3. Парадоксальная мораль

3. Парадоксальная мораль

…Смиренно выбирающие то, что есть безумие для мира, ясно созерцают премудрость Самого Бога… Что может быть безумнее для мира сего, чем предать свое достояние в руки воров или не отвечать оскорблением на понесенные оскорбления?.. Благодаря этому мудрому безумию достигается как бы мимолетное видение премудрости Божией — конечно, не целиком, но все же в свете созерцания.

Григорий Великий

Нравоучения на Иова, 27, 46, 72.

По мере углубления своей веры, христианин призывается к парадоксальной морали — морали творческой любви, должной быть превыше (но не ниже — по крайней мере, для самого христианина) морали закона. Согласно этой морали личность, ее таинство, ее предназначение важнее, чем общественные понятия блага и справедливости. Таков Иисус перед уличенной в прелюбодеянии женщиной: он напоминает ее палачам об их собственной отверженности и духовном прелюбодеянии: Кто из вас без греха, первый брось на нее камень. А женщине он сказал: И Я не осуждаю тебя: иди и впредь не греши (Ин. 8,1—11).

Для человека, ставшего на духовный путь, нет ничего важнее евангельского отказа от осуждения. Жадность и тщеславие суть страсти, присущие новоначальным. Но у продвинувшихся на духовном пути рассеяние происходит всегда от осуждения ближнего. Тогда вся их аскеза разрушается духовным фарисейством — в том смысле, какой вкладывает в это слово Евангелие.

Аскеза имеет цену только как возрастание в смирении.

Смирение — как способность к бескорыстной любви.

Вот почему духовные люди видят корень всех добродетелей в отказе от презрения других.

Грехи новоначальных происходят большей частью от алчности. У продвинувшихся они порождаются также большим самомнением… У тех же кто близок к совершенству, они происходят единственно от осуждения ближнего.

Иоанн Лествичник

Лествица, 25–я ступень, 16 (18).

Авва Феодор Фермейский говорил: «Нет иной добродетели, кроме отказа от презрения».

Апофтегмы

Феодор Фермейский, 13.

Основной соблазн прекрасно выражен в книге Бытия, в диалоге, состоявшемся после грехопадения между Богом и первой человеческой четой. Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел… Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела (Быт. 3,12—13). Грех змея, грех женщины, грех Бога, «давшего» Адаму женщину…

Оправдывать самих себя, обвиняя других, — наша постоянная склонность, проявляющаяся как в частной, так и в общественной жизни. Истинное благородство в том, чтобы взять ответственность на себя. Истинное смирение и подлинная духовная любовь — в сознании своей виновности «во всем и за всех».

Авва Иоанн говорил: «Мы отбросили легкое бремя — бремя самоосуждения и предпочли взвалить на себя бремя тяжкое — оправдывать себя и осуждать других».

Апофтегмы

Иоанн Колов, 21.

Но можно ли судить другого, не замыкая его в его прошлых деяниях, не фиксируя одно мгновение его судьбы? А ведь душевный переворот может свершиться даже в полете «между стременем и землей», во время смертельного падения с лошади, как говорится в приведенной у Грэма Грина английской поговорке. Конечно, судьи должны судить свершенные поступки, чтобы защитить общественный порядок или, по крайней мере, уменьшить беспорядок. Но Евангелие ограничивает их власть, помогая им найти равновесие между общим благом и таинством личной судьбы. В частности, христиане отрицают смертную казнь не потому, что идолопоклонствуют перед сакрализованной биологической жизнью, но ради того, чтобы оставить человеку возможность покаяния.

Помни, чтобы не впасть в осуждение: Иуда был апостолом, а разбойник [распятый одесную Христа] — убийцей. Какое превращение в одно мгновение!

Иоанн Лествичник

Лестница, 10–я ступень, 4(5),

Чтобы узреть Бога, сердце должно очиститься. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5,8). Критерий этой чистоты — светлый и любящий взгляд, умеющий разглядеть в каждом человеке призванную Болом личность, ради которой Бог пролил кровь на кресте… Тогда исчезают человеческие критерии различения чистого и нечистого, добра и зла: каждый человек по сути своей добр, ибо является творением Божиим; образом Божиим; и даже если его желание устремилось по ложному пути, это доказывает его существование. Именно великие грешники наиболее восприимчивы к принятию благодати, говорил Пеги, и Церковь особенно почитает раскаявшихся разбойника и блудницу, или св. Марию Египетскую — женщину, столь рьяно заботившуюся о телесном и ощутившую внезапный зов пустыни. Все мы — палачи Христовы, каждодневные палачи любви. Христос же любит нас и, убиваемый нами, дарует нам воскресение.

Вопрос: каким образом узнает человек, что сердце его достигло чистоты?

Ответ: когда он считает всех людей добрыми, и никто не кажется ему нечистым и оскверненным, — твгда он поистине чист сердцем…

Исаак Сирин

Аскетические трактаты, 85–й трактат.

Таким образом, люди равны, но не ревниво отмеряемым равенством, а в силу того, что каждый, будучи образом абсолюта, есть абсолют. Равное достоинство экзистенций, сходящихся в бесконечности.

Иисус, отбросив все табу и запреты, вкушал пищу с мытарями и блудницами, выражая им тем самым Свою любовь. Возлюбить всеми презираемого означает явить ему всю силу любви Божией к нему, явить, что он драгоценнее, чем весь мир. Может быть, это значит — не дать ему возненавидеть самого себя…

Здесь уместно вспомнить о великих мистиках Запада, окруживших любовью самых преступных или самых отчаявшихся людей: о Терезе из Лизье, которая начала свою духовную жизнь — еще подростком — любящей материнской молитвой за убийцу, а завершила ее добровольным занесением себя в «список грешников» через страшный опыт современного нигилизма, через «ночь небытия»; или о Екатерине Сиенской, сопровождавшей на эшафот Тульдо, политического заключенного, которого она навещала в тюрьме: «Тут я увидела Богочеловека, как видят свет солнца. Его бок был отверст и истекал мученической кровью. В этой крови был огонь святого желания, дарованный душе и сокрытый в ней благодатью».

Вспомним о высочайшей (к тому же широкоизвестной) русской духовности, о Достоевском, о взгляде Сони Мармеладовой на Раскольникова, о милосердии простого народа к несущим наказание преступникам, заботе о каторжниках…

Когда даешь, давай щедро, с озаренным радостью лицом. И давай более просимого… Не делай различия между богатым и бедным. Не доискивайся, достоин он или недостоин. Пусть для тебя все люди будут равны, тогда и недостойных ты можешь привлечь к добру… Господь вкушал пищу за одним столом с мытарями и блудницами. Он не удалял от Себя недостойных, и таким образом привлекал всех… Поэтому уравнивай всех людей, даже неверных и убийц, деланием добра и оказанием чести и в каждом умей видеть твоего брата по естеству, даже если он по незнанию уклонился от истины.

Исаак Сирин

Аскетические трактаты, 23–й трактат.

Духовный человек покрывает прегрешения других подобно тому, как Бог хранит мир, как Христос смывает Своей кровью наш грех, как Богоматерь простирает над людьми Свой слезный покров…

Об авве Макарии Великом говорили, что он, судя по его писаниям, стал земным богом, ибо подобно тому, как Бог хранит мир, так авва Макарии покрывал видимые им прегрешения, словно не видя их, и слушал о прегрешениях, словно не слыша.

Апофтегмы

Макарии Египетский, 32.

Судящий самого себя — и прозревающий в Кресте «суд над судом» — осмелится ли судить других? Он присоединится к осужденному и изгнанному грешнику подобно тому, как Христос спустился в самый ад, взыскуя человека.

Случилось так, что один брат из Скита впал в прегрешение. Старцы собрались и попросили авву Моисея присоединиться к ним. Однако тот отказался прийти. Священник отправил ему поедание в таких словах: «Приди, собрание братьев ожидает тебя». Тогда тот встал и отправился в дорогу, взяв с собой старую дырявую корзину, которую наполнил песком я влачил за собой.

Старцы вышли ему навстречу и спросили: «Что это, отче?» Старец ответил: «Мои грехи стелятся за мной, и я не замечаю их, однако ныне прихожу судить чужие грехи!»

Услышав это, они ничего не сказали брату, простив его.

Апофтегмы

Моисей, 2.

Некий брат, согрешив, был изгнан священником из церкви. Тогда авва Виссарион встал и удалился вместе с ним, говоря: «И я тоже грешен».

Апофтегмы

Виссарион, 7.

Перед нами две истории о ворах, полные юмора — юмора пустыни. Здесь ненасилие — как понимал его Ганди — выражается не только в радикальном самоотречении; оно есть также любовь действенная, парадоксальная, переворачивающая душу виновного, пробуждающая в нем личность я внимание к своему истинному предназначению.

Авва Афанасий переписал на прекрасном пергаменте, который стоил восемнадцать золотых монет, весь Ветхий и Новый завет. Однажды некий брат пришел к нему и, увидев книгу, унес ее. В тот же день авва Афанасии захотел почитать из книги. Обнаружив ее исчезновение, он понял, что ее взял тот брат, но не послал спросить его из опасения, как бы тот не прибавил к воровству ложь.

Между тем брат отправился в соседний город, чтобы продать книгу, и запросил за нее шестнадцать золотых монет. Покупатель сказал ему: «Доверь мне книгу, чтобы я мог узнать, стоит ли она таких денег», и принес книгу св. Афанасию со словами: «Отче, взгляни на эту книгу и скажи мне, должен ли я, по твоему мнению, купить ее за шестнадцать золотых монет? Стоит ли она этих денег?» Авва Афанасий ответил: «Да, это хорошая книга. Она стоит этих денег». Покупатель отправился к брату и сказал ему. «Вот тв.ои деньги. Я показал книгу авве Афанасию. Тот нашел ее прекрасной и счел, что она стоит не менее шестнадцати монет». Брат спросил: «Это все, что он сказал тебе? Не прибавил ли он чего–нибудь еще?»

«Нет, — ответил покупатель, — больше ни слова». «Хорошо, — сказал брат, — я передумал. Я больше не хочу продавать эту книгу». И он поспешил к авве Афанасию и с плачем умолял его взять свою книгу обратно. Авва отказался со словами: «Иди с миром, брат, я, дарю ее тебе». Но брат ответил: «Если ты не возьмешь ее, я никогда не буду иметь мира». И он провел оставшуюся жизнь с аввой Афанасием.

Апофтегмы.

Однажды воры сказали некому авве: «Мы пришли забрать все, что находится в твоей келье». Тот ответил: «Дети мои, берите все, что пожелаете». Тогда они взяли в келье все, что можно, кроме спрятанного мешочка, и ушли. Но старец побежал за ними, крича: «Дети мои, вы забыли этот мешочек, возьмите его!»

Смущенные поведением старца, воры отнесли назад все взятое и принесли покаяние, говоря: «Старец этот — поистине человек Божий!»

Апофтегмы.

Серия анонимных изречений, 206.

Лучше солгать для спасения человека, чем сказать правду и выдать его — выдать не только преследующему его бандиту, как в знаменитом примере Канта, но и полиции, разыскивающей его для свершения правосудия. Духовный человек, поступая радикально не по–кантовски, лжет — и отпускает преступника свободным, на милость Божию…

Авва Агафон спросил однажды авву Алония: «Как удержать язык, чтобы не говорить более лжи?» И авва Алоний ответил: «Если ты не будешь лгать, то поневоле много нагрешишь». «Как это?» — спросил тот. Старец ответил: «Представь, что некто совершил убийство у тебя на глазах и укрылся в твоей келье. Разыскивающий его судья спросит тебя: «Ты видел, как совершилось убийство?» Если ты не солжешь, то обречешь этого человека на смерть. Между тем лучше предать его свободным в руки Божий, ибо Ему ведомо все происходящее».

Апофтегмы

Алоний, 4.