Славянский Иосиф

Как и всякий пропагандист – причем пропагандист, преследующий в данном случае двойные цели и вынужденный скрывать свое прошлое, – Иосиф Флавий обладает одной раздражающей особенностью. В «Иудейской войне» и «Иудейских древностях», разделенных почти двадцатью годами, он нередко излагает одни и те же события совершенно по-разному.

К примеру, в «Иудейской войне» он сообщает о смерти первосвященника Иоанатана бен Анании от рук террористов-сикариев. Она имела место в 52 г. н. э. и была, по словам Иосифа, первым громким терактом такого рода. После смерти Анании убийства стали происходить постоянно.

«Они (сикарии. – Ю.Л.) убивали людей среди белого дня и в самом городе, преимущественно в праздничные дни они смешивались с толпой и скрытыми под платьем кинжалами закалывали своих врагов; как только жертвы падали, убийцы наравне с другими начинали возмущаться происходившим»{525}.

Перед нами – убедительная картина начала массового террора.

Однако в «Древностях» Иосиф выдвигает совершенно другую гипотезу. Он сообщает, что первосвященник Иоанатан пал ни больше ни меньше жертвой происков злобного прокуратора Феликса, нанявшего для его убийства религиозных экстремистов через посредничество некоего Дораса{526}.

Итак, согласно «Иудейской войне» Ионатана убили сикарии, а согласно «Иудейским древностям» этих сикариев нанял не кто иной, как римский прокуратор.

Несложно заметить, что вторая версия проистекает отнюдь не из углубленного изучения Иосифом предмета. Вряд ли экс-революционер, проживавший после восстания в Риме, выяснил за двадцать лет, разделявшие эти тексты, некие необыковенные подробности, позволившие ему сделать такое фантастическое заключение о причинах смерти Ионатана.

Перед нами – не что иное, как типичная внутрииудейская пропаганда, и понятно, из каких кругов она исходит: это пропаганда иудейского истеблишмента, враждебного как римлянам, так и зилотам. Ее цель – скомпрометировать зилотов, представив их агентами римлян. (Заметим в скобках, что автору этих строк постоянно приходилось сталкиваться с подобной пропагандой на российском Северном Кавказе. Кажется, нет там ни одного громкого убийства, которого местный истеблишмент не объявил бы «заказом ФСБ, исполненным террористами».)

Разница между версией «Ионатана убили сикарии» и версией «Ионатана убили сикарии, нанятые прокуратором», таким образом, отнюдь не в тщательных разысканиях, учиненных Иосифом. Она – лишь в исторической обстановке. Приписать римскому прокуратору сотрудничество с сикариями сразу после Иудейской войны было чересчур. Спустя двадцать лет, когда страсти остыли, это стало менее опасным.

Этот пример показывает, что Иосиф легко менял описание событий, и даже самый их набор, в зависимости от времени или читателя, на которого был рассчитан текст.

При этом он написал по крайней мере три текста о событиях, приведших к началу войны.

Один был «Иудейские древности», написанные в 90-х гг. н. э.

Другой была «Иудейская война» на греческом языке, изданная на двадцать лет раньше.

И, наконец, первый и самый ранний текст, спешно написанный прямо к триумфу Тита, был оригинальный текст «Иудейской войны», написанный Иосифом на арамейском языке. Он был рассчитан в первую очередь не на греков, а на соотечественников, и потому содержал, по собственному признанию Иосифа, значительные разночтения с дошедшей до нас греческой версией.

Айслер предположил, что в основе «Славянского Иосифа» лежит именно этот, первый, арамейский текст, впоследствии переведенный на греческий, и уже с греческого – на древнерусский. Это предположение – как и все, что исходило из уст архиеретика Айслера, – потом подверглось ожесточенной критике, но для нас самое главное не это.

Важно для нас то, что текст славянского Иосифа первоначально распространялся в арамейскоговорящей среде. И хотя этот текст, как и канонический Иосиф, подвергся цензуре и интерполяциям, цензура назореев носила другой характер, нежели цензура ортодоксов.

Время появления и география распространения списков «славянского Иосифа» в России точно совпадают со временем появления и географией распространения ереси жидовствующих.

Первый древнерусский текст «Славянского Иосифа» содержится в Вильнюсском кодексе 1261 г.: кодекс написан тогда же, когда при дворе короля Миндовга появились жидовствующие{527}.

Вплоть до 1916 г. он хранился в том самом месте, из которого в Новгород прибыл князь Михаил Олелькович, сопровождаемый жидом Схарией. Следующая копия, которой пользовался митрополит Макарий, была написана в Новгороде – то есть в том самом месте, где вышеупомянутый Схария начал свою первую проповедь и где он обратил в свою веру протопопов Алексея и Дионисия{528}.

А манускрипт номер 654 из Московской Духовной академии происходит из Волоколамского монастыря. «Не будет слишком смелым предположить, что перед нами – та самая копия, которая была изготовлена для личных нужд самого знаменитого противника жидовствующих, Иосифа Волоцкого», – замечает Айслер{529}. Наконец, еще два манускрипта, идентичных Казанскому, номера 445 и 446, хранились в Соловецком монастыре, куда были сосланы оставшиеся в живых последователи гнусной ереси.

Разумеется, речь не идет о том, что Славянский Иосиф аутентичен. Конечный его текст, точно так же, как и канонический текст «Иудейской войны», является плодом добросовестного труда нескольких поколений христианских переписчиков, считавших своим долгом поделиться с окормляемыми ими чадами правильными представлениями об Иисусе и поправить кощунственные утверждения автора. Появившиеся в тексте таким образом правки обыкновенно взяты прямо из Святого Писания и содержат, в числе прочего, душераздирающее описание знаменитого визита к Ироду волхвов и последующего избиения младенцев{530}.

Однако кроме этих благочестивых добавок в тексте есть и другие отличия. Некоторые из них – это типичная авторская правка, не несущая в себе никакого особого идеологического содержания. К примеру, «славянский Иосиф» сообщает неизвестные подробности о похоронах Ирода: перед его гробом 9 рабов несли розовое масло в золотых сосудах и вели 500 коней в сбруях{531}. А в повествование об осаде Иерусалима вставлен рассказ о том, как некий иудейский сотник Фоя вызвал на переговоры римского центуриона да и сбросил на него со стены каменную доску, окованную золотом{532}.

Даже русский издатель славянского Иосифа Н. А. Мещерский, который на дух не переносит гипотезы Айслера и объявляет славянского Иосифа ни более ни менее как памятником древнерусской художественной литературы (Россия – родина слонов и Иосифа), вынужден признать, что «эпизод мог бы находиться в какой-либо рукописи греческого текста, не дошедшего до нас»{533}.

Впрочем, славянский Иосиф ценен не сотником Фоей и неизвестными деталями о похоронах Ирода. Ценность его совсем в другом.