24
24
Сьерра не видела Алекса на следующий день, и он не звонил детям. Она подумала, что это из-за случившегося накануне, пока Каролина не просветила ее:
— Я сказала папе, что мы будем вечером на театрализованном представлении в церкви. Он же собирался идти по магазинам за подарками к Рождеству.
Потом Клэнтон огорошил ее вопросом:
— Можно, папа проведет с нами Рождество?
Сьерра взбунтовалась:
— Нет, он не может праздновать с нами Рождество.
— Он будет совсем один, — заключила Каролина и ужасно расстроилась. — В одиночестве. Неужели мы не можем позвать его? Пожалуйста?
— Поговорим об этом позже, — решила Сьерра, надеясь тем временем, что Алекса переедет какой-нибудь грузовик или его похитят террористы. — Прямо сейчас нам следует переодеться в костюмы и идти в церковь.
В течение последующих нескольких часов Сьерра наслаждалась охватившим ее трепетом и волнением перед выходом на сцену. Как только она надела костюм, члены хора собрались вместе и помолились за то, чтобы их театральное действо было воспринято не только как развлечение. Чтобы оно открыло сердца тех, кто будет слушать музыку и смотреть воссоздание событий в момент рождения Мессии.
Представление началось, и нервозность улетучилась. Сьерра так много репетировала, что сразу вспомнила роль, как только ступила на сцену, построенную прихожанами для расширения хоров. Она полностью отдалась музыке, пела от всего сердца, радуясь рождественской истории и сознавая ее значение для всего мира.
Иосиф прибыл из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называвшийся Вифлеем (его изобразили в углу сцены), где записал себя и свою молодую жену Марию, поскольку Квириний, правитель Сирии, проводил перепись населения по приказу римского императора.
— Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына Своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице[51].
Клэнтон, исполнявший роль одного из молодых пастухов, встал на колени перед архангелом Гавриилом и спел сольную партию, возвещая о великой радости:
— Ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь[52]…
Взрослый хор вступил, как только забрезжили тонкие лучики света на потолке, и затем новая ярчайшая звезда зажглась на «небе».
— Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение![53]
К Гавриилу присоединилась стайка детей в белом, с крыльями и нимбами вокруг маленьких головок, и голоса их растворились в сладчайшей гармонии. Среди них была и Каролина. Музыка стала громче, как только хор взрослых слился с детскими голосами. Сьерра слушала, как нарастает сила музыкального звучания, наполняя все пространство церкви, и звенят голоса, восхваляющие рождение Царя, и ее сердце забилось быстрее. Она ликовала!
«О, Иисус, Иисус, как бы я хотела чувствовать этот восторг каждый день!»
Любовь и радость наполнили каждую клеточку ее тела живительной силой и теплотой. Она забыла обо всем на свете, особенно о том, чего Господь ждал от нее.
Пастор прочитал молитву по окончании торжественной инсценировки, затем в холле подали закуски. В последнюю очередь Сьерра ожидала увидеть здесь Алекса. Когда она обнаружила его стоящим в дальнем конце помещения, такого красивого, в черных брюках, в дорогой шелковой серой рубашке и черной спортивной куртке, сердце Сьерры болезненно сжалось. Он беседовал с Дэннисом, и разговор этот явно не был легким.
— Эгей, папа здесь! — воскликнул Клэнтон, который все еще держал в руке пастушеский посох.
— Вижу.
Покидая Сьерру, Клэнтон выставил перед собой посох и, рассекая волны хористов и гостей, направился к отцу. Каролина чуть погодя тоже увидела Алекса и побежала к нему.
Маленькие предатели.
Сьерра все еще не могла успокоиться после сказанных Алексом слов вчера в его квартире.
«Я никогда не любил Элизабет так, как тебя».
Да, конечно! Если он так сильно любил ее, почему же он ушел? Почему он сказал, что презирает ее и ждет с нетерпением развода? Почему он смотрел на нее так, словно ненавидел ее?
«Так же, как ты сейчас смотришь на него, возлюбленная Моя?»
Она отвернулась и взяла печенье с большого блюда. Шоколадное, ее любимое. Сейчас его вкус показался Сьерре отвратительным. Весь тот восторг, который наполнял ее во время хвалебного песнопения Господу всего полчаса назад, внезапно испарился, выкипел, подогретый жаром возмущения и ярости.
«Он портит мне все Рождество, Господи. Разве Ты не можешь избавить меня от этой мучительной боли, которую я чувствую при одном только взгляде на него? Он изменил мне! Самое меньшее, что Ты можешь сделать, — это наслать на него какую-нибудь страшную болезнь».
— Папа сказал, что он завтра вылетает в Сан-Франциско, — сообщил Клэнтон. — Он проведет Рождество с abuelo у abuela[54].
Горькая досада наполнила Сьерру. Ему даже не хватает чуткости и душевной тонкости, чтобы остаться на праздники дома и пострадать в одиночестве! Нет. Он должен ехать в Хилдсбург и насладиться рождественскими каникулами в обществе Луиса и Марии.
Разумеется, она оставила без должного внимания тот факт, что они приглашали на праздники и ее.
Каролина многозначительно вздохнула:
— Как бы мне хотелось поехать!
Душой Сьерра была на стороне дочери, но даже и не подумала признаться в этом.
— Мы поедем к дедушке и бабушке на Пасху.
Лететь в Сан-Франциско втроем слишком накладно. К тому же, она должна будет на протяжении всего праздничного обеда смотреть на Алекса и в придачу ко всему чувствовать на себе робкие, полные надежд, взгляды Луиса и Марии. А еще у нее нет никакой возможности взять выходные за свой счет.
В любом случае, Сьерра ничего уже не могла изменить: билеты на все рейсы наверняка давно раскуплены.
В голове вертелись мириады вариантов вежливого отказа, пока она ждала, что Алекс подойдет поговорить с ней. Она мигом представила себе, как он будет стоять на коленях и просить ее провести эти дни с ним. Но Алекс не приблизился к ней даже на расстояние двадцати футов. Вместо этого он незаметно и тихо удалился.
Когда она заметила его уход, то решила для себя, что ее это нисколечко не заботит. И все-таки желчь разъедала ее изнутри.
* * *
Как только Сьерра переступила порог дома, зазвонил телефон.
— Еще не успокоилась?
— А с чего мне злиться?
— Ты мне скажи.
Она швырнула трубку, надеясь, что у него лопнут барабанные перепонки. Снова раздалась трель телефона. Схватив трубку, Сьерра выпалила:
— Не имею никакого желания говорить с тобой. Не желаю ничего слышать о тебе. Хочу только одного: забыть, что ты живешь на одной планете со мной.
— И тебя с Рождеством Христовым! — смеясь, поздравил Сьерру Рон.
Ее бросило в жар. Она закрыла лицо руками и рухнула на табурет рядом с кухонным столом.
— Прости. Я думала…
— Что это был Алекс. Я так понимаю, вы уже разговариваете друг с другом.
Она как-то совсем уж неженственно фыркнула.
— Если это так можно назвать.
В дверь позвонили. Открывать побежала Каролина. Ну, и кто бы вы думали там стоял, нагруженный профессионально упакованными рождественскими подарками? Разумеется, такая лакейская работа не для него. Упаковкой подарков всегда занималась она, Сьерра, а заодно и рассылкой рождественских открыток, и походами по магазинам.
Сьерра втянула воздух в легкие и тихо сказала:
— Я должна идти, Рон. Мне срочно нужно найти какую-нибудь тараканью морилку.
Надолго Алекс не задержался. Всего один раз коротко взглянул на нее и полностью сосредоточился на детях.
— Вернусь 28-го декабря, — целуя Каролину, сообщил он. — Не проводишь меня? — обратился он к сыну.
— Конечно.
Когда за Алексом и Клэнтоном закрылась дверь, Каролина обернулась к матери и посмотрела на нее.
— Это Рождество будет самым ужасным в моей жизни!
Девочка заплакала и выбежала из гостиной.
У Сьерры появилось предчувствие, что и для нее этот праздник окажется не самым веселым.
И она не ошиблась.
На протяжении прошлых лет индейку в их семье всегда готовил Алекс. Готовить это блюдо его научил отец Сьерры. «В семье Клэнтон есть такая традиция: на День благодарения и на Рождество эту птицу готовят мужчины». В этом году Сьерре самой пришлось повозиться у плиты, в результате чего индейка получилась пересушенной и твердой, как камень. Подливка чуть исправила положение, но ненамного. Клэнтон и Каролина не высказали ни единого слова жалобы, но было видно, что они предпочли бы «Макдоналдс» всем ее праздничным изыскам. Только поджаристая кожица оказалась действительно вкусной.
Как только Сьерра расставила посуду по отделениям посудомоечной машины, дети принялись рассматривать подарки. Больше всего Клэнтону и Каролине понравились подарки Алекса. Кто может винить их за это? Его покупки были из разряда роскошных излишеств, а она могла позволить себе покупать лишь практичные вещи.
Сьерра решила послушать рождественские мелодии по радио, но музыка казалась какой-то назойливой и угнетающей. Лишенная возможности буйствовать и выплескивать ярость, она с большей остротой ощутила одиночество; душа ее изнывала от боли и тоски, когда она представляла себе улыбающегося Алекса, беззаботно справляющего праздник в кругу семьи: матери, отца, сестер и братьев, племянников и племянниц, двоюродных и троюродных братьев и сестер. Что уж говорить, даже соседи, наверное, присоединятся к их веселью!
Весь вечер она перебирала в памяти прошлые рождественские праздники. Дети играли, она сидела перед телевизором. Шел мультфильм по мотивам «Рождественских сказок» Диккенса. Она вдруг почувствовала, что очень похожа на героя мультяшки — Скруджа. Затем, чтобы как-то развеселить себя, она решила посмотреть фильм «Эта замечательная жизнь»[55]. Сьерра выключила телевизор лишь тогда, когда Джордж Бейли спрыгнул с моста.
«Господи, я новообращенная христианка, и это самое худшее Рождество в моей жизни!»
«Как ты называешь Меня, возлюбленная Моя?»
«Господь. Ты Господь».
«Тогда покорись Мне».
— Мама, у тебя болит голова? — спросила Каролина, которая только что спустилась в гостиную и увидела, как Сьерра потирает виски.
Да, у нее болит голова, болит сердце, болит душа.
Воскресную проповедь о прощении Сьерре вовсе не хотелось слушать. Отречение Петра. Иисус знал о слабостях Своих учеников. Он предупреждал Петра.
— Дух бодр, плоть же немощна[56]. — Он знал также, что Петр будет раскаиваться.
Как и Алекс, сказавший, что очень сожалеет о случившемся и по-прежнему любит ее.
«Не могу, Господи. Не могу простить его и заново пройти через все это!»
Но слова, доносившиеся с кафедры, продолжали стучаться в воздвигнутую вокруг ее сердца стену.
— Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди… Любовь долготерпит, милосердствует… все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит[57].
Сьерра не могла забыть выражение лица Алекса, когда она призналась ему, что больше не хочет любить его. Нестерпимая боль. Да, жгучая боль, но это не имело никакого значения. Она любила его вне зависимости от того, хотела она этого или нет. Но что же это за любовь, которая приносит страдания и разрывает сердце на части?
Ничто больше не имело для нее никакого смысла. И меньше всего — яростная борьба чувств внутри нее. За все это время Сьерра пришла к выводу, что нет ни единого шанса для примирения. Она считала, что Алекс ненавидит ее. Она окончательно поняла свою роль в разрушении брака. Осознала свою вину.
Теперь она нуждалась в прощении и… в отмщении.
Неспокойная совесть мучила ее, терзала душу. Сьерра крепко зажмурила глаза.
«Я не такая, как Ты, Иисус».
— Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе[58], — произнес пастор.
«Не чувствую я себя сильной, Господи. Злость и обида — вот единственное, что я ощущаю. Как мне забыть, что он сделал со мной? Как перестать думать о его отношениях с другой женщиной? Как я могу доверять ему после всего этого?»
— …Что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте[59].
«Так, как поступал он, Господи?»
«А как поступаешь ты, возлюбленная Моя?»
Ей захотелось сбежать из церкви. Не слышать слов, которые открывали глаза на ее собственные грехи. Ей так хотелось увидеть перст, указующий на грехи Алекса. Она пришла сюда за вдохновением, обновлением, просветлением, наконец. А вовсе не за тем, чтобы быть осужденной.
«Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди. Как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга»[60].
Ей захотелось крикнуть: «Господи, неужели это обязательно — все время тревожить открытую рану? Неужели Ты должен обильно посыпать ее солью?»
— Итак, едите ли, пьете ли или иное что делаете, все делайте в славу Божию[61], — продолжал пастор свою проповедь.
Сьерра вздрогнула. Что она творит?
Как вообще могла она так долго злиться на Алекса и при этом называться христианкой? Как могла она надеяться ощутить радость и мир в душе, если сама носилась с прошлыми обидами и боялась в будущем испытать боль? Именно это ожидание страдания парализовало ее. Была ли у нее гарантия благополучного исхода?
«Я не принадлежу Твоему Царству, Господи. Я не такая, как все эти добрые люди вокруг меня».
Что бы они подумали, узнай они, что она не однажды, а много раз колотила его чем попало? А потом даже ударила его коленом. Но не надо заботиться о том, что подумают люди. Бог видел все!
Она покраснела, почувствовав себя униженной.
«О, Господи, я потеряла рассудок. Я могла думать только о том, что он ушел к другой женщине. Он сказал, что я ему надоела и его тошнит от меня. Что он хочет свободы. Мне было тяжело, но я отпустила его. Отдала нужные ему бумаги. Дэннис, да и многие другие говорили, что неверующего человека лучше освободить от брачных уз. А теперь Алекс сообщает мне, что никогда не любил ту, другую, как любил меня. Как я могу верить ему? Разве могу я ему доверять? Я не настолько сильная, чтобы пройти снова через эту нестерпимую боль.
Я знаю, Ты не пошлешь мне больше страданий, чем я могу вынести. Почему же это знание не приносит мне облегчения, Иисус?» Сьерра вернулась домой с детьми и приготовила им на ленч сэндвичи с копченой колбасой и томатный суп. Алекс приедет через несколько дней. В голове Сьерры вертелись противоречивые мысли. Хотелось простить и забыть, но она боялась и холодела, думая о том, какую же цену ей придется заплатить и за то, и за другое.
— Может, папа позвонит? — предположила Каролина.
— Он никогда не звонит по воскресеньям, — напомнил Клэнтон, кусая сэндвич.
Сьерра знала, что сегодня он будет со своими родителями на мессе. Но когда он был здесь, что он делал?
И почему она позволяла себе снова думать об этой змеюке?
Во второй половине дня она с детьми опять вернулась в церковь и на вечернем разборе Библии выслушала еще одну проповедь, которая тронула ее до глубины души. Предметом разговора, на сей раз, было самодовольство, стремление человека полагаться только на себя. Слово Божье есть меч обоюдоострый, и Сьерра скользила прямо по его лезвию.
«Не мог бы Ты чуть меньше давить на меня, Господи? Неужели Ты обязательно должен пользоваться молотом?»
Сьерра ушла из класса до окончания урока и уединилась в дальней комнате, отведенной для кормящих матерей. Усевшись в кресло-качалку и наслаждаясь тишиной, она предавалась печальным мыслям, пока не закончились занятия молодежной группы и не подошло время встречать Клэнтона и Каролину.
* * *
Когда Сьерра и дети возвращались из церкви, они увидели Алекса, который шел к их дому.
— Папа! — закричала Каролина и побежала к нему, а за ней и Клэнтон. Алекс и дети радостно затараторили. Все трое подошли к Сьерре. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.
— Вы ели уже? — спросил Алекс.
— Нет еще, — ответил Клэнтон, — умираю с голоду.
— Почему бы мне не отвезти всех вас в пиццерию?
— И маму? — спросила Каролина, обрадованная предложением отца.
— Разумеется, — ответил Алекс, поглядывая на нее.
Сьерра знала, что он поймет, если она откажется. Не будет спорить, уговаривать. Знала, что и дети все поймут. В этом-то и заключалась проблема. Она чувствовала себя незащищенной и растерянной. Они так надеялись. А она?
— Будет очень кстати, — заключила она и опустила глаза. Она сделает это ради детей.
Алекс все еще ездил на «мерседесе». Он открыл перед ней переднюю дверь, пока Клэнтон и Каролина карабкались на заднее сиденье. Когда они приехали в пиццерию, Алекс пошел заказывать пиццу и соки, а Сьерра и дети в это время заняли столик. Присоединившись к ним, Алекс отсыпал детям целую горсть монет для игровых автоматов, выстроенных по всей длине задней стены. Как только дети сорвались с места, он уселся напротив Сьерры.
— Наконец-то мы одни, — проговорил он с едва заметной горькой улыбкой. В зале было полно собравшихся на поздний обед людей.
Она улыбнулась в ответ, тогда как душа терзалась болью. Почему так легко удерживать свой гнев, когда между ними существует дистанция? Сейчас вот она сидит напротив него и не может справиться с волнением. Несмотря на ее решимость не поддаваться эмоциям, спокойствие таяло, оставляя чувство уязвимости, которое пугало ее больше чего бы то ни было.
— Я думала, что до 28-го тебя не будет.
— Я не мог ждать.
Она не стала уточнять чего.
— Разве у тебя не наладились отношения с родителями?
— Папа уже разговаривает со мной. У нас состоялась долгая беседа. Ты подготовила для этого почву. — Глаза его потемнели. — То, что я говорил в прошлый раз, истинная правда, Сьерра. Те amo. Я хочу, чтобы мы снова были вместе.
— Не воспринимай мое согласие как нечто само собой разумеющееся.
— Нет, что ты. Неужели ты думаешь…
— Не хочется говорить здесь, Алекс, — пробормотала она, отводя в сторону глаза, полные слез, — не могу.
— Yo comprendo[62], — приглушенно произнес Алекс. — Мы поедим, потом отвезем детей домой. Как только они угомонятся и лягут спать, мы вернемся в мою квартиру.
— Ни в коем случае. Не хочу оставаться с тобой наедине.
— Ты не доверяешь мне?
Он полагал, что своим вопросом сделает их разговор легким, создаст атмосферу флирта, но она злобно впилась взглядом ему в лицо.
— А следует? — Она заметила, что колкость больно хлестнула его, и сразу же ощутила стыд. Прощайте друг друга, говорит Господь, а она только что полоснула Алекса острым лезвием. Сьерра посмотрела на свои руки, и ей показалось, что на них действительно кровь. Ей снова захотелось плакать. Единственный способ исправить все — это оставаться честной. — Я знаю, куда это нас заведет, Алекс, но секс никак не поможет нам решить наши проблемы.
— Тебе ведь тяжело, — сказал он хрипловатым голосом.
— Да, ну и что?
— Секс мог бы снять напряжение между нами.
— И полностью заслонить суть проблемы. — Она вдруг со всей очевидностью поняла, как часто они использовали секс, чтобы обойти вопросы, которые являлись причиной появляющихся в их отношениях трещин. Вместо того чтобы сделать шаг назад, разобраться, выслушать друг друга, исправить что-то и жить дальше вместе. — Если мы идем к примирению, мы должны построить прочное основание на этот раз.
— На этот раз? Разве любви недостаточно?
— Если это истинная любовь.
Слова явно задели его, но малодушничать она не имела права. Когда он буравил ее взглядом, она почувствовала, что он ищет в ней слабое место.
«Господи, помоги мне выстоять. Укажи мне, что делать. Я люблю Алекса, но не хочу отдавать ему свою душу».
Смешавшись, Алекс нахмурился.
— Хорошо, — тихо согласился он, — мы останемся у тебя.
— Нет. Мы начнем с разговоров по телефону.
Ей необходимо пространство между ними. Слишком много решений она приняла в свое время, полностью основываясь на чувствах, и вот куда это завело!
Господь наказал обновлять свой разум, и она намерена воплотить это в жизнь. Ну, а когда их будет разделять расстояние, она сумеет сохранить голову ясной, будет способна думать.
Одно она знала наверняка. Сам Всевышний смотрит на них, только Он может вернуть их друг другу и объединить в новый, теперь уже гармоничный, союз.
—*—
Каванот вернулся.
Я облегченно вздохнула и успокоилась, когда увидела, как он пересекает поле. Он отсутствовал так долго, что я решила, он передумал. Он сказал, что вовсе не менял своих решений, просто хотел дать мне время привыкнуть к мысли о новом муже. Он ездил в Йерба-Буэну и Монтерей. Купил там обручальное кольцо у мексиканского ювелира, по пути на север встретил других переселенцев. Земли к востоку от реки Рашн принадлежат пяти семьям. Пока Каванот находился там и знакомился с поселенцами, из форта Саттера приехал человек и сказал, что ходит слух, будто на мельнице, что на реке Американ, обнаружены мельчайшие частицы золота. Двое молодых людей из этих семей решили поехать туда и выяснить, правда ли это. Еще Каванот сказал, что один из мужчин в новом поселении пообещал устроить свадебную церемонию для нас. У него есть служебник Англиканской церкви, и обряд бракосочетания представлен в нем полностью.
Каванот и я поженились. Лестер и Шарлотта Беррелль организовали для нас вечеринку после церемонии. Всего собралось 27 человек, все совершенно незнакомые и чужие друг другу люди, но все очень скоро нашли общие интересы и сдружились. У нас была музыка! Один человек играл на скрипке, а у другого была губная гармоника. Я танцевала до упаду. Люди эти очень хорошие, гостеприимные, они очень обрадовались возможности организовать для нас настоящую свадьбу. Впервые с того времени, как я пересекла горы Сьерры-Невады, я почувствовала себя в Калифорнии как дома.
Я решила сшить для нас с Каванотом лоскутное одеяло, чтобы не укрываться одеялом Джеймса. Так что я пошла к своему сундучку и достала лоскутки материи, которые подарили мне дамы из кружка по шитью квилтов. Под тряпицами лежал тонкий деревянный поднос, а под ним чудесный сюрприз. Тетя Марта положила туда свое красивое желтое платье и белую кружевную шаль. Когда я достала их, то обнаружила в складках Библию тети Марты.
Я долго плакала над ней, поглаживая черный кожаный переплет. Он хранит тепло ее любящих рук, и когда я дотрагиваюсь до него, мне кажется, что я становлюсь ближе к тете. Помню, как много времени она проводила за чтением Библии. Когда же я открыла книгу, то нашла еще одну весточку от нее.
Вечером того же дня я впервые читала Библию тети Марты. Начала с Книги Бытие и буду идти дальше до самого конца. После того как я прочитала историю сотворения мира, мы все долго обсуждали ее.
Сейчас дети спят, а Каванот вышел во двор проверить скотину и искупаться в ручье перед тем, как лечь спать. Я же перелистала Библию тети Марты. Я так явственно чувствовала ее присутствие, когда держала Библию в руках. На полях записаны ее молитвы и кое-какие заметки. Любимые строки подчеркнуты. А еще в книге, как оказалось, таились сюрпризы — цветы, заложенные между страницами и напомнившие мне о весне, о маме, о прошедших в Галене днях.
Господи, благослови тетю Марту и храни ее всегда.