4. Как надо молиться

4. Как надо молиться

Основная мысль, вдруг пронзающая наше сердце независимо от времени и места подобно тому, как влюбленного пронзает и наполняет безмерной радостью воспоминание о той, что разделяет его любовь, — это мысль о том, что Бог существует и любит нас. Он, превосходящая все бездна, берет нас за руку, как своих детей, и вводит в пространство бессмертия и благого вдохновения, свободное от тоски и ненависти, в пространство Святого Духа, давая нам в Евхаристии залог Царства. Тогда Его милосердная любовь проникает в нас, и мы жаждем Его и желаем, чтобы все люди разделили с нами эту радость, чтобы все были спасены.

Я не отвергну Твоей любви,

ибо Ты сотворил меня из персти,

Ты простер руку Свою и хранишь меня.

Вот о чем надлежит размышлять во время молитвы.

Евагрий Понтийский

Протрептик.

Святой авва Евагрий толковал молитву из Евангелия от Матфея: Отче наш, сущий на небесах…

Отче наш, сущий на небесах: это слова, произносимые в ощущении интимной близости к Богу, подобной близости сына, расположившегося на коленях отца.

Да святится Имя Твое: другими словами, да пребудет оно среди нас и прославляется — через наше свидетельство — людьми, которые скажут: вот истинные служители Бога!

Да приидет Царствие Твое: Царство Божие есть Дух Святой; молимся о ниспослании Его на нас.

Да будет воля Твоя на земле, как на небе: воля Божия есть спасение всякой души. Молимся о том, чтобы свершающееся среди сил небесных свершилось среди нас на земле.

Хлеб наш насущный — это наследие Божие. Молимся о том, чтобы залог его был дан нам уже сегодня, то есть чтобы уже в веке сем любовь Божия обнаружила свое действие в нас, разжигая пламенную жажду.

Евагрий Понтийский

Толкования на Евангелия (коптские тексты).

После Отче наш древнейшей молитвой Церкви, сохраняющей преемственность с иудейской молитвой, являются псалмы. «Псалмопение» вносит ритм в жизнь монаха, но всякий верный обязан практиковать его в большей или меньшей степени. Священное Предание подразумевает во всех псалмах Иисуса. В то же время, как объясняет Кассиан, псалмы должны стать нашим голосом, сосредоточивать и выявлять наш самый трагический опыт, стать воплем к Богу о жестоких противоречиях нашей судьбы, о насилии, отчаянии, устремлении.

Слушая псалмы… мы должны стараться увидеть, различить Христа. Отнесите вместе с нами этот псалом к себе, и будем искать в нем Христа: поистине, Он явится ищущим Его — Он, явившийся тем, кто не искал Его. Он не будет избегать жаждущих Его — Он, спасший презирающих Его.

Августин Иппонский

Комментарий на Псалом 98.

Проникнувшись теми же чувствами, что одушевили псалом при его создании, мы сами как бы становимся его авторами, не столько следуя за мыслью псалма, сколько предупреждая ее. Мы схватываем смысл прежде, нежели узнаем букву. Святые слова пробуждают в нас опытное знание, память о нападениях, которые мы пережили в прошлом и должны выдерживать каждый день; о знаках небрежности или, напротив, усердия; о благих делах Божественного промысла и об уловках врага; о грехе забвения, всегда готового проскользнуть в душу, о нашей хрупкости… и нашей слепоте. Все эти чувства мы находим в псалмах. Они — чистейшее зеркало, благодаря которому все происходящее с нами постигается с большей глубиной. Речь идет уже не о вещах, знаемых только понаслышке. Обретая восприимчивость благодаря собственному опыту, мы прикасаемся к их действительному бытию, проникаем в их суть. Они уже не просто вверены нашей памяти, но рождены в глубине сердца как интуиции, составляющие часть нашего существа. Чтение проясняет собою опыт: этим путем душа наша приходит к молитвенной чистоте… Душа простирается к Богу в неописуемых стенаниях…

Иоанн Кассиан

Собеседования, 10, 11.

Когда какое–либо слово или фраза псалма во время личной молитвы потрясает душу, нужно остановиться, погрузиться в эту «интуицию Бога», перестать множить слова, обрести безмолвие в самой сердцевине речи — в Духе, покоящемся в Слове. Относительность литургической молитвы, как и всякого языка, выявляется тогда, когда символ становится реальностью. Множество слов в отдалении и отсутствии ничего не значат рядом с этим внутренним возгласом, этим вздохом, запечатлевшим в себе головокружительную близость Другого…

Превосходство молитвы состоит не в количестве, но в качестве, что подтверждает… сказанное: Молясь, не говорите лишнего и далее (Мф. 6, 7).

Евагрий Понтийский

О молитве, 151.

Если тебе пришло на ум полезное размышление, пусть оно будет тебе вместо псалмопения. Не отбрасывай дар Божий для того, чтобы последовать установленному [правилу]. Молитва, не смешанная с интуицией Бога и умным видением, есть только утомление плоти. Не услаждайся большим количеством псалмов: оно только набросит покров на твое сердце. Одно слово в интимной близи значит больше, нежели тысяча слов в отдалении.

Евагрий Понтийский

Наставления.

Прежде всего, следует научиться возвращать в тело отвлекшуюся мысль. Тело — это келья ищущего Иисуса в безмолвной глубине сердца. Сосредоточенное и благодарное внимание к тончайшим ощущениям составляет, как мы увидим, созерцание Бога в вещах.

Исихаст [от hesychia — безмолвие, спокойствие, блаженство соединения с Богом] — это тот, кто пытается вписать бестелесное в телесное…

Келья исихаста — это пределы его собственного тела. В нем обиталище мудрости.

Иоанн Лествичник

Лествица, 27–я ступень, 5 (7) и 10 (12).

Для сосредоточения и умиротворения ума, для удаления и заглушения непостоянного и в то же время назойливого притока «помыслов» может быть полезно повторение краткой молитвенной формулы. Это не мантра, действенная сама по себе, как в индийской традиции, но слово, обращенное к другому, отношение, призыв на помощь, связь с тем, кого св. Августин называл «Внутренним Наставником». Кассиан приводит формулу, сохранившуюся в западном монашестве.

В самом деле, происходит следующее. Наш ум отклоняется от духовного созерцания и мечется туда и сюда. Придя в себя… мы, подобие пробудившимся ото сна людям, ищем что–либо, что помогло бы нам оживить воспоминание о Боге… Но пока мы ищем, время уходит, и мы вновь впадаем в заблуждение… прежде чем найдем искомое.

Причина этого смущения известна, у нас нет ничего определенного (например, какой–либо формулы), на что мы могли бы направить свой блуждающий ум… Одна мысль непрестанно следует за другой: вечный поток, в котором душа, не ощущающая даже зарождения помыслов, тем менее способна уловить их смену и исчезновение.

Вот та молитвенная формула, которую вы ищете. Всякий монах, стремящийся стяжать непрестанное памятование о Боге, должен приобрести привычку все время держать ее в уме, что позволит ему отбросить иные помыслы… Это тайна, которой нас научили немногие из оставшихся в живых отцов–монахов первого века; мы же сообщаем ее редким душам, поистине жаждущим знания. Для того, чтобы непрестанно пребывать в памятовании о Боге, прибегайте к формуле: Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне (Пс. 69, 2) Этот краткий стих выражает все чувства, которые способна воспринять человеческая природа, подходит к любой ситуации: во вражде — дабы освободиться от нее, в процветании — дабы сохранить его, не впадая в гордыню… Можете повторять его за работой, за различными занятиями, в дороге… Пусть сон смыкает вам глаза за произнесением этих слов, пусть уста ваши договаривают их даже во сне… Пребывайте в размышлении над ними согласно предписанию Моисея: Сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая (Втор. 6, 7).

Иоанн Кассиан

Собеседования, 10, 8, 10.

Аскеты христианского Востока использовали аналогичную формулу, в которой призыв на помощь сопровождался полным доверия забвением себя: «Господи, как Ты хочешь и ведаешь, помилуй меня». Или просто: «Господи, помилуй», Kyrie eleison. И сегодня в восточном монашестве многократное повторение этой формулы смиренно предваряет призывание Имени Иисуса.

Авву Макария спросили: «Как молиться?» Старец ответил: «Нет надобности впадать в многословие. Довольно воздеть руки и сказать: «Господи, как Ты хочешь и ведаешь, помилуй меня!» Если чувствуешь стеснение в брани, воззови: «Помоги!» Бог знает, что хорошо для вас, и смилуется над вами».

Апофтегмы

Макарий, 19.

Подобные краткие формулы позволяют молиться на ходу и в дороге. Тогда становится очевидным, что для молитвы у нас гораздо больше времени, нежели представлялось.

Я хочу показать тебе, что и занимаясь своими делами, не прекращаю молитвы. Вот, я здесь, восседаю с Богом. Когда же начинаю замачивать свои листки и сшивать их шнуром, то говорю: Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои (Пс. 51, 3). Разве это не молитва?

Апофтегмы

Лукий,

Затем следует призывание в различных формулах Имени Иисуса, как будет очевидно из нижеследующих текстов. Формула «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного» была зафиксирована, как представляется, не ранее XIII века. Исток ее — в «методе», соответствующем (хотя и в совершенно иных масштабах) современному стремлению к эффективности.

Призывание Имени Иисуса совершенно естественно согласуется с дыхательным ритмом. Как дышится, так и молитва совершается.

[Антоний] призвал двух своих собратьев… и сказал им: «Всегда дышите Христом»…

Афанасий Александрийский

Житие Антония, XCI.

Пусть поминовение Иисуса всегда соединяется с твоим дыханием, и познаешь значение безмолвия.

Иоанн Лествичник

Лествица, 27–я ступень, 2–я часть, 26 (62).

Произнесение Имени означает не обладание (как в магии архаичных религий), но призыв к Присутствию: присутствию Христа, а через Него и Троицы (Христос, напомним, означает «помазанник»: помазует Отец, помазание же есть Дух). Поскольку человек — образ Божий, поскольку образ этот восстановлен и усилен в нем крещальной благодатью, постольку Присутствие уже пребывает в нем, в его «сердце» — в самом центре, в глубочайшей глубине, которая есть одновременно выход в трансцендентность. (Физическое «сердце» символизирует и включает в себя это духовное сердце, не отождествляясь с ним целиком). Но это Присутствие в «сердце» неосознанно; призыв к нему означает постепенное проявление его для восприятия через соединение ума и сердца.

Устремим взор наш в глубину сердца, непрестанно памятуя о Боге…

Диадох Фотикийский

Гностические главы, 56.

Дух Святой, Дыхание Божие, предвечно соединен со Словом. Следовательно, когда ум и дыхание человека возвещают Имя воплощенного Слова — Иисуса, — они соединяются со Святым Духом, и человек дышит и мыслит в Духе. Ум как бы тяжелеет через призывание и вновь обретает связь с сердцем. Присутствие Духа в сердце становится осознанным, ум и сердце соединяются в то умное сердце, где человек сосредоточивается и раскрывается, воссоединяется, гармонизируется и бесконечно расширяется. Это умное сердце и представляет собой собственно «местопребывание Бога».

Авва Евагрий говорил: Мучимый помыслами и плотскими страстями, я отправился к авве Макарию и сказал ему: «Отче, скажи мне слово, которым я мог бы жить». Авва Макарий ответил: «Привяжи якорный канат к камню, и милостью Божией лодка переплывет по диавольским волнам коварного моря…» Я спросил: «Что это за лодка, канат и камень?» Авва Макарий объяснил: «Лодка — это сердце твое, храни его. Канат — это ум твой; прилепись умом к Господу нашему Иисусу Христу, Который есть камень крепчайший, нежели любые волны .. Ведь не просто произносить при каждом вдохе: Господи Иисусе Христе, помилуй меня; благословляю Тебя, Господи Иисусе, помоги мне».

Псевдо–Макарий

Коптский цикл апофтегм.

Тогда ум человека удивительным образом созерцает в самом себе и за пределами себя свет своей собственной глубины, заключающий в себе мир: «Чистое сердце становится внутренним небом со своим солнцем, луною и звездами», — говорит Филофей Синаит (О воздержании, 27). Но этот свет оказывается таковым только потому, что через него являет себя Свет нетварный, Свет Преображения, Пасхи, Парусии. «Схождение» в глубину сердца тождественно «восхождению» Моисея на гору Синай. Умное сердце есть внутренний Синай, где Бог открывается в светоносном мраке, а человек, чтобы вынести этот огонь и не умереть, укрывается в расселине скалы, то есть в человечестве Иисуса.

В этом Предании свет никогда не сводится ни к одному лишь вхождению ума в сердце (enstasis), ни к полноте самой по себе, но исходит от Лика распятого и прославленного Христа, предстоящего Отцу, и почти отождествляется с Духом Святым. «Зеркало души самой природой предназначено отразить черты и лучезарный образ Христа» (Филофей Синаит, О воздержании, 23).

Когда ум, совлекшись ветхого человека, облачится в человека благодати, тогда во время молитвы он видит самого себя уподобившимся по цвету сапфиру или небу, которое Писание называет местопребыванием Бога, виденного праотцами на горе Синай.

Евагрий Понтийский

Практические главы к Анатолию, 70.

Когда мы закрываем все выходы ума вовне памятованием о Боге, тогда ум непременно вынуждает нас к усилию, способному удовлетворить его потребность в деятельности. Необходимо сосредоточить ум на призывании Господа Иисуса как на единственном занятии, вполне отвечающем его цели. Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12,3)… Кто непрестанно держит в глубине сердца Его Святое и Славное Имя, тот может созерцать также и свет собственного ума. Имя Господне, строго хранимое мыслью, в интенсивном переживании уничтожает всякую душевную нечистоту, ибо сказано: Господь, Бог твой есть огнь поядающий (Втор. 4,24). После этого Господь приводит душу к великой любви… Имя Его — драгоценная жемчужина. Ради нее человек может продать все свое имение, чтобы, глядя на нее, радоваться неизреченной радостью.

Диадох Фотикийский

Гностические главы, 59.

Итак, душа призывает «Господа Иисуса» в Духе Святом, ибо, как пишет Павел, только Духом Святым можем мы исповедовать Иисуса Господом… Диалог любви, не прекращающийся даже в безмолвной светоносной полноте, ибо свет этот есть наполнение и как бы ореол неистощимого богатства встречи.

Благодать вместе с душою восклицает Господи Иисусе подобно матери, которая учит ребенка произносить слово Отец, повторяя его вместе с ним… Поэтому апостол говорит: Дух подкрепляет нас в немощах наших, ибо мы не знаем, о чем молиться как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8, 26).

Диадох Фотикийский

Гностические главы, 61.

Признаки вхождения в исихию, то есть в безмолвие, мир, радость единения с Богом, замечательно описаны св. Исааком Сирином в нижеследующем тексте: внезапное наступление длящегося безмолвия через какой–либо стих или слово; волнение всего существа, отрешение от всех внешних впечатлений и благодатные слезы, тихо льющиеся, не искажая лица; соединение на мгновение ума и сердца. Это последнее замечание очень важно: оно показывает, что речь идет не о механическом, «техническом» согласовании слогов молитвы с сердечным ритмом, но о молитве «всем сердцем»: тогда исключительно действием благодати «на мгновение» достигается «погружение» ума в сердце.

Если во время молитвы ты по возможности удаляешься от всякого рассеяния и внезапно слова молитвы замирают на языке, и душа охватывается безмолвием, и если безмолвие это длится помимо твоей воли — знай, что ты готов вступить в мир Божий…

И еще: если в этом благодатном состоянии при всякой зарождающейся в душе мысли, всяком воспоминании или созерцании слезы наполняют твои глаза и льются без усилия по щекам твоим — знай, что стена разверзлась пред тобою…

И если ты обнаруживаешь время от времени ум твой погруженным в сердце — непредвиденно и вне всякого правила, — и если он задерживается там… если после этого ты ощущаешь члены твои как бы охваченными сильной слабостью, а в уме воцаряется покой, и это состояние длится — знай, что облако уже осенило твое жилище.

Исаак Сирин

Аскетические трактаты, 12–й трактат.

Интенсивное размышление об Отце, то есть о нашем усыновлении во Христе, может на мгновение исторгнуть нас из потока времени и приобщить к вечной любви, связующей Отца и Сына. За гранью всякого словесного выражения и даже всякого молитвенного движения душа познает то, что Кассиан называл «огненной молитвой»: поглощенность бездной троичного света и любви.

Различные образы молитвы [прощения, обеты, ходатайства о других, чистая хвала] сменяются еще более возвышенным состоянием… Это видение одного лишь Бога, безмерного пламени Его любви. В него погружается и им поглощается душа, беседуя с Богом как с родным отцом — с особенной, интимной нежностью.

На то, что стремление к этому состоянию — наш долг, указывает сама молитва Господня словами: Отче наш. Итак, исповедаем, что Бог и Господь вселенной есть наш Отец, и значит — мы призваны из рабского состояния к сыновству.

Иоанн Кассиан

Собеседования, 9, 18.

Молитва Отче наш возносит регулярно обращающихся к ней к той огненной молитве, которую столь немногие познают на опыте. Это невыразимое состояние, превышающее всякое человеческое чувство. В нем нет ни звука голоса, ни движения языка, ни произносимого слова. Всецело исполненная света душа не нуждается более в помощи человеческого языка с его всегдашней ограниченностью, но, совокупляя всего человека, становится изобильным источником, откуда истекает молитва и невыразимым образом устремляется к Богу. В это краткое мгновение душа успевает сказать столько, что, придя в себя, не в состоянии ни с легкостью повторить, ни даже вспомнить сказанного ею.

Иоанн Кассиан

Собеседования, 9,25.

Св. Исаак Сирин, в свою очередь, отличает простую молитву в ее многообразных формах от молитвы созерцательной, в которой человек становится «словно бездыханным телом», пребывает в своего рода экстазе, однако все еще воспринимаемом как молитва. Наконец, с прекращением всякой деятельности языка, ума и сердца приходит неизреченное состояние, полное безмолвие, ибо сама Троица сотворяет обитель в душе.

Именно в тот момент, когда человек обращается к Богу со словами молитвы, делая над собой усилие, чтобы полностью сосредоточить… свои мысли, он открывается одному лишь Богу и одного Его держит в сердце. Тогда человек постигает непостижимое. Ибо Дух Святой… дышит в нем, так что в состоянии высочайшего внимания прекращается даже молитвенное движение, и бодрствующий ум весь бывает охвачен восхищением и любовью и не помнит уже ни своего желания, ни своей собственной просьбы. Ум тогда погружен как бы в глубокое опьянение. Он более не пребывает в мире, не отличает души от тела, не помнит о вещах. Великий и божественный Григорий сказал об этом: «Молитва есть чистота ума. Она прекращается сама собой, когда свет Пресвятой Троицы восхищает ее в трезвении».

Исаак Сирин

Аскетические трактаты, 32–й трактат.

Одно дело — радость молитвы, и другое — молитва созерцательная. Вторая лучше первой, как взрослый человек совершеннее ребенка. Случается, что стихи псалма наполняют уста сладостью, и даже один стих во время молитвы останавливает нас своей неисчерпаемостью, не давая идти далее. Но случается и так, что из молитвы рождается созерцание, которое прерывает исходящие из уст слова. Тогда человек приходит в экстаз; созерцание делает его словно бездыханным телом. Это и есть то, что мы называем созерцательной молитвой… Но это созерцание все еще измеримо… это все еще молитва. Умное делание не достигло еще предела, за которым более нет молитвы и начинается высшее состояние. В самом деле, молитвенные движения языка и сердца суть ключи, но то, что следует затем, есть вхождение в сокровищницу. Здесь должно умолкнуть всяким устам и всякому языку, и сосредоточивающему в себе помыслы сердцу, и управляющему чувствами разуму, и размышлению — суетливой и нескромной птице. Пусть прекратится всякая суета .. ибо пришел Хозяин дома.

Исаак Сирин

Аскетические трактаты, 31–й трактат.

Эта полнота ни в коей мере не отменяет ум, но оплодотворяет его. Святоотеческая духовность не является антиинтеллектуалистичной. Она рассматривает человека как logikos, то есть как сообразного Логосу, способного к раскрытию Смысла, а значит — к благой рациональности. Чем более проникается ум светом любви Божией, тем более он очищается, утончается, расширяется и наполняется строгими и прекрасными помыслами, которые Исихий Синаит сравнил с дельфинами. В самом деле, как дельфин своими прыжками сплетает воздух и воду, так и помыслы освященного ума соединяют человеческое и Божественное (известно, что для первых христиан дельфин символизировал Христа, единство в Нем двух природ).

Молитва без отвлечения есть высочайшее делание ума.

Евагрий Понтийскнй

О молитве, 35.

Сердце, совлеченное воображения, в конечном счете производит в самом себе святые и таинственные помыслы. Это подобно тому, как над гладкой поверхностью моря видны всплески рыб и замысловатые прыжки дельфинов.

Исихий Синаит

О воздержании и добродетели, 156.