ИЗ ОГНЯ СПАСЕННЫЙ
ИЗ ОГНЯ СПАСЕННЫЙ
На расстоянии нескольких миль жителям Линкольнширской равнины из их убогих домишек видны были языки бушевавшего где-то в Эпуорзе пламени. Этим сонным людям, жившим далеко от места происшествия, а потому ничем не рисковавшим, оставалось лишь пожать плечами и отправиться опять спать на свои набитые соломой мешки, служившие им матрацами. Ничего особенного, по их мнению, не произошло, просто в Эпуорзе горел чей-то дом. Он сгорел бы раньше, чем они смогли бы добраться до него через болотные топи.
А в это время в Эпуорзе от дома к дому передавалась весть о пожаре. Взволнованные мужчины и женщины выбегали из своих жилищ и направлялись туда, к горящему дому. От сухой соломенной крыши в воздух взлетали искры. Клубы дыма заволокли луну, освещавшую небо. Отовсюду доносились человеческие крики, смешавшиеся с голосами испуганных животных.
— Это горит дом священника! — раздался чей-то голос.
Но в сердцах многих этот крик разбудил не жалость и искреннее желание помочь несчастному, а явное злорадство.
- Отлично. Пусть горит. Так ему и надо, старому богомолу Уэсли! — так говорили друг другу его многочисленные недоброжелатели.
Большинство прихожан в Эпуорзе не особо любили своего приходского священника, Самуила Уэсли. Их раздражало его увлечение книгами, в то время как предметом заботы этих людей была тяжелая работа от зари до зари на своих полях, петушиные бои, травля быков и прочие порочные развлечения. Уэсли бичевал прихожан за это в своих проповедях, а те, в свою очередь, ненавидели его и считали ограниченным и недалеким. Грубые деревенские жители не раз пытались выжить Уэсли из прихода. Однажды они, взломав дверь, проникли в подсобные помещения прихода, ограбили их, сожгли скирды хлеба, покалечили коров и лошадей — и все это в отместку за кроткую добродетель Божьего служителя. А зимней ночью 1709 года они подожгли его дом.
Однако, к счастью, мир не без добрых людей - нашлись те, которые пожелали помочь священнику в беде. Животных выволокли на волю из горящих конюшен и сарая. От находящегося неподалеку пруда соседи с ведрами воды бежали к дому священника, пытаясь погасить огонь, хотя на это не было никакой надежды. Миссис Уэсли стояла в окружении детей-Молли, Хетти, Нэнси, Пэтти, Эмилии, Саки и маленького Чарльза. Несмотря на зарево от огня, их лица были бледными и испуганными: куда-то исчез один из сыновей Уэсли. Замерев, они пристально смотрели на дверь своего дома. Самого Самуила Уэсли нигде не было видно.
Вдруг воцарилось молчание. Из дома, шатаясь, вышел священник, прикрывая глаза рукой; его темное одеяние было опалено огнем.
- Я не могу пробраться к нему,- выкрикнул он,— Лестница горит.
Огонь обнаружили в полночь. Самуилу Уэсли и его жене Сюзанне удалось разбудить детей и вытолкать их на улицу. Они разбудили своих слуг и приказали им выносить из дома все, что можно. Только осмотревшись вокруг, они обнаружили, что не хватало маленького Джона - Джеки, как они звали его. Он спал в своей комнате на самом верхнем этаже задней части дома. Отец бросился обратно в дом, чтобы вынести ребенка, но было слишком поздно. Теперь никто уже не мог спасти его. Весь дом мгновенно охватило пламя.
Горю бедного Уэсли не было границ. Упав на колени, он молился о спасении сына. Последовав примеру своего отца, дети тоже упали на колени, взывая к Богу о помощи.
— Смотрите! — воскликнула миссис Уэсли.— Там, наверху, в окне! Это Джеки!
Маленький мальчик, которому не было и шести лет, спокойно стоял у окна на верхнем этаже и смотрел вниз на собравшуюся толпу людей. Он проснулся от шума и выбежал в переднюю часть дома. Будучи слишком маленьким, чтобы решиться выпрыгнуть из горящего дома, он ожидал помощи. Один из сочувствующих взобрался на плечи другого человека и потянулся к окну. Пятилетний Джеки прыгнул в простертые к нему объятия. Спасен!
Прежде чем отец поднялся с колен, а миссис Уэсли обняла своего малыша, раздался сильный треск — провалилась крыша. Джеки удалось спастись в последнюю минуту.
Миссис Уэсли - впрочем, и вся ее семья -почувствовала, что это чудесное избавление свидетельствовало о каком-то великом намерении Божьем. Джеки никогда не забывал той ночи. Став взрослым, он называл себя “головней, выхваченной из огня” и верил, что Бог тогда спас его от верной смерти, потому что предопределил для какой-то цели. Джон Уэсли был прав, и вся Англия убедилась в этом прежде, чем он умер спустя более восьмидесяти лет.
* * *
Джон Уэсли родом был из скромной семьи, жившей в той части Англии, о которой мало кто знает, потому что она находится вдали от Лондона и других крупных городов. Тот пожар в их доме был самым ярким впечатлением его детства. Жизнь в Эпуорзе протекала год за годом спокойно и размеренно, не считая петушиных боев, пожаров и жестоких боксерских поединков, которых дети из семьи Уэсли никогда не посещали. Семейный герб, изображавший крест и отличительный знак пилигримов — створки раковины, свидетельствовал о том, что предки семейства Уэсли несколько столетий назад были пилигримами, посетившими святую землю. Теперь же семья священника Уэсли, принадлежавшая и по линии отца и по линии матери к самым знатным фамилиям Англии, была такой бедной, что в ней едва хватало денег на еду и одежду для всех ее членов. Четырнадцать детей родилось в этой семье до Джона и четыре после него. Глава семейства писал книги и поэмы, стараясь заработать этим еще немного денег, но мало кто покупал его произведения. Почти всегда он был в долгах.
Бедняга снова и снова проделывал длительные путешествия в Лондон по узким грязным дорогам верхом на своей старой кобыле в надежде убедить книжных торговцев издать некоторые из его стихов. Но безуспешность каждой поездки читалась всякий раз членами семейства на его разочарованном, вытянутом лице, как только он въезжал во двор. Однажды он отсутствовал дома по еще худшей причине: в Линкольне за неспособность оплатить свои счета его посадили в тюрьму. Миссис Уэсли с детьми посетили его в этом темном, зловонном месте, наполненном до отказа заключенными, слушающими речи неунывающего проповедника. Маленький Джон был шокирован всем увиденным.
— Однажды я стану проповедовать, как папа. И я что-нибудь сделаю для бедных людей, находящихся в тюрьме,— сказал он своей маме.
Много времени прошло с тех пор, но Джон сдержал свое слово.
* * *
Поскольку глава семейства часто отсутствовал, а находясь дома, большую часть времени проводил в своем кабинете, миссис Уэсли была тем человеком, Кто действительно имел большое значение в жизни своих детей. Она была для них и матерью, и другом, и школьным учителем. Причем в семье была установлена строгая дисциплина.
В кухне, например, стояло два стола: маленький и низкий, на который ставили только тарелки и ложки, и большой стол, где были и ножи, и вилки, и тарелки, и оловянные кружки. Младшие дети садились за маленький стол, но даже там они должны были соблюдать правила поведения. Во время еды никто из них не должен был разговаривать, пока беседовали родители. Малыши были тише воды, ниже травы. Однажды одна из девочек, захотев добавки, звякнула ложкой по своей тарелке громче, чем полагалось. Джон посмотрел на нее с удивлением. Ее тарелка была пуста, и девочка снова громко провела ложкой по тарелке. К ней подошла служанка.
- Нет,- строго сказала миссис Уэсли, и девушка отошла, унося тарелку с мясом.
Детям позволяли брать у прислуги добавку только тогда, когда та сама предлагала ее им. Но никогда не позволялось звать прислугу или просить у нее что-то. Скрести ложкой по тарелке считалось “прошением”. Этой малышке еще придется выслушать об этом на своей “получасовке”.
“Получасовки” миссис Уэсли были частью их семейной жизни. Для Джона “получасовка” проводилась вечером по четвергам. Каждую неделю в этот день маленькому Джону следовало приходить в мамину комнату в строго определенное время, ни на минуту раньше или позже, и постучаться в дверь. После того, как она ответит, он должен был войти, почтительно поклониться ей и сесть на табурет перед ней. Ровно через полчаса он уходил. За время, что они проводили вместе, его мать говорила о последней неделе, прошедшей со времени их предыдущей “получасовки”. Мать строго отчитывала за ошибки и неудачи, допущенные за это время, и слегка хвалила его за хорошее. А Джон откровенно делился своими проблемами и мечтами. Они вместе обсуждали книги, которые он читал, библейские места, которые он изучал, и то, как помочь некоторым нуждавшимся людям. Джону всегда нравились эти “получасовки” по четвергам, и много лет спустя он написал своей матери, что желал бы иметь возможность приходить к ней как раньше, в тот же час, чтобы обсудить с ней свои, теперь уже большие проблемы, о которых тогда и не предполагал.
Может показаться, что детей в семье Уэсли держали в чрезмерной строгости. Там, конечно, был порядок, однако это была счастливая семья. Дети играли в сарае, во дворе и в голубятне. На миссис Уэсли приятно было посмотреть, и дети считали ее самым замечательным человеком во всей Англии. Дети научились быть рассудительными, прилично вести себя, помогать другим, служить Богу и бояться Его. В стране очень мало было таких добропорядочных, счастливых и мудрых семей. Своими положительными качествами дети в большей мере обязаны были своей матери.
Однажды, зимним январским утром 1714 года, маленькому Джону, которому только исполнилось 10 лет, пришлось покинуть этот счастливый дом и пуститься в путь, полный великих приключений. Он отправлялся в школу. Это была хорошая и знаменитая в то время школа. Теперь он не будет заниматься вместе с сестренками, среди которых он явно выделялся своими способностями (начиная с пятилетнего возраста, дети в семье Уэсли обучались матерью дома). Джону предстояло самому утвердиться в большом мире.
Снег медленно укрывал землю белым покрывалом. Когда Джон, тепло одетый, вышел из дому, отец уже сидел в седле. Мальчика усадили позади отца на ту же большую лошадь. Прижавшись к отцовской спине, он помахал на прощание матери и сестрам рукой, и они быстро выехали со двора. Путь лежал в Лондон. Проехав верхом по заснеженным, обледенелым, изрытым колеями дорогам четыре дня, Джон настолько окоченел, что ему едва удалось спуститься с лошади у двойных ворот Чартерхауза, где ему предстояло провести следующие шесть лет своей жизни. Сейчас, еще не став взрослым мальчиком знаменитой школы, юный Уэсли не сознавал, насколько был счастлив в Эпуорзе в отчем доме.
Начались будни. В церкви Джон, облаченный в черное платье, мантию из грубого сукна и темные штаны до колен, благоговейно занимал свое место, а все остальное время усердно занимался. Вместе с Джоном было еще сорок четыре, мальчика, которых не учили хорошим манерам в родительском доме. Они считали Джона слишком чопорным и правильным, но к нему относились не хуже, чем к любому другому ученику. В этой школе как правило всех младших учеников обижали старшие. Никто никогда не вмешивался в это. Старшие ребята отбирали мясо у всех мальчиков помладше. Те, в свою очередь, отбирали у самых маленьких не только мясо, но и хлеб. Джон даже не упоминал об этом в своих старательно написанных домой письмах, считая, что такое случалось с каждым и об этом не стоило писать родным.
На протяжении шести лет каждое утро, в солнечную погоду или в дождь, на школьном дворе можно было увидеть худенького мальчика с каштановыми волосами, бегающего вокруг площадки для игр. Он трижды оббегал эту площадку — это была ровно миля. Джон пообещал своему отцу делать это, чтобы быть в хорошей форме, и до конца своей жизни он не нарушил своего обещания. Кроме того, Джон считал, что это было полезно ему, хотя и повышало аппетит. Никто в школе, кроме него, не занимался бегом, но Джон не боялся отличаться от других, когда был уверен в своей правоте. Впрочем, это было единственное, что выделяло его среди других мальчиков. Он никогда не был последним учеником в классе, но и первым бывал нечасто. У мальчика было мало близких друзей, и он еще точно не знал, чем будет заниматься после окончания школы.
В тот день, когда он закончил свою учебу в Чартерхаузе, Джон спокойно попрощался со своими преподавателями и школьными товарищами, которые провожали его со словами:
— Возможно, мы еще когда-нибудь встретимся.
Теперь Джон собирался продолжить свою учебу в Оксфордском университете.
Никто и представить не мог, что еще до окончания 18-го века имя Джона Уэсли станет известным каждому в Англии и что написание истории Англии того времени будет невозможным без упоминания о том, что сделал этот замечательный человек.