Глава 14

Глава 14

Недалеко от дома пастора, в конце деревни, стояла старая хижина с маленькими окошками и покосившейся крышей, укрепленной двумя подпорами. Если бы старая, склонившаяся над ней груша ее не прикрывала, ее бы, наверное, унесло ветром. В свое время хижина была построена общиной для пастуха; ей она и принадлежала теперь, и была она ровесницей Зоровце. Нынешний пастух, Галас, жил в собственном доме, поэтому община решила, чтобы прежний пастух, Бенек, доживал в ней свой век. Это была своего рода пенсия. Он хорошо, по мнению крестьян, знал, как обходиться со скотом, даже лучше ветеринара, поэтому у него часто спрашивали совета или звали его на помощь и никогда не отпускали с пустыми руками. Когда Бенеку нечего было делать, он ходил к своим соседям погреться. Есть у них он отказывался; то немногое, что ему нужно было, он готовил себе дома сам. После первых заморозков его старая груша насыпала ему столько груш, что все соседские дети приходили их собирать. Женщины сушили для него фрукты, так что ему оставалось только варить их. Пастух угощал грушами всех, кто к нему приходил. У него часто ночевали странствующие подмастерья. Он стелил им около печи и хвалил свою общину за доброту, за то, что она ему разрешала брать из леса дров, сколько ему нужно. Община снабжала его и картофелем. Иногда, забывая, что ему уже 75 лет, Бенек огорчался, что силы его куда-то ушли и ноги не хотят служить ему, как прежде! В последнее время он жаловался особенно часто. Началось это с того времени, когда у него заночевал ходивший мимо их деревни парень. Ночью у парня началась лихорадка. Два дня случайный гость пролежал в хижине. Бенек варил ему лекарственные травы и обрадовался, когда молодой человек на третий день почувствовал себя так хорошо, что решил продолжить свой путь. Но болезнь, наверное, осталась в хижине и перекинулась на старика. И теперь он то трясся в ознобе, то горел от жара.

Он ничего не мог есть, ноги подкашивались, и тело болело. Всю жизнь пастух превозмогал любую хворь, но на этот раз он сдался.

Соседи спрашивали друг друга, почему не видно старого Бенека, но узнали о его болезни, только когда жена сторожа пришла к нему поговорить о своем заболевшем теленке. Люди стали приходить к нему с советами и лекарствами, принесли пахту. Женщины говорили о том, что он не на шутку расхворался и может умереть, а в его хижине, как в хлеву, на похоронах будет стыдно войти сюда, и, не долго думая, решили убрать все как следует.

Пришли соседки, стали дружно обметать стены и потолок, которые, наверное, годами не чистились, выскоблили их и побелили. Когда чистили окна, подняли такую пыль, что больной чуть не задохнулся. Мать сторожа успокаивала старика, говорила, что это необходимо: как можно пустить людей в такую грязную хижину?

Больной смирился и, едва дыша, благодарил женщин за их доброе дело. Натопив как следует печь, они, довольные, ушли домой. Больному казалось, что голова его лопнет от жары. К счастью, пришел церковный сторож, который во время болезни пастора кое-что у знал об уходе за больным, открыл окна и двери. Он огляделся и увидел, что кровать у старика слишком ветхая и надо бы ему другую.

По дороге домой он встретил Янковского, и тот пообещал набить матрас свежей соломой.

Короткий зимний день подходил к концу. Скрываясь за заснеженными горами, солнце еще раз заглянуло в маленькие окошки хижины, словно прощаясь с больным стариком. Он до неузнаваемости изменился, лежал в чистой постели и в чистом белье, умытый, побритый, с расчесанными волосами, никогда такого раньше не бывало! В комнате было тепло, чисто, все убрано и проветрено. На старом стуле сидел Янковский подперев голову руками. Заметно было, что и ему нездоровится. Но Матьяс был доволен, что смог сделать еще одно доброе дело. Вчера он пришел помочь установить новую кровать и принес постельное белье своей матери и кое-что из своего собственного нательного белья, с помощью Звары выкупал больного старика, и они уложили его в постель, как ребенка.

Звара ушел, а Матьяс стал ждать Аннушку, которая должна была принести немного молока.

Но почему же Матьяс так низко склонил свою голову?

- Отец, что с вами? - прозвучал над ним серебристый голосок.

- Это ты, Аннушка?

Он выпрямился и печально посмотрел на любимое дитя.

- Я пришла, отец. Но почему вы так печальны?

- Дочка, ты читала книжку "Без Бога на свете"? (первый рассказ К. Рой [1892 г.]) -Да.

- Смотри, он как тот Мартынко. Сколько лет был у нас пастухом, а Пастыря своей души так и не познал! Мы все о Нем знали, но старому Бенеку никто слова не сказал! Я обвиняю не своих земляков, а самого себя! Шесть лет я жил в этой деревне, приняв Христа, но ни разу не говорил о Нем с этим несчастным. Мы доверяли ему наши стада, платили ему, так что он мог худо-бедно прожить, но о его душе мы не позаботились. Это - мой грех! "Я был в темнице, и вы не посетили Меня"... - говорит Господь. Бессмертная душа старика была в темнице неведения, а я его не посетил... А теперь, наверное, уже поздно, он угасает.... Куда эта бедная душа пойдет? Пусть это будет тебе предостережением, Аннушка, не молчи, свидетельствуй всем о Христе, чтобы тебе не пришлось когда-нибудь пожалеть, что погибла душа, которой ты не открыла дорогу к свету!

- Родной мой! - обняв отца, девушка прильнула к нему. - Этого Господь не допустит. Ведь дядя Бенек еще жив. Будем за него молиться, чтобы он не умер раньше, чем услышит Благую весть и примет ее!

Детская вера была подобна спасательному канату, за который ухватился отец, чтобы не утонуть в бушующем море самобичевания.

Немного погодя Матьяс ушел, а Аннушка осталась вместо него и молилась у постели больного. Будто дождавшись этого момента, Бенек открыл глаза и удивленно посмотрел в лицо девушки.

- Вы хорошо спали, дедушка? - спросила она, склонившись над стариком.

- О да, я выспался, - похвалился он. - А ты кто такая, дитя мое?

- Аннушка Янковская. Я принесла вам молока. Попейте немного, дедушка.

- Янковская? Та, пропавшая, значит?

- Да, дедушка, я дважды была пропавшей.

- Что ты говоришь? Как так?

- Я вам сейчас расскажу, как это было, но сначала вам надо поесть.

У больного не было аппетита, но, чтобы не огорчать девушку, которая ухаживала за ним, как за важным господином, он попил немного молока с булочкой. После этого он попросил ее рассказать, как же она была дважды пропавшей.

Между тем наступил вечер. Светила луна, а теплый отсвет огня из печи освещал кровать, старика и сидящую перед ним девушку. Это была дивная, почти символическая картина: в старой низенькой хижине - старик на краю могилы и девушка, подобная нежному свежему цветку. Аннушка так увлеклась, рассказывая, как она годами была пропавшей для своего родного отца, что даже не слышала, как кто-то вошел. Если бы она чуть повернулась, то, наверное, испугалась бы огромной тени в низенькой комнате. Но она смотрела только на старика, как и он на нее, так что они оба не увидели, как вошедший тихо опустился на скамеечку возле печи. Это был пастор Моргач. Хорошо, что он не помешал девушке и она смогла рассказать, как второй раз была пропавшей, а именно - для своего Отца Небесного! Она рассказала старику о Господе Иисусе Христе как о добром Пастыре и о своей душе как о пропавшей овечке. Старик слушал ее, не отрывая взгляда от нее. Она ему рассказала историю из Евангелия от Луки о пастыре, имевшем 100 овец, из которых одна потерялась. По лицу старика видно было, что он ошеломлен тем, что услышал; но Аннушка в то же время чувствовала, что ее слова глубоко проникли в душу слушателя.

- Вот так Он и меня нашел, на руки взял и теперь несет на небо! - закончила она свой рассказ. Держа в своих теплых нежных руках руку старика, она с детской сердечностью сказала ему:

- Дедушка, вы когда-нибудь думали, почему Отец Небесный сына Своего сперва послал к пастухам?

В комнате на мгновенье наступила тишина.

- Нет, овечка моя, об этом я никогда не думал, и все же это правда! Первыми Его в хлеву нашли пастухи. Помню, что это рассказывала мне моя бабушка, вечная ей память, - проговорил задумчиво дед.

- О том, что ты мне поведала, я и в школе слышал; но я ее посещал только две зимы, а потом меня забрали в солдаты. После моего возвращения домой община взяла меня пастухом. На военной службе я был конюхом; там о Боге ничего не было слышно. Будучи пастухом, я только зимой мог ходить в церковь. Но я был таким глупым человеком, что ничего не понимал из проповеди пастора. Скажу правду, я там часто спал. Мне всегда непонятно было то, что я не знал; зачем мы, собственно, ходили на исповедь? Ведь после нее мы оставались такими же, как до нее. В церкви мы всегда обещали исправиться, но я, по правде говоря, своего слова никогда не мог сдержать. Покойного пастора я любил; он был очень добрым человеком, часто расспрашивал меня о скоте и угощал табаком, а я приносил ему с гор разные травы.

- АО вашей душе он с вами никогда не говорил? - спросила девушка печально.

- Никогда, птичка моя; он, наверное, считал, что достаточно нам рассказывает по воскресеньям.

-А господин пастор, который на Троицу ушел?

- Тот тоже был добрый, приветливый господин. Он мне часто что-нибудь дарил, и, когда его Пеструха сломала ногу и я совсем растерялся, он меня утешал: "Не горюйте, мы ее продадим мяснику".

- Он вас тоже не спрашивал, думаете ли вы на пастбище о добром Пастыре?

Старик отрицательно покачал головой:

- Знаешь, дитя мое, я его не понял бы, как и его проповеди.

Он был очень умным, ученым господином. Я не удивился, что он не захотел остаться в нашей деревне до конца своей жизни.

- Дедушка, вы читать умеете?

- Когда-то умел, но со временем забыл.

- Вы будете слушать, если я буду приходить читать вам Слово Божье?

- О, с удовольствием! - старик погладил руку девушки. - Приходи, может быть, ты меня чему-то еще и научишь, тебя я понимаю! Ты сказала, что Сын Божий был сначала послан пастухам. Это так тронуло мое сердце, ведь я тоже пастух. Значит, Он был послан и ко мне, не так ли?

- Конечно, и к вам так же, как и ко мне. Я Его приняла; и вы Его примете, не так ли?

- С радостью, дитя мое! Ты только поучи меня, как это сделать. Если ты мне будешь читать Священное Писание, я это, наверное, узнаю ?

- Определенно, дедушка! Но теперь вам не надо больше говорить, вы слишком устали. Если хотите, я теперь помолюсь за вас и спою песню, чтобы вам поскорее уснуть.

И девушка помолилась. Старику казалось, что он слышит просьбу ребенка, который твердо уверен, что получит то, о чем просит. Пастух повторял слова Аннушки и наконец добавил: "Господь Бог мой, помилуй меня, глупого человека, научи, как принять Сына Твоего! " Затем девушка запела: "Научи меня, Боже, молиться".

На последнем куплете пастор встал и потихоньку вышел в зимний вечер. В лунном свете стройная фигура молодого человека, одетого в зимнее пальто, казалась особенно одинокой. Этим вечером пастор пешком возвращался с вокзала и по дороге узнал, что заболел старый Бенек, который, наверное, недолго уже проживет. Он вспомнил, что никогда еще не посещал этого человека, и решил по пути исполнить свой долг. Он вошел в хижину пастуха, и то, что он здесь услышал, необычайно поразило его. В этот час открылись его глаза, и он полу-чил ответ на различные вопросы, тревожащие его душу. , "Вот такому народу мы 52 раза в год проповедуем Божьи истины! - подумал он, шагая по дороге. - Эти люди нас слушают, и все остается по-прежнему, потому что они нас не понимают.

А что бы они поняли? Может быть, личное свидетельство? Христос не говорил: "Будьте моими священниками!" Он говорил: "Будьте моими свидетелями!" Свидетель прежде сам должен что-то пережить, увидеть, услышать, одним словом, приобрести опыт! Разве это опыт, то, о чем мы говорили на последней встрече с пасторами?

Нет, это были красивые, высокопарные, тщательно подготовленные речи, и мы, и наши слушатели ушли такими, какими пришли".

- Как прошла ваша встреча, Август? - спросила за ужином мать пастора своего сына.

- Как обычно, - ответил он, странно улыбаясь. - Мы услышали с полдюжины тщательно подготовленных, никому не нужных докладов, в которых подчеркивалась истинность евангелической церкви и необходимость посещения церкви, потом немного поругали сектантов.

От сознания бессмысленности всего происходящего у моих коллег появилось глухое раздражение, и все с облегчением вздохнули, когда объявили перерыв на обед.

Мы славно пообедали. Потом посоветовались, какую следующую общину нужно "оживить" нашими миссионерскими проповедями, и все разошлись, подгоняемые суетой жизни!

Мать, унося посуду со стола, подумала, что сын ее вернулся еще более недовольным и раздраженным, чем был прежде. Что это с ним?

Люди в Зоровце удивлялись, что старый Бе-нек не сразу умер, как они предполагали. Говорили, что, с тех пор как Янковские стали заботиться о нем, ему стало лучше. Да, все, за что брались отец с дочерью, им удавалось. Ночью у больного дежурил кто-нибудь из мужчин. Янковский принес туда свой плетеный матрас с солдатским одеялом. Днем у старика сидела бабушка Симонова со своим веретеном. Прясть здесь, говорила она, не хуже, чем дома, больному надо было подать воды или молока, так как он ничего другого не ел, и, что еще важнее, поговорить с ним, когда он не спал.

Бенек всегда с нетерпением ожидал полудня, когда приходила Аннушка, читала ему Слово Божье, и они обсуждали его. Когда Бог открывает человеку глаза, тогда духовное пробуждение его происходит основательно и быстро, особенно если осталось так мало времени! Соседи, приходившие на собрания, удивлялись, как быстро старик постигал истину! А он каждый раз радовался, когда ему что-то становилось ясным из Евангелий или посланий. Теперь и другие разговаривали и читали с ним, но больше всех он любил слушать Янковского. Старый пастух чувствовал тепло его братской любви и ценил то, как Матьяс старался открыть ему божественные истины. Однажды, когда они были наедине, Янковский попросил у старого пастуха прощения за то, что он ему раньше не принес Благую Весть. И Господь благословил кротость Матьяса тем, что старец его рукой дал повести себя под Голгофский крест, с надеждой принять там Сына Божьего как своего личного Спасителя, Который сперва явился пастухам. С того дня силы старика стали слабеть, но поразительно было, как он укреплялся духом. Вся деревня приходила к нему, и все удивлялись его словам, потому что теперь он говорил, как говорит Священное Писание. Когда собирались соседи, старик просил их спеть песню. Трижды наведывался к нему пастор. В третий раз по просьбе больного он принес ему хлеб и вино для причастия. Присутствовали только церковный сторож и бабушка Ужерова, которая потом рассказывала, что Бенек после Вечери Господней громко помолился. Он благодарил Бога за все доброе, что Он сделал для него на земле, но больше всего за Сына Его, Которого Он послал к пастухам, а значит, и к нему. После молитвы пастор его спросил:

- Бенек, вы уверены в прощении своих грехов ?

- О да! Кровь Христа очищает нас от всякого греха. Она и меня омыла.

- Значит, вы надеетесь на вечную жизнь?

- Я не только надеюсь, а уже имею вечную жизнь. Разве Иисус Христос не сказал: "Я есмь воскресение и жизнь"1? Отец Небесный дал мне Сына Своего, чтобы я не погиб, а имел жизнь вечную.

- А что вы будете делать, когда окажетесь в долине смертной тени? Старик засмеялся:

- Однажды я видел в горах, как коршун гонялся за кроликом, бедняге грозила смерть. Я хотел прогнать птицу, но кролик успел скрыться в расщелине скал и был спокоен. Так и я укроюсь ранами Христа, и смерть мне не повредит. Первую половину моей жизни я прожил в горах, без Бога; другую половину я хочу провести с Богом - на вечных горах.

- Ах, - удивлялись женщины, - и откуда у старого Бенека все это? Он нам всегда казался таким глупым, а теперь он такой человек, который всех нас может учить.

Во время болезни старика прошли праздники Рождества и Нового года. Женщины кончили прясть и смотали пряжу. Ткачи налаживали ткацкие станки. Много полотна предстояло наткать. До Крещения стояли сильные морозы, но потом неожиданно наступила оттепель. Вполдень солнце уже хорошо пригревало. С гор ручьями потекла вода, но мельникам и крестьянам это было в радость; они давно этого ждали, чтобы намолоть муки. Снег быстро таял, в полях появлялись черные, дымящиеся паром проталины. У кузнецов появилось много работы. Крестьянки сажали клушек на яйца. В некоторых домах готовились к свадьбам. Прекратились посиделки с прялками у Рашовых, и на собрания к Янковскому теперь приходило меньше людей. Но те, которые их не пропускали, начали служить Господу. Степан больше неде-ли где-то работал со своей молотилкой и, вернувшись домой, был обрадован переменам, которые произошли с его родными, особенно с Ильей, как смело шли они за Господом!

Милову удалось купить имение зятя, так как тот тоже прикупил немного земли у помещика в Коморне.

- Это я для вас покупаю, дети - сказал он молодым. - Деньги мне на это придется занять в банке, но у вас будет хорошее наследство.

Даст Бог здоровья, расплатимся; за 10 лет сможем их выплатить.

- Не покупайте, отец, - возражал Илья, - у нас достаточно земли и работы. "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?"1 - Не может ничем повредить душе хорошее хозяйство!

- Вы в этом уверены, отец? Иисус Христос велит: "Ищите же прежде Царства Божия"2. А как мне его искать, если у меня столько работы, что и вздохнуть некогда? Поденщиков нанимать нам невыгодно, а самим всю работу делать - ноги протянешь. Чтобы я своей Доре позволил так мучиться? Нет, отец, для нас ничего не прикупайте, а вам оно не нужно!

Слова, сказанные Ильей, означали многое. Он был молодым, здоровым, толковым работником, любил скот и пашни; и все же состояние его души было ему дороже. Староста поначалу злился, но постепенно убедился, что зять его прав.

Однажды после полудня, когда Янковский наводил порядок в своем книжном шкафу, в дверь постучали.

- Это ты, Степа? Добро пожаловать, - приветствовал хозяин гостя.

- Что вы делаете, дядя?

- Как видишь, книги укладываю. Два года назад я этот книжный шкаф купил у нотариуса и отдал столяру на ремонт. Потом я забыл про свой заказ, а сегодня он мне сам его принес. Как видишь, у меня немало старых и новых книг, и у Аннушки тоже. Ты очень кстати пришел: помоги мне, пожалуйста, перенести шкаф в комнату дочери.

- О, охотно! - парень снял куртку и повесил на крючок. - Где вы его хотите поставить?

- Мы убрали скамью, и теперь там места хватит. И фисгармонию уже сюда перенесли.

- Я слышал, что Аннушка теперь во время собраний аккомпанирует хору. Вот радость вам, наверно?

- Конечно, Степа. В душе я всегда благодарю Отца Небесного и брата X. за покупку фисгармонии. Сколько приятных часов моя дочь проводит за ней, и мы радуемся вместе с нею! Музыка - это дар с небес, если она звучит во славу Господа!

Через некоторое время книжный шкаф со стеклянными дверцами уже стоял в комнате Аннушки. Степан переносил сюда книги из передней.

Матьяс из сундука Аннушки достал кое-какие безделушки, которые они поставили на одной из полок. Степан сказал, что так теперь принято в городе. Нижние полки они оставили заполнять Аннушке. Вот она обрадуется!

- А где она, дядя?

- Она отправилась в школу, а оттуда пойдет к больному пастуху. Но я беспокоюсь - она оставила дома шерстяной платок, а на улице такой холодный ветер!

- Вы думаете, она нескоро вернется?

- Через час, не раньше.

- Тогда поговорим о деле, из-за которого я пришел. И если дадите мне потом платок, я ей смогу его занести, так как хочу проведать еще дядю Бенека.

- Так садись и говори, что у тебя на душе. Янковский поставил Степану стул, а сам сел на скамью у окна.

- Я с радостью вам говорю, что за молотилку уже могу уплатить.

Когда отец мне сказал, что у нас на зиму достаточно зерна, я излишки продал и заработал еще кое-что на лесозаготовках. Одеждой и обувью я обеспечен, и, если добавить мои сбережения, мне с избытком хватит расплатиться за покупку машины.

Степан с радостью отсчитал необходимую сумму, добавив и проценты. Их Янковский не взял:

- Если христианин хочет помочь другому, он за это платы не берет.

- Что вы, дядя, это же не плата за вашу любовь! Вы мне так помогли!

- Этому я рад, но проценты не возьму. Аннушке это не понравилось бы, а ее реакция тебе далеко не безразлична, не так ли? И вообще к чему такая спешка? Ведь никто этих денег не требовал с тебя. Хотя, надо сказать, долги - враги человеку. Чем раньше от них избавишься, тем спокойней будешь спать. Прекрасно, что ты, Степан, отработал машину. Это равносильно покупке пары лошадей. Теперь никто из односельчан уже не скажет, что у тебя ничего нет. То, что ты теперь заработаешь с помощью молотилки, будет твоей собственностью.

Да поможет тебе Бог!

Матьяс сердечно пожал руку Степану. Затем он положил деньги в боковой ящичек в сундуке.

- Знаешь, что я на них куплю?

- Интересно, скажите!

- Продаются луг с рощей между ольхами и лощинами.

- Но это ведь непахотные земли! - удивился парень.

- Да, но лишь так можно огородить одним забором все наши поля и луга, которые я откупил обратно, словом, все наше имение. Если я вложу в эту землю дополнительную сумму, у меня получится большой доход. Я хотел бы показать моим односельчанам, как христианину следует обращаться с землей, которую Бог ему доверил.

Мы уже давно могли бы жить лучше, если бы по-хозяйски обращались с земным богатством, данным нам Богом. Нечего нам в поисках заработка уходить на чужбину. Теперь, когда Господь вернул нам нашу землю, каждый обязан ее обустраивать.

Янковский говорил с необычным энтузиазмом, и Степан с интересом его слушал.

- Дядя, вам надо бы купить мотоплуги, особенно для перекопки картофеля. Наших мне не удалось уговорить на это, а ведь с помощью техники можно было бы сберечь много времени и сил.

- Ты можешь дать мне список этих механизмов и машин?

- Конечно.

- Принеси его вечером. Я благодарен тебе за добрый совет!

Не тот глуп, который всю жизнь учится, ведь он становится все умнее, а тот, который думает, что знает достаточно!

- В этом вы правы, дядя! Но нам, молодым, порой кажется, что мы уже все знаем, и это жаль!

- Может быть, люди удивляются, что я стараюсь увеличить свое имение, после того как я годами не обращал на него никакого внимания. Возможно, что вы, любящие правду, обвините меня в пристрастии к наживе. Но ты понятлив, и потому скажу тебе: я очень многое в жизни терял, особенно во время горькой печали, когда все во мне замирало: сердце, душа и дух. Бог помиловал меня, разбудив от этого сна, причем не ударом, а великой Своей любовью. Теперь глаза мои открылись, и мне стало понятно, в каком долгу я перед людьми. Вам, приходящим ко мне, я служил Словом Божьим и дальше охотно буду служить, так как к личному свидетельству я мало способен.

Так и в земных отношениях: я не умею говорить, поэтому хочу на своем примере показать людям, что нужно делать, чтобы Бог нас мог благословить. Я думаю, что просто возвещать Слово Божье людям, которых нужда гонит по миру, недостаточно. Это все равно что плыть по бушующему морю в лодке с одним веслом. Гребешь, гребешь - и не двигаешься с места.

В комнате на мгновение наступила тишина. Затем Степан протянул Матьясу руку:

- Благодарю вас за доверие, дядя. Вот вам рука с обещанием, что пока я в Зоровце, я ваш верный помощник; будем вместе грести двумя веслами. Только подсказывайте, что нужно делать, чтобы я знал, как вам помочь.

Мужчины пожали друг другу руки. Затем Степан взял платок для Аннушки и поспешил к хижине пастуха.

Он тихо вошел, но на пороге остановился. В сумраке комнаты звучали два голоса. Внимательно оглядевшись, он понял, что Аннушки здесь нет. У кровати больного сидел пастор Моргач, а около печи - бабушка Симонова. Мужчины оживленно разговаривали. Чтобы не помешать, Степан тихо вышел и закрыл дверь. Бабушка Симонова его видела и, поняв, кто ему нужен, улыбнулась. Не зная что делать, Степан остановился на дворе. И вдруг знакомый голос окликнул его по имени Он радостно обернулся.

- Аннушка, что ты здесь делаешь?

- Привет тебе, Степа! Дяде привезли немного дров. Вот я их убрала и теперь иду домой.

- Тогда поспеши! У тебя замерзли руки. Холодно. Отец передал тебе платок!

- Ах, ты его принес, вот хорошо! - девушка закуталась в платок.

- Так идем! Или ты еще хочешь зайти?

- Я уже простилась. Там у дяди Бенека бабушка Симонова и господин пастор. О, если бы ты слышал, как дедушка свидетельствовал ему!

- Я слышал их оживленный разговор и не захотел мешать. А ты считаешь, что этот страдалец принадлежит Господу?

- Да, конечно! Когда я ему читаю или пою, он так радуется! А ведь радоваться мы можем лишь тому, что уже имеем, не так ли?

- Да, это я теперь хорошо знаю. Всю неделю, живя вдали от дома, я, казалось, был в мире один, и все же не один, так как Он всегда был со мной.

Борясь с ветром, молодые люди шли по улице.

- Видишь, как платок тебе пригодился. Ветер прямо ледяной.

- Не знаю, Степа, почему люди ко мне все так добры, - заметила девушка.

- А всегда ли это было так?

- Да, и там, дома, сколько помню - соседи, в школе, а теперь здесь все вы!

- И я?

- Конечно!

- Знаешь, однажды я в Малековом бору вызывал эхо, и лес мне отвечал теми же словами, которые кричал я, добрыми и злыми. Что касается меня, то я тебе лишь выплачиваю долги.

- Долги?

- Что ты удивляешься? Разве я у тебя не в долгу? Но уже недолго осталось, так как я отцу твоему только что уплатил за молотилку. Ты от всего сердца хотела мне помочь, и Господь благословил меня так, что даже родные мои удивились тому, сколько я заработал. Ваш мельник был прав, когда сказал: "Не бойтесь купить эту машину. Она изготовлена еще в довоенное вре- мя и сможет работать очень долго. Другую такую не скоро найдете. Хотя она и кажется маленькой, с ней многое можно сделать". Досадно мне лишь то, что отец твой не хотел взять проценты.

- Проценты? - воскликнула девушка ошеломленно. - Господь говорит: "Кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат и сестра и матерь"1. Значит, мы члены Его семьи, и мы брат и сестра. Я считаю, что нехорошо было бы сестре брать у брата проценты. Если бы она нуждалась, другое дело, а так?

- Ты права. Но и я хотел бы отплатить за добро добром. Вы привезли себе лес. Мы с Ильей придем и распилим его.

- Вот это было бы хорошо, Степа. Только прошу, придите поскорее. С тех пор как у отца заболело сердце, ему пилить лес не под силу. Но так как он дяде Зваре не хочет оставлять всю работу, он каждый день пилит сам. Ты окажешь нам большую услугу, если у бережешь отца от болезни!

- Хорошо, что ты мне это сказала. Мы завтра же придем. Ну вот мы и дома!

Степан открыл калитку Янковских.

- Послушай, Степа, - сказала Аннушка, задержав протянутую руку, - Дора с Ильей сегодня придут к нам на ужин. Приходи и ты!

- Охотно приду. Есть причина?

- Мы вместе испекли хлеб и булочки. Отец привез чаю и сахару и сам хочет угостить нас настоящим русским чаем. Будем петь и попросим отца рассказать нам о пережитом. Он это так хорошо умеет делать!

Что значит молодость! Парень с девушкой стояли на сильнейшем сквозняке, северный ветер чуть не сбивал их с ног - а эти двое счастливых не чувствовали холода. Парень спиной подпирал ворота, чтоб ветром не закрылись. Им было тепло, потому что тепло шло из их сердец. Им так хорошо было вместе, что и расходиться не хотелось.

Не прошло и часа, как они снова были вместе. Янковский действительно заварил отличный ароматный чай. Аннушка с Дорой поставили на стол вкусное печенье. Все ели с завидным аппетитом. Потом пели песни под аккомпанемент Аннушки и наслаждались ее игрой.

Но когда Янковский потом начал рассказывать о бескрайней России и о страданиях детей Божьих во времена репрессий и революции, восхваляя великую милость Божью, проявленную Им там, все сидели замерев, и Дух Святой, дейст-вующий в тишине, действовал и в их сердцах, укрепив в них намерение и решение следовать за Христом до конца жизни. Это был божественный час, один из тех, когда рождаются будущие герои и образуются совершенные характеры. Собравшиеся не заметили, как к ним вошли Мартын и Сусанна Ужеровы и с ними - Сенины. В заключение по просьбе Доры под аккомпанемент фисгармонии спели еще: Господь, мое желание - У ног Твоих всегда пребыть Ив полном послушании Тебе, Спасителю, служить...

Это они пели не только устами - это была молитва верующих душ, которые полностью отдали свои жизни своему Спасителю. Это была небольшая группа малопросвещенных детей своего народа. Мир о них ничего не знал, но там, на вечной Родине, в Царстве Божьем, они были известны и любимы.

Между тем беседа в пастушьей хижине оборвалась, так как у старика начался приступ удушья, и все подумали, что за несчастным страдальцем пришла смерть. Молодой пастор приподнял голову старика и прижал ее к своей груди. Бабушка открыла окно и дверь, и струя холодного ветра заставила сжатую грудь вздохнуть. Глаза открылись, и больной благодарно взглянул на пастора. Немного погодя тот уложил его обратно в подушки, и старый пастух, глотнув из ложки воды, поданной бабушкой, затих.

- Вряд ли он еще раз проснется, бабушка, - сказал пастор взволнованно.

- Как Богу угодно, господин пастор, ведь он пойдет Домой. Недавно он сам нам сказал, что Дух Святой дал ему уверенность в вечной жизни. О, Бог милостив. Последовавшего зовет Христос, Он не разочарует.

Потихоньку, чтобы не разбудить старика, бабушка стерла с его лба капли пота, выступившие во время приступа. Губы его зашевелились.

Пастор и бабушка склонились, чтобы услышать его слова: "Благодарю Тебя... Господь Иисус... Твоя кровь... вечную жизнь..

. к святым горам... благослови... Аннушку!" И еще раз с тоской: "Иисус мой, домой!" Больше они ничего не услышали. Старик приподнял голову, и лицо его от лба до подбородка словно просветлело. Вздрогнула еще левая рука, тихий вздох, и...

- Он уже в вечности... - вздохнула бабушка, опустилась на колени и тихо стала молиться, чтобы Иисус Христос провел возвращающуюся душу через долину смертной тени и довел домой.

Так ушел в вечность пастух общины Зоров-це, который на земле мало трудился для Господа, потому что жил во мраке. И все ж пастор был доволен, что ему дано было спасти человека, ему, которого люди поставили своим душепопечителем. Земляки вручили ему пастырский посох, чтобы он повел свое стадо в страну, верный путь к которой ему был не известен. На вопрос, ожидает ли их там вечная жизнь, он тоже не мог дать точного ответа. Юноша был научен исполнять свою должность, незаметно для него произошла подмена: жизнь с Богом была заменена на образование. Его послали работать, нести людям свет, прежде чем Иисус Христос стал его светом в жизни.

После утомительных бессонных ночей, жестокой борьбы с гордым сердцем, в которой должен был умереть самонадеянный богослов, чтобы родился слуга Христа, Бог заставил его услышать свидетельство и увидеть смерть наименьшего из Своих детей, чтобы сказать ему: "Да будет свет!" И стал свет. Пастор Моргач поверил, что все Слово Божье - истина и что Бог, милостиво принявший старого Бенека благодаря голгофской жертве Сына Своего, примет в свое время и его. Склонившись у тела старого пастуха на колени, в то время как бабушка сопровождала молитвами отошедшую душу, он в вере обрел милость, прощение, новую жизнь и свет.

Пастор Моргач оставил дом пастуха новым человеком. Ушедший из этой хижины был теперь на небе, в покое, красоте и славе, пастор же - обновленный, с большой радостью в душе, пошел навстречу борьбе и страданиям. А на земле оба они были пастырями.

Таких похорон люди в Зоровце еще не видели. Вся община провожала своего пастуха в последний путь; три отряда с горящими факелами оказывали ему честь. Если бы он был католиком, то ему пели бы: "Вечный свет да светит ему!" Он ему действительно светил. Может быть, поэтому и солнце так ярко светило! Но самым примечательным была надгробная речь пастора. Никогда еще люди в Зоровце такой не слыхали. Когда пастор стал описывать жизнь старика, о которой услышал от него самого, у всех появились слезы на глазах. Он сказал, что, к сожалению, никто не заботился о его душе, что, по признанию пастуха, он в этой христианской среде жил без Бога и без Христа, что он ничего не понимал из того, что говорилось в церкви. "Он жил среди нас, он нам верно служил, но если бы Бог не послал к нам Своих слуг, то мы все проводили бы его в вечную тьму, без Христа, без света. Никто из нас не служил ему в духовном отношении - меньше всех я". Пастор, передохнув, продолжил: "Зато он своим последним вздохом послужил мне!

У его смертного одра я узнал, что он в свой последний час верой обрел Спасителя и что я, который все о Нем знал, который поставлен на это место по вашему желанию, чтобы вести вас к Богу, - Его не имел. Умом, из книг, я о Нем знал, но в моем сердце Его не было. "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного". Эти слова я хорошо знал, как и то, что Бога Сына тогда я еще не принял. Но так как в Слове Божьем сказано: "А тем., которые приняли Его, верующим во Имя Его, дал власть быть чадами Божиими". Юрий Бенек стал счастливым сыном и наследником раньше, чем я, ваш пастор. Это справедливо, так как перед Богом все равны. Видя кончину этого оправданного человека, наблюдая за тем, как он уходил домой, я наконец открыл сердце стучавшемуся в него Спасителю. Он меня помиловал, и я принял Его. До того времени Он жил только в моем уме, в книгах, а сердцем я Его не видел. Сегодня Он живет в моем сердце, так что я могу воскликнуть словами песни: Да, я спасен, спасен я от блужданий Пытливого и гордого ума. В самом деле, таких похорон в Зоровце еще не было и такой надгробной речи еще никто не слышал. Никто из участников не остался равнодушным. Ведь неслыханное дело: пастор перед членами своей общины делает такое признание! Понявшие его ликовали в душе, другие, которым его высказывание было непонятным, почувствовали все же глубокое уважение к нему. Он словно приблизился к ним.

До сих пор с ними говорил пастор, сегодня это был человек, говоривший с народом, как брат с братьями. Уходя с кладбища, даже самые равнодушные с уважением прощались с ним.

Так жители Зоровце похоронили своего пастуха. На третий день после похорон на собрании общины решили перестроить пастушью хижину и использовать ее для ночлега странствующих подмастерьев. Так община хотела сохранить память о Бенеке.