Глава XXIII

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XXIII

Укажи мне путь, по которому мне идти

Давид вновь остался один. Медленно и спокойно он прошел через весь свой сад, разбитый на кровле. Наконец, остановившись, он заговорил сам с собою: «Я ждал, Авессалом, ждал и наблюдал много лет. Я спрашивал себя снова и снова: что в сердце этого юноши? Но теперь я знаю: ты хочешь сделать немыслимое. Ты хочешь расколоть царство Самого Бога. Все остальное — только разговоры».

На мгновение Давид задумался. Затем тихим, но исполненным глубокой скорби голосом произнес: «Авессалом — не боится — разделить — Царство Бога!»

«Теперь я знаю наверняка. Он ищет сторонников. По крайней мере, он их не отвергает! Он кажется необыкновенно чистым и благородным и тем не менее он — за раскол. Число его сторонников растет, хотя он убедительно утверждает, что их у него нет».

Давид долго смотрел вдаль и, казалось, ни о чем не думал. Затем, не без иронии, он продолжил размышлять сам с собой: «Хорошо, добрый царь, на один вопрос у тебя есть ответ. Ты среди разделения и, скорее всего, лишишься трона. Теперь второй вопрос, — он помолчал, поднял руку и почти обреченно спросил себя, — что ты будешь делать? Царство твое на волоске. Похоже, у тебя два выбора: потерять все или стать Саулом. Ведь только так можно остановить Авессалома.

…Так что же? Становиться ли мне Саулом теперь, в моей старости? Господи, Ты ждешь моего решения?» — вопросил вслух Давид.

За спиной не замедлил прозвучать ответ:

— Добрый царь, он не был Давидом с тобой.

Давид обернулся. Это был Авесса, подошедший без доклада.

— Людное, однако, место, эта терраса, — ответил Давид на появление старого соратника.

— Господин? — произнес Авесса со всей почтительностью.

— Я просто хотел сказать, что без посетителей я сегодня и не был. И это в день, когда я предпочел бы быть один. Ты что-то мне сказал?

— Только то, что Авессалом не проявлял к тебе такого же отношения, как это делал бы молодой Давид.

— Да, я никогда не бросал вызова Саулу. Никогда не пытался разделить царство во время его правления. Это ли ты имеешь в виду?

— Более того, — отвечал Авесса твердо, — Саул питал злобу к тебе и превратил твою жизнь в пытку. Ты же отвечал только почтением и внутренним страданием. Все зло, происходившее в те дни, шло лишь с одной стороны. Все падало только на тебя. Притом, что ты мог бы разделить царство, а, возможно, и сбросить Саула. Но вместо этого ты предпочел покинуть царство. Ты бежал, чтобы не быть причиной разделения. Ты рисковал своей жизнью ради единства и закрывал уста и глаза на все несправедливости. У тебя было больше причин для восстания, чем у кого бы то ни было другого в истории этого царства или любого иного. Авессалому же придется изрядно потрудиться, чтобы представить сколько-нибудь значимые обиды. Разве Авессалом когда-нибудь вел себя, как ты? Скажи, Авессалом когда-нибудь уважал тебя? Разве отказывается выступать против тебя? Авессалом отказывается от сторонников? Разве Авессалом покидает страну, чтобы предотвратить ее разделение? Разве Авессалом переносит страдания молча, в одиночестве? И в чем эти страдания? Посетило ли его какое зло вообще? Нет, он только чист и благороден!?

Последние слова Авесса будто отрубил. Затем продолжил, уже с нескрываемой скорбью:

— Повод для его недовольства ничтожен, в сравнении с твоими справедливыми обидами на Саула. Ты никогда не обращался с Саулом плохо. И ты никогда и никоим образом не был несправедлив к Авессалому.

— Похоже, у меня дар заставлять стариков и молодых ненавидеть меня без причины, — прервал с горькой усмешкой Давид Авессу. — В моей юности на меня нападали старики, когда состарился — нападают молодые. Замечательное достижение…

— Я к тому, — продолжал Авесса, пропустив замечание царя, — что Авессалом — не Давид. Поэтому я спрашиваю тебя: почему ты не хочешь остановить его восстания? Останови его, этого жалкого…

— Осторожно, Авесса! Помни, кто он! Ты не должен говорить плохо о сыне царя.

— О, добрый царь, я лишь напоминаю, что ты ни разу не поднял меча или копья против Саула. А Авессалом день и ночь готовит выступление против тебя. И однажды — очень скоро — он поднимет против тебя армию. Нет, — народ! Наш народ! Молодой Авессалом — не Давид в молодости. Я советую тебе его остановить.

— Ты просишь меня, Авесса, чтобы я стал Саулом, — тяжело ответил Давид.

— Нет, я просто прошу тебя остановить его.

— Если я остановлю его, останусь ли я Давидом? Чтобы это сделать, я должен быть или Саулом, или Авессаломом.

— Мой царь, прости, но я скажу тебе с любовью: иногда я думаю, что ты немного не в своем уме.

— Что ж, я вижу, почему, — усмехнулся Давид.

— Но, дорогой царь, Саул был плохим правителем. Авессало является в некоторой степени его юношеским повторением. И только ты постоянен. Ты навсегда — пастушок с сокрушенным сердцем. Скажи мне правду, что ты собираешься делать?

— До настоящего времени я колебался. Теперь я знаю точно: в юности я не был Авессаломом, а в старости — не стану Саулом. В юности, по твоим собственным словам, я был Давидом. И в старости попытаюсь им остаться. Даже если это мне будет стоить трона, царства и, возможно, головы.

Авесса некоторое время молчал. Затем медленно, пытаясь убедиться, правильно ли он понял смысл сказанного Давидом, произнес:

— Ты не был Авессаломом. Ты не хочешь стать Саулом… В таком случае, государь, если Вы не хотите силой подавлять Авессалома, то я предлагаю нам приготовиться к бегству, потому что он наверняка отнимет у Вас царство.

— Так же наверняка, как царь Саул убил пастушка, — ответил старый мудрый царь.

— Что? — спросил пораженный Авесса.

— Подумай, Авесса. Бог однажды избавил беззащитного пастушка от могучего безумного царя. Он может избавить и старого царя от честолюбивого молодого бунтаря.

— Ты недооцениваешь своего противника, — возразил Авесса.

— А ты недооцениваешь моего Бога, — спокойно ответил Давид.

— Но почему, Давид? Почему не сразиться?

— Я отвечу тебе. Если ты помнишь, — а ты там был, — я однажды дал тот же самый ответ Иоаву, в пещере, много лет назад. Пусть лучше я буду поражен и даже убит, чем научусь поступать как Саул или как Авессалом. Царство само по себе не настолько важно. Пусть он возьмет его, если такова воля Божия. И я повторяю: я не буду учиться ни у Саулов, ни у Авессаломов.

А теперь, будучи стариком, я добавлю кое-что, чего я тогда, возможно, не знал. Авесса, ни один человек не знает своего собственного сердца. Я тоже, конечно же, не знаю до конца своего. Знает только Бог. Так защищать ли мне свое маленькое царство именем Бога? Метать ли мне копья, плести ли интриги и замышлять ли расколы… и убивать души людей, если не их тела… для защиты моего царства? Я не поднял и пальца, чтобы стать царем. Не подниму и для того, чтобы остаться и чтобы сохранить свою власть. Даже царство народа Божиего! Бог поставил меня сюда. Я не должен брать или удерживать власть. Разве ты не понимаешь, что это, возможно, происходит по Его воле? Думается мне, что если Бог захочет, Он сможет защитить и сохранить царство даже сейчас. В конце концов, это Его царство.

Да, ни один человек не знает своего сердца. И я не знаю своего. Кто знает, что на самом деле в моем сердце? Может быть, в Божиих глазах я уже больше недостоин царствования. Возможно, Он отнимает царство у меня. Возможно, царствование Авессалома — Его воля. Я не знаю. Но если Его воля такова, я принимаю ее.

Любой, поднимающий руку на того, кого он считает Саулом, любой старый царь, поднимающий руку на того, кого он считает Авессаломом, на самом деле, может быть, поднимает руку на волю Бога.

Ни в том, ни в другом случае я не поднимал и не подниму руку! Не будет ли странно, если я буду пытаться сохранить свою власть, когда Бог желает моего падения?

— Но ведь ты знаешь, что Авессалом не должен быть царем! — отвечал Авесса упавшим голосом.

— Я знаю? Никто не знает. Только Бог знает, но Он не скажет. Я не сражался, чтобы стать царем, и не буду, чтобы остаться им. Пусть Бог, если это угодно Ему, забирает трон, царство и… — голос Давида дрогнул, — и Свое помазание с меня. Я ищу Его воли, а не власти от Него. Повторяю, я жажду Его воли более, чем власти.

— Государь! — раздался чей-то голос из-за спины.

— Да? А-а, посланник. Что у тебя?

— Авессалом. Он хочет видеть Вас Он хочет попросить разрешения сходить в Хеврон, принести жертву.

— Мой господин…, — сказал Авесса хрипло, — ведь ты знаешь, что это на самом деле означает?

— Знаю.

— И ты знаешь, что он сделает, если ты разрешишь ему пойти?

— Да.

— И ты разрешишь ему?

Давид обернулся к посланнику:

— Скажи Авессалому, я скоро буду…

Царь взглянул в последний раз на тихий город внизу, повернулся и направился к двери.

— Ты дашь ему разрешение пойти в Хеврон? — не унимался Авесса, следуя за Давидом.

— Да, дам, — сказал великий царь и вновь обратился к посланнику, — этот мрачный час для меня настал. Когда я поговорю с Авессаломом, все закончится. Завтра пусть придет ко мне один из пророков. А сейчас иди. Потом пусть придет ко мне Садок — первосвященник. Спроси его, не сможет ли он быть у меня здесь, после вечернего жертвоприношения…

На лице Авессы светилось восхищение:

— Благодарю тебя, добрый царь.

— За что? — спросил удивленно Давид, оборачиваясь уже в дверях.

— Не за то, что ты сделал, а за то, что ты не сделал! Я благодарю тебя за то, что ты не кидал копья, не восставал против царей. За то, что не разоблачал человека у власти, когда он был уязвим, за то, что не разделял царство, не нападал на молодых Авессаломов, которые очень похожи на молодых Давидов, но ими не являются, — он помолчал, — благодарю тебя за страдания, за готовность лишиться всего. За то, что ты положился на волю Бога в завершении и даже разрушении твоего царства, если это угодно Ему. Благодарю тебя за то, что ты — пример для нас всех. А больше всего, — он усмехнулся, — за то, что не обращаешься к колдуньям.