Религия и вера

Религия и вера

Эти два понятия нередко смешивают, воспринимая их чуть ли не как синонимы. Между тем разница между ними весьма существенна, и различение их совершенно необходимо.

Общее между ними то, что и религия, и вера обращены к духовному невидимому миру. Однако они не идентичны, а, скорее, соотносятся друг с другом как форма и содержание. В Библии мы вообще не встретим слова «религия», поскольку само это понятие принадлежит римской культуре, сложившейся в условиях Римской империи, где существовало великое, множество всевозможных культов — религий. Само слово «религия» происходит от латинского «религаре» — «связывать» и, таким образом, подразумевает определенную систему действий, культ, связывающий человека, принадлежащего к этому, видимому миру, с миром невидимым, духовным. Отсутствие в Библии слова «религия» не означает, что у древних евреев не было культа. В книгах Левит, Второзаконие и других мы встретим немало указаний относительно жертвоприношений, праздников и т. д. — Однако з центре внимания Библии в целом стоит вера. Внешнее выражение веры, культ, встречает довольно сдержанное отношение у пророков — религиозных учителей Израиля.

В их речах и книгах постоянно подчеркивается преимущественное значение добродетельной жизни по сравнению с исполнением ритуалов. Многочисленные жертвы и пышные церемонии нередко даже осуждались, как вопиющее нечестие и лицемерие перед Богом, если за ними не стояли милосердие и справедливость в повседневной жизни.

Участие в других, языческих культах осуждалось как вообще крайнее нечестие, как наибольший грех. В этом отношении нетерпимость израильского общества не идет ни в какое сравнение с относительной терпимостью, вернее, религиозным индифферентизмом Рима, в котором допускались практически любые культы, лишь бы они соглашались включить в себя также культ императора. Понятно, что в древнем Израиле, где не допускалось существование других религий, само это понятие — религия — не формируется как нечто отдельное, речь идет лишь о вере и о внешних ее выражениях: жертвоприношениях, обрядах очищения, праздниках и т. п.

Можно сказать, что вся Библия — книга именно о вере. Именно вера в Бога Авраама, Исаака и Иакова проходит через века и судьбы народов, читающих или слушающих эту книгу, в то время как внешнее выражение этой веры, культ многократно изменялись, причем самым радикальным образом.

В Послании к Евреям даже встречаем формулировку, что такое вера:

Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.

(Евр. 11,1)

С понятием веры очень близко соприкасается, разъясняя его. представление о надежде:

Ибо мы спасены в надежде,

Надежда же, когда видит, не есть надежда,

Ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?

Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении.

(Рим. 8: 24—25)

Итак, попытаемся выделить основные отличия веры от религии. Необходимость такого различения будет видна из самого текста.

1. Вера п е р в и ч н а по отношению к религии. Вначале всегда возникает чувство некоего призыва со стороны Бога, и лишь после этого следует какое–то религиозное действие как форма, в которой мы выражаем наше отношение к Богу. Эта форма не всегда может быть удачной, адекватной нашему внутреннему чувству. Призыв же может быть столь велик и значителен, что дает начало целым эпохам, изменяет судьбы тысяч и миллионов людей, сила этого импульса может простираться через века. Но и в жизни простых, обычных людей каким–то религиозным действиям всегда предшествует акт веры. Даже в тех крещениях младенцев, о которых мы рассказывали во второй главе. Прежде чем принести ребенка в храм, мать и отец имеют какую–то, пусть очень смутную, но все–таки веру или надежду — «что–то есть» И по своей этой вере они совершают свое религиозное действие — несут ребенка в храм для совершения крещения.

2. Вера своим источником всегда имеет внутренний импульс, который может быть назван откровением. Под воздействием тех или иных обстоятельств или даже без всякой видимой причины в душе человека рождается качественно новое убеждение, идея, желание. Оно не может быть объяснено рационально. Человек вполне отличает его от обычных своих мыслей и желаний. Оно происходит как бы не от нас. Религия — результат человеческого творчества, во всяком случае по большей части, особенно если речь идет о создании заново каких–либо ритуалов, религиозных гимнов, изображений. Здесь всегда доминирует уже имеющаяся культура, скорее подражание, переработка, чем создание качественно нового.

3. В е р а есть всегда очень л и ч н о е состояние — личное решение, выбор, доверие кому–то или чему–то. Р е л и г и я — действие чаще всего о б щ е с т в е н н о е, социальное. Человек здесь с необходимостью вынужден мириться с тем, что есть, хотя многое ему не вполне понятно или не очень–то устраивает. Личное здесь существенно умаляется и приносится как бы в жертву общественному действию, ритуалу.

4. В е р а есть внутреннее решение, которое производит адекватные и з м е н е н и я в личности человека. Иными словами, есть прямое соответствие между уровнем веры и уровнем ее влияния на личность человека. Не может быть глубокой веры без соответственно глубокого ее осознания и глубокого влияния на всю жизнь данного человека. И наоборот, слабая вера, остающаяся на уровне туманного «что–то есть», соответственно не производит заметных изменений в личности и жизни человека. Поэтому вера очень специфична: мироощущение верующего христианина будет сильно отличаться от мироощущения буддиста, магометанина или атеиста. Напротив, религия может не затрагивать самых существенных сторон личности. Человек может быть очень религиозным в том смысле, что он регулярно посещает храм, знает и любит обряды, пение, вообще все связанное с культом, и при этом основные свойства его личности будут мало отличаться от личных качеств людей не исповедающих никакой религии. Это, по–видимому, объясняется тем, что само по себе религиозное чувство не специфично. Оно представляет собой ощущение священной и н а к о в о с т и, непохожести священного на мирское, профанное. У некоторых людей даже имеется какая–то особая любовь, — тяга к «священному». Любая необычность в пейзаже, форме здания, во внутреннем убранстве, особенно когда мы заранее знаем, что это связано с культом (не обязательно христианским), вызывает в человеке религиозное чувство, даже восторг. И в этом, повторяем, нет ничего специфически христианского. Уверен, что храм Зевса с огромной прекрасной статуей, многочисленными стройными колоннами или высеченные в скалах колоссальные египетские храмы у любого человека вызывали бы священный трепет. При этом, как ни странно, вера людей, очень любящих «священное», нередко может оставаться на самом языческом уровне. Одновременно чисто «религиозная», храмовая ревность может даже усиливаться как бессознательная компенсация отсутствия подлинной жизни в вере. («Что же, что я не делаю того–то и того–то. Человек слаб. И, в конце концов, все так поступают. Зато я ревностен в служении, не пропущу ни одной стихиры, вычитываю все положенные акафисты и каноны…»).

Указанные четыре отличия веры от религии последовательно связаны между собой. Автор не претендует на исчерпывающее описание этих различий, важно, однако, подчеркнуть, что последнее из них, заключающееся в степени влияния на личность человека, является, в конце концов, самым решающим. Именно трагическим несоответствием между религией и верой людей объясняются столь многочисленные печальные страницы христианской истории: крестовые походы, инквизиция, религиозные войны, гонения на евреев, косность и фарисейство церковных должностных лиц, словом, все нехристианское, что было и есть в христианских Церквах.

В таком случае напрашивается вопрос: может быть, религия как внешний культ вообще не нужна, если она постоянно таит в себе угрозу подавления живой, непосредственной веры внешней, обрядовой стороной? Опыт некоторых протестантских деноминаций, например квакеров, где внешняя сторона уведена до минимума, скорее, говорит об обратном. При всей чистоте и высоком уровне веры квакерские общины в тех странах, где они существуют, остаются все–таки Церковью меньшинства. Сами члены этих общин свидетельствуют о том, что, например, рабочие, пришедшие на собрание квакерской общины после трудового дня, просто засыпают во время полуторачасовой безмолвной совместной молитвы. Дело в том, что большинство людей устроено все–таки так, что их вера, религиозные чувства нуждаются в тех или иных формах — пении, молитвах вслух (читаемых по богослужебным книгам, как в Православии и Католичестве, или свободной импровизации, как у баптистов, а также в некоторых моментах богослужения в последнее время и у католиков), музыке, убранстве и т. п.

Здесь, очевидно, нужно постоянно искать и удерживать необходимый баланс между содержанием веры и ее внешним религиозным проявлением. Нужно всегда помнить, что обряд не цель, а лишь средство для более полного переживания всем нашим человеческим существом — то есть не только духом, но и душевной и телесной сферами нашего «я» — нашей веры, нашей радости богообщения. Всегда имеется опасность «засушить» общение верующих, полностью удалив все внешние священные элементы — изображения, музыку, одежды. Это внешнее оформление не имеет никакого значения лишь тогда, когда создается необычайный духовный подъем за счет горячей молитвы или вдохновенной проповеди. Но по немощи человеческой это не всегда получается. И в этих случаях внешняя сторона — убранство, музыка, пение, сама атмосфера храма — восполняет недостающее, «подтягивая» внутренний настрой до необходимого уровня духовных переживаний. С другой стороны, по нашей православной жизни . нам хорошо известна противоположная крайность, когда в прекрасном многоголосом пении тонут слова, когда, несмотря на могучий бас протодиакона, нельзя понять даже, какой отрывок из Евангелия он читает, когда роскошные одежды епископов с длинными мантиями, концы которых за ними носят иподиаконы, скорее вызывают в памяти образ средневековых монархов, чем Христа, идущего на проповедь. Содержание веры, воспоминания о страданиях, смерти и воскресении Иисуса из Назарета, ради которых собираются на богослужения сотни верующих, совершенно исчезают за пышными аксессуарами.

Церковь и Ее общественное богослужение — общественная совместная молитва верующих — должны быть открыты поиску новых форм для того, чтобы если не всегда, то возможно чаще достигалась цель общественной молитвы — присутствие Самого Христа в Его Святом Духе, по Его слову: «Где двое или трое соберутся во имя Мое, там Я пребуду посреди вас».

Сама по себе опасность поглощения веры религией, то есть забвение в религиозной жизни самого главного, ради чего все это совершается, — в христианстве это забвение о цели его: приближении ко Христу, — связана с тем, что религия, как мы говорили выше, в значительной мере является результатом человеческого творчества, как бы ответом людей на откровение, даваемое Богом. Об этом очень часто и очень многие забывают. В результате имеют место два недоразумения:

1. Весь культ и обряд воспринимаются как данные нам через святых Самим Богом, и поэтому малейшие отклонения считаются совершенно недопустимыми.

2. Неприятие явных несообразностей в нашем богослужении нередко мучительно переживается как недостаток веры.

Между тем в ряде случаев это неприятие — явление совершенно нормальное, и вина здесь не тех, кто не может заставить себя принять все «как есть», а тех, от кого зависит внести в наш ритуал изменения, диктуемые самим временем.

Если попытаться понять причины этого неприятия, то можно отметить следующее. Несмотря на то, что большинство из вновь приходящих совершенно не сведущи ни в Священном Писании, ни в Предании, но одно то, что взгляды этих людей сформировались на основе лучших гуманистических традиций русской культуры, уже обуславливает ожидание: духовное должно быть прежде всего духовным. Люди могут и не знать слов: «Бог есть дух и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине (Ин. 4, 24). Но русская культура во всех своих лучших проявлениях это знала. Поэтому причина сознательного или бессознательного конфликта заключается здесь в том, что в нашем православном богослужении преобладающими, к сожалению, являются два подхода, которые, по сути, есть результат непонимания того, что же нового принесено в наш мир Иисусом Христом.

Первый можно назвать в определенном смысле магическим. Христианство в этом случае воспринимается как система спасительных священнодействий, данных нам Самим Иисусом. Отсюда задача священнослужителей сводится главным образом к тому, чтобы эти священнодействия вовремя и правильно исполнять, а мирян — вовремя и правильно к этим действиям прибегать. Осознание того, что любовь Бога к нам предполагает прежде всего нашу ответную любовь к Нему и ближним, вера в то, что в Иисусе все люди получают доступ к Богу, становятся Его детьми, — все это отступает куда–то на задний план, вытесняется, попросту говоря, обрядоверием.

Другой подход можно охарактеризовать как ветхозаветно–законнический. Он может либо переплетаться с первым, либо быть более или менее свободным от явного обрядоверия. При этом весь наш культ и обряд воспринимаются так же, как и в ветхозаветном иудаизме. Трехчастность нашего храма имеет своим прообразом ветхозаветную скинию. Священнослужители воспринимаются как особое сословие посвященных, а не просто как старшие среди братьев, учеников Христа (между тем в Новом Завете мы н и г д е не найдем, чтобы последователи Иисуса именовались «священниками»). Место ветхозаветных законов и предписаний занимают «Правила Вселенских Соборов и Святых Отцов» с твердым убеждением, что самой первой и главной задачей христианина является жизнь по этим средневековым правилам.

В подобной системе взглядов совершенно забывают, что христианство это не совокупность спасительных священнодействий, не воспроизведение ветхозаветного священства в «Новом Израиле» взамен «отпадшего». Это также и не система раз и навсегда сформулированных постановлений и законов.

Христианство — это (1) прежде всего открытие подлинного образа Бога как любящего Отца, целью которого является ке культ и закон, а ч е л о в е к, его полное и окончательное благо, которое на языке Библии называется «с п а с е н и е (2) Открытие истинного образа Бога как любящего Отца и доступ к Нему становятся для нас возможными через личность Иисуса из Назарета. На это была направлена проповедь и вся жизнь Иисуса:

Благословен грядый во имя Господне…

Именно во имя этого нового образа Бога, о Котором Он свидетельствовал и о Котором говорили все великие пророки Израиля, Иисус пошел на открытый конфликт с официальным иудаизмом, стоивший Ему жизни. Его учение было действительно новым, и оно становилось опасным для старого.

И наконец, третье, что пришло с христианством и без чего оно осталось бы лишь возвышенным нравственным богословием, — это глубочайшие изменения в личности каждого уверовавшего и обратившегося ко Христу, изменения, которые происходили не за счет человеческих усилий, а являлись результатом благодатного действия Святого Духа, самой Божественной жизни, касающейся нашего человеческого существа этой мере, в какой мы способны и готовы ее принять. С человеческой стороны здесь необходимо лишь усилие веры, которое даже не столько усилие, сколько движение детского доверия к Богу, доверия к Его Слову, данному нам в Библии.

Это действие Божие может быть как едва уловимым прикосновением к иному, горнему миру, так и мощным потоком, уносящим все привычные оценки и представления, очищающим от всего лишнего, что мешает подлинному познанию Бога. Это последнее, подаваемое либо на горячей молитве самого человека, либо по молитве о нем других, имеющих дар какой молитвы, и есть то, что в Новом Завете именуется как крещение (т. е. очищение) Святым Духом. Об этом благодатном действии Божием, также принесенном в жизнь Иисусом, свидетельствуют все четыре Евангелия: «Тот есть крестящий (омывающий) Духом Святым».

Существует небольшая книга Шпенеля, являющаяся толкованием на 7–ю главу Послания к Римлянам, озаглавленная «Иисус Христос — конец религии». В самом деле, религия как поиск человеком новой формы, через которую можно установить связь с Божественным, утрачивает былое значение в том смысле, что эта связь установлена в самой личности Иисуса, Который потому и именуется Мессией, то есть Христом. Именно поэтому первостепенным в жизни христианина становится познание Иисуса через Слово Божие, молитву и деятельную любовь к ближним. При этом культ, аскеза, Предание и весь опыт Церкви имеют подчиненное значение — они важны лишь постольку, поскольку они служат главному.

Однако в истории «ветхий» человек всегда стремится отстоять свои собственные позиции, свои собственные представления о Боге и вместить христианство в «ветхие мехи» своей естественной религиозности, превратить его в религию определенных законов, правил и магических действий.

Человек сотворен по образу и подобию Божьему. Но материалом для этого творения послужила биологическая природа наших человекообразных предков, унаследовавшая все темные порывы и инстинкты непреображенной твари. Можно сказать, что на протяжении всей истории самым сильным и, пожалуй, самым опасным для человека было искушение поступить наоборот — создать Бога по своему образу и подобию».