Глава 2 Саудовский режим, попавший в собственную ловушку
Глава 2
Саудовский режим, попавший в собственную ловушку
Раскол в исламистском движении проник на саму саудовскую территорию, где распространялись не утихавшие оппозиционные настроения. Хотя неравенство сил между династией и «оппозицией во имя Аллаха» было очевидным, последняя серьезно пошатнула религиозную легитимность власти, выставив напоказ хрупкость того баланса, на котором держалось ее лидерство в мусульманском мире.
Массированное присутствие войск международной коалиции на священной земле ислама в период с 1990 по 1991 год вызвало два типа реакции на монархический режим. Первая выражала ожидания либеральных средних слоев, надеявшихся подтолкнуть режим к политической открытости. Вторая реакция, сторонники которой усматривали в этих надеждах как раз источник всех возможных опасностей, состояла в осуждении озападнивания королевства, вытекавшего из его полной зависимости от американской военной помощи. Они призывали вернуться к первоначальному пуританскому духу, который предали коррумпированные принцы королевской семьи. В подобных обвинениях не было ничего нового: хомейнистский Иран, а в последствии Саддам Хусейн и его союзники неоднократно выдвигали их в адрес Саудовской Аравии. Но впервые за десять лет после провального штурма Большой мекканской мечети, предпринятого Джухайманом аль-Утейби в ноябре 1979 года, их выдвигали саудовские подданные. Более того, в отличие от аль-Утейби эта оппозиция пользовалась поддержкой в недрах религиозного истеблишмента, придававшего власти исламскую легитимность.
Движение либералов пережило два всплеска. 6 ноября 1990 года 70 саудовских женщин добрались до центра Эр-Рияда, сидя за рулем своих машин в знак протеста против правил, запрещавших женщинам вождение транспортных средств. Хотя они предусмотрительно сослались на ислам, приведя в пример жену Пророка, Айшу, которая сама управляла верблюдом, и заявили, что сделали это ради монархии, законность которой они не ставили под сомнение, эти манифестантки нарушили табу. Они позволили себе сослаться на священный прецедент, в то время как шейх Бен Баз, главный ваххабитский идеолог, постановил обратное: таким образом они посягали на религиозный авторитет и нарушали общественный порядок. Но хотя некоторые принцы, бизнесмены и профессора благожелательно отнеслись к этой демонстрации, атмосфера «скандала», вызванного женским автомобильным кортежем, взяла верх над проявлениями солидарности с «коммунистическими шлюхами», которых осуждали наиболее ретроградные круги. Последние воспользовались случаем, чтобы выразить свое недовольство присутствием иностранных войск на священной земле. Женщины, севшие за руль, были уволены с работы и наказаны режимом, который не хотел ссориться по этому поводу с собственными улемами в тот момент, когда ждал от них фетв, благословлявших обращение к американским джи-ай (GI) и прочим десантникам за помощью в борьбе против Ирака. В феврале 1991 года, в разгар наступления международной коалиции, королю Фахду была передана новая петиция: она требовала принятия Конституции и назначения Консультативного совета.
На фоне возросшей политической активности саудовских либералов исламистское течение также не оставалось в стороне.[215] Двое религиозных деятелей, магнитофонные записи проповедей которых расходились по всей стране, выступили с самой резкой критикой присутствия западных военных, олицетворявших для них новых крестоносцев. Одному из них, Сальману аль-Ауде, имаму мечети сельскохозяйственного городка Бурайда провинции Касим близ Эр-Рияда — района, оставшегося в стороне от нефтяного бума, — исполнилось 36 лет; второй, Сафар аль-Хавали, был пятью годами старше. Аль-Хавали был многообещающим отпрыском семьи, входившей в саудовский исламский истеблишмент. Он учился в исламском университете в Медине (контролировавшемся «Братьями-мусульманами»), затем — в Мекке. Его семья принадлежала к главенствующим в королевстве племенам. В числе ста семи других проповедников и университетских профессоров они поставили свои подписи под «рекламационным письмом» («хитабаль-маталиб»), которое получило одобрение шейха Бен База и в мае 1991 года было подано королю Фахду. В нем также прозвучало требование» о назначении Маджлис аш-шура (Консультативного совета), но в составе улемов, способных смягчать монарший произвол и следить, чтобы королевство оставалось верным ваххабитским нормам и сопротивлялось пагубному влиянию христиан и иудеев. В завуалированной форме авторы письма одновременно критиковали монополию на власть, установленную Саудитами, и утрату монархией исламского авторитета, после того как она была спасена солдатами-«безбожниками». Как и петиция либералов (но с других позиций), письмо требовало, чтобы режим допустил к принятию решений образованные средние классы, не принадлежавшие к королевской семье. При этом оно ставило под сомнение легитимность, которой гордилась династия, и было выдержано в безупречно ваххабитском и исламистском духе.
Королю Фахду, заинтересованному в упрочении религиозных устоев власти, подорванных войной в Заливе, ничего не оставалось как со всей серьезностью отнестись к этим требованиям. Чтобы сохранить лицо, он заставил Совет главных улемов объявить выговор молодым проповедникам — авторам послания за то, что те к великой радости врагов страны обнародовали письмо, вместо того чтобы передать его конфиденциально. Король ставил им в вину форму, а не содержание письма, которое одобрил шейх Бен Баз. Затем, в ноябре, он объявил о назначении Консультативного совета и о кодификации основных законов королевства, что было сделано в марте 1992 года. Шестьдесят членов Совета, выбранных королем по своему усмотрению, в большинстве своем были выходцами из знатных племенных семейств. Среди них преобладали представители Неджда — района, окружавшего Эр-Рияд, колыбели Саудитов. Более 70 % советников получили образование на Западе, в большинстве своем были выпускниками американских университетов. Состав Совета удовлетворял более всего либералов, нежели исламистов. Ответная реакция последних не заставила себя ждать: в сентябре исламисты опубликовали «предупредительный меморандум» («музакиратан-насиха»), основанный на требованиях религиозной оппозиции. Однако этот выпад, нацеленный в самое сердце режима, был немедленно осужден Советом главных улемов и шейхом Бен Базом.[216] Меморандум критиковал саудовскую политику и предлагал реформы, призванные улучшить ее, сделав более исламистской. Таким образом, он вписывался в практику насиха («доброго совета»), который улемы традиционно вправе давать государю, дабы тот мог согласовывать свои действия с предписаниями священных текстов. Меморандум требовал прежде всего подлинной независимости священнослужителей от власти и напоминал об их главенстве над последней. Далее, он выступал за полную исламизацию законов и правил (напоминая, в частности, о том, что Аравия, продвигавшая повсюду беспроцентную банковскую систему, не применяла ее на собственной территории) как единственный способ положить конец коррупции, неразберихе, попранию прав мусульман и т. д. Дав суровую оценку действиям саудовской армии во время войны в Заливе, авторы предлагали взять на вооружение… израильскую модель военного призыва, но разорвать все военные альянсы с немусульманскими государствами. В области внешней политики критике были подвергнуты отношения с США, поддержка арабо-израильского мирного процесса и государств, подобных Алжиру, которые подавляли исламистское движение в своих странах.
Меморандум рисовал образ королевства, в котором царил произвол и которое обращалось к религии лишь для того, чтобы скрыть подлости, творимые властями предержащими; его авторы стремились разрушить претензию на какое бы то ни было моральное лидерство монархии в исламском мире. Невнятный ответ властей ободрил инакомыслящих. 3 мая 1993 года шесть священнослужителей, четверо из которых поставили свои подписи под «предупредительным меморандумом», основали организацию, призванную возглавить общественное движение исламской оппозиции, формировавшееся в мечетях и студенческих городках. За рубежом она получила известность под английским названием CDLR (Committee for the Defence of legitimate rights (Комитет по защите законных прав)). Однако из ее арабоязычного названия вытекало, что она собиралась защищать лишь права, легитимизированные шариатом («Ладжнат ад-дифаа ан аль-хукук аш-шараийя»). Она ловко использовала этот двоякий смысл, чтобы привлечь внимание западной прессы, которая видела в ней организацию по защите прав человека, при этом к своим сторонникам внутри страны CDLR обращала сугубо исламистский дискурс. Саудовский режим резко отреагировал на это прямое покушение на авторитет власти, тем более что представитель CDLR Мухаммад аль-Масаари, физик, получивший образование в США, дал на английском языке сенсационное интервью Биби-си и был принят американским послом в Эр-Рияде. Лица, подписавшие меморандум, и их сторонники были изгнаны с госслужбы и подверглись тюремному заключению. Однако «Amnesty International» объявила Масаари «узником совести», что вынудило власти освободить его. После этого оппозиционер выехал в Лондон, где в 1994 году воссоздал CDLR.
В течение двух лет Масаари занимался критикой режима, но делал это поверхностно и исключительно с опророй на СМИ, так и не сумев придать импульс социальному движению в стране. В отличие от шейхов Хавали и Ауды, которые принадлежали к семействам, происходившим из крупных племен, Масаари рассматривался в благородном обществе как человек без роду и без племени, и на этом основании его практически не принимали всерьез.[217] К тому же он имел весьма посредственную подготовку в области исламской догматики и мало что мог противопоставить фетвам улемов, которых режим выдвинул на первую линию обороны, назначив в июле 1993 года шейха Бен База на вакантный долгое время пост главного муфтия и реорганизовав Министерство по религиозным делам под руководством энергичного священнослужителя Абдаллаха ат-Турки. Однако Масаари имел талант общения с прессой и, быстро выдвинувшись в среде лондонских исламистов, сумел привлечь внимание журналистов сенсационными — но не всегда достоверными — рассказами об общественных и личных пороках принцев семейства Аль Сауд. Он активно использовал телефакс, обходя с его помощью цензуру саудовской прессы — подобно тому как за 15 лет до этого Хомейни с помощью своих кассет противостоял радиостанции шаха. Позже Масаари открыл интернет-сайт, где публиковал на английском и арабском языках виртуальные коммюнике и издавал периодику. Средства массовой информации наслаждались захватывающей story этого оппозиционера, этого постмодернистского бородача — ниспровергателя нефтяных королей, раскачивавшего саудовскую монархию с помощью факсмодема. Однако реноме Масаари отличалось двойственностью: с одной стороны, языком Шекспира, «Amnesty International» и «Майкрософта» он обличал покушения на права человека, коррупцию и т. д., а с другой — на языке Корана пытался сформулировать «окончательные доказательства расхождения саудовского государства с шариатом» (так назывался один из его памфлетов, опубликованный в 1995 году). При этом Масаари доходил до объявления такфира (отлучения) мусульманам, соблюдавшим законы Эр-Рияда, и эта крайность сближала его с алжирской ВИГ и ее лондонскими представителями. Однако такая позиция исключала его поддержку со стороны саудовских диссидентов, пытавшихся, вместо того чтобы оскорблять и порочить крупных улемов, привлекать их на свою сторону. К тому же саудовское правительство начало новый виток репрессий, арестовав в сентябре 1994 года Хавали, Аулу и несколько сотен манифестантов, которых они собрали в Бурайде. Другие демонстрации, организованные год спустя, собрали лишь незначительное число участников и прошли в обстановке репрессий: в том же году был публично обезглавлен исламистский активист, напавший на офицера полиции. В ноябре 1995 года в результате теракта в Эр-Рияде погибли 5 американцев: факс и Интернет были заменены бомбами, на смену диссидентству пришло насилие. В феврале 1996 года в CDLR произошел раскол, и Масаари постепенно сошел с первых полос СМИ, уступив место Усаме бен Ладену. Масаари так и не сумел превратить свой успех в виртуальном пространстве в социальный факт и объединить саудовскую набожную буржуазию, чтобы угрожать власти правящего семейства.