КАМНИ ПЛАЧУТ И… ПЛЯШУТ!
КАМНИ ПЛАЧУТ И… ПЛЯШУТ!
После смерти Сильвестра второго священники не преминули использовать в своих интересах легенду о сговоре между папой и дьяволом. Они распространили слух, будто папа Сильвестр перед смертью покаялся в том, что такой договор существовал, и попросил приближенных возложить его труп на катафалк, запряженный белыми лошадьми, добавив, что кони остановятся сами в том месте, где надлежит его похоронить.
Воля папы Сильвестра была исполнена в точности – кони якобы остановились перед Латеранским храмом, где останки папы и были преданы земле со всеми соответствующими почестями. «С того времени, – пишет летописец, – более шести веков подряд каждый раз накануне смерти первосвященника, словно предвещая его кончину, стучат кости Сильвестра и плита на гробнице его покрывается кровавыми слезами…» Не правда ли, жуть! Камни плачут кровавыми слезами и кости, как костяшки домино, прыгают в могиле, будто говорят игрокам: «А ну, кому выпал шестеричный дубль, – начинай?» Согласитесь, к подобным вещам надо привыкнуть, не каждый день они происходят. А если еще представить себе, что испытывает могильный червь во время работы, видя, как лакомый кусок содрогается, а затем пускается в пляс! Тут даже безмозглый червяк придет в ужас!
С другой стороны, какой блаженный покой сулит такое чудо любому святому отцу, тому, кто устремляет печальный взор в будущее, с трепетом ожидая последнего часа…
Ему достаточно перед сном прогуляться к могиле папы Сильвестра, и, если там тихо, он может вернуться домой и спокойно предаваться ночным усладам.
Впрочем, не известно ни одного случая, чтобы кто-либо из святых отцов воспользовался пророчеством и пожелал узнать, когда неумолимые Парки оборвут нить его суетной жизни.
В середине семнадцатого века при перестройке Латеранского дворца открыли пресловутую гробницу с телом папы, которую по преданию лукавый дьявол время от времени превращал в танцкласс. Как говорит легенда, тело казалось еще живым и благоухало («0-ля-ля, – воскликнул бы наш Гаврош, – пока не поздно, пора давать тягу!»)… но вдруг луч света озарил тело, адское пламя вырвалось из него, освещая все вокруг, и тело превратилось в пепел, остался только серебряный крест да пастырский перстень…
Разгадка проста: пламя – сам сатана, который, как последний дурак, позволил замуровать себя в гробнице и целые столетья играл в пасьянс с костями Сильвестра.
Разумеется, когда открыли темницу, он поторопился удрать. Однако всякий благочестивый христианин обязан проникнуться благодарностью к сатане; ведь, сохранив останки святого отца, дьявол облегчил работу всевышнему, когда тот начнет воскрешать мертвых в день страшного суда.
После этого события на могиле Сильвестра не случалось больше ничего необыкновенного. Священники и тут не преминули объяснить прекращение чудес то ли колдовством покойного папы, то ли исчезновением дьявола. А в восемнадцатом веке, когда Монтескье, Вольтер и Дидро опубликовали свои знаменитые труды, предвещавшие Великую французскую революцию, церковный историк Муратори издал панегирик Сильвестру. Общий тон всего опуса характеризует следующее утверждение:
«Чудо на могиле Сильвестра не должно никого поражать, так же как и последующее прекращение его. Ведь сколько плит на могиле святых, некогда источавших масло и манну, теперь не совершают таких чудес!» Но зачем удаляться в восемнадцатый век? Совсем недавно, при обсуждении закона об обучении в палате депутатов Франции, Поль Берт с трибуны процитировал ряд религиозных трудов, посвященных вопросам воспитания. Приведя возмутительные по своей безнравственности цитаты, он воскликнул, обращаясь к правым:
– Осмелитесь ли вы одобрить подобные предписания и наставления?
И один из клерикалов тут же ответил:
– Мы не имеем права обсуждать то, что написано отцами церкви.
Это заявление было встречено аплодисментами со стороны ультрамонтанской банды!
Таким образом, позиция церковников ничуть не изменилась за многие столетия: самые дикие и чудовищные утверждения воспринимаются как должные в наш просвещенный век, их не оспаривают. Тем хуже для них!
Прогресс гигантскими шагами идет вперед, и недалеко то время, когда воинствующая церковь, застывшая в своем грубейшем суеверии и фанатизме, будет выглядеть как едва уловимая точка на горизонте минувших времен.