ап. Павла (1 Тим. 3:4-5). Жилище пастыря должно свидетельствовать о его внутреннем устроении и об интересах его жизни. Скромность, серьезность и чистота должны украшать дом иерея. Бедность никогда не будет ему поставлена в укор, но беспорядок или чрезмерная светскость могут соблазнить многих. Надо всегда помнить о слабости человеческого духа и склонности его к соблазнам. С другой стороны не стоит забывать того большого впечатления, которое оставляет первый вид. Кроме чистоты жилища, оно должно и может свидетельствовать об интересах и внутреннем содержании его владельца. Книги и любовь к ним привлекут к священнику внимание людей образованных. Украшение стен видами, портретами или репродукциями картин не должно оскорблять эстетического чувства. Неверно думать, что комната священника должна быть украшена "благочестивыми" картинами, пусть и хорошими, но явно оскорбляющими художественное чувство. Все пошлое, мещанское, трафаретно-рыночное может только вызвать улыбку и заподозрить владельца в подделывании под общий уровень. Здесь, как и во всем, опасны уклонения в крайности неуместного обмирщения и надуманного жанра "бытового батюшки," подлинник которого уже давно исчез из жизни.

В заключение можно сказать еще самое, может быть, главное — это суметь выработать в себе духовный такт, чтобы определить тот путь и ту меру, которые всего больше подходят к данному случаю и положению.