В России

В России

7 июня 1880. Суббота. В Москве

Утром — к В. Д. [Василию Дмитриевичу] Аксенову, — просил его свести все собранные в Москве деньги вместе и дать мне перевод на них в Петербург, а также дать половину ассигнованной от Миссионерского общества суммы для отсылки в Японию. Звал он для этого к себе в амбар, на Чижовское Подворье, после первого часу. — В фотографию Шимановского — порядочно помучили. — К первому часу — в Благородном Собрании на заседании Общества любителей Российской словесности по поводу открытия памятника Пушкину. Читали: председатель — Юрьев, Тургенев, Писемский, Полонский, Майков, Сухомлинов, депутат от Французского правительства, принявший на свой счет большую половину рукоплесканий, принадлежавших вышедшему в то время Тургеневу. Я сидел около Иванова — помощника попечителя Учебного округа, — князя Мещерского, Mm Новиковой и А. Д. [Александра Дмитриевна] Шереметева. Множество ума, красноречия, блеска, рукоплесканий; при выходе видел коллекцию портретов Пушкина в соседних галереях. Из духовных видел на заседании: Златоустого монастыря архимандрита о. Афонасия и о. А. М. Иванцова–Платонова. Кончилось заседание в четверть пятого. На десять минут был перерыв. Юрьев: «Объявляют заседание открытым», — <…> В амбар к В. Д. Аксенову. По сосчитании всех собранных в Москве денег, оказалось пятьдесят две тысячи. Оставил их у Аксенова до возвращения в Петербург, а из Миссионерского общества двенадцать тысяч он пошлет в Петербург о. Федору Быстрову для пересылки в Японию. Вернувшись и пообедавши с Преосвященным Алексеем, который из деликатности не обедал до сих пор, ожидая меня, отправился ко всенощной — здесь же, на Саввинском Подворье, где и выходил на Литию и Евангелие, — по случаю завтрашнего Великого Праздника Пятидесятницы. После всенощной зашли проститься Катерина Дмитриевна и Софья Дмитриевна Свербеевы, которых принял в комнатах Преосвященного Алексея.

8 июня 1880. Воскресенье.

Праздник Пятидесятницы

Утром рано вставши и прочитавши правило, уложил последний ящик с вещами из Москвы: посох, три митры и прочее. В половине десятого отправился в Успенский Собор, чтоб отслужить литургию — в последний, быть может, раз в Успенском. Сослужили: протопресвитер о. Мих. Изм. [Михаил Измайлович] Богословский, о. архимандрит Иосиф — ризничий и два священника. После литургии — вечерня и чтение молитв Пятидесятницы с амвона, стоя на коленях, лицом к народу. Народу было — полон Собор, и все больше простой. По окончании службы всем желавшим преподал благословение. Вернувшись домой, был позван пить чай к Преосвященному Алексию, тоже только что кончившему литургию на Саввинском Подворье; звать прибежали две его племянницы: Саша и Анюта — в мордовских платьях, воспитанницы Классической женской гимназии М. Н. Фишер, которая и сама здесь же была. — Когда уехала она с воспитанницами (из которых одна, тут же бывшая, желает ехать в Японию), я пошел написать письмо — о. Исайи о ящике и прочем, но пришел прощаться едущий на каникулы в Дугино молодой князь Мещерский Александр, воспитанник Лицея Цесаревича Николая. Послал с ним фотографические карточки, только что принесенные, его матери и сестре Саше. По уходе его позвали обедать. Русская угостительность — отчасти пренеприятная черта. Мой хозяин до того неотступно всегда угощает, что против воли больше, чем хочешь, съешь и выпьешь; и это каждый раз; сегодня тоже; поэтому после обеда отдохнул и, окончательно собравшись, в семь часов простился с гостеприимным Преосвященным Алексием — в алтаре, пред началом всенощной, и отправился на Нижегородскую железную дорогу. Дождь шел, и холодно было. Совсем осенняя погода. Взял билет второго класса. Спать почти нельзя было — тесно, притом же крик ребят, которых мать, какая–то офицерша, тут же заставляла делать кое–что неприличное; все это заставило пожалеть, что не взял билет первого класса. Ночью просто озяб, несмотря на то, что был в двух рясах.

9 июня 1880. Понедельник.

Праздник Святого Духа.

На дороге в Казань, на пароходе из Нижнего Новгорода

Утром, в половине десятого, прибыл в Нижний Новгород. Здесь же на станции послал телеграмму в Казань Высокопреосвященному Сергию, согласно его желанию в телеграмме Преосвященному Амбросию, его товарищу по Академии. Прямо со станции, где купил и билет первого класса на пароход Самолетской Компании «Императрица», до Казани (стоит 8 1/2 рублей), — на Самолетскую пристань. В одиннадцать часов пароход отправился в путь. Пароход берет пассажиров и кладь на обоих берегах реки. Пассажиров полно и на палубе, и в каюте. Когда выходили, смотрел на Нижний и окрестность, но без прежнего чувства. Целый день холодный ветер. К вечеру немного прояснилось, и заходящее солнце красиво играло на окнах деревенских домов по правую сторону Волги, или на глинистых холмах, придавая невыразимую красоту зелени, покрывающей холмы. Так как день праздничный, то группы народу виднелись по холмам там, где есть деревни.

В Козьмодемьянске на четверть часа остановились, чтоб взять дров, живо нанесенных бабами. В каюте — шестнадцатилетний князек Чернышев, журимый гувернером за то, что натюкался красным вином; крайная медленность прислуги; порядочная скука. Цвет речной воды далеко не так красив, как в море, и вечером вода мертвая, не искрящаяся тысячами звезд, подобно морской.

10 июня 1880. Вторник. В Казани

Утром видел с парохода направо Свияжск (где покоятся мощи Преподобного Германа), точно на блюдечке; в шесть часов пристали в Казани. На пристани нашел эконома архиерейского дома и карету в четыре лошади, присланную за мной. В карете должен был переодеться в клобук, так как все, завидя четыре лошади, кланяются карете. В архиерейском доме переоделся, умылся и после чаю отправился к протоиерею Евфимию Александровичу Малову — у Благовещенья. Застал его пишущим; насчет миссионера из Казанской Духовной академии наговорил он много, но — «торубеки кото» — ничего. — К Николаю Ивановичу Ильминскому, директору Учительской Семинарии, — за озером Кабан, в Татарской слободе. Постарел Николай Иванович — седая борода (58 лет ему), но все тот же говорун. Радушно встретил. В Церкви ученики пропели «Благословен еси» — под управлением Смоленского. Показывали всю Семинарию. Видно, что жизни много, — даже камень на лестнице истерт. Кроме наук, преподаются ремесла, видел механическое заведение. Смоленский подарил свою книгу пения, механическое заведение — свои металлические поделки, Николай Иванович угостил кофеем. К одиннадцати часам был в архиерейском доме, где нашел Гавриила Ивановича Горталова и его воспитанника Николая, гимназиста, которого я когда–то ласкал шестилетним. — Оба очень любят духовных. — Скоро приехал с экзамена Высокопреосвященный Архиепископ Казанский — Сергий, любезный мой хозяин; я встретил его на лестнице. Прибыл также Преосвященный Павел — викарий — маленький и слабенький по виду, аскет, служащий ежедневно со дня смерти Высокопреосвященного Антония. Когда Высокопреосвященный Сергий кончил кое–какие дела епархиальные, отправились в загородный архиерейский дом. Пообедавши рыбой, наловленной в Кабане, по словам Владыки, нарочно к моему приезду, отправились гулять в сад, потом в поле и на пчельник, версты четыре от дома. Местность сельская — превосходная. На пчельнике видел рой, сегодня вышедший, но еще не посаженный в улей, — пчел огромный клубок, а внутри — матка. Вернулись в пролетке. Дома застали Николая Ивановича Ильминского и о. Академии — Александра Поликарповича Владимирского. Вечером все время почти говорил Ильминский.

11 июня 1880. Среда. В Казани

Утром, погулявши в саду, зашел в церковь во время Херувимской. Здесь, как и везде в архиерейских домах, тоже ежедневно служба: вечером в 7 часов всенощная (как в Москве), утром в 7 часов обедня. — Поехали с Высокопреосвященным Сергием в город, где он — на экзамен, я в Академию. Ректор принял любезно в своей квартире и показал потом библиотеку с великолепной залой и актовую залу — оба здания, которых я не видал прежде, пристроенные. Потом Владимир Владимирович Плотников и два доцента показали Академию. В Церкви студенты пропели. В кабинетах почти никого не было — разъехались на каникулы; в спальнях, в столовой, в аудиториях, — все чисто и в порядке, хотя беднее, чем в Петербургской академии, но лучше, чем в Московской. В учительской комнате, позвавши студентов, — всего двоих Плотников и нашел привести, — говорил о Миссии и звал желающих туда в следующем году. Видел также сад академический, в сопутствии Плотникова и других, и, ходя там, рассказывал о занятиях о. Владимира в Японии. — У ректора потом предложили закуску; пришел и Николай Иванович Ивановский, инспектор, несколько больной от падения с экипажа. — Когда вернулся на архиерейский двор, нашел в комнатах пожертвования ризами и разною церковною утварью из Собора, по распоряжению Высокопреосвященного Сергия, и от него лично — прекраснейшие два облачения. Петр Демидович Миловидов — протоиерей и ключарь соборный — носил вещи из Собора в дом. Осмотревши и принявши все, в втором часу отправился к Горталову. Высокопреосвященный Сергий велел пробыть там не больше пяти минут, а как сделать это, когда я запоздал на полтора часа и когда там приготовлен был завтрак, к которому так долго ждали! В три часа уже я прибыл к Преосвященному Павлу, с которым вместе должен был ехать в загородный дом Высокопреосвященного Сергия — к обеду в два часа. Пока Преосвященный Павел, уже думавший, что я не заеду за ним, и севший у себя за обед, решился ехать, и пока приехали, был пятый час. Очень совестно было, что так опоздал, но вина почти невольная. Пока приехал я — был сам не свой все время с утра от беспокойства, что забыл под подушкой деньги — полторы тысячи рублей, боялся очень, что слуга, перестилая постель, украдет совсем или часть: очень обрадовался, увидевши, что сверток даже не был разворачиваем. У Высокопреосвященного Сергия, значит, очень честная прислуга. — Пообедали, причем Высокопреосвященный Сергий и викарий его очень любезно разговаривали; видно, что в мире и любви живут. Разговор был о памятнике Пушкина и о том, как Преосвященный Аполлос Вятский горячо восстал здесь, будучи проездом, против оказания ему почести со стороны церкви. По уходе викария мы с Высокопреосвященным Сергием долго ходили по саду, причем он сообщил мне много полезных сведений и замечаний касательно чина архиерейского служения, опираясь на авторитет московского Филарета, которого был ставленником в архиерейство. Весь вечер провели вдвоем; дождь был, и из города трудно было приехать.

12 июня 1880. Четверг. В Казани.

(Пишется на пароходе из Самары в Сызрань, 17–го числа)

Утром из загородного дома Высокопреосвященный Сергий отпустил меня одного в город, и я побыл в Семинарии; там были экзамены в некоторых классах. О. ректор любезно показал всю Семинарию: классные комнаты, спальни, рекреационную залу, переплетную, где желающие

учатся переплетному мастерству. Везде чисто, просторно; на дворе гимнастика; ученики держат себя очень свободно. Семинария помещается в верхнем этаже, а в нижнем — лавки, отдаваемые внаем. Ректор на мой запрос ответил, что есть из оканчивающих курс тенор и бас, и баса тут же показал — Вишневского, я застал его списывающим ноты (песни «Я холопа хороню» и пр.). Мне показался очень уж молодым, и я ничего не сказал ему. — Из Семинарии — в Собор, Петра Демидовича Миловидова там не застал, почему сходил к нему на дом — тут же в Консисторном доме. С ним пришли в Собор: подсвечник и иконы в Царские врата, оказались очень годными. Приложился к мощам Святителя Гурия. Кто–то, бывший здесь, пожертвовал один рубль на Миссию, стал выражать благожелания на путь и заплакал. — К Преосвященному Павлу — просить книг; от него — в Казанский монастырь — приложиться к Чудотворной иконе Божией Матери. Матушке казначея, вышедшей показать Собор, предложил пожертвовать на Миссию, по примеру московских обителей. — Опять к Преосвященному Павлу — везти его в загородный дом на обед. Едва решился. — Когда приехали, все гости уже были налицо: ректора Семинарии и Академии, Ивановский, Ильминский, Горталов, Разумов, Виктор Петрович Вишневский, о. Василий Тимофеев и еще несколько протоиереев. — Первый тост Владыка Сергий предложил за мое здоровье, и я должен был отвечать маленькою благодарственною речью и предложением здоровья Владыке. За обедом же устроено было, что я останусь до воскресенья в Казани и отслужу в Соборе, — никак не мог отказать любезности хозяев, хоть и нужно спешить. После обеда гуляли и пили чай в саду; мошка очень мешала. Ильминский, Ивановский и о. ректор Академии долго вечером оставались, ужинали и много говорили. Высокопреосвященный Сергий являл себя в высшей степени радушным и угостительным хозяином.

13 июня 1880. Пятница. В Казани

Утром вместе с Высокопреосвященным Сергием поехали в город. Ко мне пришел Васильев — тенор, семинарист. Понравился, и я заказал ему прийти завтра вместе с Вишневским. Вместе с ним приходил проситься в Японию совсем мальчик — семинарист; отказал, конечно. — Получил письмо П. С. Шапкина, а потом и сам он пришел, просит озаботиться постройкой храма в Ханькоу и снабжением этого места священником; средства и на храм, и на содержание причта обещаются определенные. Жаль, что не могу ничего сделать — за двумя зайцами… С Высокопреосвященным Сергием побыли с визитом у Губернатора Скарятина. Дочь — артистка по живописи, показывала картины своей работы. Скарятин рассказывал, как он удерживает студентов Казанского университета от волнений.

Когда собирались уезжать в загородный дом, пришел В. [Владимир] Владимирович Плотников с желанием поговорить. Владыка посоветовал пригласить его для того в загородный дом, что я и сделал, пригласив — с пароходом в четыре часа. — В назначенное время он явился и предложил взять его миссионером в Японию. Пришел Ильминский и стал мешать нашему разговору; Владыка взял его к себе, и мы кончили; я дал ему 200 рублей на дорогу до Петербурга и посылку матери. Не понравилось мне, что он хочет держать это в секрете здесь и только из Петербурга написать в Академию. Но пусть делает, как знает. Владыке Сергию он сказал о своем намерении оставить доцентуру в Академии и ехать в Японию, и Владыка одобрил. — По уходе его, Николай Иванович Ильминский долго занимал разговором, пока, наконец, уехал с своим «абзой» (дядя — по–татарски, — извозчик его).

14 июня 1880. Суббота. В Казани

Утром, как и все утра, гулял в саду — прелестнейшем из загородных садов. Потом отправился один в город сделать визит Виктору Петровичу Вишневскому, почетнейшему соборному протоиерею, — не застал его, а только зятя его — Адоратского — тоже старика уже; Лепоринскому — законоучителю Родионовского института благородных девиц, — встретился с ним на дороге; Разумову Николаю Васильевичу, секретарю Консистории, — дал две иконы в Миссию; — в Казанский монастырь — примерить митру, подаренную мне Владыкою, но по тесноте отосланную вчера туда для поправки; в монастыре оказалось приготовленное еще значительное пожертвование: двести рублей и облачения и иконы, что все и показала казначея за болезнию Игуменьи. Зашедши в Собор приложиться к иконе, отстоял обедню, которую застал в начале. В архиерейском доме — скоро пришли Васильев и Вишневский, пропели «На реках Вавилонских»: бас — не сильный, но приятный. Условились, что я беру их в Миссию, если родители их отпустят. — Заехали к Преосвященному Павлу, в Спасский монастырь (где покоятся мощи Святителя Варсонофия), — и домой — в загородный дом. Была гроза и дождь. Приехавши, сходил в баню, потом пообедали. В семь часов была всенощная в Крестовой, я стоял в алтаре; после с Владыкой просмотрели архиерейский служебник, и он сделал кое–какие замечания.

15 июня 1880. Воскресенье. В Казани

Утром, приготовившись к службе, отправился с Владыкой в город и в Соборе служил литургию в сослужении оо. ректоров Академии и

Семинарии, Виктора Петровича Вишневского, Ефима Александровича Малова и татарина о. Василия. Певчие поют недурно. — После обедни у Владыки — дамы — с пожертвованием, одна из них — дочь Марии Владимировны Толстой; купчики тоже, — и один из них просился в Миссию для какой угодно службы. Пересчитал деньги, собранные на Миссию сегодня в Соборе, — оказалось сто восемнадцать рублей двадцать шесть копеек. Собирал Николай Васильевич Разумов — В два часа отправились с Владыкой в Академию на обед — к ректору Александру Александровичу Владимирскому. Говорили, будто обед для меня. Много было благожеланий, спичей; между прочим, о. Николай Варушкин говорил по–славянски спич, при котором я очень боялся, чтобы он не провалился, ибо был он немного навеселе. Гостей было человек двадцать; из посторонних — Горталов, Разумов; были Ильминский, Малов, Знаменский — историк, Порфирьев, Беляев, Некрасов, Ивановский, ректор Семинарии — о. Никифор и прочие. Из дам — жена о. ректора. — Истинно трогательно участие всех их к Миссии; видно, что мысль о Миссии — привычная и любезная в Казани. Евфимий Александрович Малов даже заплакал, выражая сочувствие. — После обеда мы с Владыкой Сергием вернулись в загородный дом, где уже был губернатор Скарятин, жена его и дочь. Последняя (Александра Николаевна) привезла альбом свой, которым и угощала. Ходили по саду. Александра Николаевна рассказывала, что татарки тяготятся своим положением и их легко бы привлекать в христианство. Когда уехали они, Владыка заставил меня закусить и, наконец, отпустил совсем в город, простившись. Заехал в городе к Горталову, которой ждал. Гимназисту Коле Горталову подарил фотографию Собора. — Вернулся в архиерейский дом в двенадцатом часу; здесь ждал меня о. Афонасий Каченовский из города Белый, знавший моего отца и деда. Приятно было увидеться.

16 июня 1880. Понедельник.

На пути в Сызрань

Утром уложившись и написавши коротенькие письма к родителям Васильева и Вишневского и надписавши им фотографии Собора, в семь часов отправился я в пролетке на пристань Общества «Кавказ и Меркурий», об отходе парохода которого «Новосельский», в восемь часов утра, вчера собрал сведения Коля Горталов. Билет второго класса до Сызрани стоит девять рублей двадцать копеек. Пароход больше и удобнее прежнего. Приехал проводить: Коля Горталов и А. А. [Александр Александрович] Некрасов. Последний проводил две станции и все время занимал разговором о своем маленьком имении и разведении ржи, о том, что в первоначальных языках есть только будущее и прошедшее время, а настоящего нет, ибо его на деле не существует, об академической истории и прочем — По расставании с ним, стал наблюдать публику. В каюте — старик с больною рукою, должно быть, помещик, — не только в рубашке, но иной раз и рубашку снимал. — Вот халатность–то! Другой — больной в лихорадке, третий — с дочуркою в сарафане — ночью спать не дал храпом своим. Симбирск проехали вечером, приставали на тридцать минут — нельзя было посмотреть. Много учащейся молодежи едет на каникулы. — Пообедал ухой из стерляди и селянкой, где тоже оказалась стерлядь, — везде она. Заход солнца был очень красив.

17 июня 1880. Вторник.

На пути в Сызрань и в Сызрани

В Самаре в три часа утра. Так как сосед не давал спать храпеньем и жарко было, то почти в это время и встал. Написал письма о. Федору Быстрову, чтобы отослал телеграммой в Миссию двенадцать тысяч и послал телеграмму: «Посылаю двенадцать тысяч, давайте жалованье о. Дмитрию. Привет Собору; люди имеются; в октябре приеду», и о. Исайи, чтобы принял ящика три–четыре из Казани с миссийскими вещами, об отсылке которых обещал озаботиться сам Владыка Сергий. Письма отнес опустить в ящик на Самолетскую пристань и потом нанял извозчика за пятьдесят копеек в час поехать посмотреть город. Заехал в Собор, где готовились к сломке иконостаса в приделе для замены новым, по какому случаю не было утрени, о чем объявил мне сторож, зашивая меты; великолепие Церкви далеко не такое, как в Москве. Проехался по городским улицам — пыльные и как бедно высматривают. Извозчик показал дом губернатора, выходящий на площадь, в нижнем этаже которого лавки; дом, занимаемый Великим Князем Николаем Константиновичем, живущим здесь в опале, — красный, простой. На площади стоит толпа плотников, ожидая найма. Заехал в кондитерскую купить коробку конфект в гостинец детям брата; прочие лавки, где можно бы кое–что купить для гостинца, были заперты. — Скучно стало больше смотреть на пыльные дома — нигде ни прутика зелени, и потому поспешил вернуться на пароход; напился чаю; в восемь часов пароход снялся из Самары, — и ныне одиннадцать часов — плывем мы в чаянии скоро быть в Сызрани.

(Пишется в Рязани, утром 23–го числа, в понедельник). В двенадцать часов тогда был в Сызрани. Прежде того любовались все с парохода на великолепный мост чрез Волгу, еще недоконченный; под пролет наш пароход прошел, не нагибая флагштока. Сызрань стоит на Волжке, весьма красивый городишко, высматривающий свежо и чисто. Извозчик прямо привез меня к брату, священнику женского монастыря, в домик против монастыря. Брат и его семейство встретили весьма радушно; жена его, Марья Петровна, совсем растолстела и обрюзгла; дети — две дочери: Маша, двенадцати лет, и Люба, десяти лет; первая — необыкновенно бледная, но красивая девочка; вторую застал в простуде, лежащую в жару, но когда я сказал, что если она выздоровеет, то пойдем в лавки куклу покупать, то она действительно тотчас же выздоровела, — встала, несколько раз ее тошнило, но в постель уже не легла; и мы пошли в лавки и купили куклу, маленький самовар с прибором, мячи и прочее. Я думал, что Маша уже побрезгует куклою, но и она обрадовалась куклам в лавке, почему и ей купили. Обе они учатся очень хорошо в женской школе, которую тут же, проходя, показывали, и постоянно получают награды. Служит священником брат Василий, как видно, усердно и хорошо, — Стерлядью, свежей икрой, балыком и прочим закормили они меня.

18 июня 1880. Среда. В Сызрани

Утром сходили к обедне в женский монастырь. Служил младший священник — в первый раз здесь. — После обедни игумения Мария позвала к себе на чай, после чего показала монастырь. После обеда ходили в лавки купить племянницам на платье, причем обе они показали себя очень умеренными, никак не хотели принять от меня по шелковому платью, а ограничились шерстяными. Вечер провели у брата одни. Хоть кратковременное убежище от официальности!

19 июня 1880. Четверг. В Сызрани

Утром в присланной из монастыря карете сделали (с братом вместе) визит наместнику мужского монастыря здесь. Наместник показал монастырь, храм, где Чудотворная икона Феодоровской Божией Матери, ныне носимая по городу, домик Преосвященного, когда он бывает в Сызрани, сад — весь из акаций, за ним часовню и прочее. Монастырь красиво выстроен, очень большой, древний, но братий мало. — На обратном пути сделали визит о. протоиерею Собора — толстому и приветливому весельчаку, и, как видно, очень доброму человеку. В двенадцать часов были у игуменьи на пироге. Она говела и сегодня приобщилась Святых Тайн. — Были позваны еще: полицмейстер города — некто Василий Александрович, которому я также сделал визит сегодня, протоиерей и наше семейство. После завтрака осматривали сад монастыря — фруктовый, где угостили свежею малиной. — После матушки пришли пить чай к Василию. Вечером были у о. протоиерея, который усердно угощал рябиновкой; вернулись на его рысаке. Вообще видно, что здесь люди живут в добром согласии и дружбе между собою. Часу в пятом с племянницами и братом ходили в город купить им конфект.

20 июня 1880. Пятница. В Сызрани

Утром с братом и Любой ходили гулять на берег реки, видели трепещущихся стерлядей, вынимаемых из садка. — К завтраку собрались гости: полицмейстер, игуменья, протоиерей, жена директора и Петр Афонасьевич Прозоров — соборный священник, родственник Марии Петровны. После завтрака сходили с племянницами в книжный магазин купить им басни Крылова, «Родину» и прочие книжки, какие нашлись здесь годные. — В пять часов из монастыря отправились в Никольскую Церковь встречать икону Феодоровской Божией Матери. Трогателен обычай этот — ходить по городу с иконой каждый год, на что дается городу две недели! По принесении иконы в монастырь брат в облачении встретил ее среди монастыря, а навстречу в Никольскую церковь высланы были хоругви и священник с диаконом, из Никольской же церкви провожали ее с своими хоругвями, иконами и причтом. — Всенощная шла в монастыре три с половиной часа; после нее чудотворная икона взята была Василием в его дом, несли ее туда Марья Петровна и Маша; отслужили молебен, приложились и проводили в дом другого священника, потом — диакона, а затем в монастырь, где целую ночь святую икону носили по келиям и пели молебен, так как назавтра днем она должна была отправиться по соседним домам, а вечером — в следующую Церковь.

21 июня 1880. Суббота.

В Сызрани и на пути из него в Рязань

Утром — в обедне в монастыре, после которой был молебен Божией Матери. Мать игуменья позвала к себе на чай и пирог. В двенадцать часов отправились на завтрак к о. Петру Афонасьичу, который всячески хотел изгладить впечатление от того, что я во вторник застал его с очень красными глазами и носом. На возвратном пути зашли в лавки, где я купил по иконе в благословенье племянницам. Купили еще лото — играть им. Вернувшись, смотрели, как святую икону Феодоровской Божией Матери торжественно провожали из монастыря в Покровскую Церковь. Умилительное зрелище и умилителен дух благочестия, живущий в русском народе! Где, в каком государстве можно видеть, что народ вот два дня молится и воспевает хвалу Богу! Я объяснил Марье Петровне, обиженной моим скорым отъездом, что вот этот–то дух благочестия толкает и меня к делу, не позволяет долго засиживаться для своего личного удовольствия, как ни хотелось бы этого. Сходил в баню, играл с племянницами в лото, закусывал. Когда Василий вернулся от всенощной, то вместе с подъехавшим полицмейстером, в начале десятого часа вечера, они все проводили меня на станцию железной дороги, где неуместное участие очень уж любезного и исполнительного полицмейстера заставило меня взять до Рязани билет первого класса, стоющий двадцать шесть рублей девяносто копеек. Грустно–грустно было расстаться с добрым братом, его женой и милыми их детьми — бледнолицей Машей и вострушкой Любой — семейством, где во всем свете я и могу быть хоть несколько дома, — опять лет на десять, если не навсегда! Храни вас Бог, милые мои! И грусть, и скука одиночества в моем роскошном купе, и ночное время заставили меня скоро погрузиться в сон.

22 июня 1880. Воскресенье.

На пути из Сызрани в Рязань

Что за богатые, плодоносные места, которыми я проезжал сегодня! Все чернозем, и везде поле — бесконечное море полей! Изредка сосновый или березовый лес разнообразят ландшафт, заставляя еще более удивляться и радоваться богатству растительности. — В Моршанске и Ряжске была перемена вагонов. — Пенза — город, раскинувшийся на полугоре влево от дороги… Соседи по вагону не мешали ни думать, ни грустить, ни смотреть по сторонам, за исключением двоих, севших за несколько станций до Ряжска, узнавших меня по Москве, — и пошло — «а что, в Японии грамотность?», «а многие ль знают по–русски» и так далее, — противно! Оттого–то везде и стараешься не сказываться — кто и откуда. — В Рязань прибыл в один час ночи, что очень неудобно, нужно было стараться не проспать. Извозчик привез в гостиницу Морозова, где за один рубль с четвертью очень чистенький номер. Остановился я здесь, чтобы повидаться с Катериной Дмитриевной Пеликан, приехавшей недавно из Японии; если она в городе, то завтра повидаюсь, и вечером — дальше.

23 июня 1880. Понедельник. В Рязани

Утром, напившись чаю, записал дневник и отправился отыскивать Дмитрия Петровича Победоносцева, отца Катерины Дмитриевны.

(Пишу в Ржеве, утром в среду 25–го числа). Встретил Дмитрия Петровича на тротуаре, когда ехал к нему, спросивши адрес в Почтамте. Он повел к сыну, Николаю Дмитриевичу Победоносцеву, живущему у тестя и несколько больному в то время глазами. Видел его тестя — севастопольца–генерала, тещу и семейство. Условившись с Дмитрием Петровичем через <…> отправиться с ним в Пущино, в восьми верстах от города, имение, принадлежащее старшей сестре Катерины Дмитриевны, Ольги, где в настоящее время и Катерина Дмитриевна, я отправился осматривать город. Видел Собор — превосходное в архитектурном отношении здание, с верандой кругом, с пятью куполами; около Собора соединенный с ним каменною открытою галереею находится архиерейский дом, в древности княжеский дворец, так и сохраняющийся в древнем своем виде. Строил его рязанский князь Олег. Поехавши отсюда смотреть Семинарию, на дороге встретился с Дмитрием Петровичем Победоносцевым, который и искал меня с намерением свезти в Семинарию. Там был праздник, и в семинарской Церкви только что отошел молебен. Победоносцев познакомил с о. ректором, протоиереем; зашли в Семинарию, где певчие пропели концерт. Я поблагодарил Семинарию за о. Иоанна Демкина. Семинария — древнее здание с чугунными плитами вместо полов. Странно выглядела великолепная чистенькая икона — плод усердия семинаристов к Царю — среди пыльной старой залы: не гармонирует свежее чувство снизу и пыльное невнимание сверху. Заехавши с Дмитрием Петровичем к нему, отправились потом с ним в Пущино. Болтливый старик–ямщик мешал разговаривать всю <…>. Пущино — именьице в красивом четвероугольнике из зелени, заключающее небольшой помещичий домик с двумя трубами и виднеющеюся прямо за домом аллеею огромных лип. Катерина Дмитриевна встретила меня очень весело и радушно, сестра ее (старшая, Ольга Дмитриевна) — так же; дети гуляли в саду. Отправились туда; Саша узнал — и все вместе ходили по аллеям из акаций, смотрели, как в пруду ловили карасей, потом позавтракали земляникой со сливками, чаем и сардинками и отправились смотреть Церковь напротив дома, чрез овраг, очень ветхую и бедную, где в виде замечательностей показали Евангелие, печатанное при Феодоре Алексеевиче, Царские врата, на которых вместо четырех Евангелистов поставлены иконы Святого Иоанна Златоуста и Святого Василия Великого, и Царские врата с резными рельефами фигур. — Пошли потом гулять в парк, за оврагом — Маслова, весьма запущенный, но, тем не менее, красивый, с домом совершенно скрытым в зелени, цветником, тремя прудами, один выше другого. Погода была прекраснейшая, воздух чудный, и стали обедать, между прочим, отличнейшей ухой из только что пойманных карасей и карасями в сметане. После обеда все, за исключением Повалишина, отправились в гости к родным куда–то недалеко по железной дороге. Я, погулявши с хозяином по саду, отправился в Рязань, пока светло, чтобы полюбоваться окрестностями. Проезжали по деревне очень бедной, мимо винокуренного завода; ямщик, разыгравший благочестивого, не упустил случая содрать с меня при расчете. — Не зажигая свечи, лег отдохнуть, велев разбудить себя ночью, чтобы попасть на чугунку.[49]

24 июня 1880. Вторник.

От Рязани до Ржева

В первом часу ночи отправившись из Рязани, в первом же часу ночи прибыл в Ржев, стало быть, ровно в сутки. В восемь часов утра были в Москве. Не останавливаясь, я прошел на Николаевский вокзал и в девять часов с пассажирским поездом отправился из Москвы; в пятом часу были на Осташковской станции, оттуда я свернул чрез Торжок и Старицу в Ржев. Шли медленно, останавливались долго, соскучился ужасно. Из Москвы — узнавший некто Бороздин надоел вечными вопросами об Японии и болтовней обо всем и ни о чем. В Ржеве со станции за сорок копеек привезли в гостиницу Некрасова, довольно чистую, где и заснул скоро, несмотря на жару.

25 июня 1880. Среда.

Во Ржеве и из Ржева домой

Утро превосходное. Напившись чаю, когда встала прислуга, отправился по совету слуги на ту сторону Волги искать для найма ямщика Вящунова. Нашел его в доме Морозова, где, бывало, останавливался и я; подрядил до Березы за десять рублей — на паре. Возвращаясь, любовался на Волгу, видел батюшку в рясе: тип сельских батюшек, должно быть, — такой полинялый, загорелый, жалкий! И все же, однако, батюшка и почтенный благодаря рясе и длинным волосам. А сними рясу и остриги волосы — право же, не задумался бы дать милостыню или подумать весьма дурно. И вот для чего, между прочим, нужна ряса и нужны длинные волосы! В лавках купил гостинцев: в одной ситцев и платков на двадцать три рубля, в другой шерстяных материй на платья на тридцать четыре рубля, в третьей — конфект, чаю и сахару на девятнадцать рублей — всего на семьдесят шесть рублей, в четвертой еще серег, поясков. Когда был в лавках, беспрерывно входили нищие, и какие все древние старцы, какие притом живописные (вот с кого бы нарисовать нашим охотникам до итальянских типов)! Видно, что бедность одолевает народ. В лавке, где покупал конфекты, для баб двух, пришедших купить полфунта баранков и задержанных из–за меня, купил два фунта баранок за восемнадцать копеек для ребятишек их гостинца, и как же они рады были, как благодарили! Вернувшись из лавок в одиннадцать часов, уже нашел у гостиницы ямщика — старика Сергея — с парою лошадей и небольшим тарантасом. Как не хотелось есть, так как и вчера не ел почти ничего, ибо в вокзалах постного нельзя найти, в гостинице опять ничего не могли дать для завтрака, кроме куска соленой белуги. В двенадцать часов отправился на трясучем тарантасе из Ржева. Сначала был сильный жар и ветер, что делало дорогу несносно пыльною; потом сделалась гроза и пошел дождь, заставлявший пас два раза стоять в деревнях под поветью. В последний из этих разов в деревне, принадлежавшей некоему Седловину, в двадцати шести верстах от Ржева, и я в избе спросил обедать, и не могли дать ничего, кроме хлеба, квасу и соли, каковыми продуктами я и воспользовался. А что за бедная и некрасивая жизнь в деревнях! Хоть бы в этой избе, что я заходил, — идти по навозу, в сенях гнилушки вместо полу, изба низкая, жара невыносимая! А старик — умный и живописный, сноха его — баба хоть куда, и в голову им не придет улучшить жизнь! Лень и невежество! — Часа в три остановились в постоялом дворе Баранова покормить лошадей. Хозяин спал и, когда я разбудил его, принял не весьма любезно и попросил занять комнату маленькую, каковая просьба показывает не совсем высокую степень уважения к духовным лицам. — Обедать дали — пустые щи, крупник со снетками — соленый и невкусный, и гречневую кашу, квас недурной, рюмку водки, с трудом найденную, после еще стакан чаю с сахаром в прикуску. Комнаты очень чисты, хоть мух и комаров множество. Теперь пятый час вечера в исходе; ямщик закладывает лошадей — писанье на постоялине прекращается до благоприятного времени. — Солнце опять выглянуло, пыль прибило, ехать будет хорошо, хотя — ох какой труд после чугунок и пароходов ехать в тарантасе по проселкам!

(Пишется уже в Петербурге, 2 июля 1880). Тогда — опять дождь; приостановка по поветями не удавалась по причине канав. Вещун по дороге сдает меня без всякого спроса у меня другому ямщику за три рубля до Березы. — Ночлег на постоялом, где дети хозяина в школе получили свидетельства, дающие привилегии по воинской повинности. Сон на столе среди избы довольно покоен.

26 июня 1880. Четверг.

Из Ржева домой и дома

Рано утром ямщик, которому я сдан был, приехал, и я, напившись чаю из грязного чайника и стакана, отправился с ним. В седьмом часу были в Татеве, и здесь у усадьбы Рачинского, против сада, коренная лошадь с каким–то визгом разом повалилась и испустила пар. Отчаяние ямщика и помощь случившихся поблизости мужиков. Я поневоле увиделся с С. А. [Сергеем Александровичем] Рачинским. хотя намеревался заехать к нему на обратном пути. — В его тарантасе отправился домой. — Вид Березы — зеленая крыша Церкви, красная крыша — очевидно, кабатчика, — под селом… Дома застал племянника Александра и жену его Марью Петровну. Отправился тотчас же на реку Березу смыть грязь дороги. — На обратном пути встретился с о. Василием Руженцевым в рясе. — После — свидание с сестрой; в Церковь, где о. Василий пел «Исполла»; визит о. Василию, Марфе Григорьевне — просвирне (которой дочь Саша живет гражданским браком с соседом женатым), Лариону Николаевичу и прочим; между прочим, кабатчику с красной крышей — перекресту, эксплоатируюшему Березу, и отказ сделать визит соседним мешанкам–содержанкам… Белиберда в душе, белиберда в людях кругом; одна природа искупала тоску и утешала злость, но люди мешали.

27 июня 1880. Пятница.

В Березе и на дороге в Пустоподлесье

Утром, отслуживши панихиду по отце и угостивши водкой причт, отправился в Пустоподлесье. (Прибежище в чувстве ужаса от обязательства быть дома до понедельника, так как С. А. [Сергею Александровичу] Рачинскому обещался быть у него в понедельник). — Саша на паре лошадей с колокольчиком повез. — Дорога невообразимо дурная, особенно по лесу. Заехали на Вязовку, чтобы видеть Аксинью Николаевну, — видели; понравилась ее дочь, девочка, которой если бы дать образование, была бы редкой женщиной. — Огород, бред?, лыки — все в исправности. Муж был в лыках. — Чрез Поникли — в ночь — до Пустоподлесья, куда приехали ночью и не застали тетки Анны Петровны Савинской, сущей у старшей дочери, Анны, ныне. Невестка, вдова Василия, приняла; Арсений, промычавши, успокоился. — Лег на лавке, чтобы заснуть.

28 июня 1880. Суббота.

В Пустоподлесье и в Березе

Рано осмотрел село, побыл на колокольне, где понял, что село — именно Пустоподлесье; в двух Церквах — холодной и теплой — виделся с о. Жемчужниковым; видимо, с похмелья; обещался не обижать тетки и сваливал на дьякона; чрез минуту виделся с дьяконом, который сваливал на священника. — Но огород тетке, кажется, дадут. — Сын Анны Петровны — Александр, исключенный из училища, производит безотрадное впечатление. — Другой сын — идиот Арсений, радостно гукал и усердно налил воду, а при отъезде выразил желание поцеловаться. — Дорога обратно такая же трудная. Покормили лошадей в Пониклях. — Обед — хлеб с квасом. Поповны предложили бутылку браги. Домой вернулись далеко засветло. — Купался, ел раков, пойманных племянником Иваном, гулял по полю и пепелищу поля. Переливы цветов по полям чудные.

29 июня 1880. Воскресенье.

Праздник Святых Апостолов Петра и Павла.

В Березе

Утро прелестнейшее. Утреню был в Церкви. Служба истовая. Пел по–прежнему на клиросе. — После утрени ходил купаться, где, между прочим, раздавил очки, служившие десять лет; вид Березы чудный — зеркальная поверхность реки… В обедне пели ученики плохо. После обедни понравились группы празднично разодетых крестьян и крестьянок. — Сын о. Василия, только что приехавший на каникулы, зазвал пить чай, где виделся с Василием Георгиевичем Вастеховским. После чаю — к нам на поминки. Панихида и обед сытный, но без вилок, ножей и тарелок. Я сидел голодный. — После — купаться, — в поле на жаре заснул; вечером с о. Василием на Гайдуново к Анне Викторовне и Леонтию Иларионовичу Скрыдловым, согласно просьбе первой. Там мать героя Скрыдлова со вскруженной головой и порядочное общество. Поболтали и чаю напились. Брат Анны Викторовны несносный болтун. — Прогулка на Бутрилово — в дом Матвея Ивановича, сына Березк., и Пшени. Дома поменялись ролями. Вечером — поговорил с своими и дал им малость на нужды. Поражает бескорыстие родных, везде только: «Не нужно. Вам самим нужно».

30 июня 1880. Понедельник.

В Березе и на пути из нее

Утро скучнейшее, сбор в дорогу; нужно бы выехать в восемь часов, а выехали в одиннадцать благодаря «лошадям овса нужно дать», «еще не спеклось на дорогу», — попрощавшись с своими и всем селом — по домам, отправились и часу во втором были в Татеве. Обед. Великолепный сад. — Ожидание сбора учеников и прогулка по саду. Училище действительно образцовое. — Прежде того — в Церковь, где ученики пели литию. — в школе пели концерт. Херувимскую и прочее: точно, очарование — мужичонки, поюшие труднейшую музыку…

Скучная дорога и ночевка на постоялом, где жена больна горячкой. Немного заснул на сене, на полу.

1 июля 1880. Вторник.

На пути в Ржев и из Ржева в Петербург

По ухабистой и пыльной дороге добрались в Ржев. Здесь — процессия — проводы чудотворной иконы Божией Матери в село; посмотрели, потом купили ножи, вилки, на сюртуки, к окнам и прочее. — Останавливались на постоялине Морозова. — В третьем часу — на станцию железной дороги. — По ней в Осташково, здесь — ожидание почтового поезда, — Теснота на поезде и негде заснуть.

2 июля 1880. Среда.

На Пути в Петербург и в Петербурге

Страшно измучившись всю ночь, так как спать хотелось, а спать нельзя было, утром, в десять часов, прибыл в Петербург, что весьма приятно было. О. Исайя показал ящики, присланные из Москвы, — все двадцать три ящика пришли исправно. Пришел Яхонтов и рассказал об учреждении Общества Православных. Брат о. Александр принес несколько писем. Пообедал и отдохнул. В шестом часу отправился к Владыке Исидору; он встретил шуткой: «А мы думали извещать в полицию, что Преосвященный пропал». — Поужинал, сходил в купальню и вымылся мылом и «се есмь».

3 июля 1880. Четверг. В Петербурге

Утром послал телеграммы к Преосвященному Алексею в Москву: нет ли известий от Коцинского? — К Аксенову, чтобы прислал собранные на храм деньги для положения здесь в банк, и к Я. А. [Якову Аполлоновичу] Гильтебрандту, что завтра до десяти дома. — Попросил потом у о. Исайи лошадь, поехал к Обер–прокурору Константину Петровичу Победоносцеву — не застал, на даче в Ораниенбауме, к Ильинскому — не застал, на даче, — к Феодору Николаевичу Быстрову — на даче, к Ивану Ивановичу Демкину — и с ним в Петергоф на пароходе в сопутствии двух его сынов — Пети и Вани. — К П. Афонасьевичу Благовещенскому, — дома нашли только жену его и Колю Булгакова, который проводил нас к Федору Николаевичу Быстрову, на Кривой улице. — Сидели в саду, пообедали, отправились потом к Благовещенскому, — тоже были в саду, на солнце, — потом ели вишни и пили наливки; отправились в царские сады смотреть фонтаны; видели Самсона среди бездны других меньших фонтанов и водяных гор, Адама, фонтанное дерево, где из каждого листа — вода, и грот, где нужно сидеть под водою, — взглянули на садик в Монплезире.

В девять часов на пароходе отправились обратно в Петербург. — День был весел, за исключением неприятности у Феодора Николаевича из писем казанских семинаристов — Вишневского и Васильева, что они не могут ехать в Миссию — родители не пускают. — Значит, певчих нужно опять искать. — В двенадцатом часу ночи вернулся домой в Лавру.

4 июля 1880. Пятница. Санкт–Петербург

Скука и апатия весь день. Утром Яков Аполлонович Гильтебрандт и Дмитрий Александрович Резанов — поболтали до десяти часов. Потом день, разнообразимый приходом случайно заходящих. В четыре часа был у Константина Петровича Победоносцева — не было дома, хотя вчера говорили, что в четыре часа будет. — Возвращаясь, зашел в сапожный магазин выбрать сапоги, до Лавры доехал в дилижансе, читая дневные газеты. Отправился к о. Иосифу — цензору, говорили об истории Голубинского. Доложили, что меня ждут к о. Александру, брату, что там студент один желает меня видеть. Оказался Плотников. — Дай Бог ему. Весьма симпатичная личность. Очень не нравится только одно, что он в Казани до сих пор держит необъявленным свое поступление в Миссию. Что–то чуть–чуть иезуитское; дай Бог, чтобы это было простодушно русское, то есть человеку до сих пор совестно сказать: «Не хочу я служить здесь, хотя вы желаете», — словом, — или чрезвычайно деликатное, или… По отправлении его к себе в гостиницу, я сходил в баню, потом слушал из–за стены игру на пьянино.

5 июля 1880. Суббота. Санкт–Петербург