СИЖУ И ДУМАЮ

СИЖУ И ДУМАЮ

Как много значит радетельный, бодренный и внимательный помысл! Он и внутри, и вне поставляет в строй человека и научает все обращать во славу Божию. Рождается он вместе со страхом Божиим и вместе с ним растет. Чем выше жизнь, тем и он сильнее, но зато тем опаснее потерять его. И минутное ослабление его опасно, тем паче продолжительное. Потому-то и Господь сказал: всем глаголю: бдите. Помысл этот размножает труды и подвиги, с которыми соединено всегда большее или меньшее утомление. К чувству утомления всегда и прививается враг, чтоб подсечь ревность. "Видишь, - говорит, - сколько ты уж трудился; силы ослабели; дай себе льготу".

Желание льгот - первый враг трудов во спасение; оно обнимает душу и тело. Только склонись на этот помысл - тысячи голосов подымутся из души и тела с предъявлениями прав на льготы и послабление. Это есть уже состояние искушения, из которого не выйдешь без борьбы. Борись же и побори, ибо, склонившись на него, расстроишь порядки свои, внесешь смятение в мысли и чувства, охладеешь, остановишься. А после этого пойдут позывы страстные, и, если не опомнишься, пожалуй, впадешь в обычные грехи свои.

Основа труженическому во спасение житию есть терпение. Терпение, в истинном своем виде, не колеблется ни о чесомже из сопротивных. Подобие ему - железо закаленное, адамант, утес среди волн. Но чтоб оно стало таким, ему должна предшествовать смерть внутренняя, или умертвие всему, кроме Бога и Божественного. Как мертвый ничего не чувствует, так и этот ничего не чувствует из того, что бьет его совне. Начало этому умертвию полагается в самом обращении грешника. Как новорожденное дитя, оно слабо вначале и растет вместе с возрастанием исправного нрава. Вместе с его ростом растут труды, растет и терпение. Отсюда выходит, что терпение не вдруг становится адамантовым. Ему предшествует иногда продолжительный период возрастания, в котором терпение сопряжено с чувством боли, тяготы и скорби, более или менее живым. Тут они бывают болезненны. В этом состоянии оно есть болезненное умирание себе и всему тварному для Бога.

И терпение искушается позывом на льготы. Чтобы меньше было таких позывов, не надо браться вдруг за тяжелые подвиги, а начинать с малых мер и восходить к большим, по примеру того, как сделал святой Дорофей с Досифеем в отношении к пище. Но есть же и предел, выше которого заходить нельзя: не выдержит тело. Так в отношении ко всем потребностям тела. В удовлетворении всех их есть своя наименьшая мера. Закон подвига здесь таков: дойдя до сей последней меры, установись в ней, так чтоб с этой стороны не быть уже более беспокоимым, а затем все внимание и весь труд обрати на внутреннее.

Один старец говорил: "Бог дал, я сплю теперь, когда хочу и сколько хочу". То же бывает и в отношении к пище и питию. Тело - не враг. Поставь его в свой чин, и оно будет самым надежным тебе подружием.

Кто же враг? Плотоугодливый нрав, навык плоти угодие творить в похоти. Когда чего ни захочет плоть, то ей и дают без отказа, с придумыванием еще, как бы поусладительнее сделать удовольствие. В этом настроении плоть становится госпожою, а душа - рабою, очи которой в руку госпожи своей. От того-то и зло, что переставляются чины: плоть неразумная сама не умеет держать себя в порядке, а душа слова не смеет сказать в противность.

От чего разлив плотских утех и страстей? От услужливости души плотоугодливой. Телу самому этот разлив неестествен, и в животных мы его не видим. Это буйствует душа, стремления которой безмерны. Отвратившись от предметов, кои могут истинно ее удовлетворять, потому что совпадают своею безмерностию с ее стремлениями, и сочетавшись с плотскими утехами и в них чая обрести искомое благо, она раздвигает их естественные пределы все более и более, чтоб довести их до совпадения с безмерностию своих стремлений. Раздвигая сии пределы и в количестве, и в качестве, душа, в надежде почерпнуть здесь полноту блага, доходит до бешенства (мании) в своих плотоугодливых стремлениях и все же не находит искомого, а только расстраивает и себя, и тело: себя - потому, что не то делает себе, что должно; тело - потому, что для него положена во всем естественная мера, нарушение которой разрушительно для него.

Напрасно говорят, что подвижники враждебно относятся к своему телу. Они только поставляют его в свой чин и удовлетворение потребностей его - в свою меру, с подчинением, конечно, сей меры своим особым целям. Тело есть орудие души в выполнении его целей своего пребывания на земле. В орудие для сих же целей обращают они и удовлетворение телесных потребностей. Таким образом, поелику бдение развивает в душе спасительное умиление, то они сокращают сон, а нередко и совсем не дают себе спать; поелику чувства развлекают, то они пресекают прилив впечатлений на них уединением и прочее.