Глава 2 Победа нефтеислама и ваххабитская экспансия 1973 год

Глава 2

Победа нефтеислама и ваххабитская экспансия

1973 год

Октябрьская война 1973 года сыграла определяющую роль в ускорении этого процесса. Развязанная Египтом и Сирией с целью смыть позор унижения за поражение 1967 года и упрочить положение авторитарных режимов, на первых порах она протекала удачно для обеих стран. Их армии теснили израильтян на Суэцком канале и Голанских высотах. Войска арабов продвигались вперед, но вскоре Израиль перешел в контрнаступление. Его удалось остановить только после объявления арабскими странами — экспортерами нефти эмбарго на поставки нефти западным союзникам еврейского государства. Акт о перемирии был подписан на трассе Суэц — Каир на 101-м километре от египетской столицы. Это рубеж, до которого дошли израильские солдаты. Арабские государства, непосредственные участники боевых действий, одержали символическую победу: она позволила Садату стать «Героем переправы» (Суэцкого канала), а президенту Сирии Асаду (по-арабски — «лев») — «Октябрьским львом».[79] Однако подлинными триумфаторами стали страны — экспортеры «черного золота», в первую очередь Саудовская Аравия. Помимо политического успеха, эмбарго принесло и экономические дивиденды, позволив саудовцам сузить рынок углеводородного сырья, взвинтив цены до астрономических высот.[80] Став в одночасье обладателями несметных богатств и доходов, нефтедобывающие государства заняли доминирующее положение в мусульманском мире.

Саудовская Аравия получила неограниченные средства для реализации своих давних амбициозных мечтаний о монополии на понимание ислама в масштабах уммы — всей общины правоверных. На протяжении 60-х годов динамичная поступь национализма сделала относительной политическую значимость религии в жизни государства. Война 1973 года изменила ситуацию. За пределами Аравийского полуострова ваххабитская доктрина имела успех лишь в среде ригористов (или «салафитов»), образовывавших весьма пестрое международное движение: «Братья-мусульмане» соседствовали здесь с группами индийцев и пакистанцев, а также с африканскими и азиатскими мусульманами, побывавшими в Мекке и вернувшимися в свои страны проповедовать «по-арабски» с целью очистить местный ислам от «суеверий». До 1973 года повсеместно сохраняли господствующие позиции национальные (местные) исламские традиции, воплотившиеся в народной религиозности, богословы различных правовых школ суннизма, утвердившихся в крупных регионах мусульманского мира (ханифитская — в тюркском ареале и в Южной Азии, маликитская — в Африке, шафиитская — в Юго-Восточной Азии), а также шиитское духовенство. Они с подозрением относились к пуританизму в саудовском исполнении, ставя ему в вину его сектантский характер. После 1973 года ваххабитские институты достигли нового уровня и перешли к широкомасштабному прозелитизму в суннитском мире (шииты, считающиеся еретиками, остались вне рамок движения). Ваххабиты поставили перед собой цель — сделать ислам главной действующей силой на международной арене и одновременно свести многочисленные интерпретации этой религии к символу веры хозяев Мекки. Их рвение охватывало весь мир, выплескиваясь через традиционные географические границы ислама и достигая Запада, где мусульманское иммигрантское население сделалось излюбленной мишенью саудовского прозелитизма.[81]

Однако распространение веры было не единственной задачей руководителей Эр-Рияда: религиозное подчинение стало ключевым условием для распределения помощи и субсидий, предоставлявшихся мусульманам всего мира, оправданием лидерства Саудитов и средством погашения зависти, вызываемой их богатством в глазах бедных африканских и азиатских единоверцев. Превратившись в управляющих огромной империи благотворительности, саудовские власти стремились придать ореол легитимности процветанию, которое приравнивалось к манне небесной, сошедшей на полуостров, где Пророку Мухаммаду было ниспослано Откровение. Всё это позволяло защитить хрупкую монархию, делая ее для всего окружающего мира страной благотворительности и религиозности. Это также должно было заставить всех забыть, что в конечном счете защита королевства обеспечивалась американской военной мощью и что режим, улемы которого поносили безбожников и Запад, находился в полной зависимости от США. Данная стратегия будет защищать дом Саудитов на протяжении всего периода нефтяного изобилия, пока война в Заливе 1990–1991 годов не опрокинет сложившееся равновесие.

Транснациональная саудовская «система», действуя через свою прозелитическую сеть, выделение субсидий, а также через завоз рабочей силы, которую она притягивала, вмешивалась в отношения между обществом и государством большинства мусульманских стран. Предоставляя финансовые ресурсы отдельным лицам, она позволяла им ослаблять узы верности, связывавшие их с правившими националистическими элитами. Но в 70-е годы доходы от нефти эти элиты рассматривали как шанс для себя, поскольку шальные деньги приносили облегчение (пусть и временное) режимам, которым угрожал демографический взрыв. С середины 70-х молодые выпускники вузов и маститые профессора, ремесленники и крестьяне из Судана, Египта, Палестины, Ливана, Сирии, Иордании, Пакистана, Индии, Юго-Восточной Азии и других стран стали переселяться в нефтедобывающие страны. В1975 году в государствах Залива проживало 1,2 млн рабочих-иммигрантов (из которых 60,5 % составляли арабы), а в 1985 году их было уже 5,15 млн, из которых 30,1 % составляли арабы и 43 % — выходцы с Индийского субконтинента (в большинстве своем мусульмане). В Пакистане в 1983 году денежные переводы от эмигрантов, осевших в странах Залива, оценивались примерно в 3 млрд долларов, при том что вся иностранная помощь, которую получала страна, не превышала 735 млн долларов.[82]

Социальное и экономическое влияние этих миграционных потоков было огромно. Прежде всего они снижали уровень безработицы (особенно среди дипломированных специалистов) в критический период, когда на рынок труда приходило первое поколение, родившееся после обретения независимости, — порождение демографического взрыва, оттока из деревень в города и распространения образования. Именно это поколение оказывалось наиболее склонным к проявлению социального недовольства. Далее, они обеспечивали национальную экономику валютой благодаря средствам, перечислявшимся семьям, оставшимся на родине. Мигранты создавали новые потоки циркуляции богатств, материальных благ и услуг, которые выходили из-под контроля государства. Наконец, большинству мигрантов, возвращавшихся на родину с изменившимся социальным статусом, это предоставляло возможности ускоренного социального роста. Вчерашний низкооплачиваемый чиновник теперь владел иномаркой, «строился» в престижном пригороде и заводил хозяйство или жил торговлей, не будучи за это в долгу перед государством, которое не могло бы предоставить ему таких возможностей.

У многих из этих мигрантов, вернувшихся из нефтяного эльдорадо, восхождение по социальной лестнице сопровождалось усилением внешней религиозности. Замужняя дама из хорошего общества будет носить шикарный хиджаб, а ее служанка — обращаться к ней «хаджа», как называют женщин, совершивших паломничество в Мекку, в то время как представительницы буржуазии старшего поколения предпочитали, чтобы слуги называли их на французский манер — «мадам».[83] Те, кто побывал в нефтяных монархиях Аравийского полуострова, наживали свое богатство в салафитском или ваххабитском окружении, в котором многие усматривают духовную причину своего нынешнего материального процветания.

С конца 70-х годов и на протяжении двух последующих десятилетий эти бывшие мигранты, демонстрировавшие религиозность на саудовский манер, становились всё более заметной категорией. Некоторые из них селились в новых пригородных кварталах вокруг мечетей, выдержанных в «международном пакистанском» стиле с характерным для него обилием мрамора и зеленых неоновых ламп. Этот разрыв с местными исламскими архитектурными традициями в пользу «стандартной» мечети, построенной на нефтедоллары, свидетельствовал о всемирном распространении ваххабитской доктрины в городской среде. Появилась гражданская культура, ориентированная на воспроизводство образа жизни, присущая странам Залива: shopping centers для женщин, одетых в платки, имитировались аравийскими таш, в которых дух потребления в американском стиле уживался с требуемым исламом разделением полов.[84] И наконец, значительная часть сбережений этой новой социокультурной категории будет вкладываться в исламскую финансовую систему. Расцветшая после октябрьской войны и демонстрировавшая строгое соблюдение исламского запрета на лихву — то есть на взимание установленной процентной (ростовщической) ставки, — исламская финансовая система будет стремиться прибрать к рукам большую часть нефтедолларов, заработанных эмигрантами. Эта новая социальная группа, которая станет одной из подгрупп так называемой «набожной буржуазии», будет считать себя ничем не обязанной националистическим элитам, пришедшим к власти после обретения независимости.

Наряду с этими социальными сдвигами шок 1973 года выразился в распространении по всему миру подконтрольных Саудовской Аравии религиозных агентств благодаря бесчисленным фондам, которыми отныне располагала ваххабитская проповедь — даава (араб, «призыв»). Лига исламского мира, созданная в 1962 году для противодействия насеровской пропаганде в религиозной сфере, с исчезновением этой угрозы стала открывать свои представительства во всех уголках планеты, где жили мусульмане, и играть роль разведчика, проводя «инвентаризацию» ассоциаций, мечетей и проектов. Саудовское министерство по делам религии печатало и бесплатно распространяло миллионы экземпляров Корана, а также огромное количество ваххабитских вероучительных текстов, распределяемых по мечетям всего мира — от африканской саванны до рисовых плантаций Индонезии и муниципальных домов европейских пригородов. Впервые за четырнадцативековую мусульманскую историю во всех краях, где проживала умма, появились одинаковые книги, одинаковые кассеты, вышедшие из одних и тех же распространительных сетей: единая доктрина материализовывалась единообразно, но речь шла лишь о небольшом перечне названий, принадлежавших единственному течению и исключавших все прочие доктрины, составлявшие многообразие ислама. Этот хит-парад авторов ваххабитского направления возглавил Ибн Таймийя (1268–1323) — главный авторитет для всех течений суннитского исламистского движения. Массовое распространение его трудов службами религиозной пропаганды консервативного режима Эр-Рияда не помешало их использованию самыми радикальными течениями. Они будут обильно цитировать этого богослова, оправдывая убийство Садата в 1981 году, а в середине 90-х годов — для предания анафеме саудовских руководителей и призыва к их свержению.

Эти усилия по унификации религиозной доктрины подкреплялись распределением саудовских субсидий на строительство мечетей: за истекшие полвека из одних только государственных фондов было профинансировано строительство более полутора тысяч мечетей за границей.[85] С середины 70-х годов рост их количества являлся одной из самых заметных черт изменения пейзажа мусульманского мира, который стремительно урбанизировался. Пожертвования из стран Залива сыграли здесь решающую роль. Впрочем, впоследствии и другие политические и экономические фигуранты стали вкладывать в строительство молельных домов значительные капиталы. Контроль над массой прихожан и проповедями, звучавшими в мечетях, стал главной задачей, которой ни одна из инстанций — тем более государство — не могла пренебречь.

Большинство учреждений по финансированию мечетей, действовавших в странах Залива, создавалось в порядке частной инициативы. Какая-нибудь созданная ad hoc ассоциация готовила досье, обосновывавшее проект духовными запросами верующих данной местности. Затем она старалась получить «рекомендацию» (тазкийя) от местного отделения Всемирной исламской лиги, направлявшуюся щедрому спонсору из королевства или одного из соседних эмиратов. С годами эта процедура стала подвергаться массированной критике, поскольку в некоторых случаях выделяемые суммы расходовались не по назначению.[86] Однако она создала спрос и вызвала заинтересованность у клиентов. Саудовские власти надеялись таким образом увеличить количество сторонников ваххабизма. Как мы увидим в дальнейшем, эта политика окажется эффективной в плане ограничения влияния иранской революции, губительного для саудовской гегемонии в исламской среде. Однако она не сможет погасить энтузиазма, вызванного в мусульманском мире Саддамом Хусейном, который осудит союз между монархией и Западом во время войны в Заливе в 1990–1991 годах. Здесь эффективность религиозно-пропагандистской политики королевства имела свои пределы: его финансовая щедрость чаще привлекала к нему союзников своекорыстных, нежели искренних, и «ваххабизация», которую оно стремилось осуществить, шла с перебоями, колеблясь синхронно со стоимостью барреля нефти. Однако у Саудовской Аравии уже не было выбора, с тех пор как она сделала исламскую пропаганду инструментом своего влияния за рубежом. Финансируя всех, кто отождествлял себя с исламом, Эр-Рияд рисковал оказать поддержку революционным группировкам, враждебным монархии.

Помимо миграций и ваххабизации мирового ислама, третьим последствием войны 1973 года стало изменение соотношения сил между арабскими и мусульманскими государствами в пользу нефтедобывающих стран. Это помогло создать под саудовской эгидой всемирное исламское «идейное пространство»,[87] игнорировавшее усугубленное национализмом разделение мусульман на арабов, тюрок, африканцев и азиатов. Всем им будет предложена новая идентичность, которая выдвинет на первый план их общую принадлежность к мусульманству и сделает малозначимыми различия в языке, этничность или национальность. Это предложение не всегда диктовалось спросом людей, к коим оно было обращено. Часто оно само порождало этот спрос — когда сулило социальный рост, экономический или политический успех, давало устойчивые ориентиры в бурные 70-е годы — эпоху демографического взрыва, исхода сельского населения в города, международных миграций, распространения всеобщего начального образования и стихийной урбанизации.

В институциональном плане возникновение современного исламского идейного пространства относится к 1969 году, времени глубокого кризиса арабского национализма и создания Организации Исламской конференции (ОИК). Последняя появилась в результате встречи в верхах руководителей исламских стран в Рабате в сентябре 1969 года. Она была созвана после совершенной экстремистом из Австралии попытки поджога мечети Аль-Акса, расположенной на Храмовой горе в Иерусалиме, уже в течение двух лет к тому времени оккупированной Израилем. Создание новой организации имело своим поводом инцидент, связанный с арабо-израильским конфликтом: этот инцидент был представлен как агрессия против ислама в целом, с тем чтобы поднять на борьбу все мусульманские государства, а не только одних арабов. Если при создании ОИК она насчитывала 29 членов, то на ее VIII конференции в верхах, состоявшейся в Тегеране в ноябре 1997 года, их насчитывалось уже 55.[88] Учреждение генерального секретариата ОИК в Джидде (Саудовская Аравия) указывало на особую причастность этой страны к деятельности международной организации, призванной, согласно ее хартии, «развивать исламскую солидарность между государствами-членами», укреплять сотрудничество между ними во всех областях, в частности, «координировать усилия, направленные на защиту Святых мест, поддержку борьбы палестинского народа с целью помочь ему вернуть свои права и освободить свою землю», а также «усилить борьбу всех мусульман в защиту своего достоинства, независимости и национальных прав».

Влияние ОИК на судьбы мира осталось незначительным из-за разногласий между ее членами и неуплаты взносов большинством государств-членов, кроме нефтедобывающих стран Залива и Малайзии. Однако она послужила форумом, позволившим определить приоритетные задачи мусульманского мира и придать им исламский смысл, — начиная с дела Палестины, которое до сих пор являлось знаменем только для арабского национализма. В 1974 году ОИК приняла в свои ряды ООП в качестве государства-члена, в 1977 году исключила Египет за подписание мира с Израилем, а в 1980 году — Афганистан, перешедший под советский контроль. В каждом из этих эпизодов (а также в критической позиции, занятой ОИК в отношении Ирана, которую она будет занимать на протяжении 80-х годов) ОИК будет легитимизировать консенсус вокруг мнения Саудовской Аравии. В декабре 1973 года, в момент «взлета» цен на нефть, ОИК приняла решение о создании Исламского банка развития со штаб-квартирой в Джидде. Начав операции в октября 1975 года,[89] он финансировал проекты развития беднейших мусульманских стран и позволял распределять средства, поступавшие в основном из стран Залива, по линии исламской банковской системы.[90]

Вне официальных рамок одним из главных векторов саудовского влияния в ОИК стал контроль над паломничеством в Мекку, хаджем, этим ритуальным воплощением единства уммы — Всемирной общины правоверных. Сулящий каждому благочестивому мусульманину надежду на спасение, он оставался трудновыполнимым делом и до снижения цены на авиаперевозки в современную эпоху довольно редко совершался массой верующих. Когда-то хадж имел ни с чем не сравнимый престиж, однако позднее ему на смену пришли более доступные виды паломничества, в частности посещение могил святых, разбросанных по всему свету и служащих объектами народного почитания. С тех пор как в 1924–1925 годы король Абд аль-Азиз Ибн Сауд окончательно овладел Меккой и Мединой после изгнания оттуда Хашимитов, он решил сделать паломничество более функциональным, дабы привлечь побольше паломников, которые до начала нефтедобычи обеспечивали королевству основную часть его доходов. В 1926 году поломников было 90 тыс., в 1979 году — больше 2 млн, и с тех пор их количество колеблется ежегодно от 1,5 до 2 млн.[91] Эти благоприятные экономические условия позволили большому числу мусульман всего мира воплотить идеал хаджа в жизнь. Одновременно этот процесс сопровождался ваххабизацией данного ритуала.

Едва став хозяевами священных городов, ваххабиты разгромили гробницы имамов и дочери Пророка, Фатимы, почитание которой шиитами было, с их точки зрения, недопустимым идолопоклонством. Затем они организовали паломничество в соответствии с собственным представлением. Прием и обустройство паломников стали исключительной прерогативой саудовского монарха. В 1986 году он принял титул Служителя обоих Священных мест, дабы еще больше усилить ваххабитский патронаж над главным — и самым священным — местом ежегодного собрания мусульман планеты. Это — главный инструмент утверждения гегемонии в исламском пространстве. Подобное использование хаджа вызовет яростный протест. В ноябре 1979 года, на заре XV века хиджры, саудовские оппозиционеры нападут на Большую мечеть в Мекке. Затем, в 80-е годы, хомейнистский Иран будет из года в год превращать хадж в демонстрации, сопровождающиеся актами насилия.[92] Наконец, после войны в Заливе (1990–1991 гг.), против ваххабитской монополии на хадж выступят Саддам Хусейн и прочие «радикальные» оппоненты саудовского режима.