Глава 23

Глава 23

Поставь преграду в гортани твоей, если ты алчен

Притчи 23:2

Наконец, счастливый день настал — очень быстро для отцов и матерей, и очень, очень медленно для нетерпеливо ожидающих детей. Пожилой мистер Динсмор принял настоятельное приглашение своей внучки и ее мужа присоединиться к их компании, и вместе со слугами группа путешественников получилась довольно таки большой.

Поскольку они не торопились, а теснота железнодорожного вагона была бы очень утомительной для младших детей, то было решено ехать водным путем.

Под вечер необычно теплого и погожего ноябрьского дня наши путешественники с удобством разместились на борту красивого парохода, направляющегося в Новый Орлеан.

Никакая печаль прощания не омрачила их радость. Судно, пуская клубы дыма, выходило из гавани, дети прыгали от радости, и все были явно счастливы, сидя или стоя на палубе и наблюдая за удаляющимся берегом.

Наконец, земля совсем исчезла из виду, и вокруг, сколько видел глаз, простиралось только небо и вода. У пассажиров появилось достаточно времени для того, чтобы уделить внимание друг другу.

— На борту есть несколько человек приятного вида, — отметил мистер Травилла в полголоса, обращаясь к своей жене.

— Не считая нас, — добавил, смеясь, кузен Рональд своим обычным забавным тоном.

— Да, — ответила Элси. — К примеру, вон та группа: полагаю, молодой священник с женой и ребенком. Какой чудный мальчик! По-моему, он примерно того же возраста, что и Гарольд.

— Да, мама, — отозвался упомянутый джентльмен, — он, наверное, хороший мальчик. Могу я поговорить с ним? Можно, папа?

Мистер Травилла разрешил, и в следующий момент мальчики уже стояли рядом, восторженно глядя друг другу в лицо.

— Папа, — отметил маленький незнакомец, подняв глаза на своего отца, — я очень хотел бы, чтобы у меня было лицо как у этого мальчика.

— Правда, сынок? — ответил отец с улыбкой. — Он, определенно, очень милый. Предлагаю вам пожать руки, Фрэнк.

— Да, сэр, — сказал ребенок, протягивая маленькую пухлую руку. — Как тебя зовут, мальчик?

— Гарольд Травилла, а тебя — Фрэнк?

— Да, Фрэнк Дейли. Тебе нравится этот красивый большой пароход?

— Да, нравится. Хочешь пойти со мной и познакомиться с моими мамой и папой?

Фрэнк вопросительно посмотрел на своего отца.

— Да, ты можешь пойти, если хочешь, — ответил тот, и двое малышей ушли, держа друг друга за руку.

— Мама, посмотри, правда он хороший мальчик? — спросил Гарольд, подводя своего нового друга к Элси с видом гордого владельца.

— Да, конечно, — сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать Фрэнка и погладить его по голове.

— Думаю, он послушный, потому что не пошел со мной, пока не спросил разрешения у папы, — продолжал Гарольд.

— Несомненно, очень хороший способ оценить мальчика, — отметил кузен Рональд.

— Его зовут Фрэнк, — сказал Гарольд. — Фрэнк, это кузен Рональд, это — папа, это — дедушка, — и мальчик начал водить своего друга от одного родственника к другому, пока не представил ему всю компанию, не пропустив даже малыша Герберта и няню.

Затем за Фрэнком пришел папа, сказав, что становится холодно, и им пора идти в каюту. Наши друзья были того же мнения, и все удалились в дамский салон, где через детей вскоре познакомились с семейством Дейли.

Мистер Дейли был священником и направлялся на Юг, чтобы провести там зиму ради своего здоровья и здоровья жены.

Кузен Рональд, посадив Фрэнка себе на колени, спросил:

— Чем ты хочешь заниматься, мой маленький друг, когда вырастешь?

— Проповедовать Евангелие, сэр.

— Ага, ага! Гм! И что же ты будешь говорить?

— Я скажу людям, что мы споем двадцать второй псалом. Ну как?

— Думаю, довольно забавно, приятель. Ты не боишься, что люди будут смеяться?

— Нет, сэр, они не смеются, когда папа говорит это.

— Ага! Гм, гм!

Мистер Дейли улыбнулся.

— Я никогда раньше не знал, — сказал он, — что мой сын намерен последовать по моим стопам.

Дамы устали и сразу же после чая ушли в свои каюты, а джентльмены опять вышли на свежий воздух и еще некоторое время погуляли по палубе.

— Желаете сигару, сэр? — спросил мистер Лилберн, обращаясь к мистеру Дейли.

— Спасибо, нет. Я не курю.

— Ага! Гм! В этом вы единомышленники с моими друзьями — Динсморами и Травиллой, — отметил Лилберн. Он зажег одну сигару для себя и затянулся. — Интересно, знаете ли вы, чего лишаетесь из-за своего воздержания?

— Что до этого, сэр, то я знаю, чего лишились бы некоторые мои друзья, если бы воздерживались от табака: один — ужасного расстройства пищеварения, сведшего его в могилу в расцвете лет, а другой — рака губы, от которого он умер после нескольких лет мучительных страданий.

— Ага! Гм! Ага! Но ведь вы не будете спорить с тем, что подобные случаи редки?

— Думаю, не очень-то и редки.

— Вы считаете, что курение часто приводит к какой-либо болезни?

— Конечно. Хотя, возможно, лишь относительно немногие осознают, что причиной их недуга стал именно табак.

— Несомненно, так и есть, — отметил мистер Динсмор. — Я был многие годы умеренным курильщиком, пока не обнаружил, что подрываю этой привычкой свое здоровье. В конце концов, я в этом окончательно убедился и сразу же отказался от сигар. И еще я сделал это ради того, чтобы подать пример своему сыну, который извлек урок из моего опыта и решил полностью отказаться от табака.

— Я никогда даже не пробовал курить, — сказал Хорас-младший.

— А я оставил сигары примерно в то же время и по той же причине, что и Динсмор, — отметил Травилла. — Кстати, недавно я встретил одну сильную статью по этому поводу, которую вырезал и положил себе в бумажник.

— Ага! Гм! Надеюсь, вы прочитаете ее нам, — предложил Лилберн добродушно. — Я открыт к тому, чтобы покаяться.

— С большим удовольствием, если вы согласитесь зайти в кают-компанию, где есть свет.

Мистер Травилла пошел вперед, все остальные последовали за ним. Достав из бумажника узкую вырезку, он прочитал ее отчетливо и достаточно громко для того, чтобы его услышали друзья, и не были потревожены другие пассажиры.

— Одна капля никотина — экстракта табака — помещенная на язык собаки, убьет ее в течение минуты. Сотая доля грана (один гран составляет 0,0648 грамма — прим. переводчика), введенная под кожу человеческой руки, приведет к тошноте и обмороку. Черный налет на старых табачных трубках содержит эмпиревматическое масло, гран которого убьет человека в течение нескольких секунд.

Полдюжины сигар, которую выкуривают за день большинство курильщиков, содержит шесть-семь гран никотина — количество, которого в чистом, концентрированном виде достаточно для того, чтобы убить трех человек. Фунт табака (фунт равен 453,6 граммам — прим. переводчика), в зависимости от его качества, содержит от одной четверти до одной с четвертью унции никотина (унция составляет 28,3 грамм — прим. переводчика).

Что удивительного в том, что курильщиков и тех, кто жует табак, постигают тысячи недугов, или что немецкие врачи приписывают табаку половину смертей среди молодежи в этой стране? Или что Французский политехнический институт вынужден запретить курение, учитывая его влияние на разум? Или что курильщики становятся диспептиками, ипохондриками, душевнобольными и безумными?

Одно из прямых последствий употребления табака — ослабления сердца. Обратите внимание на множество внезапных смертей, и оцените, сколько среди умерших подобным образом курильщиков и тех, кто жевал табак. В одном небольшом окружном городке было зафиксировано семь подобных «непостижимых совпадений» в радиусе одной мили, и в каждом из случаев был замешан табак. Любой врач, поразмышляв лишь несколько секунд, может сопоставить этот факт со своими собственными наблюдениями.

Кроме того, сильные кислоты, содержащиеся в табаке, приводят к сильному раздражению и жажде — жажде, которую не в силах утолить вода. Отсюда, море сидра и пива. Чем больше эта жажда утоляется, тем ненасытнее она становится, и тем крепче требуются напитки.

Из семисот заключенных, опрошенных в тюрьме штата Нью-Йорк, шестьсот попали за решетку за преступления, совершенные в состоянии опьянения, и пятьсот из них сказали, что начали пить вследствие курения» (статья Дж. Воуза в «Семейном христианском альманахе» за 1876 год).

— Ага! Ага! Гм! Ага! Это сильные доводы, — отметил мистер Лилберн задумчиво. — Боюсь, мне придется бросить курить. Как вы думаете, сэр? — повернулся он к мистеру Дейли. — Имеет ли человек право выбирать в подобном деле? Право вредить своему телу, не говоря уж о разуме, потакая себе в удовольствии, которое, на его взгляд, перевешивает вероятность обусловленных им страданий?

— Нет, сэр. «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему, прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божьи».

— Верно, сэр. Я как раз думал об этих словах апостола и еще о таких: «Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят; а этот храм — вы».

— У нас, определенно, нет права вредить своим телам ни пренебрежением, ни потворством вредным привычкам. «Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы?». И еще: «Итак умоляю вас, братия, милосердием Божьим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего».

— Для того, кто привык курить, может потребоваться немалая решимость, чтобы отказаться от этой привычки, — отметил мистер Дейли.

— Несомненно, несомненно, — ответил мистер Лилберн, — но «если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну».

Возникла пауза, которую нарушил молодой Хорас, наблюдавший за группой мужчин вокруг стола у дальнего конца комнаты.

— Там играют в карты, и, по-моему, тот молодой парень сильно проигрался мужчине напротив.

Глаза всей компании сразу же устремились в том направлении.

— Боюсь, ты прав, Хорас, — сказал мистер Травилла, вспоминая с внутренним содроганием сцену, свидетелем которой он стал много лет назад в игральном зале, когда сын его друга Бересфорда чуть не покончил с собой. — Что можно сделать, чтобы спасти его? Мы должны что-то предпринять! — и он вскочил, явно намереваясь подойти к игрокам.

— Подождите минуту, Эдвард, — воскликнул Лилберн в полголоса. Он задержал мистера Травиллу за руку, не отрывая при этом пристального взгляда от более опытного картежника. — Ага! Гм! Этот парень, несомненно, жульничает. Я видел, как он вытащил карту из рукава пиджака.

Едва эти слова сорвались с его губ, как совсем рядом со злодеем раздался чей-то голос:

— Ага! Я фидел как фы достафать карты из рукафа фаш пиджак и надуфать этофо бедного парня, который играет с фами. Фы, сэр, есть большой мошенник!

— Как вы смеете, сэр? Кто вы такой? — воскликнул жулик. Побелев от гнева, он вскочил и обернулся, чтобы увидеть своего обвинителя. — Кто это был? Где этот немецкий мерзавец, посмевший обвинить меня в мошенничестве? — опять воскликнул он, осматривая комнату яростным взглядом.

— Как фы менья насфали? Немецким мерсафцем? Фы, мушчина с поломанным носом, еще раз пофторю: фы есть большой мошенник.

На этот раз голос, как будто, доносится из каюты, расположенной за спиной картежника. Разъяренный, он бросился к двери и попытался ее открыть. Когда ему это не удалось, он громко и гневно потребовал впустить его. При этом мошенник яростно дергал за ручку и пинал дверь с такой силой, что, казалось, вот-вот проломает панели.

За дверью кто-то закричал, раздался звук, будто кто-то спрыгивает со своей койки на пол, в замке быстро повернулся ключ, и дверь широко распахнулась. На пороге стоял маленький француз в ночной рубашке, который в одной руке держал охотничий нож, а в другой — пистолет. Черные глаза потревоженного пассажира сверкали негодованием и гневом.

— Сэр, монсенье, могу я знать, потшему ви разбудьили менья?

— Сэр! — сказал картежник, отступая назад и сразу же охладевая при виде оружия. — Прошу прощения… Я просто искал одного мерзавца из Германии, который оскорбил меня. Но я вижу, что его здесь нет.

— Нет, сэр, ефо здьесь нет! — и дверь с шумом захлопнулась.

— Ха, ха! Мушчина с поломанным носом, фы разбутить не тофо пассажир. Ха, ха! Еще раз пофторяю: фы есть большой мошенник!

На этот раз голос, как будто, исходил из застекленного окна на потолке, и с яростными проклятиями взбешенный картежник бросился на палубу в поисках своего мучителя.

Ставший жертвой юноша, который наблюдал за этой сценой широко раскрытыми глазами и, онемев от удивления, прислушивался к загадочному голосу, теперь вскочил с мертвенно бледным лицом, дрожащими руками, собрал поставленные им деньги и вбежал в свою каюту, закрывшись изнутри.

Оставшиеся пассажиры изумленно смотрели друг на друга.

— Как это понимать? — воскликнул один из них.

— На борту чревовещатель, — ответил другой. — Идем, посмотрим, что будет дальше.

— Интересно, кто из нас чревовещатель? — отметил первый мужчина, пристально рассматривая всех присутствующих.

— Я не знаю, но идем. Этот Ник Уорд — известный шулер и хулиган. Ему сломали нос в драке, и упоминания по этому поводу его сильно задевают. Конечно же, он мошенничал.

Все вышли из комнаты, компания чревовещателя пристроилась сзади.

— Где этот немецкий мерзавец? — опять прокричал Уорд, прибавив к этому вопросу поток ругательств.

— Какой? — спросил помощник капитана. — Я не видел на борту ни одного немца, хотя, возможно, есть кто-то в третьем классе.

Картежник тотчас бросился вниз к каютам третьего класса. Ворвавшись в середину группы немецких эмигрантов, сидящих на палубе и спокойно курящих свои трубки, он гневно спросил, кто из них только что был на верхней палубе и оскорбил его, обозвав мошенником и мужчиной со сломанным носом.

Они выслушали его безмолвно, с холодным, флегматичным безразличием, что еще больше взбесило и без того разъяренного Уорда.

Достав свой револьвер, он крикнул:

— Говорите! Кто это был, а не то я… я всех вас пристрелю! Вдруг его руки кто-то обхватил сзади, и низкий голос пробасил:

— Неужели? Тумаю, нет. Фы есть мой пленник. Фас сюда никто не сфал, а фы начали размахифать сфоим пистолетом.

Какой-то мужчина гигантского роста, сильный как Геркулес, отложив в сторону свою трубку, медленно встал и обхватил негодяя сзади словно тисками.

— Отпустите! — закричал Уорд, отчаянно пытаясь высвободить свои руки.

— Ха, ха! Мушчина со сломанным носом, фы опьять разбутить не тофо пассажир, — раздался откуда-то сверху насмешливый голос. — Это я назфал фас большим мошенником, и пофторяю это опять.

— Он там! Этот мерзавец сейчас на верхней палубе! — закричал Уорд, скрежеща зубами в бессильной ярости. — Отпустите мои руки! Отпустите, я сказал! Сейчас он у меня получит!

— Тумаю, нет. Тумаю, это фы у меня получите, — ответил взявший его в плен немец, не ослабевая хватку ни на йоту.

Но тут раздался суровый голос капитана:

— В чем причина всего этого шума? Что вы здесь делаете, Уорд? Я не потерплю драк на борту.

Немец отпустил своего пленника, и тот упал на палубу бормоча угрозы и проклятия в адрес своего мучителя.

В тот вечер и на следующий день в отношении этого случая среди пассажиров было множество предположений, однако компания мистера Лилберна хранила свой секрет. Детей также попросили никому не говорить о даре кузена Рональда, что они старательно исполнили, поскольку все были научены послушанию и, кроме того, вовсе не хотели лишаться того веселья, которое создавал для них кузен.

Мистер Лилберн и мистер Дейли, каждый в отдельности, разыскали молодого человека, который чуть не стал жертвой Уорда, и попытались наставить его на правильный путь.

Он считал, что был спасен вмешательством какой-то сверхъестественной силы, торжественно заявил о своей твердой решимости никогда больше не приближаться к карточному столу, и на протяжении всего путешествия, невзирая на постоянное притязания Уорда, ни разу этого решения не преступил.

Однако на следующий вечер вокруг стола в кают-компании опять собралась группа картежников во главе с Уордом. Они играли до полуночи, пока мистер Лилберн, проснувшись в расположенной поблизости каюте, не решил еще раз расстроить их планы.

В кают-компании царила тишина. Казалось, что на боргу парохода все давно крепко спят, кроме картежников и вахты на палубе. Игроки были охвачены невыразимым волнением, поскольку партия приближалась к концу, и ставки были весьма велики. Напряженно склонившись над столом, каждый из них с лихорадочным беспокойством наблюдал за движениями партнеров и за каждой сдачей карт, то и дело бросая торжествующий взгляд на лежащую между ними большую груду золота и банкнот. Время от времени, кто-то один слегка вытягивал вперед свою руку, как бы готовясь сгрести выигрыш.

Вдруг раздался тяжелый стон, от которого картежники вздрогнули и, побледнев, вскочили на ноги, дрожа от охватившего их ужаса. Затаив дыхание, они замерли, пристально прислушиваясь, не повторится ли этот ужасный звук еще раз.

Но все было тихо, и, постояв минуту в напряженном ожидании, игроки опять сели, чтобы продолжить игру, стараясь стряхнуть с себя страхи натянутым, неестественным смехом.

Однако, едва они взяли в руки карты, как раздался еще один стон — более тяжелый, громкий и продолжительный, чем первый, от которого картежники вновь вскочили на ноги.

— По-моему, это уже становится не смешно, — прошептал один из них дрожащим голосом побелевшими от страха губами.

— Этот стон исходит из-под стола, — сказал, задыхаясь, другой. — Посмотри, что там.

— Сам посмотри.

— Тогда давай вместе, — и они, одновременно наклонившись, заглянули в пространство под столом.

Там ничего не было.

— Что же это могло быть? — спросили игроки друг друга.

— А, ерунда! Какие мы глупцы! Наверняка, это стонет какой-то больной в одной из кают, — и они вновь вернулись к игре.

Но тут у них ногами раздался голос, полный невыразимого страдания: «Отче Аврааме! Умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем». Охваченные ужасом, картежники вскочили на ноги и, отшвырнув свои карты, бросились бежать, даже не собрав «презренный метал», за который они продавали свои души. Это была последняя игра во время того путешествия. Капитан, зашедший вскоре после бегства картежников в кают-компанию, собрал деньги и на следующий день раздал их владельцам.

Внимательно понаблюдав за семьей Дейли, Элси вскоре поняла, что они находятся в очень стесненных обстоятельствах. Никто из них не жаловался, но с присущими ей мягким сочувствием и тактом миссис Травилла быстро выведала от жены священника все, что хотела узнать. Это, несомненно, был как раз тот случай, когда Бог призывал ее распорядиться вверенными ей финансами для оказания помощи нуждающимся.

Посоветовавшись с мужем, Элси сердечно пригласила семейство Дейли провести зиму в Вайемиде, где они смогли бы воспользоваться всеми преимуществами мягкого климата и близкого по духу общества. Кроме того, к их услугам была библиотека и лошади, причем совершенно бесплатно.

— Ах, как это любезно, как любезно с вашей стороны! — сказала миссис Дейли со слезами радости и благодарности на глазах. — Мы просто не представляли, как сможем восполнить самые необходимые затраты на поездку, но старались возложить свои заботы на Господа, прося у Него обеспечения. И как чудесно Он ответил на наши просьбы. Но… Это слишком, слишком большая щедрость с вашей стороны к чужим людям.

— К чужим, моя дорогая подруга? — спросила Элси, сердечно пожимая руку миссис Дейли. — Разве мы не сестры во Христе? «Ибо все вы сыны Божьи по вере во Христа Иисуса». «Ибо все вы одно во Христе Иисусе». Мы с мужем знаем, что являемся лишь распорядителями Божьей щедрости, и, поскольку Он сказал: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне», — то мы считаем наивысшей привилегией и радостью делать что-либо для Его народа.

Мистер Травилла уже высказал подобное мнение мистеру Дейли и, таким образом, бедный священник и его жена приняли приглашение с радостью и слезами благодарности, а Гарольд и Фрэнк с восторгом узнали, что они будут жить вместе целых три месяца — срок, который для их младенческого разума казался почти бесконечностью.

Оставшийся путь до Нового Орлеана был проделан без каких-либо происшествий или задержек. Когда компания сходила с борта парохода, из трюма раздался плачущий голос с сильным ирландским акцентом:

— Ох, капитан, помогите мне выбраться, помогите мне выбраться! Я застрял между этими ящиками, чтоб им пусто было! Я не могу сам выбраться отсюда. Никак! Никак!

— Помочь тебе выбраться, багажный воришка? — прорычал в ответ капитан. — Да, я помогу тебе выбраться и с удовольствием передам в руки полиции.

— Ага! Гм. Для этого вам сначала придется поймать меня, — отметил мистер Лилберн со спокойной улыбкой, ступая с трапа на причал.

— Ах, мой дорогой кузен, вы неисправимы! — сказала, смеясь, Элси.