IV. СЛУЖЕНИЕ ЛАИКОВ В ОБЛАСТИ ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ.

IV. СЛУЖЕНИЕ ЛАИКОВ В ОБЛАСТИ ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ.

1. В Свящ. Писании народ Божий именуется «poimnion tou Qeou» — стадом Божьим. В этом стаде епископы — пастыри. Как пастырь идет впереди стада и ведет его, так и пастыри в Церкви стоят впереди стада и ведут его. «Входящий дверью есть пастырь овцам. Ему придверник отворяет, и овцы слушают голос его, и он зовет овец, и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними, а овцы за ним идут, так как знают голос его» (Ин. 10,2–4). Епископы — пастыри в узком смысле, т. к. во всем Божьем стаде — один Пастырь Христос. «Да будет едино стадо и един Пастырь». Будучи пастырями, они поставлены не над стадом, а в стаде. «Внимайте себе и всему стаду, в котором (en w) Дух Святой поставил вас епископами пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе кровью Своею» (Дн. 20, 28). Верные — пасомые Христа, а только в узком смысле — пасомые своих епископов, т. к. все — овцы Христовы и все находятся в стаде Божьем. Епископы предстоят стаду Божьему, будучи сами овцами этого стада, ведомые, как и все остальные овцы, Христом. Если бы они были вне стада, они не были бы овцами стада Божьего, а потому не могли бы быть пастырями. Как овцы стада, они ведут стадо, будучи в нем поставлены пастырями, не по своему желанию и личному усмотрению, а согласно воле Божьей. «Пасите стадо Божие… не господствуя над клирами, но подавая пример стаду» (I Пе. 5,2–3). Подавать пример стаду можно лишь через исполнение воли Божьей, которая ведет все стадо, а потому следование верных своим пастырям есть их свободное творческое личное делание при содействии и помощи церковных пастырей, а не слепое им повиновение. Если пастырство епископов не исключает личного делания каждого члена Церкви, то это означает, что из понятия пастырей и пасомых нельзя сделать вывода, что лаики являются пассивным элементом в церковном теле и исключительно объектом управления церковной иерархии. Как живые члены Церкви, лаики активны, ибо их активность является выражением их жизни в Церкви. Они активны, как мы уже видели, в области священнодействия, они активны и в области церковного управления. Мы видели, что область священнодействия им открыта, так как они священнодействуют совместно со своими предстоятелями. Область церковного управления им также открыта — иначе они были бы пассивны. Их участие в области священнодействия выражается в том, что они являются сослужителями епископа и пресвитера. Выражается ли их участие в области управления в том, что они являются также сослужителями епископа, т. е. что они управляют стадом Божьим совместно со своими пастырями?

Активность мирян в области церковного управления в истории церкви была разной. Были эпохи, когда эта активность ни в чем не находила своего выражения, за которыми следовали эпохи «возрождения» активности мирян. Ревниво оберегая область священнодействия от мирян, церковная власть делала уступки в области управления вплоть до того, что фактически призывала мирян к церковному управлению. Так было, например, на Московском соборе 1917–1918 г., который, как будто, открыл, точнее имел намерение открыть эпоху ренессанса в русской церкви. Закрытие священнодействия для мирян и уступки, делаемые в области церковного управления в пользу мирян, являются парадоксом истории. Этот парадокс может быть объяснен только делением членов Церкви на посвященных и непосвященных, вытеснившим основное деление между теми, кто призван Богом в Церкви к особым служениям, и кто этих служений не имеет. Вместе с тем это был реванш непосвященных в области церковного управления за потерю ими своего священнического достоинства. Под давлением мирян и в виду ошибок в системе церковного управления русская церковная власть открыла мирянам область церковного управления, вводя мирян во все церковные учреждения, начиная с приходских, кончая поместным собором русской церкви. В настоящее время участие мирян в церковно–правительственных учреждениях стало аксиомой, которую оспаривать можно только под угрозой обвинения в клерикализме. Миряне в настоящее время — во всяком случае по постановлениям Московского собора — соуправляющие с клиром и в частности с епископом. Церковь, как общественный организм, самоуправляется народом через избранных им управителей. Как ни грозно обвинение в клерикализме, и можно, и нужно спросить себя, является ли аксиома самоуправления мирян выражением нормы активности и участия лаиков в церковном управлении?

2. Церковное управление есть особое служение в Церкви, для которого необходимы особые дары. В среде народа Божьего, благодатно одаренного, от начала исторического существования Церкви имелись лица, которых сам Бог поставил на дело управления через сообщение благодатных даров Св. Духа. «И иных Бог поставил в Церкви во–первых — апостолами, во–вторых — пророками, в–третьих — учителями, далее иным дал силы чудодейственные, также дары исцеления, вспоможения, управления (kubernhseij), разные языки» (1 Kop. 12,28). «И Он поставил иных апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями (poimenaj) и учителями» (Еф. 4,11). Только тот, кто получил дар управления, может управлять народом Божьим. В самой древней молитве поставления в пресвитеры, сохраненной в «Апостольском предании» Ипполита Римского, говорится: «Бoжe и Отче Господа нашего Иисуса Христа… призри на Твоего служителя и удели ему от духа благодати, чтобы он мог иметь часть в пресвитериуме и управлять Твоим народом в чистоте сердца (kubernan ton laon sou en kaqara kardia)» [110]. Если управление есть особый дар, который подается особо призванным Богом на это служение лицам, то это значит, что народ Божий этого дара не имеет. Весь народ Божий призван к сгтужению священства, т. к. каждый, вступая в Церковь, поставляется на это служение через сообщение благодатных даров царственного священства. Без этого дара лаики не могли бы быть «литургами», как без этого дара не могли бы священствовать предстоятели народа Божьего. Управление принадлежит только особо–призванным, а не всему народу, который даров управления не получил, а без благодатных даров нет и не может быть служения в Церкви. «Епископу вверены люди Господни, и он воздасть ответ о душах их» [111]. Епископу вверен народ Божий, так как епископ призван и поставлен Богом на служение управления, а потому он, как пастырь, управляет народом Божьим. Никому другому не вверен народ Божий, а потому никто другой не может им управлять. Народ не самоуправляется, а на основе дела служения, которое установлено самим Богом, он управляется своими пастырями. Лаики, не имея харизмы управления, не могут быть соуправляющими епископу, как они и не могут сами собою управляться. Они — не сослужители епископа в области управления. «Епископу вверены люди Божии» — живые и деятельные члены Церкви, а потому управление епископом народом Божьим не исключает активности лаиков, но эта активность совсем иной природы, чем активность епископов. Активность в Церкви означает служение, а служение предполагает и соответствующую харизму, т. к. не может быть служения в Церкви без даров Духа.

Не имея дара управления, «люди Господни» имеют дар рассуждения и испытания, который означает особый вид служения, вверенного не отдельным членам Церкви, а всему народу Божьему, т. е. всем членам Церкви в их совместном делании. «И пророки пусть говорят два или три, а прочие пусть рассуждают (oi alloi diakrinetwsan)» (I Кор. 14,29). «Все испытывайте, хорошего держитесь (panta de dokimazete, to kalon katecete)» (1 Фес. 5,21). Народу принадлежит рассуждение и испытание (diakrisij и dokimasia) того, что делается в Церкви. Епископ управляет народом Божьим совместно с пресвитерами не от своего имени и не на основе права, как получивший власть от народа или через народ, а управляет от именя Бога, как поставленный Богом на служение управления. Имея харизму рассуждения и испытания, народ свидетельствует, что все совершающееся в Церкви под водительством пастырей совершается согласно воле Божьей по откровению Духа Святого. В первоначальной и древней церкви все церковные акты, будь то совершение таинств, прием в Церковь оглашенных, кающихся, отлучение от Церкви и т. д. происходило с участием народа. Свидетельство народа об открывшейся воле Божьей в древней церкви носило характер согласия (consensus) на то, что должно совершиться в Церкви, и принятия (рецепции) того, что в ней совершилось, как соответствующее воле Божьей. Было бы весьма ошибочно считать, что согласие народа давалось в порядке голосования, как это имело место в народных собраниях греческих городов — polewn — , или в нынешних представительных учреждениях. Согласие и рецепция народа не означали того, что народ выражал свое личное мнение или желание на совершение того или иного церковного акта. Церковная власть в лице епископов не была связана волей лаиков, как и народ не был связан волей своих предстоятелей. Ни воля лаиков, ни воля епископов не достаточны сами по себе для действования в Церкви. Церковь живет и действует не волей человека, а волей Божьей. Согласие и рецепция означали свидетельство Церкви через свидетельство народа, что предсвоятели действуют и управляют согласно воле Божьей.

История первоначальной и древней церкви до Константина Великого указывает, что одно и другое было живым и действенным фактором церковной жизни того времени. Здесь можно напомнить о замечательных словах Киприана Карфагенского: «с самого начала епископства моего я положил за правило ничего не делать по одному своему усмотрению без совета вашего (пресвитеров) и без согласия народа» [112]. Не следует думать, что испытание и согласие народа обязательно предшествовало каждому акту епископа. Служение епископа испытано и засвидетельствовано народом в его поставлении. «Пусть епископом поставляется тот, кто, будучи во всем беспорочен, избран всем народом» [113]. Это избрание епископа той местной церковью, для которой он поставляется, в молитве рукоположения рассматривается, как избрание самим Богом. «Отче, Ты который знаешь сердца всех, даруй этому Твоему служителю, которого Ты избрал для епископства, пасти Твое святое стадо…» [114]. Отсюда естественно должна была существовать презумпция, что епископ, как избранный самим Богом и получивший дар управления, действует согласно воле Божьей. Испытание и согласие народа могло носить латентный характер. Оно молчаливо сопровождало во многих случаях действия епископа и выражалось в последующей церковной рецепции того, что совершено было епископом. Поэтому не следует придавать чрезмерного значения указанию Киприана, что он ничего не предпринимал без совета пресвитеров и согласия народа (sine consilio vestro et sine consensu plebis). «Ничего — nihil» надо понимать в том смысле, что ничего важного. Действительно, письма Киприана свидетельствуют нам об участии народа во всех важных и ответственных моментах церковной жизни Карфагенской церкви, а особенно в вопросах, которые вызывали споры и разногласия. Так было, например, в вопросе о приеме в Церковь падших во время гонения. Мы знаем, как упорно Киприан противился принимать какие бы ни было решения в этом вопросе, пока длилось гонение и пока не было возможности обсудить этот вопрос на церковном собрании. То же самое мы наблюдаем при поставлении клириков. Повторяя слова Киприана, мы могли бы сказать, что действительно ни одно поставление на церковные служения, как общее правило, не происходило без согласия народа. Если Киприану в виду исключительных обстоятельств, вызванных гонением, приходилось совершать поставления помимо церковного собрания, то он считал нужным каждый раз в этом оправдываться. По поводу поставления им в изгнании Аврелия чтецом без предварительного согласия народа и пресвитеров Киприан в своем послании к пресвитерам, диаконам и всему народу своей церкви писал: «При поставлении клириков мы имеем обыкновение советываться с вами и обсуждать с вами поведение и достоинство каждого. Но нет необходимости ожидать человеческого свидетельства, когда сам Бог предпослал Свой суд» [115]. В другом своем послании он писал следующее: «Знайте, что я сделал Сатура чтецом, а Оптата–исповедника иподиаконом. Их давно уже, по общему совету (communi consilio) мы причислили к клиру: так Сатуру неоднократно поручали мы чтение в день Пасхи, а когда с пресвитерами–учителями мы тщательно испытывали чтецов, то Оптата из чтецов назначили мы учителем оглашенных, исследовавши прежде, имеет ли он свойства, какие должны быть у готовящихся в клир. Итак, я не сделал ничего нового в ваше отсутствие, но только вынужденный необходимостью, докончил то, что уже прежде было начато по общему совету всех» [116]. Эти письма Киприана к своей церкви — ничто иное, как просьба о рецепции церковным народом того, что было им сделано. Описанная нами позиция Киприана не являлась исключительной для церковной жизни того времени. Также обстояло дело и в Римской церкви. В письме Корнилия Римского говорится о том, что Новат был рукоположен по особой просьбе епископа: «рукоположение его (Новата) совершилось вопреки желанию не только клира, но многих мирян: потому что облитого на кровати во время болезни, как было с Новатом, не следовало возводить ни в какую церковную степень. Но епископ просил позволить ему рукоположить только этого одного» [117].

Несмотря. на то, что в эпоху Киприана в церковной жизни уже наступил некоторый перелом, она сохраняла еще по прежнему свое целостное единство. «Дары различны, но Дух один и тот же, и служения различны, но Господь один и тот же» (I Kop. 12,4–5). Дар свидетельствования и дар служения управления — различны, но «Бог один и тот же, производящий все во всех» (1 Кор. 12,6). Один Господь и один Дух, производящий и служение испытания народа и служение предстоятелей, а это предполагает полное согласие народа со своими предстоятелями. Это согласие не имеет человеческого характера, а оно основано на благодатном характере всего, что происходит в Церкви, т. к. то, что происходит в Церкви, совершается Церковью согласно воле Божьей. В области церковного управления, как и в области священнодействия, выступает единение народа Божьего с предстоятелями, на котором так настаивал в своих посланиях Игнатий Богоносец: «Составляйте же все из себя вы до одного хор, чтобы согласно настроенные в единомыслии могли быть всегда» [118]. Эта симфония, о которой говорил Игнатий, определяется тем, что и епископ, как носитель церковного управления, и остальной народ служат совместно Богу в исполнении Его воли в Церкви. Поставленный Богом на служение царей и священников Своему Богу, народ царственно дает свое согласие на то, что происходит в Церкви, свидетельствуя через это о воле Божьей, действующей в Церкви. Он не управляет в Церкви, т. к. не имеет харизмы управления, он царствует, т. к. получил благодать царственного священства.

Consensus народа на то, что происходит в Церкви, указывает, что предстоятели действуют в среде народа, а не отдельно от него. Народ мог дать свое согласие только на то, что ему известно, а не на то, что ему неизвестно. В древней церкви все управление, как и вся жизнь, носило явный характер: все начиналось и все кончалось на церковном собрании. Древняя церковь дала на все времена образ единства церковного тела, в котором все вместе и каждый в отдельности живут и действуют не согласно своей воле, но по воле Божьей. Епископ управляет народом не отдельно от народа, но в среде стада, в котором (en w ) он поставлен (Дн. 20,28), и народ управляется епископом не пассивно, а активно через полное ведение того, что совершается в Церкви, и свое свидетельствование о воле Божьей. Это есть постоянная норма активности лаиков в области церковного управления. Эта норма не имеет отношения к идее самоуправления. Народ Божий в Церкви не самоуправляется на церковном собрании. Последнее в себе самом не имеет никакой власти. Само по себе оно неспособно придать обязательность и действительность ни одному акту, совершаемому в Церкви. Само по себе оно не может создать ни одного служения для себя и поставить на эти служения лиц, ему угодных. Если это было бы так, то все местные церкви в первоначальную эпоху христианской истории имели бы харизматиков, тогда как мы знаем, что далеко не все церкви имели пророков. В «Учении 12–ти апостолов» прямо указывается, что пророк может очень часто отсутствовать в местной церкви [119]. Хотя этот памятник относится к ранней монтанистической эпохе [120], но его свидетельство приложимо в той или иной мере и к первоначальной церкви. Народ Божий не самоуправляется через своего епископа, как избранного и поставленного им делегата, и не участвует в управлении епископа через каких–либо других своих представителей. В Церкви нет и не может быть ни делегатов народа, ни его представителей, т. к. источник власти церковного собрания, в котором совершаются все акты, лежит не в нем самом, а в том, что оно свидетельствует об открывшейся воле Божьей в Церкви. Народ Божий управляется Богом через поставленного Им епископа, как исполнителя Его воли. Поэтому, как в области священнодействия, так и в области управления епископ не может быть без народа, а народ не может быть без епископа. Епископ, как поставленный в Церкви и для Церкви, не может управлять народом Божьим без народа, т. к. тогда его служение управления потеряло бы благодатно–церковный характер, а приобрело бы правовой характер. К Церкви неприменимы правовые нормы, т. к. Церковь — благодатный организм.

С Константиновской эпохи церковь в глазах римского государства становится правовым организмом, что вполне естественно, но сама церковь в свою очередь признает право для самой себя, а это неизбежно разрушило первоначальное согласие — симфонию — между народом и епископом. Епископ становится высоким чиновником и князем церкви, которому народ и клир обязан был подчинением. О согласии народа и его рецепции не могло быть речи, т. к. у лаиков была отнята всякая активность, а церковное устройство стало таковым, что эта активность не находила больше своего выражения. Тем не менее, старые основы церковной жизни не могли быть сразу и окончательно уничтожены. В течение всей истории Византии церковная рецепция продолжает играть, во всяком случае спорадически, не малую роль. Не имея возможности найти правильного своего выражения, она принимала беспорядочную форму в виде протеста и оппозиции церковной и государственной власти, но тем не менее и одна и другая принуждены были с нею считаться. Почти перед самым падением Византии народ отказал в принятии того, что было торжественно решено на Флорентийском соборе. «Духа не угашайте, пророчества не уничижайте» (1 Фес. 5,19–20). И как ни уничижен был людьми дар пророчества, который Церковь получила в день Пятидесятницы, норма благодатной активности лаиков продолжает жить в глубинах церковного сознания.

3. Христианство пришло на Русь в то вымя, когда в Византии окончательно упрочилось право в Церкви. Правовые основы церковной жизни перешли вместе с христианством из Византии в русскую церковь, а вместе с ними перешли и древние традиции, которые сохранялись в византийской церкви. На Руси все это приняло своеобразные формы при слабости правового сознания и отсутствии прочных церковных традиций. Активность мирян сохраняется и в Московской Руси, принимая часто уродливые формы. Достаточно напомнить искажения приходской жизни, с которыми боролся безнадежно Стоглавый собор. Эта активность мирян в области приходской жизни не имела ничего общего с древней нормой активности лаиков в церковном управлении, а основана была на ктиторском праве. Эта искаженная активность народа окончательно исчезает в синодальный период русской церкви. Искажения были исправлены коренным образом через уничтожение всякой активности народа. Вся церковная жизнь была построена на правовом начале, а сама Церковь стала государственным учреждением. Между епископом и народом возникло такое средостение, которое даже при доброй воле отдельных епископов не могло быть преодолено. Московский собор 1917–18–го года пытался преодолеть его и возродить активность народа в Церкви. Однако, в церковное сознание настолько глубоко вошло право, что сам Московский собор в своих реформах пошел по пути права. В этом отношении он невольно продолжал тот период русской церкви, который он думал закончить.

Оценка всей деятельности Московского собора не является темой настоящего исследования, но необходимо коснуться тех мероприятий собора, которые имели в виду активность мирян. Собор призвал мирян к управлению, но не согласно древней норме, что он и не мог сделать, не реформируя все церковное устройство, а на представительном начале в качестве соуправителей епископов. Высший церковный орган — поместный собор Русской церкви — кроме епископов, включает представителей всех церковных групп, в том числе и мирян. Епископы были оставлены во главе епархиального управления, но им были приданы учреждения, совместно с которыми епископы должны управлять епархией и которые тем самым ограничивали правовую власть епископа. Этим собор признал наличие правовой власти епископа не только «de facto», но и «de jure», чего не было даже в Византии. Все церковное управление, как и в Синодальный период, строится на основе права: с одной стороны епископы с правовой властью, с другой стороны учреждения при них, основанные на идее представительства. В эти учреждения, как центральные, так и епархиальные, миряне входят, как представители мирян, подобно тому, как клирики — клириков, и монашествующие — монашествующих. Представители мирян соуправляют с епископом епархией, подобно тому, как они же разделяют с епископами на поместном соборе высшую власть по всем инстанциям в Русской церкви.

Через идею представительства, которая введена была Московским собором 1917–18–го года в систему церковного управления, единство церковного тела было нарушено и его разделение было объявлено нормою: высокое признание существования в Церкви разных групп, имеющих разные интересы. Московский собор не заметил, что идея представительства, как правовая идея, к Церкви неприменима. Епископ не является представителем своей епархии, и не может действовать, как ее представитель. Он возглавляет епархию, как ее предстоятель, и действует от имени Церкви при постоянно сопровождающем согласии и последующей рецепции народа. В епископе через согласие и рецепцию действует вся Церковь. Клирик или мирянин может действовать в Церкви только от своего имени или от имени той группы, которую он представляет. Конечно, если Церковь правовой организм, в котором имеются разные группы — епископат, клир, монашествующие, миряне — то в правовом смысле каждая группа может иметь своих представителей. Все же остается вопрос, каким образом через представителей отдельных групп услышан будет голос Церкви? Сумма имеющихся в Церкви отдельных групп не может составить живого тела Церкви. Воля Божия открывается только в Церкви, а не в соединении представителей отдельных групп. Как ни парадоксально, но по схеме Московского собора народ Божий — laoj tou Qeou — не имеет участия в управлении. Миряне, призванные в качестве соуправителей, не создают участия народа в управлении, а создают ряд должностных лиц и ряд церковных учреждений. Большинство этих учреждений было вновь создано Московским собором, но некоторые из них перешли из Синодального периода в новый с соответствующими, конечно, изменениями. Между консисторией и епархиальным Советом нет различия по существу, а имеется только различие в большем или меньшем обладании прав, т. к. тот и другой орган — правовые учреждения. Выбранные мирянами лица разделяют с приходским священником, епархиальным епископом и Св. Синодом управление в русской церкви.

Сам по себе факт призыва мирян к управлению не может снять вопроса, на каком основании миряне управляют церковью? Каким образом в Церкви обычные выборы представителей от мирян могут их облечь служением управления и преподать им благодать для этого служения? Двухстепенные выборы в Епархиальный Совет и в центральные органы никакой гарантии церковности дать не могут, т. к. они не могут дать благодатных даров. Если выборные представители мирян не имеют даров управления, то каким образом они могут управлять церковью? Поразительно что, что этот вопрос вообще не ставится. Не есть ли это возмездие права, господствующего в современном церковном устройстве? Есть ли при этой схеме управления место для благодати в Церкви? Конечно, Московский собор не отрицал благодатных даров управления у епископов, но поставив с ним рядом мирян, которые по общему сознанию являются непосвященными, он тем самым признал до известной степени ненужными для управления церковью благодатные дары. Во всяком случае управление в благодатном организме Церкви становится безблагодатным, лаицизированным в дурном смысле этого слова. Это тот тупик, в который право завело церковное сознание. В конечном счете для церковного народа не имеет значения, управляет ли епископ сам или с представителями от мирян. Это не имеет значения потому, что народ не выполняет того служения в области управления, к которому он призван Богом — служение свидетельствования. Этого служения народ не может передать своим представителям, т. к. благодать не передается никому. Эти представители не могут создавать ни согласие народа, ни его рецепцию, т. к. одно и другое принадлежит не отдельным членам, всему народу. Впрочем, в схеме управления, установленного Московским собором нет места ни для согласия народа, ни для церковной рецепции. Если о первом еще можно говорить с большими оговорками в приходском устройстве, то оно совершенно исчезает в епархиальном и центральном управлении. Ни один современный епископ не мог бы повторить слова Киприана, что он постановил для себя ничего не делать без совета пресвитеров и согласия народа, т. к. он не может это выполнить по современному церковному устройству. С другой стороны все церковные акты остаются без церковной рецепции. Можно, конечно, допустить, что решения поместного собора могут быть обжалованы на вселенском соборе. Однако, это практически в нынешних условиях невозможно, к тому же апелляция к вселенскому собору не заменяет церковной рецепции, т. к. это явления разнородные: апелляция имеет правовой характер, а церковная рецепция — благодатный. Апелляция есть обжалование решения в высшую инстанцию, имеющую право принимать апелляции. Новое решение по апелляционному делу не создает церковной рецепции его, т. к. все продолжает оставаться в области права. При современных условиях церковной жизни — при сепаратизме и национализме поместных церквей — рецепция решений поместного собора одной церкви другими была бы воспринята, как нарушение ее автокефальности. Нет места и рецепции решений епархиального собрания. Оно могло бы последовать со стороны других епархий русской церкви, но и это было бы воспринято, как недолжное вмешательство одной епархии в дела другой. Обжалование епархиального собрания в центральные органы также не является рецепцией, как и апелляция к вселенскому собору. Если нет места в церковном устройстве согласию и рецепции церковного народа, то и нет места для активности лаиков в церковном управлении.

Пример Московского собора, который собрался в исключительно трудное время и члены которого показали много церковного мужества, доказывает, что при самых лучших намерениях церковная реформа не может быть действительной, если она не выводит церковь из области права, т. к. право в Церкви не является творческим началом. Русская церковь ждала реформы в начале ХХ–го века, как она ждала ее в начале XVIII–го века, — реформы освобождения от права, во всяком случае ослабления правового начала в церковной жизни. В соответствии с переживаемым моментом в истории русского государства, которое требовало усиления права в своей жизни, Московский собор усилил начала права и в русской церкви. Церковное сознание не отдавало себе отчета, что право, будучи абсолютно необходимым началом государственной жизни, неприменимо к церковной жизни без нарушения основных ее начал, на которых эта жизнь покоится. Всякая церковная реформа должна считаться не только с текущим историческим моментом, но и с принципами церковной жизни, которые нельзя насиловать в угоду чужеродным Церкви началам. Как ни высоки и ни совершенны демократические принципы, которые введены в церковное управление Московским собором, но им нет места в Церкви, т. к. Церковь — не демократия, а народ Божий, избранный самим Богом и Им поставленный на служение в Церкви. Его активность не имеет ничего общего ни с избирательным, ни с представительными началами, а покоится на благодатных дарах. Народ Божий не может быть соуправителем с теми, кто через сообщение даров Св. Духа призван к управлению в доме Божьем. Таков вывод из опыта Московского собора, и этот вывод есть древняя норма Церкви.