3. Секуляризация 1764 г.

3. Секуляризация 1764 г.

Секуляризация 1764 г. явилась завершением отдельных мероприятий, которые лишь ограничивали права монастырей в пользовании земельными владениями и направляли часть доходов от них непосредственно в государственную казну, в то время как право владения по–прежнему оставалось за монастырями. Причины этого заключались в том, что у Петра Великого не было выработано определенного плана, а его преемники удовлетворялись полумерами. Монастырские владения стали источником, из которого правительство могло черпать ресурсы, когда оно нуждалось в деньгах. Поскольку хозяйство России, в основном из–за расходов, связанных с проведением петровских реформ, а в последующие десятилетия также вследствие плохого управления, постоянно переживало финансовые трудности, правительство то и дело запускало руку в доходы от монастырских и церковных владений. Это было настоящим ограблением. Монастырские власти потеряли всякий интерес к каким–либо хозяйственным усовершенствованиям: они могли бы этим заниматься, но правительство озабочено было только сиюминутной выгодой и не хотело ждать, пока эти усовершенствования принесут плоды. Доходы от монастырских имений использовались в разных целях и разными учреждениями, и правительство само не имело отчетливого представления об их распределении. К тому же контроль за этими имениями и управление ими подвергались все новым и новым реорганизациям, что тоже не способствовало улучшению дела.

Когда 24 января 1701 г. Монастырскому приказу передан был надзор за монастырскими владениями, он одновременно получил право контроля над всеми церковными владениями — прежними патриаршими, епархиальными и монастырскими, как сказано в указе. Но Монастырский приказ не получил точных указаний о пределах своей компетенции. Он просуществовал около 20 лет и за это время не приобрел никакой определенной структуры. Задачи его заключались в контроле, в сборе доходов, которые он должен был использовать по указаниям самого Петра, и, наконец, в проведении поземельной описи [1056]. Эта опись продолжалась почти 10 лет, и результат ее известен под наименованием «Табель 1710 г.», сохранилась она лишь частично. Из указа от 30 декабря 1701 г. и некоторых позднейших дополняющих его указов [1057] видно, что Петр вначале имел все–таки некоторый план относительно использования доходов от монастырских владений: часть из них предназначалась на содержание монастырей, другая — на различные просветительские и благотворительные цели.

Таким образом, в Монастырском приказе стали различать две категории доходов: «определенные», предназначенные для содержания церковных учреждений, в том числе и монашества, и «заопределенные», предназначенные для государственной казны на указанные Петром просветительские и благотворительные цели [1058]. Монастыри, у которых было слишком мало земли, освобождались от податей и не включались ни в одну из этих категорий. Расходы на содержание одного монаха в 1701 г. были определены в 10 рублей и 10 четвертей зерна в год, впоследствии «Табелью 1710 г.» они были сокращены и, наконец, в 1724 г. доведены до 6 рублей и 5 четвертей хлеба в год, с незначительной надбавкой для настоятелей и иеромонахов [1059]. Но кроме этого очень часто, особенно во время Северной войны, выходили совершенно неожиданные царские распоряжения, касавшиеся среди прочего и монастырского хозяйства. Если царю нужны были кони для кавалерии, то монастыри западных уездов должны были поставлять коней; если драгунским коням нужно было сено, то монастыри должны были немедленно взять на себя снабжение их сеном; если выписанные из–за границы специалисты по выращиванию табака (табакмейстеры) нуждались в жилье и питании, то и об этом должны были заботиться монастыри [1060]. Первоначальный план Петра использовать часть доходов от монастырских владений в благотворительных целях оказался неосуществимым ввиду расходов на ведение войны, и деньги и доход натурой использовались в основном на военные нужды и на другие незапланированные расходы государственной казны [1061]. Некоторые монастырские владения были подчинены отдельным приказам — Преображенскому или Почтовому, другие приписаны к фабрикам. Чтобы увеличить доходы от этих владений, Монастырский приказ сдавал их в аренду частным лицам, если арендаторы соглашались заключить договор на условиях дополнительной арендной платы. Дело дошло до того, что арендовать эти земли могли и их прежние владельцы, то есть церковные учреждения, если они готовы были заключать соответствующие договоры.

Наиболее обычным явлением стало это после 1710 г., в то же время постепенно сходило на нет значение Монастырского приказа и размах его деятельности. Процесс этот завершился указом от 17 августа 1720 г., по которому Монастырский приказ был упразднен. Указом от 16 октября 1720 г. имения возвращались их прежним владельцам, а управление ими снова поручалось настоятелям монастырей. Лишь установленные прежде Монастырским приказом отчисления монастыри продолжали выплачивать, а сбором доходов от монастырских владений ведала теперь Камер–коллегия (фискальная служба) [1062].

Для Петра важнее всего была практическая, а не правовая сторона дела, то есть его не волновал вопрос о том, кто является или должен считаться собственником имений — государство или Церковь. Это видно из того обстоятельства, что в «Духовном регламенте» этому вопросу уделено мало внимания. Вопрос этот затрагивается здесь лишь в самых общих чертах: «Должно коллегиум рассмотреть, кто и как владеет землями церковными, и куды, на что хлеб и прибыли, аще кия суть денежные, издерживаются. И естьли кто церковные пожитки похищет воровски, Духовное коллегиум наступать на оного и на нем похищенного доправлять долженствует» (часть 3, § 9). Ясно, что Синоду пришлось уделить особое внимание вопросу о том, кто должен распоряжаться церковными владениями, особенно после указа от 16 октября 1720 г. Этот вопрос обсуждался уже на первом заседании Синода 14 февраля 1721 г., и царю сделан был запрос такого содержания: «Вотчины… в одной Духовной коллегии ведать ли, того ради, что оные от гражданских управителей пришли в скудость и пустоту, а Духовная коллегия присягою обязалася, как и верности, так и во искании интереса царского величества против прочих коллегий не меньше. А в «Регламенте духовном» положено, что такое правление надлежать будет до Духовной коллегии». Это было достаточно вольным толкованием приведенного выше параграфа, но царь вынес решение: «Быть по сему», — и имения снова были возвращены под управление церковных учреждений [1063].

Когда Синод основательно ознакомился с хозяйственным положением этих имений и организацией сбора доходов с них, он пришел к решению вновь учредить Монастырский приказ, но уже как орган управления самого Синода. В ответ на прошение Синода от 10 марта 1721 г. Петр повелел снова учредить Монастырский приказ, но на этот раз уже при Синоде. Синоду было поручено собирать доходы через посредство Монастырского приказа и передавать их Камер–коллегии [1064]. Синодальный Монастырский приказ был переименован 14 декабря 1724 г. в Камер–контору синодального правления и просуществовал с этим названием до 29 сентября 1726 г., когда снова был переименован, на этот раз в Коллегию экономии синодального правления. Коллегия эта просуществовала до 15 апреля 1738 г., когда по указу императрицы Анны она была изъята из подчинения Синоду и передана в распоряжение Сената. С этого дня все церковные имения перешли во власть правительственных учреждений [1065].

В этот промежуток времени деятельность синодального Монастырского приказа и Камер–конторы заключалась исключительно в сборе доходов от имений и передаче их в государственную казну. Как свидетельствуют эти поначалу чисто административные мероприятия, правительство постепенно становилось на ту точку зрения, что церковное имущество, в том числе и монастырские земельные владения, следует считать государственным достоянием, но прошло еще несколько десятилетий, прежде чем эта точка зрения получила силу государственного закона.

Уже в последние годы царствования Петра доходы от «заопределенных» имений тратились исключительно на государственные нужды [1066]. Важным шагом в направлении сокращения расходов на содержание монастырей и высвобождения части доходов от «определенных» владений был указ 1724 г., повелевавший составить монастырские штаты — знаменитый, много раз цитированный нами указ, в котором особенно полно выразилось отношение Петра к монашеству и монашеской жизни. Однако этот указ имел скорее практический, чем идеологический смысл, а именно: предполагалось сократить число монахов и тем самым расходы на Церковь. 22 мая 1724 г. Синод на основании отдельных личных указаний Петра подготовил так называемые штаты 1724 г., но некоторое время они не приводились в исполнение, этому помешала смерть императора [1067]. Коллегия экономии синодального правления 1726 г., в которой теперь все дела вершились не духовными лицами, а светскими чиновниками, практически выключавшими ее из подчинения Синоду и обращавшимися в важных случаях в Сенат, не одобрила штаты 1724 г. и обратилась к императрице Екатерине I (1725–1727) с прошением не проводить их в жизнь, на что она дала свое согласие [1068]. Следствием неутверждения штатов 1724 г. было то, что высшие органы власти сделали вопрос о монастырских имениях предметом для обсуждения. Верховный Тайный совет и Сенат постановили оставить все без изменений и штаты 1724 г. не вводить, что в определенном смысле можно было считать победой Синода, ибо Коллегия экономии функционировала по–прежнему как отделение Синода, а это в какой–то мере сохраняло его влияние на ведение дел в коллегии. Положение это было впоследствии подтверждено указом от 6 февраля 1727 г. [1069]

Хотя официально Коллегия экономии оставалась органом, подотчетным Синоду, при императрице Анне указом от 17 марта 1733 г. ей вменялось в обязанность подавать отчеты не в Синод, а в Сенат, откуда Синод мог получать справки об этих отчетах [1070]. Такая сравнительно сложная бюрократическая система отчетности была отменена указом от 15 апреля 1738 г., когда вопрос о монастырских имениях был окончательно исключен из компетенции Синода [1071].

С апреля 1738 г. по 15 июля 1744 г. Коллегия экономии находилась полностью в распоряжении Сената. Она получила теперь все права бывшего Монастырского приказа, которые он имел до 1677 и после 1701 г. [1072] Для церковных и монастырских владений это были самые тяжелые годы. Синоду же особенно неприятен был указ от 2 января 1739 г. Раньше, согласно «Прибавлению к Духовному регламенту», личное имущество и деньги скончавшихся епископов и настоятелей монастырей переходили в собственность Синода, теперь же был введен порядок, по которому все наследство надлежало без промедлений передавать в распоряжение Коллегии экономии и не выдавать оттуда без указа Ее Величества [1073]. Имения разорялись оттого, что на них наложены были подати, которые превышали их доходы, к тому же эти подати то и дело увеличивались, например в связи с расходами на заведенные Бироном конные заводы; за множеством имений числились недоимки; положение как определенных, так и заопределенных имений было одинаково невыносимым. Учрежденная при императрице Анне Недоимочная канцелярия высылала воинские отряды, чтобы силой брать недоимки. Если казна и амбары монастырского имения стояли пустые, то монастырские крестьяне подвергались настоящему ограблению [1074].

При императрице Елизавете опять начались послабления и перемены. Сразу после ее восшествия на престол (1741) Синод обратился к ней с посланием о положении Церкви, в котором обвинил Коллегию экономии в некомпетентности. Однако лишь через три года, 15 июля 1744 г., императрица велела упразднить Коллегию экономии и снова передать управление церковными и монастырскими владениями Синоду. В Синоде для этих целей была учреждена Канцелярия синодального экономического правления [1075]. Для управления этой Канцелярией Синод назначал двух архимандритов и одного игумена. Но эти административные реформы мало способствовали улучшению хозяйственного положения монастырских имений. По–прежнему на них лежали подати, превышавшие их доходы, крестьяне в этих имениях были вконец разорены за годы правления Анны. Вновь назначенные управляющие — это снова были посельские старцы, как и в старину, — приступали к делу весьма круто. Дело доходило до возмущений монастырских крестьян [1076]. Надежды Синода, что теперь, в царствование благочестивой Елизаветы, правительство изменит свое отношение к церковным владениям, не оправдывались. Давно уже доходы от этих имений текли в государственную казну, и казна теперь просто не могла обходиться без них. Несмотря на все свое внутреннее благочестие, несмотря на свое расположение к церковной иерархии и монашеству, Елизавета из чисто государственных, экономических соображений не могла пойти навстречу пожеланиям Синода [1077]. Кроме того, она твердо была убеждена в правильности воззрений своего отца, Петра Великого [1078]. Правительству стала ясна необходимость окончательной секуляризации церковных владений. Подготовкой к ней явился указ от 30 сентября 1757 г., согласно которому управляющими в эти владения назначались отставные офицеры, облагались эти имения наравне с имениями, принадлежавшими помещикам, но подати, взимаемые на содержание монастырей, оставались в прежнем размере [1079].

Преемник Елизаветы Петр III сделал решительный шаг в этом же направлении. Его указ от 21 марта 1762 г. изымал управление этими имениями из рук Синода и вновь учреждал старую Коллегию экономии. Как орган государственной власти, подчиненный Сенату, коллегия управляла имениями через отставных офицеров, что уже было предусмотрено указом от 30 сентября 1757 г. [1080] Указ от 21 марта 1762 г. урегулировал на совершенно новой основе и финансовую сторону дела. Крестьяне этих имений, кроме общей для всех подушной подати (за каждого человека мужского пола), составлявшей 70 коп., должны были еще дополнительно платить 1 руб. Но земля, которую раньше они обрабатывали в пользу владельцев церковных и монастырских имений, теперь переходила в их личное пользование. Тем самым они становились государственными крестьянами, освобожденными от оброка натурой и барщинных работ. Рублевый налог поступал в Коллегию экономии. Монастыри и епархиальные архиереи получали содержание на основе штатов 22 мая 1724 г., и оно было даже увеличено [1081]. Очень характерен § 6 этого указа: все судебные тяжбы между землевладельцами и крестьянами о недоимках и о возмущениях крестьян, кроме обвинений в убийстве, прекращались, а судебные документы подлежали уничтожению. Это была настоящая амнистия, которая разом покончила со всеми процессами, связанными с волнениями крестьян в царствование Елизаветы [1082]. Не лишен интереса также § 7, согласно которому офицеры, управлявшие имениями, при увеличении доходов получали 10% от этого увеличения в качестве премии. Указом Сената от 6 апреля 1762 г. повелевалось организовать Коллегию экономии и как можно скорее составить штаты для содержания монастырей [1083].

Известно, что этот указ вызвал очень большое разочарование и недовольство в среде церковной иерархии. Московский митрополит Тимофей писал знаменитому Ростовскому митрополиту Арсению Мацеевичу: «Nunc non Vestram Sanctitatem, sed omnes nos dolenda ista tetigit metamorfosis, quae vitam nostram ad gemitus et dolores ducit» [Не только Ваше Преосвященство, но и всех нас печальная сия тронула перемена, которая жизнь нашу ведет к воздыханиям и болезням] [1084]. Но на самом деле это была не перемена, как считает Московский митрополит, а логическое продолжение мероприятий Елизаветы, проводившихся с некоторыми колебаниями. Пришла самая подходящая пора для решения этого вопроса, хотя, может быть, следовало принять сначала некоторые предварительные меры. Кроме того, указ не был так «несправедлив», как считает А. Завьялов [1085].

Если в целом церковная политика императрицы Екатерины II (1762–1796) проводилась не без влияния ее личных религиозных взглядов [1086], все же секуляризация 1764 г. явилась прежде всего продолжением и завершением целого ряда мероприятий, проведенных в XVIII в. Екатерина любила называть себя продолжательницей преобразовательных трудов Петра Великого, что и определяло принципиальное отношение ее к секуляризации; ее личные религиозные взгляды способствовали тому, что реформа была проведена в кратчайшие сроки. То, что эта реформа коснулась не только вопроса о церковных владениях, но и количества монастырей и монашествующих, связано было со взглядами Екатерины на монашество как установление христианской Церкви.

Наверное, не будет лишним дать краткую характеристику ее воззрений. Мы уже писали в другой работе (ср. прим. 1081), что этой великой императрице XVIII столетия, которая лишь внешне принадлежала обоим вероисповеданиям, евангелическому ее родины и греко–православному в России, было чуждо внутреннее благочестие, она судила о религиозных и церковных вопросах лишь с государственно–политической точки зрения. Этим ей суждено было не только обескуражить своего отца, но и поражать своих православных подданных, если только те сами не пребывали под сильным влиянием деистских представлений эпохи Просвещения. Религиозные воззрения Екатерины II не возвышались над рамками деизма. Благодаря своему большому уму и историческому чутью она удержалась от того, чтобы навязывать собственные религиозные взгляды широким массам своего народа. Еще до восшествия на престол Екатерина продемонстрировала всем, как высоко ценит она все стороны церковного ритуала; тем самым императрица все больше завоевывала симпатии церковной иерархии и народа, в противоположность своему мужу, который, будучи престолонаследником, а потом и императором, пренебрегал обрядами и потому для русского народа оставался чужаком, «немцем». Именно эти отступления «православного» императора от традиций Русской Церкви и его указы, которые после «добрых времен» императрицы Елизаветы снова продемонстрировали грубое вмешательство государства в церковные дела, сильно беспокоили иерархию [1087]. Екатерина очень хорошо поняла психологическую ситуацию, и в манифесте от 28 июня 1762 г. причина низложения императора объяснялась прежде всего в религиозном плане: «Всем прямым сынам отечества Российского явно оказалось, какая опасность всему Российскому государству начиналася самым делом, а именно: закон наш православный греческий перво всего восчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так что Церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона» [1088].

Екатерина любила называть себя «православной императрицей» [1089], и в составленной ею самой истории ее правления было сказано: «Catherine йtoit montйe sur le trфne; elle y avoit йtй mise pour dйfendre la foi orthodoxe» [Екатерина возведена была на престол для обороны православного закона]. Себя она называла также «chef de l’Eglise grecque» [главой греческой Церкви] или «chef de son йglise» [главой своей Церкви] [1090]. Она с удовольствием подчеркивала, что рассматривает свою деятельность как религиозный долг, в ее воззрениях лютеранская мысль о религиозном отношении к призванию — «профессии» сочеталась с представлением о христианском долге православного царя. Слова Боссюэ, выбранные ею в качестве девиза к своему «Наказу», возможно, воспринимались ею в связи с этими ее убеждениями: «Seigneur mon Dieu! Sois attentif а ma voix et donne–moi de l’intelligence pour juger Ton peuple selon Ta sainte loi et selon la justice» [Боже мой, услыши меня и даруй мне разумение судить Твой народ по святому закону Твоему и по справедливости] [1091]. Это была официальная сторона ее религиозности. Если же заглянуть во внутреннюю религиозную жизнь Екатерины, то обнаружится совершенно иная атмосфера. Из ее писем и бесед с приближенными складывается другая картина. Она не была «церковным» человеком — церковные законы и обычаи были для нее лишь необходимостью, она никогда не обращалась к ним по внутреннему побуждению. Князю М. М. Щербатову это послужило основанием, чтобы поставить такой вопрос: «Имеет ли она веру к закону Божию? Ибо, если бы сие имела, то бы самый закон Божий мог исправить ее сердце и наставить стопы ее на путь истины. Но — нет! Упоена безмысленным чтением новых писателей. Закон христианский (хотя довольно набожной быть притворяется) ни за что почитает» [1092]. Церковную политику Екатерины лучше всего можно охарактеризовать ее собственным замечанием, сделанным еще до восшествия на престол: «Respecter la religion, mais ne la faire entrer pour rien dans les affaires d’Etat» [Уважать веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела] [1093].

Сразу по воцарении Екатерины стал обсуждаться вопрос о церковных и монастырских владениях. 16 июля 1762 г., то есть через две недели после ее восшествия на престол, Сенат, «по прошению духовенства», принял постановление о том, чтобы возвратить имения церковным учреждениям, а с монастырских крестьян кроме 70 коп. подушного оклада взимать еще по 1 руб., который следовало разделить на две части: 50 коп. в казну на содержание инвалидов и 50 коп. церковным учреждениям, к которым возвращались монастырские крестьяне; следить за этими имениями должны были не назначенные церковными учреждениями управляющие, а избранные крестьянами старосты. Через два дня после этого указа, 18 июля, состоялось совместное заседание Сената и Синода, при этом мнения членов Синода разделились, архиепископ Димитрий Сеченов выразил мнение, что следует образовать особую комиссию из представителей духовенства и правительства, которая разработает штаты для епархиальных кафедр и монастырей и определит порядок распределения доходов от имений.

Екатерина, получившая отчет об этом заседании, сама еще не составила определенного мнения на этот счет, и ее манифест от 12 августа 1762 г. издан был, вероятно, после обсуждения вопроса с графом А. П. Бестужевым [1094]. Этот чрезвычайно многословный манифест [1095], в котором дается неодобрительный отзыв об упомянутых выше указах Петра III, показывает, что Екатерина не без критики относилась к мероприятиям своих предшественников, не сумевших понять отношения Петра к церковным владениям и не желавших продолжить в его духе начатое им дело. «Не имеем мы намерения и желания, — говорится в манифесте, — присвоить себе церковные имения, но только имеем данную нам от Бога власть предписывать законы о лучшем оных употреблении на славу Божию и пользу отечества. И для того под покровительством Божиим намерены мы в совершенство привести учреждение всего духовного штата, сходственно с узаконениями церковными, которым следовал и вселюбезнейший дед наш, государь император Петр Великий, учредя на то особливую из духовных и светских персон под собственным нашим ведением комиссию». Далее, сославшись на постановление Сената (от 16 июля) и прошение Синода, манифест повелевал — до тех пор пока эта комиссия еще не начала работать и не вынесла своего решения: 1) владения вернуть духовенству, 2) Коллегию экономии упразднить и офицеров устранить от управления, 3) брать с монастырских крестьян по 1 руб. подушного оклада или «по пристойности мест и надобностей»; крестьян и далее использовать для работ, но при этом «никакими излишними поборами и ненужными работами не изнурять».

29 ноября 1762 г. новым императорским указом была образована Комиссия по церковным владениям, три члена ее представляли Церковь и пять — правительство [1096]. Для своей деятельности комиссия получила специальную инструкцию. «Мы желаем, — говорится в конце инструкции, — чтобы церковное имение по лучшему обращено было на дело Божие, то есть в утверждение благочестия и в пользу народную». Цели манифеста были прекрасны, но, к сожалению, он не повлек за собой роста благочестия и не принес пользы народу. В связи с образованием этой комиссии правительство издало еще несколько дополнительных указов.

Уже 8 января 1763 г. появился еще один манифест Екатерины, из которого видно, что, во–первых, указы Петра III и манифест от 12 августа вызвали у монастырских крестьян замешательство и нежелание выплачивать дополнительную подушную подать, а во–вторых, духовенство, вероятно, слишком рьяно приступило к возвращенному в его руки управлению имениями, так что в последнем манифесте давалась рекомендация «содержать» крестьян «в добром порядке» [1097]. 12 мая 1763 г. Екатерина учредила Коллегию экономии духовных имений [1098]. Коллегия экономии была составлена из светских чиновников и подчинялась императрице и Сенату, лишь по чисто духовным делам она должна была обращаться в Синод. И наконец, 26 февраля 1764 г. издан был знаменитый указ о церковных владениях, который подводил черту под многовековым — начиная с 1503 г. — спором между Церковью и государством [1099].

Важнейшими положениями этого законодательного акта были следующие: 1. Все имения Синода, епархиальных кафедр, монастырей и приходов окончательно передавались Коллегии экономии. Все церковные учреждения устранялись от управления этими имениями. Крестьяне, жившие в этих имениях, число которых по ревизии 1760 г. составляло 910866 ревизских душ (то есть одних только лиц мужского пола, к этому числу надо еще добавить членов их семей), передавались в ведение Коллегии экономии, и в дальнейшем они именовались уже экономическими крестьянами. 2. Вместо барщинной работы и разных оброков с 1 января 1764 г. крестьяне обязаны были платить по 1,5 руб. подушного оклада, который через Коллегию экономии поступал в государственную казну. 3. Для содержания церковных учреждений — епархиальных кафедр, монастырей и приходских церквей, ранее владевших землей, Коллегия экономии должна была выделять определенную сумму. 4. Епархии были разделены на три класса, и содержание им назначалось в зависимости от класса. 5. Для монастырей, вначале только великорусских, то есть кроме тех, что были подчинены Киевскому митрополиту, составлялись монастырские штаты [1100].

Монастырские штаты важны для нас в двух отношениях: во–первых, в них обозначено число монастырей, которые ежегодно получали содержание в соответствии с этими штатами; во–вторых, штатные монастыри разделены были на три класса.

Для позднейшей истории русского монашества первый момент оказался более важным, чем второй. Число обителей было очень сильно сокращено, то есть многие монастыри были либо вовсе закрыты, либо соединены с другими; но разрешено было сохранить и некоторые монастыри, не попавшие в штаты, — так называемые заштатные монастыри. Будущая судьба этих двух категорий монастырей различна не только в финансовом отношении, но, что особенно важно, и по своему внутреннему духовному развитию. Так появилось два разных типа не только обителей, но и монахов, два разных рода монастырской жизни, два разных аскетических пути. Монастырский устав как основа иноческого жития надолго утратил свое значение.

В 1700–1701 гг. в России насчитывался 1201 монастырь, из них 965 мужских и 236 женских [1101]. 21 января 1721 г. Петр Великий повелел закрыть некоторые обители, другие же, с малым числом монашествующих, соединить в более крупные монастыри, а также сократить число монахов. В «Объявлении» (1724) тоже содержится указание о сокращении числа монахов. «Духовный регламент» (§ 46, о монахах) рекомендовал, чтобы число монахов в одном монастыре не превышало 30 человек. В XVIII в. до 1764 г. были приняты соответствующие меры, и всего за это время было закрыто или сокращено в результате объединения 175 монастырей (141 мужской и 34 женских), но вместе с тем в 1700–1744 гг. было открыто 33 новых мужских и 4 женских монастыря [1102]. Эти данные не вполне надежны, ибо Синод и его органы получали сведения лишь о так называемых определенных монастырях, которые получали содержание за счет имений; малые обители, которые не владели имениями и относились к числу заопределенных или малобратственных монастырей, зачастую исчезали, а Синод не имел никаких сведений об этом. В 1738–1741 гг. насчитывалось 624 монастыря, получавших содержание [1103].

Согласно законодательному акту от 26 февраля 1764 г. в монастырские штаты были внесены:

Cодержание, которое они должны были получать от Коллегии экономии, устанавливалось в следующих размерах (в рублях):

1 класс 2 класс 3 класс Всего Лавры (Александро–Невская и Троице–Сергиева) [1104] 2 10070 ----------- ------------- 2 Мужские монастыри 15 2017,5 41 1311,9 100806,3 156 Женские монастыри 4 2009,8[1105] 18475,8 375,6 67 225 207750,4

По донесению Синода[1106] от 1 января 1762 г., во всех епархиях насчитывалось 954 монастыря, с имениями и без оных, и с 11 153 монашествующими [1107]. После секуляризации 1764 г. Синод постановил упразднить 418 монастырей. Осталось 536 монастырей, из которых 226 получали содержание от государства, остальные же 310 монастырей должны были существовать на доброхотные приношения народа [1108]. Так появились два типа монастырей: штатные и заштатные. 31 марта 1764 г. вышло дополнительное распоряжение о том, чтобы заштатные монастыри тоже были разделены на 3 класса: 1 класс — 20 монастырей, 2 класс — 56 и 3 класс — 85, всего 161 монастырь с 1247 монахами; они должны были существовать либо на доброхотные приношения народа, либо за счет расположенной около обителей ненаселенной земли, которую монахи обрабатывали собственными силами. Остальные монастыри, числом 149, тоже подлежали закрытию. Итак, осталось 226 штатных и 161 заштатный, всего 387 монастырей [1109].

Секуляризационная реформа 1764 г. коснулась лишь великорусских монастырей; 22 года спустя, в 1786 г., аналогичное положение установилось в Киевской, Черниговской и Новгород–Северской, а в 1788 г. — в Харьковской, Екатеринославской, Курской и Воронежской губерниях [1110].

Определенное штатами содержание для монастырей в действительности было слишком мало. Его едва хватало на братию, монастырские строения из года в год ветшали и разрушались, а настоятели не доносили об этом Синоду из опасения, что монастырь в этом случае будет упразднен; чтобы улучшить финансовое положение обителей, настоятели стремились сократить предусмотренное штатами число монашествующих. Поэтому везде, кроме самых больших монастырей, число монахов вскоре оказалось меньшим, чем это было установлено в штатах. Уже в 1771 г. в монастырях было 527 вакантных мест [1111].

Таким было внешнее положение монастырей и монастырский быт сразу после секуляризации 1764 г. Монастыри и монашество вступили в новую эпоху своей истории. Положение было трудным, но церковная иерархия и монахи сами должны были искать пути к преодолению этих трудностей, и теперь, когда монастыри обеднели, можно было реформировать монашескую жизнь на чисто аскетических основах.