По крови и по духу. Что есть русские?

По крови и по духу. Что есть русские?

До начала нынешнего века русским в оценках политиков и социологов, философов и публицистов повезло больше, чем в наше время. По крайней мере, никто до той поры не отрицал существования такой нации, как русские. И никто не спрашивал: ты русский по крови или по духу? И вряд ли такой вопрос был бы в то время кем-либо понят.

Надо признать, что и сама его постановка была бы для философствующего ума невыгодна. В то время этот ум глядел с вожделением в революционную социалистическую даль, и в этой дали места русскому бородатому мужику не было. Более того, долголетнее «хождение в народ» этого философствующего ума в студенческой курточке, с кипой революционных брошюр в руках вполне доказало невосприимчивость русского мужика к идеям демократии и прогресса. Он даже не мог постигнуть такой простой истины, что человек произошел от обезьяны. Хотя один вид многих «представителей прогресса» наглядно свидетельствовал в пользу именно такой теории.

Так или иначе, но уже Фридрих Энгельс утверждал, что «ненависть к русским была и продолжает быть первой революционной страстью», и призывал к решительному террору по отношению к славянским народам. Без долгих интеллектуальных затей он вещал: «Мы знаем теперь, где сосредоточены враги революции: в России и в австрийских славянских землях, и никакие фразы, никакие указания на неопределенное демократическое будущее этих земель не возбраняет нам считать врагами наших врагов» (По важности смысла этой цитаты привожу источник: Ф. Меринг «Карл Маркс. История его жизни», Петербург, 1920, сс. 132–133).

Впрочем, ненависть к русским насаждалась не только прогрессивными демократами и основателями всяческих диалектик и «научных атеизмов». Она цвела и пахла и в среде простых преобразователей вселенной. Один из борцов за светлое будущее всего прогрессивного человечества, некто Альтман, в молодости революционер, уроженец Витебской губернии, вспоминал после свержения «проклятого царизма», что в его местечке, где все население было исключительно еврейским, «русские у евреев не считались людьми». Русских мальчиков и девушек прозывали «шейгец» и «шиксе», то есть нечистью. Церковь «у евреев называлась „мерзкая тьма“». Русский, пишет далее автор воспоминаний, не умирал, а издыхал. Более того, «у русского, конечно, не было и души: душа была только у еврея…» («Минувшее. Исторический альманах», т. 10, Париж, 1990. с.208).

Нет, поэтому, ничего удивительного, что воспитанные в таком духе философские умы, революционные и прогрессивные, очень и очень нелестно смотрели на русского человека, называя его рабом, лентяем и невежей.

После того, как этого лентяя-лапотника вогнали в соцрай, пришлось немало потрудиться революционным Мальбрукам над сокращением численности русского племени. Но если отношение философского ума, революционного и прогрессивного, к русскому человеку не изменилось по существу, то в идеологическом плане изменилось многое. Теперь называть его нацией контрреволюционной, как это делал замечательный марксист Фридрих Энгельс, было просто глупо. Теперь стало выгодно превратить его в строителя коммунизма. По мере того, как накапливались преступления режима, и общая цель строительства светлого будущего была достигнута — страна разорена, а народ потерял почти весь свой религиозный и культурный быт, историческую память, нужно было его-то и сделать ответственным — весь русский народ — в большевицких преступлениях и выставить его в качестве народа-угнетателя. Много и дружно демократическая печать стала кричать о русском большевизме. А вы думали — он какой, нерусский? Другой? Тогда вы просто антисемит. Философский ум, выращенный в марксистско-ленинских академиях, с легкостью забыл о классовом подходе и стал глубокомысленно писать о «русском характере», имеющем даже природную склонность к зверствам и разрушениям. По случаю вспомнили и без устали стали цитировать слова Пушкина о русском бунте — «бессмысленном и беспощадном». То, что еще вчера было признаком революционности и прогрессивности, сегодня стало признаком бессмысленности.

С такой идейной подготовкой начались 90-е годы и развал страны. Американский сенат — все годы, начиная от семнадцатого, поддерживавший большевиков, помогавший Сталину в организации колхозно-лагерного режима — вынес специальное определение: считать русский народ народом-угнетателем. И в этом определении вполне сошелся с Лениным и его окружением. Помните, «царская Россия — тюрьма народов», и его же — о русском шовинизме и о необходимости развивать окраины России за счет великорусской нации, чтобы наказать нас за то, что наши отцы и прадеды угнетали другие свободолюбивые народы.

Но это — лишь одна форма идеологической и физической агрессии против русских, как нации. Есть и другая. Она свойственна дикарям и представителям «творческой интеллигенции», как принято ныне выражаться по поводу лиц, не знающих, на чьей земле они живут и на языке какого народа они разговаривают. По их логике — на российском, а не на русском. Лет за десять до революции, когда начала свою работу 3-я Государственная Дума, выяснилось, что большая часть ее левых депутатов против такого словоупотребления, как «русский народ». Его заменили на слова — «народы России».

Уже тогда было ясно, кем готовится революция и для кого. Уже из первобытной магии известно: если предмет ненавидят и боятся, но не могут его уничтожить, то лишают его имени. Имя настоящее попадает под запрет, его заменяют на всевозможные эвфемизмы. И если нельзя, пока нельзя, уничтожить русский народ, то можно подвергнуть его моральной дискредитации. И одновременно подменить имя — «русский» на «русскоязычный» или «россиянин».

Как известно, определение «русскоязычный» говорит только о том, на каком языке говорит человек, какой язык считает своим основным языком. И более ничего. А термин «россиянин» может иметь двоякую смысловую нагрузку. Он может определять как гражданство, так и любое живое существо, проживающее на территории России. Ни в коем случае «русский», как национальность, не присутствует. И это всем нам, собственно русским, очень и очень заметно. И просто оскорбительно.

Но если язык политический груб и агрессивен, то язык философствующих словоблудов лукав и лицемерен. Что такое — быть русским, кого считать русским? — ласково и тихо спрашивает какая-нибудь мадам из телевидения выбритого представителя философского ума, оракула прогресса, демократии и культуры. И этот оракул, после обязательных слов о «всемирно-историческом значении» русской культуры (заметим, кстати же — и это очень знаменательно — не «российской культуры», а русской, ибо российской культуры и существовать не может), обязательно выскажет основной догмат демократической интеллигенции: только того, кто чувствует себя русским.

Как страшное преступление против самих основ всего мироустройства и всей цивилизации звучит мысль: русским в первую и главную очередь является тот, у кого русскими являются отец и мать. Что русские в этом смысле ничем не отличаются от других наций. Но с таким выводом не согласны очень и очень многие… из тех, у кого в роду очень и очень мало русских. В данном случае этих людей понять можно, но согласиться решительно невозможно. Ради удобства этих господ как-то не хочется вычеркивать из исторической своей национальной памяти тех, кто создавал Русь, создал ее язык и нас с вами, русские братья и сестры. Не хочется равнять тех, кто создавал — с теми, кто пользуется созданным. И кто забывает при этом говорить «спасибо» создателям и их потомкам.

Не будем заниматься тонкой аргументацией того факта, что русские есть совершенно определенная нация со своим антропологическим, психологическим и культурно-бытовым профилем. Напомню лишь совершенно очевидный факт, с которым имеет дело современная генетика: каждая нация имеет совершенно особый набор имунно-антигенных свойств, как имеются и совершенно определенные особенности в ферментной системе. Нация есть коллективный индивид. Только очень большим любителям отвлеченной спекулятивной мысли не приходит в голову простейшая мысль, что не только дух определяет материю, но и сама материя не случайно имеет ту или иную форму. Известно также, что нация есть собрание родственников. И современные генетики вычислили и степени родства в тех или иных нациях. Даже в современной Тульской губернии недавние исследования показали, что самые отдаленные степени родства среди русских здесь не превышают пятой степени.

И, в сущности говоря, все это очень и очень хорошо известно. И на эту тему написано-перенаписано и научной литературы и популярной. Да, по правде говоря, все это мы знаем и по собственному опыту и по собственным наблюдениям. Это ведь только древние гностики пытались уверить себя и других, что материя сама по себе, а душа сама по себе, и что самое главное — кем ты себя чувствуешь.

Аргумент — «я чувствую себя русским, следовательно я русский» мне кажется хорошим только для обитателей сумасшедшего дома. Ведь там очень много тех, кто чувствует себя собакой, чайником, и прочее и прочее в том же духе. Но даже, чтобы чувствовать себя кем-то, надо, чтобы это нечто было в реальности, а не только в мечтах и чувствах. Не будь в природе реальной собаки на четырех лапах, как мог бы пылкий двуногий мечтатель почувствовать себя собакой? Для того, чтобы какой-нибудь пылкий интернационалист почувствовал себя русским, эти русские должны были образовать родственные отношения на просторах среднерусской равнины, выделиться в качестве отличного народа от окружающих его, выработать свой язык, отражающий его внутренний мир, его и только его мировосприятие и создать свое государство и свою культуру на основе принятой им религии. И только тогда, когда все это уже выработано, откристаллизовано, отложилось в толстых фолиантах ученых трудов и подводятся итоги сделанному — тогда и только тогда могут появиться любители пользоваться готовеньким.

Это не обязательно плохо. Можно пользоваться и приносить пользу. Но нужно быть просто благодарным и понимать, что все главное, базовое, так сказать, уже создано. Народная стихия создает, а отдельные представители ее вносят посильный труд и дополняют и уточняют главное. Пушкин был, конечно, великим поэтом и прозаиком. Он вместе с плеядой своих современников изменил русский язык. Но для того, чтобы стать поэтом, ему пришлось слушать русский язык на улицах, на ярмарках и у просвирен. Русская литература прошлого века была создана веками культурной работы многих поколений русских людей, в русских избах, теремах, острогах… И нельзя глумиться над этим тяжким трудом, давшим столь блистательные результаты в истории человечества.

Нам говорят, что русский — это строй души. Да. Строй… и души, и тела, и еще родовая память, которую никакой философией и никакими логическими упражнениями не заменишь. Один чувствует себя малайцем, а затем китайцем, но ведь никому же в голову не приходит, что если какой-нибудь Иванов или Сидоров почувствовали себя китайцами, то таковыми они в тот же момент и станут. Я, по крайней мере, о таких примерах не слыхал. Обычно в таких случаях могут сказать: он вжился в чужую культуру, глубоко ее изучил и сделал очень много для ее понимания в России. Но чтобы китаевед стал при этом китайцем…?

На Олимпе политической глупости есть и другие рецепты превращения в русского. Например, каждый, кто любит Россию, и есть русский. Заметим, любит Россию, а через это пламенное чувство становится… логично было бы думать: россиянином… Ан нет, почему-то — русским. Но если тот же китаец пламенно любит Россию, он что, превращается через это пламенное горение в русского? Или он остается все тем же китайцем, который пламенно любит Россию?

Что есть русские? Такой вопрос возникает тогда, когда страшно не хотят видеть глазами очевидность. Доктринеру нужно сначала объяснение, а потом факт, чтобы подтвердить свое объяснение.

Нельзя не заметить, что существуют и более тонкие нюансы в задаваемой проблематике. Никто не отрицает установленную и всем известную связь между религией и народом. Как только произносится слово «русский», так вслед затем, по первой же ассоциации, идет — «православный». Но можно ли, сказав, что только тот русский, кто православный, сказать и обратно: кто православный, тот и русский? Если с первым утверждением могут согласиться многие, то со вторым — никто. Русский человек создан не из дыма, не фантазией ума и не склонностью сердца. Он родился от русской матери и от русского отца. И национальный определенный типаж рожден не его мыслями о себе. Он есть часть нации, в которой одни верят в одно, другие в другое. Кроме того, каждый из нас есть часть преходящая. Православие создало русскую нацию по тому же типу, как по личным симпатиям, привязанностям и близкому общению люди сходятся, создают союзы, заключают браки и вырабатывают общее культурное поле. Но, будучи созданным, народ, как определенная культурно-бытовая и генно-психологическая определенность, далее сам выбирает, во что и как ему верить. Конечно, не вызывает никакого сомнения, что только в принятии православия и его исповедании русский народ может сохраниться. Он, собственно, и был создан Творцом с одной чисто функциональной целью — нести православие другим народам. Но сказать, что Иванов или Сидоров — не русские, поскольку ни во что не верят, крайне рискованно и сродни тому же гностическому подходу. А если завтра Иванов станет ревностно посещать церковь, то что — в эту минуту превратится в русского? По так можно сказать, что и человек вовсе и не человек, если он ни во что не верит, а только пьет и дебоширит. Но все это — житейские аллегории. Трагедия-то как раз и заключается в том, что и человек остается человеком, и русский остается русским. Но только отступником и греховодником. Иначе, какая бы вообще лежала ответственность на человеке за свои преступления и отступничества?

Мы не можем скрыть от себя тот очевидный факт, что Россия страна многонациональная, а большая часть послереволюционной «творческой интеллигенции» по своим родовым и родственным особенностям не имеет корней в русском народе, не связана никакими родовыми и историческими воспоминаниями с его исторической судьбой, его подвигами, трудами и драмой. Ее симпатии лежат совсем в другой области, и глубинные психологические особенности принципиально отличают ее от типа русского человека. Родовые качества «творческой интеллигенции» тянут ее во всевозможные «космизмы», оккультизмы, всечеловеческие дали, в которых нации, любой, дышать нечем и делать нечего. Это типажи доктринерства, фанатизма и пошлости, приверженности ко всему синтетическому и отвлеченному. И спорить с представителями этого племени совершенно бесполезно. То, что видит русский и что он чувствует, того не видит и не чувствует пророк и оракул «творческой интеллигенции». И когда какой-нибудь очень, ну, очень умный философ или литературовед начнет нам доказывать, что русский — это «склад души», а сами русские — это навоз всемирной культуры, то мы, русские, рожденные от русских матерей и отцов, должны знать, что с нами говорит не представитель русского племени, а представитель некоего философского ума, чьи подлинные родовые и семейные привязанности никакого отношения к русскому народу не имеют. И если в отношении немцев и англичан, китайцев и малайцев и «прочих разных шведов» таких проблем с национальным определением не возникает, то не может их возникать и в отношении русских.

И последнее. Чтобы доказать, что русских нет, утверждают, что русский так перемешан с другими племенами, что стал величиной условной, неким интернациональным типажом. Но, во-первых, если бы смешение с другими видами, родами и племенами в биологии приводило бы к изменению и полному прекращению вида, рода и племени и его перерождению во что-то другое, то никогда не мог бы, по законам генетики, создаться какой-либо вид, род и племя. Каждый вид, в том числе национальный, имеет свою доминанту, свой тип и внешний, и тканевый, и гормональный, и ферментный, и свою систему защиты своего генотипа. В том числе и национально-расового. Крайне печально, что генетика, как наука, осталась для большинства из нас тайной за семью печатями. И наши разговоры о национальных проблемах по своему научному уровню находятся в пределах позапрошлого века. Представления о том, что все можно со всем скрестить и получить любое чудовище, совершенно произвольно созданы невежеством и нелюбознательностью. Можно понять, почему страстные поклонники синтетического человека, смешанного из смешения всех наций, так невзлюбили генетику…

Любопытно, что стремление вывести новую породу людей путем бесконечного скрещивания всех народов в СССР совпадало с кампанией по выведению «просто американца», проводимой в США в тридцатые и последующие годы. И так же, как и в СССР, вся эта идеологическая шумиха кончилась полным фиаско. Не получилось ни «просто советского» человека, ни «просто американца». Диалектика алхимиков, согласно которой один вид или род легко можно превратить в другой, оказалась несостоятельной. Творец создает вид, род и племя и дает им механизм внутренней защиты, поддержания постоянства в изменяющихся внешних условиях. И потому, хотя на периферии русского генотипа и существуют различные вариации, сам он, генотип, остается все тем же.

Вот лишь некоторые аспекты русского национального вопроса, грозящего превратиться в молчаливое недоумение при низком уровне национального самосознания и неумении отстаивать свои права.

От Редакции

Статья В. Острецова, опубликованная впервые в 1994 году в малотиражной санкт-петербургской газете «Соборная монархия» (№ 4–5) и воспроизводимая здесь с любезного разрешения Автора, не только не утратила актуальности, но в каком-то смысле стала еще более злободневной. В свете последних «дискуссий», участники которых как бы уже и вовсе отказались от самого слова русский, едва ли не исчезнувшего полностью из словаря «русскоязычных» обитателей СНГ.

На страницах «Вече» уже поднимался вопрос о «русском» и «российском», и эта тема, по нашему разумению, должна была бы стать центральной сегодня — по крайней мере, в нашем отечестве и для тех, кто борется за выживание русской нации. К сожалению, практически все живущие в РФ русские писатели — казалось бы, кровно заинтересованные в этой далеко не только терминологической проблеме — безболезненно «проглотили» навязанную им ЗАМЕНУ понятия и слова русский — на совершенно чуждый нашему национальному самосознанию термин «россиянин». Никак не протестовал (обычно такой чувствительный в подобных вопросах) возвращавшийся на родину А. Солженицын — когда газета «Известия» приветствовала его, как «великого российского писателя». Между тем, еще совсем недавно вопросом «интеллектуальной порядочности» считалось числить в Пантеоне русской литературы и культуры О. Мандельштама или Б. Пастернака… Впрочем, не исключено, что русскими писателями и впредь будут именоваться названные классики (с добавлением, возможно, американца И.Бродского — в первый период его жизни и творчества), — тогда как при разговорах о современной словесности речь пойдет исключительно о писателях российских, будь то А. Солженицын или В.Войнович, В.Распутин или Г. Владимов, В. Белов или Ф. Горенштейн.

И говорить так приходится не только о писателях, но и о культуре в целом (или о том, что таковой ныне почитается). В.Острецов, кажется, поспешил заявить категорически, будто бы «российской культуры» существовать не может: оказывается, очень даже может, «цветет и пахнет», по его же выражению!

Еще в 1991 году, при начинавшемся в «новой России» трогательном внимании к «живущим в зарубежье» «соотечественникам», те же «Известия» (19.11) поместили интервью с четырьмя из них, к которым «Отечество долго было немилостиво»: Эдуардом Кузнецовым, Эдуардом Лозанским /?/, Вл. Максимовым и Эрнстом Неизвестным. Вот этот последний соотечественник и предложил решительно: «Давайте оставим слова „русский человек“. Скажем — „российский человек“. Я хорошо знаю Брайтон-бич. Более русских людей, чем тамошние евреи, вы и в нечерноземных деревнях не встречали…» И ещё сказал прославленный скульптор: «Я всегда очень любил смотреть старые фотографии. На них, в тогдашней жизни, был тип российского человека. Я именно подчеркиваю, не русского — российского…». Так говорил мастер, ваявший скульптурные изображения даже не «российского человека», а человека вообще, «всечеловека», как сказал бы Достоевский…

Примерно в то же время известный филолог, акад. О.Н. Трубачев в интервью, посвященном готовившейся тогда «Русской Энциклопедии» (Русской, не российской, — как специально подчеркивалось), уточнял, так сказать, филологически: «Слово „российский“ имеет преимущественно административно-территориальное и в меньше степени этническое, этнокультурное значение и употребление». Акад. Трубачев говорил — в самом начале 90-х годов: «Наблюдения показывают, что, стоило советскому феномену высвободиться из-под атрибутики „советский, советская, советское“, как именно на это время пришелся любопытнейший и вряд ли стихийный всплеск атрибутики „российской“. Возникает подозрение, что как тогда „советское“, так теперь „российское“ отлично используется для растворения в них русского…» И горько замечал: «Невеселые размышления приходят, когда видишь не одну только порчу языкового вкуса, но и дезориентацию национального самосознания: когда уже и сам русский себя готов назвать „россиянином“» («Домострой», 27.10.1992; раздел «Вече»).

Вопрос национальности — «вопрос непростой», по определению современного российского журналиста. Он сетует осенью 1997 года: «Слегка уже, право, досадно, что и сегодня приходится разъяснять, как некую новость, вещи, совершенно ясные в старой России /?!/ и современных демократических странах. Национальная принадлежность была, и есть вопрос самоотожествления. Ни в паспорт, ни в какие-либо другие документы она, как язык и вероисповедание, не должна вноситься, будучи частным делом каждого» (РМ, № 4186).

Как известно, в новейших российских паспортах графы о национальности (пресловутый «пятый пункт», всегда бывший камнем преткновения для многих из нынешних «россиян») больше не существует. И если говорить о собственно русских, таковыми их поминают (недобрым словом), разве что когда в очередной раз обличают, безразлично, русский ли фашизм, или «русский коммунизм».

Русским следует считать того, кто чувствует себя русским, — говорит «оракул» в статье В. Острецова. Тогда как процитированный нами выше оракул, вещающий уже не по российскому телевидению, а со страниц газеты «Русская мысль» (кстати, а почему — не «Российская»?) негодует, что де «Сталин и его наследники» «сделали из этой сугубо личной категории что-то вроде бирки с казенной печатью, которая навешивается на каждого человека с самого рождения». И трогательно иронизирует: «Став на большевистскую точку зрения…, мы, наверное, должны были бы объявить Всеволода Мейерхольда немецким театральным деятелем, а Сергея Эйзенштейна немецким кинорежиссером — ведь у них в паспортах стояло „немец“.

Другой газетный оракул идет еще дальше. „Вопиюще расистским“ именует он „советское понятие паспортной национальности“ (она определяется „по крови“ — по „национальности“ отца или матери, а не по культурной, языковой, гражданской принадлежности)» (РМ, № 4199).

Возвращаясь к статье В. Острецова, позволим себе не согласиться с категорическим оптимизмом Автора, что де не удалось вывести ни «просто советского» человека, ни «просто американца». В 30-е годы — не удалось, но сейчас, к концу века, создается впечатление, что определенные успехи в этом отношении достигнуты.

Сегодняшний «россиянин» вполне сознательно и целенаправленно конструируется по типу американца, гражданина США. «Американская нация» — это и есть прототип, образец, модель «нации россиян», где за обывателем формально оставлено право знать и напоминать о своих «корнях» (национальных), но как о чем-то малосущественном, отмирающем. Национальная (а с ней и религиозная) принадлежность в нынешнем «мультирасовом» и «мультикультурном» обществе рассматривается, как «маргинальная» особенность, частность, не имеющая принципиальной важности в контексте «человеческой семьи».

Подчеркиваем, что эти «процессы» — не спонтанны и самопроизвольны, сама человеческая природа активно бунтует против подобной «гомологизации» (так что кровавые эксцессы исламского фундаментализма представляют собой во многом форму отчаянной защиты своего национального и религиозного идентитета от нивелирующего катка наступающей мондиализации). В России, где стоит вопрос о самом выживании русских, как нации и где воочию можно видеть страшные следы вырождения прежде всего русских, при прогрессивном замещении их «россиянами», проблема драматически остра. Да, абсолютно необходимо уметь отстаивать свои национальные права — о чем справедливо и убедительно пишет В.Острецов, а для этого нужно твердо усвоить, что значит быть русским, по крови и по духу.

«Вече», № 60, 1998