7

7

Мощным ударом Сьерра послала теннисный мяч через сетку; тот со свистом пролетел мимо ожидающей его намного правее Марши и принес Сьерре победное очко.

— Ура! — закричала она и подпрыгнула, вскинув руки с ракеткой высоко вверх.

— Шальной, — весело сказала Марша. — Ну а поскольку ты выиграла, тебе перелезать за ним через сетку.

— И не надейся, — смеясь, отозвалась Сьерра. Она прошла к скамейке и взяла свое полотенце. Промокнув пот с лица, она улыбнулась подошедшей к кулеру Марше. — Может, теперь я стала твоей соперницей.

— Играешь все лучше с каждым разом, — загадочно произнесла Марша.

— Ты хороший учитель.

Сьерра нагнулась, чтобы сложить свой хлопчатобумажный свитер, оставленный на скамье. Она запихнула его в парусиновую сумку и сверху положила ракетку.

— Ладно, теперь я больше не учитель, — радостно ответила ей Марша.

Двое мужчин вышли на корт. Один постарше другого, оба одеты в белые теннисные шорты и футболки. Сразу было видно, что они очень богаты.

— Впервые вижу, что ты проиграла, Марша, — сказал тот, что моложе и симпатичнее.

— Она пожертвовала партию, — смеясь, заметила Сьерра.

— Маловероятно, — парировал молодой человек с улыбкой, которая делала его еще более привлекательным. — Марша всецело отдается тому, что делает. — Он подмигнул Марше и затем кивнул в сторону Сьерры. — Ты не собираешься нас представить?

Марша перекинула свое полотенце вокруг шеи.

— Сьерра, это Ронал Пейрозо, старинный друг семьи. Рон, это Сьерра Мадрид. Она замужем за Алексом Мадридом, разработчиком компьютерных игр, который работает в компании «Мир будущего».

— Очень рад, — сказал он, протягивая руку.

— Приятно познакомиться.

Сьерра почувствовала спокойную силу его пальцев, как только они крепко сомкнулись вокруг ее ладони. Его красивые голубые глаза, совсем как у Пола Ньюмана[8], задержались на ней, отчего Сьерра очень смутилась. Он представил ее своему партнеру, однако растерявшаяся Сьерра не запомнила его имени.

Пока они шли по тропинке в сторону ресторана, Марша посмеивалась над ней.

— Не позволяй себя смущать. Рон всегда производит такой эффект на женщин.

— Какой эффект?

Марша рассмеялась:

— Прекрасно. Будем играть по твоим правилам.

Когда Алекс на Рождество стал членом клуба «Лейксайд Кантри», Сьерра отказалась посещать этот клуб. Она даже не захотела записываться туда, пока в один прекрасный день Марша не пригласила ее на обед.

— Ты шутишь. Неужели ты туда не ходишь?

— Нет, не хожу.

— Ради всех святых, Сьерра. Что ты собираешься делать? Сидеть дома и смотреть мыльные оперы всю оставшуюся жизнь? Никогда еще не видела человека, так упорно не приемлющего успех и сопутствующих ему преимуществ.

Сдавшись, Сьерра составила Марше компанию в клубе. Она стала получать такое удовольствие от встреч с друзьями Марши, что общение с ними вошло в круг ее повседневных занятий. В зависимости от погоды Сьерра с Маршей выбирали игру в теннис, или гольф, или бадминтон. Они играли, потом принимали душ и отдыхали два-три часа. Иногда они посещали салон красоты и делали маникюр или педикюр. Но чаще присоединялись к другим женщинам, чтобы перекусить и выпить.

Как только они добрались до открытого дворика перед рестораном, Сьерра увидела Нэнси Берн и Эди Редмонд уже сидящими за столиком, который они обычно занимали. Считалось, что у окна с видом на площадку для игры в гольф — самые лучшие места, но, в конце концов, иметь все самое лучшее было в порядке вещей для этих женщин. Обе были замужем за высокопоставленными управленцами. Неподалеку от них сидела Эшли Уоррел, она недавно развелась со своим мужем, знаменитым и чрезвычайно богатым пластическим хирургом. Эшли мирно потягивала минеральную воду. Рядом с Эшли с мрачным видом восседала ее близкая подруга Лоррейн Шиди. Муж Лоррейн, известный юрист, заработал несметное богатство на бракоразводных процессах кинозвезд. Последняя из тех, кого Марша шутливо называла «крысиной стаей», была Мередит Шнайдер, пять раз выходившая замуж и четырежды разведенная богатая наследница.

Как только Сьерра заняла свое постоянное место рядом с пышно растущим папоротником, она поздоровалась с каждой женщиной из их небольшого кружка. К ним подошел Уайли, официант, который всегда их обслуживал. Он взял пустой бокал из-под мартини у Мередит, поменял салфетку и поставил перед ней еще одну порцию коктейля.

— Спасибо, Уайли, — протянула Мередит, и Сьерра тут же поняла, что это далеко не первы1й и даже не второй заказ. Мередит Щедро расточала улыбки. — Девочки, хотите чего-нибудь выпить? Я угощаю.

Марша посмотрела на часы.

— Даже не полдень, Мерри. Не слишком ли рано начала сегодня?

— Ты на час опоздала со своим предупреждением, дорогая. — Она взглянула на свои часы фирмы «Ролекс». — Одиннадцать сорок пять. Ну, если вы такие законницы и непременно хотите придерживаться правил, подождите минут пятнадцать. Потом заказывайте.

Марша заказала джин с тоником и долькой лайма. Нэнси и Эди заказали эспрессо. Эшли состроила изящную гримасу:

— Сколько раз мне нужно повторять вам, девочки, как вреден кофеин для кожи?

Сказала и тут же заказала ромовый пунш.

— А ром, видимо, полезен для кожи? — весело поинтересовалась Нэнси.

— Ром делают из сахарного тростника и патоки, оба ингредиента совершенно натуральные. Добавьте немного фруктового сока и получите питательный полуденный нектар.

— И кайф, — сухо заметила Эди.

Лоррейн спокойно заказала себе двойной шотландский виски со льдом. Все сидящие за столом с удивлением посмотрели на нее. Кроме белого сухого вина она никогда ничего не пила. Мередит положила в рот зеленую маслину, глаза ее заблестели лукавым интересом.

Сьерра заказала чай со льдом. Она давно поняла, что ей не нравится вкус алкоголя и его головокружительный эффект.

Они успели слегка коснуться повседневных дел, когда принесли напитки. Лоррейн прикончила свой виски в два глотка, поморщилась и поставила пустой стакан на стол прежде, чем Уайли успел сделать три шага.

— Полегчало? — спросила пораженная Марша.

— Уайли, — с твердой решимостью потребовала Лоррейн, — принеси еще один, пожалуйста.

— Да, мадам, — проронил он, и брови его от удивления поползли вверх.

— Сегодня у нас день для хорошей попойки, да? — проворковала Мередит.

Лоррейн безрадостно усмехнулась, в глазах полыхнуло пламя.

— У Фрэнка любовница.

Эшли с грохотом поставила свой пунш на стол и выругалась:

— Клянусь, все мужчины свиньи.

— Дорогая, — пропела Мередит, она была навеселе, и ее уже ничто не могло огорчить. — Ты на это смотришь неправильно. Разве не читала книгу «Мужчины — только на десерт»[9]? — Она заглянула глаза Лоррейн. — Он сам признался, голубка, или тебе пришлось щипцами вытягивать из него информацию?

— Я прямо спросила его. Он изворачивался, как уж на сковородке, пытался запутать меня своим юридическим жаргоном. И возможно, в здании суда он способен одурачить любого, но не меня, я всегда знаю, когда он врет.

— Ты подаешь на развод? — спросила Эшли, которая сама только что прошла финальный этап судебных разбирательств.

— Вообще-то, я подумывала о кастрации.

— Тогда, — восторженно выпалила Мередит, — нужно брать нож для масла.

Не обращая внимания на Мередит, Марша положила свою руку поверх кисти Лоррейн.

— Не принимай скоропалительного решения, Лорри. Тщательно обдумай все. Попробуй справиться с этим.

— Справиться с этим! — Темные глаза Лоррейн наполнились слезами. — Благодаря мне это ничтожество выучилось на юриста. Четыре года я работала на двух работах, только чтобы он окончил университет. Вы знаете, кто эта женщина? Та, не обремененная умом блондинка с пышной грудью, о которой я рассказывала вам, его последнее бракоразводное дело.

— Еще скажи спасибо, — уверила ее Мередит, — что речь не идет о ее муже.

Нэнси вдруг расхохоталась, однако быстро взяла себя в руки и извинилась.

— Прекрати свои шуточки, Мередит, — прошипела она. — Это не смешно.

— Еще как смешно. Веселье, да и только! — возразила Мередит. Она подняла свой бокал. — За брак — самую сногсшибательную шутку, какую мужчина может сыграть с женщиной. Кому как не мне знать. Я была в этой игре не раз.

Она одним махом осушила свой бокал.

— Во всяком случае, Эрик предан тебе, — горько заметила Лоррейн.

— Ну, само собой, дорогуша. Постольку, поскольку я даю ему все, что он хочет, он и ведет себя как дрессированный пес, хотя рискну заметить — у собак больше преданности. — Ее губы скривились в циничной улыбке. — Та маленькая спортивная машинка, на которой Эрик катается, обошлась мне в 157 000 долларов. — Она безрадостно усмехнулась. — В наши дни верность стоит дорого.

Сьерра заметила блеск от навернувшихся слез в глазах Мередит.

— Я бы покончила жизнь самоубийством, если бы Джон изменил мне, — проронила Эди.

— Да, очень мудрые, утешительные слова, — бросила Мередит, в голосе которой зазвенела откровенная насмешка. Она жестом показала Уайли принести еще один мартини. — Далеко не оригинальная идея. Убей себя, и твой неверный супруг будет навсегда сокрушен чувством вины. Я проходила через это со своим вторым мужем. Чарлз вызвал «скорую помощь», и они дочиста промыли мой желудок. Исключительно отвратительный опыт, скажу я вам. И, думаете, после этого он просил прощения и говорил, как сильно он любит меня и какую чудовищную ошибку он совершил? Ха! Как бы ни так! Он сбежал, пока меня терзали в больнице.

Ее лицо исказилось болью, как только она позволила себе обнажить эту старую, но, очевидно, никак не заживающую рану.

— Как-то давно я говорила Фрэнку: что хорошо для гуся, сгодится и для гусыни, — заявила Лоррейн, как только официант отошел от стола.

— Что ты имеешь в виду? — вскинулась Эди. — Что собираешься изменить ему?

— Почему бы и нет? — злобно выпалила Лоррейн со слезами на глазах. — Пусть и он почувствует, каково быть преданным.

— Вот это я понимаю! Это характер! — воскликнула Мередит и деланно рассмеялась. — И я как раз знаю такого замечательного парнишку, который вызовет ревность в любом муже. Джеймс! Подойди к нам сию же минуту, дорогой.

Зная, какой бессовестной может быть Мередит, когда выпьет лишнего, Лоррейн залилась румянцем, как только привлекательный молодой официант слегка повернулся в их сторону и посмотрел на них.

— Не смей, слышишь, Мередит! — прошипела она.

— Ну, разве не лакомый кусочек! — томно протянула Мередит, поигрывая своими сплошь унизанными кольцами пальчиками. — Роскошный, полный амбиций, вполовину моложе Фрэнка. И, заметь, в намного лучшей физической форме.

— Если он сделает хоть один шаг в нашу сторону, я уйду.

Мередит драматично пожала плечами и сказала молодому человеку:

— В другой раз, дорогой. Лоррейн передумала.

— Клянусь, Мередит. Ты неисправима, — добавила Лоррейн.

— Положение обязывает, — заверила Мередит, голубые глаза которой предательски потускнели. Она быстренько постаралась скрыть это и широко улыбнулась.

Эшли посмотрела на свои часы.

— Я собираюсь во что бы то ни стало добраться до спортивного зала.

— Ей срочно нужно протрезветь, — сухо заметила Мередит.

Каждое утро по часу Эшли занималась дома и затем еще час после полудня проводила в клубе с личным тренером, специалистом по коррекции фигуры. Тело ее восхищало своей безупречностью, но Эшли почему-то убедила себя, что пропусти она хотя бы день тренировок, то обязательно раздуется как воздушный шар. Иногда она вообще ничего не ела, кроме ничем не приправленного салата, тогда как в другой раз могла безудержно поглощать все перечисленные в меню сладости. Сьерра никогда не встречала человека настолько одержимого и своим телом, и некалорийной пищей.

— Неужели не можешь пропустить хотя бы один раз? — спросила раздраженно Лоррейн.

— А почему бы тебе не пойти со мной? Хорошая тренировка будет для тебя как нельзя кстати.

Мередит насмешливо улыбнулась:

— Великолепная это штука — беговая дорожка, не так ли? Она опускает интеллект нормального человека до уровня белки в колесе.

Эшли сердито взглянула на нее:

— Знаешь, лучше уж тренироваться, чем убиваться по Фрэнку или напиваться, как ты.

Мередит изогнула бровь:

— Котенок выпустил сегодня коготочки.

Не обращая на нее внимания, Эшли встала.

— Идешь со мной, Лорри?

— Нет. Сердце и так болит. Не хочу, чтобы все тело болело.

— Прекрасно.

Резко повернувшись, Эшли быстро прошла через зал к выходу в коридор.

— Эта девица способна превратить уголь в брильянты, — протянула Мередит, покачивая головой. — А давайте добавим алкоголь в ее минеральную воду. Может, тогда она станет чуточку больше наслаждаться жизнью.

Сьерра сделала глоток чая, задаваясь мысленно вопросом, получает ли удовольствие от жизни хоть одна из этих женщин. У них есть все, что мир считает важным, однако жизнь их никак не назовешь счастливой. Всем им чего-то не хватает. Все они истосковались по чему-то еще.

«Как и ты…» — эхом отозвалось в ее голове. Она нервно заерзала, зная, что это правда. Та же тоска иссушала и ее, порождала в ней чувство беспокойства и незащищенности.

Чего-то постоянно недоставало, но она не знала чего.

Марша коснулась руки Мередит.

— Что сегодня с тобой происходит?

Мередит коротко и мрачно усмехнулась.

— Ничего особенного, что отличало бы сегодняшний день от вереницы таких же дней в моей жизни. — Она широко улыбнулась официанту, когда тот поставил перед ней очередную порцию мартини. — Спасибо, Уайли. — Подняла бокал, кивая Марше. — За нас, голубка.

— Ты ходила к доктору Уорту? — не отставала Марша.

Теперь Мередит позволила себе насмешливую ухмылку.

— Я не нуждаюсь в психиатре.

Сьерру глубоко потряс тот факт, что самодостаточная, находящаяся в гармонии с собой Марша, как оказалось, ходит к психиатру, не говоря о том, что посещает она врача вот уже десять лет. Марша утверждала, что именно поэтому она чувствует себя в мире с собой. Доктор Уорт помог ей перенестись в прошлое, в котором она лицом к лицу столкнулась с причинами своих проблем в настоящем. Стало очевидным, что в прошлом ее родители сказали и сделали нечто, на первый взгляд и на тот момент пустяковое и незначительное, но что сейчас не давало ей возможности жить нормально.

— Как только мне открылось, кто виноват, я почувствовала, что свободно могу двигаться дальше, — рассказывала она как-то Сьерре с той самой умиротворенной улыбкой на лице.

Теперь, когда в ее браке или жизни возникали какие-либо трудности, Марша взяла за правило обращаться к своему «духовному наставнику» доктору Уорту. В его кабинете у нее повышалась самооценка, она получала оправдания и необходимые советы.

— Неужели ты не понимаешь, Мередит? — продолжала Марша. — Ты никогда не будешь действительно счастлива, пока…

— Не думаю, что соприкосновение с моим «внутренним ребенком» сможет что-либо серьезно изменить, — прерывая ее на полуслове, бесцветным голосом изрекла Мередит.

— Сможет. Вот увидишь. Я гарантирую. Мне чрезвычайно помогло.

— Разве? — Мередит невесело усмехнулась. — Если это так помогает, что же ты все ходишь и ходишь каждый месяц?

— Доктор Уорт помогает по-новому взглянуть на вещи.

— Дорогая, я могу засыпать тебя новыми идеями и при этом не брать с тебя 250 долларов в час.

Марша откинулась на стуле с невозмутимым спокойствием и медленно вздохнула, что являлось признаком внутренней работы над собой и призывом к терпению.

— Почему бы нам не заказать ленч?

— Ай-ай-ай. Уверена, любой уважающий себя психиатр, каким является доктор Уорт, скажет, что если человек в трудной жизненной ситуации начинает много есть — это говорит о том, что он старается подавить свои чувства. Негативные эмоции уходят в область подсознательного, а это вредит душевному здоровью.

— Я голодна, — блаженно улыбаясь, заверила Марша.

— Нет, дорогая. Ты не голодна. Ты сумасшедшая.

— Вовсе нет.

Несмотря на то, что Марша сидела в своей обычной элегантно непринужденной позе, Сьерра чувствовала исходившее от нее напряжение. Она и раньше замечала, что это происходило с Маршей всякий раз, как только той приходилось сталкиваться со сложной проблемой.

Мередит вызывающе усмехнулась:

— Ты начинаешь злиться.

— Думаю, тебе нравится выводить меня из себя, — с холодком в голосе ответила Марша, — но это не конструктивно.

— Не конструктивно? — Мередит рассмеялась. На ее миловидном лице с безупречным макияжем не отразилось ничего, что могло иметь отношение к поднимающемуся внутри нее смятению. — Мне всегда хотелось узнать глубину твоей безмятежности, Марша. Подозреваю, что ее не существует вовсе.

Марша изогнула бровь:

— О чем ты?

— Ты только с виду невозмутима. Я восхищаюсь твоим умением контролировать себя. Честно. Ты всегда такая уравновешенная и спокойная. Твой муж не гуляет на стороне. Твои дети чудесно воспитаны, истинные леди и джентльмен. На реке твоей жизни нет ни одной стремнины, ни одного порога, не так ли, дорогая? По крайней мере, никто этого не видит. — Мередит грациозно повертела в воздухе своей красивой, усыпанной кольцами ручкой утонченной аристократки и добавила язвительно: — И все потому, что ты объяла свет, слилась с космосом и живешь на более высокой ступени сознания, чем все мы, простые смертные. — Рука Мередит мягко легла на стол рядом с бокалом мартини, в глазах заиграло лукавство. — Скажи мне, дорогая, валиум[10] помогает?

На лице Марши проступили пятна.

— Я смело смотрю в лицо трудностям, Мередит.

— О, да, конечно. Борешься с ними, валишь их на землю и душишь простым усилием воли. Знаю, — заверила Мередит. — Я видела затравленный взгляд Тома. Представляю, если бедняга вдруг раскрепостится настолько, что наденет рубашку с открытым воротом, не исключено, что мы увидим следы укусов на его шее.

Марша сильно покраснела. На какое-то мгновение она застыла, затем медленно и с шумом выпустила воздух из легких — дыхательная техника йоги, тотчас догадалась Сьерра.

— Я предпочитаю общаться с трезвой Мередит, — с ледяным спокойствием отрезала она.

— И, конечно, с менее честной Мередит, да? — в голубых глазах Мередит мелькнуло презрение. — Реши свои проблемы, голубушка, прежде чем пытаться устраивать мои дела.

Марша поднялась с поистине царским достоинством и одарила сидящих за столом натянутой улыбкой.

— Почему бы нам всем не пообедать, дамы?

Эди — ненавистница всяческих конфликтов — мгновенно вскочила.

— Думаю, это великолепная идея.

— Мы будем рады, если ты присоединишься к нам, Мерри, — проронила Марша, забирая свою белую тенниску и парусиновую сумку с ракеткой.

— Лгунья, — небрежно бросила Мередит и глумливо подняла свой бокал. — Пью за тебя.

Сьерра последовала за Маршей в обеденный зал. Нэнси и Эди присоединились к ним. Лоррейн, предпочитая колкое остроумие богатой наследницы, осталась и заказала еще один бурбон.

— Клянусь, Мерри спивается, — заключила Нэнси, занимая свое место за столиком.

— Что, как вы думаете, будет делать Лоррейн? — вставила Эди, принимая меню от официанта.

— Будет долго мучиться и много плакать, — бросив сочувственный взгляд в сторону бара, произнесла Нэнси. — Развод — это всегда плохо, если к тому идет. Ну а если случилось так, что ты замужем за ведущим специалистом по бракоразводным процессам, то будь готова к тому, что можешь потерять все, включая детей.

— Если они нужны ему, — мягко заметила Марша. — Вы же слышали, Лорри довольно часто говорила, что со дня рождения детей Фрэнк не выказывал к ним никакого интереса.

Сьерра подумала о том, как мало внимания Алекс стал уделять детям. Когда он в последний раз играл в бейсбол с Клэнтоном или общался с Каролиной? Со времени их переезда в Лос-Анджелес она несла на своих плечах все бремя родительских забот. И если случались какие-то неприятности, например, если в табеле Клэнтона появлялись две тройки и двойка, Алекс теперь обвинял в этом только ее.

— А что вы скажете про Эшли? — спросила Эди. — Джерри потребовал совместной опеки, только чтобы досадить ей.

— Не думаю, что это правда, — высказалась Марша, закрыла меню и отложила его в сторону. — Джерри на самом деле беспокоится о детях, и правильно. Ведь Эшли откровенно одержима своей идеей похудания, а бедная маленькая Вероника как раз находится в «пухленьком» возрасте. Можете себе представить, каково десятилетней малышке, которую каждый день после школы тащат на занятия по аэробике? Вот, собственно, что происходило, пока Джерри не вмешался.

— Ну, час упражнений в день не может нанести ущерб здоровью, согласна? — спросила Эди, посматривая на Маршу в ожидании ответа. Ее собственные дети ходили на всевозможные спортивные занятия и упорно пытались от них отвертеться.

— Вред наносят не упражнения, Эди, — втолковывала Марша, словно объясняла принцип основного уравнения отстающей ученице, — а приобретение опыта насильственного выполнения того, чего она делать не хочет. Это может негативно отразиться на ее психике.

Сьерра представила повзрослевшую Веронику, которая дважды в неделю проводит по часу в кабинете доктора Уорта, исследуя мир своего «внутреннего ребенка». И все-таки, будет ли девочка вообще что-либо делать, если ее не заставлять? Разве сама Марша не требует от своих детей совершенствоваться, учиться на «отлично»? Где же разница?

— Ты вообще видела Веронику? — спросила Нэнси, грустно покачивая головой. — Единственное ее занятие — это сидение перед телевизором и неуемное поглощение кексов и всевозможных булочек вперемежку с чипсами. Она даже не умеет разговаривать как нормальные дети, просто ноет.

Сьерре стало неуютно, оттого что дружеская беседа приняла неприятный оборот, и уставилась в меню. Хотелось бы знать, обсуждают ли эти дамы и ее семейную жизнь в ее отсутствие?

Она заказала омара «термидор» и позволила течению беседы бурлить вокруг себя, не затягивая в свои глубины.

— Сегодня ты слишком молчалива, — заметила наконец Марша.

Последние полчаса Сьерра присутствовала при детальнейшем «исследовании» жизни Мередит, Лоррейн и Эшли. Собеседницы увлеченно обсуждали все мельчайшие ошибки, прошлые грехи и душевные терзания своих подружек и откровенно наслаждались процессом анализа больше, чем изысканной кухней клуба.

Сьерра взглянула в глаза невозмутимой Марши.

— Моя жизнь и так полна проблем, поэтому я думаю, что не вправе обсуждать чужие.

За столом наступило неловкое молчание, и Сьерра ощутила на себе пристальный взгляд трех женщин, обуреваемых смешанными чувствами.

Марша заморгала, глаза ее расширились от удивления.

— Думаешь, мы сплетничаем? — протянула она с осуждением в голосе.

Сьерра поочередно окинула взором всех сидящих за столом. Глаза Марши и Нэнси пылали праведным негодованием. Эди же, напротив, выглядела смущенной.

Сьерра почувствовала себя загнанной в угол. Да, иногда ее подружки вели себя как свора гончих. Конечно, все они были утонченными светскими дамами, но уже не раз обнажали свою первобытную, прорывающуюся изнутри, дикость. Они не пользуются зубами, чтобы разодрать человека на части. Им это не нужно. Эти элегантные женщины с нежными голосами ловко и с завидной регулярностью кромсают друг друга в клочья острыми словами. Неужели они не понимают, что творят?

— Думаю, вы проявляете слишком большое беспокойство, — вскользь заметила Сьерра, прикидывая, не скрывают ли они под маской внимания некие менее альтруистичные мотивы.

— Наше беспокойство совершенно естественно, — заверила Марша, — ведь мы любим Мередит.

— И Эшли, — добавила Нэнси.

— И Лоррейн, — поддакнула Эди. — Ты знаешь, что это так.

— Да, я знаю, — уступила Сьерра, в душе очень надеясь, что ее саму минует сия «чаша любви». — Просто подобными разговорами вряд ли можно чем-то помочь.

— Тогда чем можно? — поинтересовалась Нэнси.

— И мне бы хотелось знать.

Сьерра обвела их взглядом, не зная, что еще сказать. Она увидела их холодные глаза и воинственные позы и неожиданно осознала, что ей очень хочется быть похожей на свою мать. У мамы всегда имелись в запасе мудрые, ободряющие слова.

Общество этих женщин с самого начала знакомства оказывало на нее стимулирующее воздействие и требовало напряжения сил.

С ними она снова смеялась. Снова думала. Они открыли ей глаза на этот мир. Сьерра была уже не той наивной девочкой из маленького провинциального городка, которую год назад привез в Лос-Анджелес Алекс. За это она была им благодарна. Но иногда она ощущала, что за изысканностью, широкими познаниями и житейской мудростью, которыми они бравировали, в действительности ничего не стояло. Ничего существенного. Они ничего не знали. Ничего, что могло хоть что-то изменить. А если б знали, разве не отразилось бы это на их жизни?

«Начало мудрости, Сьерра, страх Господень»[11].

Она нахмурилась, вспомнив эти слова: частенько мама повторяла их. И снова посмотрела на сидящих за столом женщин. Нехорошо получилось, что по ее вине оборвался разговор. Нет, не стоит даже и пытаться говорить о Боге! Возможно, мама справилась бы, но Сьерра не была так уверена, что у Него можно найти ответы на все вопросы. А если и так, то, определенно, Он не очень-то стремился поделиться ими.

Не с ней, во всяком случае.

Она снова заерзала на стуле, не понимая, почему чувствует себя такой подавленной. Может, потому, что дискуссия разгорелась вокруг летящих под откос жизней трех женщин, которые очень нравились Сьерре, которыми она восхищалась. Может, потому, что так много людей вокруг нее умели больно ранить.

Может, потому, что ее собственная жизнь, казалось, вышла из-под контроля и зияла пугающей пустотой.

— Что тебя беспокоит? — тонко подметив ее настроение, спросила Марша. Нэнси и Эди тоже внимательно смотрели на нее.

Насколько искренней можно быть с этими женщинами? Она ли одна боролась с чувством безнадежности?

— Не знаю. Думаю, много чего. Не уверена даже, что сумею объяснить.

Ее собеседницы сидели в ожидании.

Сьерра решила рискнуть и высказать свои тайные тревоги.

— Я весь день так занята. И все же к концу дня я чувствую себя… опустошенной, будто не сделала ничего путного и важного, а время прошло.

— Чего ты от себя ждешь? — выпалила Нэнси. — Хочешь найти лекарство от рака?

— Нет, но что-нибудь…

— Самое лучшее, что мы можем сделать, — это быть счастливыми, — решительно внесла свою лепту Эди.

— Между нами, — с легким укором в голосе сказала Марша, — если мы не в состоянии управлять нашей собственной жизнью, можем ли мы полагать, что способны управлять нашими семьями?

Управлять. Слово какое-то неблагозвучное, слух режет. Сьерра представила себя президентом компании, отдающим приказы своим работникам. Слова Мередит снова всплыли в памяти. Жесткие и неприятные, но точные. Сьерра знала изнутри семью Марши. Наблюдать за тем, как Марша обращалась с Томом и детьми, все равно, что смотреть, как кукольник дергает за ниточки своих марионеток. Марша всегда в точности знала, что нужно сказать или сделать, чтобы заставить членов своей семьи делать именно то, чего она от них ожидает. Оба ее ребенка учились на «отлично», активно занимались спортом, не имели проблем в общении со сверстниками. Муж ее работал не покладая рук, зарабатывал солидные деньги, и каждый вечер приходил домой не позже половины шестого. Жизнь Марши, казалось, текла ровно и гладко.

Может, это и есть ключик к счастливой семье? Женщина, которая может всем управлять?

Если в этом дело, то она, Сьерра, просто обречена на неудачу.

Управлять Алексом? Смех, да и только! Они теперь не могут даже спокойно поговорить друг с другом. А если и говорят, то все беседы заканчиваются ссорой. У Алекса железная воля. За последний год этой самой волей он проехался по ней, как многотонный каток по мостовой.

Эди поменяла тему разговора. Она упомянула о просмотренном недавно спектакле, и Нэнси тут же подхватила, согласившись, что представление оказалось очень занимательным. Марша заговорила о своем намерении сопровождать Тома на деловую конференцию в Детройт. В ответ на вопрос Нэнси она признала, что большинство мужчин его компании поедут на совещание без своих супруг. Улыбаясь, она проронила, что Тому понравилась идея ускользнуть вдвоем и чудесно провести время.

— Вдвоем? — удивилась Нэнси. — С Томом, который большую часть дня будет просиживать на встречах? Что же ты собираешься делать?

— Буду отдыхать, читать, обедать с Томом. А еще, думаю, в промежутках между совещаниями обязательно отыщется свободное время, и я свожу его в парочку музеев.

— В Детройте есть музеи? — поинтересовалась Нэнси.

— Да, музей Генри Форда с его чудо-конвейером, — ответила Марша, весело рассмеявшись. Но Сьерра почему-то подумала, что истинная причина поездки ее подруги с мужем все-таки кроется в желании держать его под своим неусыпным наблюдением.

«Ладно, а если и так? — с вызовом задала себе вопрос Сьерра. — Такая ли это плохая идея во времена повсеместно разваливающихся браков?»

Рассеянно сражаясь со своим омаром «термидор», Сьерра вспомнила, как в прошлом году Алекс просил ее поехать с ним в Лас-Вегас на выставку бытовой электроники.

— А как же моя мать?

— Какое отношение выставка имеет к твоей матери?

— Она приезжает навестить нас. И ты знал об этом! Я говорила тебе несколько недель назад.

— Ты тоже знала о выставке! — Он выругался по-испански. — Я записал в твоем блокноте, в каких именно числах открывается выставка.

— Нет, ничего ты не записывал!

— Позвони матери и попроси отложить ее приезд на неделю.

— Значит, ей придется выкручиваться и менять весь свой график только для того, чтобы доставить тебе удовольствие?

— Она на пенсии. О каком графике может идти речь?

В итоге Сьерра не поехала в Лас-Вегас, хотя ей все же пришлось звонить матери и менять договоренность с ней. Она отправилась с детьми к родителям и провела в Хилдсбурге восемь дней. Мама выглядела уставшей и очень похудевшей, но крепкой духом и в хорошем настроении. Они подолгу сидели на пляже и с удовольствием предавались долгим беседам, наблюдая за плескавшимися в реке Рашн детьми. Сьерра вернулась в Северный Голливуд полная раскаяния и чуть ли не в страхе от предстоящей встречи с Алексом. Их телефонные разговоры, пока она находилась в Хилдсбурге, отличались холодностью и натянутостью. Она извинилась, и на какое-то время отношения между ними наладились.

Наладились, но не стали прежними.

Буквально на днях, во время званого обеда у Мэтта и Лоры, Одра упомянула о выставке. Стив подхватил тему, сказав, что в этом году с ними поедут еще несколько новых сотрудников. Алекс в это время преспокойно потягивал вино и даже не взглянул на жену, когда говорил о своей готовности ехать в Вегас.

Накалывая кусочек омара на вилку, Сьерра решила на этот раз в интересах брака поехать с Алексом.

— Тебе будет неинтересно, — проронил Алекс в ответ на начатый Сьеррой вечером того же дня разговор.

— Почему ты так уверен?

— Весь этот блеск, встречи, огромное количество незнакомых тебе людей. Ну а тех, с которыми мы знакомы, ты на дух не переносишь.

— Полагаю, ты намекаешь на то, что и Одра будет там.

— Да, Одра поедет. Она всецело поддерживает Стива.

Сьерра услышала то, чего он не произнес вслух: она, Сьерра, никогда его не поддерживала. Ярость, в последнее время всегда готовая вырваться наружу, разлилась по всему телу. Но по чьей вине? Алекс постоянно наседал на нее. Она его не поддерживает. Она плохая мать, иначе оценки у детей были бы выше. Она вообще ничего не делает, только тратит его деньги в клубе. А чья это была идея?

— В этом году мне бы хотелось поехать с тобой, — настойчиво повторила она.

Он как-то странно посмотрел на нее.

— Ты говорила, что ненавидишь Лас-Вегас.

Что действительно бесило ее, так это способность Алекса запоминать каждое оброненное в пылу ссоры слово и затем бросать ей в лицо. Сьерра задержала дыхание, чтобы не потерять самообладание.

— Я никогда не бывала в Лас-Вегасе, Алекс. Хотелось бы посмотреть, что это за город.

Он не стал спорить. Лишь посмотрел на нее. Интересно, почему ему так трудно принять решение, задавалась вопросом Сьерра. Разве не он предложил ей сопровождать его в прошлом году? Неужели он не хотел, чтобы она составила ему компанию на этот раз?

— Прекрасно, — бросил он, отводя взгляд в сторону, — но без детей. Выставка для меня — это работа, не игра. Тебе бы тоже не мешало понять это. У меня не будет возможности развлекать тебя.

Великодушный донельзя.

— Я попрошу Маршу оказать мне любезность и принять детей на выходные.

— Времени на экскурсии по городу у тебя не будет, — добавил он. — Нам придется посетить множество деловых обедов и организованных нашей фирмой приемов.

— Нужно ли мне обновить свой гардероб по случаю?

— Спроси у Одры.

—*—

Боже, разве Ты не слышишь, когда люди молятся?

Разве Тебя это не волнует? Мама говорила, что Ты заботишься о нас, но я не чувствую этого после той страшной беды, которая нас постигла. У меня даже появились сомнения, что Ты существуешь.

Иногда мне кажется, что хуже уже быть не может. Но это не так. Сначала отъезд Джеймса. Потом появление Салли Мэй в качестве жены Мэтта. Потом мамина смерть, а потом папа со своим виски. Как будто всего этого было мало, так Лукас уехал, прихватив с собой лучшего коня. Боже, что еще Ты собираешься отобрать?

Мама часто говорила, что все в Твоей власти. Так вот что хотелось бы узнать у Тебя: за что Ты посылаешь нам эту скорбь и печаль?

Салли Мэй почти все время болеет. Все время чего-то боится. Ничто ей не в радость. Она или плачет, когда Мэтт на работе, или орет на него, когда он дома. Говорит, что хочет домой к бабушке в Фивер-Ривер. Мэтт не повезет ее, а ее отец сказал, что умывает руки после ее свадьбы.

Папа весь день работает и пьет всю ночь, пока не засыпает. И при всей этой работе совсем не похоже, что год будет удачным.

Через месяц у нас совсем не будет мяса, а поскольку Лукас стащил папино ружье, то добыть его не будет никакой возможности.

Хуже быть уже не может.

Я была неправа.

Больше я не буду надеяться на Бога. Бога нет. Есть только ад на земле. Маме повезло. И Салли Мэй тоже, потому что она умерла.

Им не о чем беспокоиться. Нам же придется расхлебывать то, что они натворили. Мама уповала все время на небеса. А Салли Мэй знала, что ей уготовано место в аду.

Ума не приложу, что я буду делать с этим ребенком.

Мэтт поджег папино поле вчера. У него была серьезная причина. Салли Мэй сказала, что не он отец ребенка. Она знала, что умирает, и это напугало ее до безумия. Поэтому она рассказала страшную правду. «Ты думаешь, что ты отец, Мэттью? Тебе ведь тогда обязательно нужно было уехать с Лукасом в Фивер-Ривер, не так ли? Я знала, что ты будешь думать обо мне, когда вернешься. Я хотела сделать тебе больно прежде, чем ты сделаешь больно мне, и я сделала. О, да, я сделала. Я не собиралась тебе говорить, но я не могу умереть с этим грехом на душе. Я не хочу гореть в аду. Слышишь меня?» Мэтт спросил, что, мол, она такое несет. И Салли Мэй продолжила: «Ребенок не твой. Твой отец сделал его мне». Мэтт обозвал ее лгуньей, на что Салли сказала, пусть он сам спросит у отца. И он спросил.

Папа сказал, что он был пьян, когда она пришла и легла рядом с ним как жена. Он не знал, что он тогда делал. Мэтт обезумел. Он бил отца так сильно, что я подумала, он убьет его. Он три раза отшвыривал меня, прежде чем я смогла остановить его. А папа просто лежал в грязи, истекая кровью. Мэтт поджег поле. С тех пор я не видела его.

Салли Мэй жутко кричала. У меня волосы встали дыбом от ее крика. Ребенок пришел в этот мир вместе с огнем. Дыма было столько, что глаза жгло. Пожар не задел дом. Ветер изменил направление, и огонь стал распространяться от поля к лесу и реке. Если бы не это, то папа, Салли Мэй, ребенок и я уже были бы мертвыми.

Ребенок родился ночью, тогда же началось кровотечение. Никогда я не видела так много крови. Она просочилась через соломенный матрас и большой лужей собралась на полу под кроватью. Тогда Салли Мэй перестала кричать. Папа вошел в дом, когда я позвала, но лишь остановился в дверях. Я продолжала кричать и звать его на помощь. Он сказал, оставь это порочное дитя умирать со своей матерью. Он сказал, пусть они вместе катятся прямо к дьяволу.

Я не смогла их так оставить. Не могла позволить умереть этому ребенку. Мать его была вертихвосткой, а отцом ему приходится пьяный дурак. Так что же, он должен погибать из-за этого?

Папа сказал, что не позволит дьявольскому отродью Салли жить в его доме. Я сказала, что это не отродье и тем более не дьявольское, а его собственный сын. Он проклял меня. Сказал, что больше я ему не дочь. Сказал, что если я не уберусь из дома и не заберу ребенка, то он убьет нас обоих.

Я слышу, как отец копает могилу для нее. Не будет никакой церемонии или прощания. Он сжег все ее вещи и кровать, на которой они с Мэттью спали.

Ему следовало гореть вместе со всем этим.

Я решила назвать ребенка Джошуа. Это не семейное имя, как Мэттью и Лукас. Но почему кто-то непременно должен хотеть принадлежать к этой семье? Мне нравится, как звучит это имя. Я вычитала его в Библии. Мама, бывало, пела о Джошуа[12], который затрубил в трубы, и рухнули стены Иерихона.

Может, плач Джошуа разрушит стены, которые создал наш папа? И отец позволит нам вернуться и жить в доме, пока не ударили морозы?

Может, Джошуа не очень подходящее имя для этого ребенка. Он ведь не для того пришел в этот мир, чтобы вести свою семью в землю обетованную. Он вообще ничего, кроме проблем, не принес с собой со дня своего рождения.

Сегодня приходил пастор.

Он сказал, что одна дама, живущая по ту сторону реки, очень хочет ребенка. Я сказала ему, что ей следовало бы поговорить об этом со своим мужем, а не посылать ко мне пастора. А он сказал, что если я отдам ребенка, то отец, возможно, простит мне мои грехи и позволит вернуться в дом. Я спросила у пастора, что он знает о том, что случилось, и он сказал, что знает все, что ему следует, и я сказала ему, что он не очень-то много знает. Он весь раздулся как жаба и покраснел. Он сказал, что незамужняя девица с ребенком не должна говорить со старшими в таком тоне и что совсем неудивительно, что отец вышвырнул меня из дома. Он сказал, что папа поступил правильно. Он сказал, что в старые бремена меня бы забили камнями до смерти за то, что я сделала. Так я больше ничего не сказала, пока он не ушел. Никто не отберет у меня Джошуа.

Я попыталась поговорить сегодня с папой, но он прошел мимо так, словно меня вообще не было. Я последовала за ним на выгоревшее поле и стала умолять, но он притворялся, что ничего не слышит, пока Джошуа не заплакал. Тогда он обернулся и посмотрел на меня. Я никогда не видела такого выражения на его лице. Я вообще никогда не видела, чтобы кто-нибудь так смотрел. Он сказал, чтобы мы убирались подальше или он убьет нас обоих. Я сказала, надвигается зима, папа. Ты хочешь, чтобы мы умерли?

Он сказал — да.

Сегодня выпал первый снег. У козы уже нет молока. Кажется, что я вовсе не уберегла ребенка от смерти. Только обрекла его на страдания.

Снова приходил пастор. Он сказал, что если я не отдам ребенка той женщине, то папа пошлет нас в Фивер-Ривер к сестре моей матери вместе с Райнхольцами, семьей переезжающих немцев. Пастор сказал, что месяц назад лихорадка унесла двоих детей Райнхольцев, и они не могут переждать даже зиму, так им бее здесь напоминает об их горе. Добрым, истинно христианским поступком будет отдать им этого ребенка. Я сказала, что если они сумели родить двоих детей, то смогут иметь еще, а я не собираюсь отдавать свою кровинку ни по какой причине. Он сказал, что я безжалостная и самонадеянная. Когда я промолчала, он спросил, знаю ли я, что означает самонадеянная. Я сказала, что это когда кто-либо думает, что уже знает все на свете, что нужно знать, но не знает ничего.

Он сказал, что я слишком упрямая. Может, так оно и есть. Но я знаю наверняка, что пастору будет труднее проглотить правду, чем ложь, которую он все продолжает пережевывать.

Я не собираюсь говорить ему, что случилось. Лучше пусть он думает, что Джошуа мой, чем знает, откуда он взялся на самом деле. Это очень плохо, что Бог знает и ничего не делает, чтобы все в округе узнали правду.

Богу безразлично.

Я не думала, что тетя Марта позволит мне переступить порог ее чудесного дома. Райнхольцы сказали мне переждать час, прежде чем войти в Фивер-Ривер. Теперь этот город называется Галена, после того как в окрестностях появились рудники[13]. Райнхольцы не хотели, чтобы кто-нибудь знал, что они имеют хоть какое-то отношение к девице с ребенком и без мужа, и даже не представляли, куда я направляюсь. Потому я сделала, как они просили, и прождала до ночи, а потом пошла в город. У первого же человека, которого встретила, я спросила, где живет Марта Вернер. Парень отвел меня прямо к дому. Я чуть не умерла, когда увидела этот дом. Он такой большой и стоит в конце идущей вверх улицы. Двухэтажный деревянный дом с лестницей.

На мой стук дверь открыла черная женщина. Я спросила Марту Вернер. Она позвала Кловиса. Прибежал черный мужчина и начал развязывать веревки вокруг моей талии. Я испугалась и сказала, что не позволю ему забрать мою козу. Мой ребенок нуждается в молоке, иначе умрет. Он сказал, что коза будет поблизости и что он проследит, чтобы ее накормили и напоили.

Тетя Марта — самая красивая женщина, которую я когда-либо видела. На ней было желтое платье с белыми кружевами. Она сразу же узнала меня. Сказала, что я очень похожа на маму. Она взяла у меня Джошуа. Хорошо, что она так сделала, потому что я больше не могла его держать. Довольно долго пришлось идти от дома до Фивер-Ривер, или Галены, или как там его называют, этот город. Хуже, что пришлось наглотаться пыли с целый вагон. Я не хотела сидеть на ее мебели в своей грязной одежде, но черная женщина подняла меня с пола, на который я рухнула, и все равно усадила на диван.

Черную женщину зовут Бетси. Она потащила меня на кухню и усадила рядом с печью. Тетя Марта держала на руках Джошуа. Кловис сходил за водой к городскому колодцу, и Бетси разогрела ее в больших котлах. Я спросила о козе. Он сказал, что с козой все в порядке, что ее накормили, и вышел за следующим ведром воды. Бетси сняла с меня одежду и усадила меня в большую кадушку. Никогда еще не чувствовала такого удовольствия, как от этой теплой воды, льющейся на меня ласковой струей. Она искупала меня как ребенка, пока тетя Марта купала Джошуа и играла с ним. Бетси сказала: «Хватит переживать из-за этой козы. Мой муж Кловис очень хорошо позаботится о ней».

Когда Джошуа принялся шуметь, Бетси вышла и подоила козу. Тетя Марта села в кресло-качалку рядом с печкой, стала кормить Джошуа и напевать мамину песню. Я заплакала. Я не могла остановиться. Просто сидела в теплой воде, а слезы все бежали и бежали.

Тетя Марта выделила мне комнату и настоящую кровать. Джошуа спал со мной. Еще никогда он не спал в кровати. Вообще-то я никогда раньше ничего подобного не видела. Медная кровать вся сверкала как золото, в изголовье — кружевной навес. Тетя Марта сказала, что кровать принадлежала маме, до того как она убежала с папой. Она сказала, что их папа сделал заказ, и ее привезли на корабле аж из самого Нью-Йорка.

Интересно, удалось ли Джеймсу попасть в Нью-Йорк, как он хотел. Может, он даже в Китае сейчас.

Тетя Марта не задает мне много вопросов. И она не смотрит на меня так, как другие. Райнхольцы были в церкви сегодня и вообще не смотрели в мою сторону. По дороге домой я сказала тете Марте, что Джошуа — сын Салли Мэй. Это полуправда. Она заплакала и поцеловала меня. Она сказала, что любит меня, и что я могу оставаться у нее навсегда, если захочу. Она сказала: «Тебя не должно беспокоить, что говорят люди. Правда в конце концов всегда выплывает наружу».

Надеюсь, что только не эта правда.

Тетя Марта думает об образовании так же много, как мама. Она говорит, что у меня светлая голова, которую необходимо наполнить хорошими вещами. С этой целью она учит меня читать, писать, считать, а еще читает мне Библию. Она говорит, что единственный способ чего-то добиться в жизни — это знать Слово Божие. Мама знала Библию вдоль и поперек, но это не принесло ей ничего хорошего. Я не стала говорить тете Марте об этом. Я лучше стану грызть камни, чем сделаю ей больно. Жизнь и так делает это с легкостью.