Обличение книжников и фарисеев. Действенность этих обличении на новозаветных недостойных пастырей

Обличение книжников и фарисеев. Действенность этих обличении на новозаветных недостойных пастырей

Обличительные речи Христа Спасителя, обращенные к книжникам и фарисеям, ясны и понятны, как и Его речи к простому народу, но тон и характер этих речей совершенно иной. В среде этих слушателей нет простоты и сердечности, а потому нет теплоты и задушевности Поучающего. Здесь уже не беседа отца с своими детьми и даже не учителя с своими учениками. Здесь истинный Учитель, с одной стороны, и называвшие себя учителями книжники и фарисеи — с другой. Здесь слушающие присутствуют не затем, чтобы поучаться, а затем, чтобы в словах любимого народом и ненавистного для самих книжников и фарисеев Учителя подслушать что-нибудь такое, за что бы Его потом можно обвинить и выдать римскому правительству для утверждения смертного приговора. Оттого и речи Иисуса Христа к книжникам и фарисеям все имеют обличительный характер.

Обладая всеведением, Иисус Христос разоблачает все поступки гордых фарисеев, выводит на свет все тайные движения их зачерствелого сердца и обращает в ничто все хитросплетения их самообольщенного разума. Не один раз Христос восклицает: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры!" и называет их, кроме того, вождями безумными и слепыми, змеями и порождениями ехидниными. Милосердное и любвеобильное сердце Иисуса Христа не могло не возмущаться при виде этих лицемеров, оцеживающих комаров, а верблюдов поглощающих, и Христос не пропускал ни одного случая, чтобы не указать народу на их постоянную маскировку пред прочими людьми одеждой праведности и благочестия, сравнивая их в этом случае с окрашенными гробами, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты.

Этот характер обличений в беседах с книжниками и фарисеями Христос не изменял никогда, хотя и вообще, как замечает евангелист Лука, более других синоптиков следящий и обрисовывающий отношения иудеев к Иисусу Христу, Спаситель входит в общение с фарисеями и законниками по их же собственной инициативе.

При этом замечательно, что Иисус Христос всегда побеждает их же собственным орудием. Мнящиеся быти знатоками "закона", они все свои коварные вопросы, которыми хотели уловить Иисуса Христа и обвинить Его в разрушении закона, старались обосновать также на законе и на свидетельствах вообще Писания, которое, впрочем, они понимали слишком буквально, односторонне и узко, примешивая к нему еще и чуждые наросты- плод великого в мелочах и казуистике ума многих раввинов. Посему и Иисус Христос всякий раз словами и фактами того же Писания доказывает неправоту их понимания закона, восполняя в то же время самый закон ветхозаветный.

Так, известно, что фарисеи старались соблюдать во всей строгости различные постановления закона обрядового характера, прибавляя к словам закона еще и измышления разных раввинов. Более, чем какой-либо другой закон, был обставлен и увеличен этими предписаниями и "преданиями старцев". Закон о субботе, в котором чуть ли не каждый шаг в субботний день был определен особым правилом. В неисполнении этих-то законов, правил и постановлений и хотели не раз обвинить Иисуса Христа с учениками книжники и фарисеи.

Проходил однажды Иисус Христос с учениками через засеянные поля. Взалкавшие ученики Его начали срывать колосья и есть. Растирание колосьев было запрещено в субботний день, а потому фарисеи и замечают тотчас же Христу: "Вот, ученики Твои делают то, что не должно делать в субботу". Иисус Христос, чтобы опровергнуть это возражение, обращается к Священному Писанию и приводит несколько фактов, вполне обезоруживающих фарисеев, и тем показывает их недальновидность и непонимание ими духа закона. Христос указывает им на Давида, который вошел в дом Божий и вместе с своими приверженцами ел хлебы предложения, которые могли есть только священники; указывает и на священников, которые в субботу в храме же нарушают субботу, однако считаются невиновными (Мф. 12, 3–5).

Фарисеи субботу считали абсолютным покоем, в силу чего в субботу предписывалось воздерживаться от работ даже самых необходимых, как в данном случае растирание колосьев, чтобы утолить свой голод, и даже от работы на пользу ближнего. Несправедливость такого понимания осуждалась самим Писанием, по которому седьмой день, как день покоя от дневных, обыденных забот, должен посвящаться на служение Богу, но не бездействием, конечно, и праздностью, а делами веры и нравственности, совершением богослужения и добрых дел. "Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмёт ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы? Итак можно, — заключает Христос, — в субботы делать добро" (Мф. 12, 11–12).

Когда Иисус Христос прибыл с Своими учениками в землю Геннисаретскую, со всех сторон, по обыкновению, начал стекаться к Нему народ: кто послушать Его учение, а кто исцелиться от своих немощей и недугов.

Приходят к Нему и иерусалимские книжники и фарисеи. Но эти, как считающие себя праведными, чистыми, вполне святыми, приходят ко Христу не затем, чтобы исцелиться или поучиться у Него Божественной премудрости — у них другое на уме. Они говорят Христу: "Зачем ученики Твои нарушают предания старцев? Ибо не умывают рук своих, когда едят хлеб" (Мф. 15, 2). На их вопрос и Христос отвечает вопросом, но вопросом обличительного характера: "Зачем и вы, — говорит Христос, — ради преданий ваших нарушаете даже заповеди Господни? У вас, если кто не желает почтить отца или мать, то стоит ему лишь сказать: дар Богу все, чем бы можно от меня пользоваться, и он уже якобы в праве ничего не дать отцу или матери, хотя заповедь Божия ведь прямо и понятно говорит: чти отца твоего и матерь твою". (Исх. 20, 12; 21, 26).

Указав на их в данном случае простое и очевидное лицемерие, Иисус Христос обращается опять к Писанию и словами пророка Исаии так характеризует их поведение: "Приближаются ко Мне людие сии устами своими и чтут Меня языком; сердце же их далеко отстоит от Меня. Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим" (Ис. 29, 13; ср. у Мф. 15, 8–9).

Вот приходит Иисус Христос из Галилеи в Иудею (Мф. 19, 1–9). Здесь снова к Нему подступают фарисеи и, искушая Его, говорят: "По всякой ли вине можно разводиться с женою?" На этот вопрос ясно и определенно отвечает Иисус Христос словами книги Бытия (1, 27; 2, 24), заключая при этом от Себя: "Итак, что Бог сочетал, человек да не разлучает". Против такого положения фарисеи делают возражение, основываясь на словах Моисея, который в некоторых случаях дозволяет давать жене разводное письмо. Иисус Христос, наперед заметив, что это допущено было Моисеем только по жестокосердию иудейского народа, снова ссылается на прежние слова Писания и говорит, что сначала не было так, и далее не должно быть (ст. 9).

Эти немногие приведенные факты показывают, что фарисеи в своих возражениях прибегали к Писанию не из ревности к нему, а только прикрывались им, желая обличить Самого даже Иисуса Христа в разрушении закона. Сами же, в существе дела, не верили Писанию, ибо для них "предания старцев" значили больше, чем Моисей. И за это они подверглись справедливому обличению со стороны Иисуса Христа (Ин. 5, 39–47).

Так как "закон и пророки" составляли главный источник религиозного ведения для всего еврейского народа, который в чтении его назидался за каждым богослужебным собранием, то Христос и в своих беседах к народу неоднократно обращается к Священному Писанию, приводя из него различные места, служащие пророческим указанием или вообще разъяснением совершающихся событий.

Иисус Христос весьма часто обращался в Своих речах к ветхозаветному Писанию то как к предмету Своих разъяснений (напр. Лк. 6, 16), то как к обличителю заблуждений фарисеев, книжников и саддукеев (Мф. 9, 13; 12, 7; 13, 14–15; 15, 4–5; 19, 3–5; 19; 21, 42; 22, 32 и др.) или торговцев в храме (Мф. 22, 13), то просто как к богатому источнику, откуда Он черпал разного рода примеры и назидательные для данной минуты события. Так, Христос говорит о жителях Ниневии, покаявшихся под влиянием проповеди пророка Ионы (Мф. 12, 51), о самом пророке Ионе, пробывшем три дня и три ночи во чреве китовом и тем прообразовавшем трехдневное пребывание Иисуса Христа во гробе (Мф. 12, 40; 16, 4; Лк. 11, 29–30); вспоминает поучительную по своим последствиям судьбу городов Содома и Гоморры (Мф. 11, 21–23; Лк. 10, 13–14), об отцах, евших манну в пустыне (Ин. 6, 31) и т. д. Словом, эти обращения к ветхозаветному Писанию довольно многочисленны и в то же время разнообразны как по содержанию, так и по тем книгам, откуда заимствуются те или другие изречения.

Чтобы убедиться в этих выводах, просмотрим и разберем двадцать третью главу Евангелия от Матфея. Здесь в своей речи Спаситель совокупил все, что было Им сказано против фарисеев в разные времена Своего служения. Господь предвидел, что и между Его последователями найдутся такие же фарисеи и книжники, которые станут связывать неудобоносимые бремена, чтобы возлагать их на плечи других, а сами не захотят и перстом двинуть, будут украшать внешность своей жизни, внутри же будут полны всякой неправды и хищения. И против христианских лицемеров Он изрек Свое "горе"[98].

"Тогда Иисус начал говорить народу и ученикам Своим, и сказал: На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи" (Мф. 23, 1, 2). Этими словами Иисус Христос признает продолжение власти и авторитета за фарисеями и книжниками, как народными учителями, как истолкователями закона Моисеева и руководителями народа к жизни по закону. Так и пастыри христианские являются для христиан истолкователями воли Иисуса Христа, как бы занимающими место Самого Христа в деле учительства и руководства своих современников. Какими же качествами должны отличаться эти вожди нового Израиля и какие несвойственны им — ответ на это дается прикровенно в грозном и властном обличении Спасителя непризванных вождей народа иудейского.

"Итак, все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте: ибо они говорят, и не делают" (ст. 3). Желая предохранить народ от пороков, какими страдают пастыри иудейского народа, Спаситель запрещает брать с них пример. "Что может быть несчастнее того учителя, — говорит святитель Иоанн Златоуст, — коего ученики тем только и спасаются, что не смотрят на его жизнь"[99]. Слово "все" (так как в других местах Господь явно обличает книжников и фарисеев в неправильном толковании закона — ср. напр. Мф. 15, 1–6 и ту же речь ниже) здесь нужно ограничить понятием: что только сообразно с законом (окончательная отмена которого последовала позднее) и разуметь под этим словом, согласно с Златоустом, "предписания, служащие к исправлению нравов, улучшению образа жизни, согласной с правилами Нового Завета"[100], т. е. преимущественно нравственное учение книжников и фарисеев, как об этом отчасти можно заключать и по связи речи. В приложении же к пастырской деятельности в Церкви Христовой это все нужно оставить без всякого ограничения.

Христианский пастырь есть законный представитель законной власти в Церкви, и уже по одному этому лицо авторитетное. Пасомые должны внимать каждому его слову и не вправе сами собою отвергать это слово, каково бы оно ни было, пока пастырь законно пользуется своими правами: это может сделать лишь власть церковная, а не тот или другой член Церкви в частности. Но вся сила слов Спасителя заключается собственно не в этой половине стиха, а в следующей. Если книжники и фарисеи иногда и учили правильно, чему нужно было следовать народу, то сами не поступали по этому учению, допуская, таким образом, разлад между словом своим и делом. Такой же разлад может быть и у христианского пастыря. Так вместе с положительною заповедью для пасомых здесь косвенно обличаются пастыри, говорящие одно, а делающие другое.

Пастыри, имея обязанность учительства, должны в самой жизни своей воплощать преподаваемое ими учение, должны являться творцами закона прежде других. "И всякий преступник, — говорит св. Иоанн Златоуст, — достоин обвинения, тем более тот, кто имеет власть учить. Таковый заслуживает вдвое и втрое более осуждения, во-первых, потому, что преступает закон; во-вторых, потому, что, имея обязанность исправлять других, сам хромлет и подвергает себя большему наказанию по важности своего сана, и в-третьих, потому, что он, как учитель, сильнее увлекает других к пороку своим худым примером".

"Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их" (ст. 4).

Вот одно из проявлений фарисейского слова, не сопровождавшегося делом. Под "бременем" здесь, прежде всего, разумеется совокупность разнообразных и многочисленных предписаний закона Моисеева, ига, которого, как выразился апостол, "не могли понести ни отцы наши, ни мы" (Деян. 15, 10). Но при этом же можно разуметь еще и так называемые предания старцев, которые, как сетью, до мелочей опутывали всю жизнь еврея, несшего и без того тяжелое иго закона.

Так обличаются Спасителем, во-первых, те пастыри, которые непомерно строги в своих требованиях к пасомым (ригористы), которые забывают о человеческой слабости и о том, что истинно христианская жизнь есть высокий идеал совершенства, которого нельзя достигнуть сразу. Пастырь христианский должен помнить, что всей жизни человеческой недостаточно для достижения этого и потому должен устроить дело нравственного усовершенствования своих пасомых постепенно, сообразуясь с их силами и положением, последовательно возводя их от низшего к высшему. Нельзя, например, требовать от неподготовленных людей умной, духовной молитвы, когда они часто не умеют как должно совершать и обычные повседневные утренние и вечерние молитвы и т. п.

Обличаются здесь, во-вторых, и те пастыри, которые обременяют совесть людей многочисленными правилами человеческими или учат их лишь букве, а не духу закона, забывая, что буква убивает и только дух животворит. Но, главным образом, в этих словах заключается обличение всех пастырей, которые лишь предъявляют требования своим прихожанам, сами же не хотят помочь им в несении возлагаемого на них бремени. Помощь же эта должна выражаться и в примере собственной жизни пастыря, "ибо, — по выражению блаженного Феофилакта, — когда учащий не только учит, но и делает, то он вместе с учащимся несет бремя и вместе с ним трудится, но когда он возлагает на меня тяжкое бремя, а сам ничего не делает, то он более обременяет меня, показывая своим бездействием невозможность исполнить то, чему учит". Помощь эта должна выражаться и в разъяснении самого духа учения Христа, при проникновении которым всякое иго Христово будет благо и бремя легко.

"Все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди; расширяют хранилища свои и увеличивают воскрылия одежд своих" (ст. 5).

Спаситель обличает лицемерное благочестие и тщеславие книжников и фарисеев. Сами они не исполняли того, что повелевали исполнять народу, а что и исполняли, то исполняли не по внутреннему убеждению в необходимости исполняемого, а только для того, чтобы показаться народу исполнителями закона, чтобы их видели люди, т. е. исполняли лицемерно. С тою же целью показать свое особенное благочестие, по тщеславию, они расширяли хранилища свои и увеличивали воскрилия риз своих, дабы по одному этому внешнему признаку народ видел, что они "не якоже прочие человецы".

Это обличение приложимо и к тем из христианских пастырей, которые нечужды подобной же фарисейской закваски (Мф. 16, 6). И к ним иногда могут быть отнесены слова пророка, повторенные Спасителем: "Приближаются Мне людие сии усты своими и устнами чтут Мя; сердце же их далече отстоит от Мене. Всуе же чтут Мя" (Ис. 29, 13; Мф. 15, 8–9). Плохо, конечно, и то, когда пастырь намеренно, цинично и без стыда выставляет свои пороки на вид к соблазну пасомых, но не менее постыдно в нем и лицемерие, когда на устах его — одно, а в глубине сердца — другое, тем более если это лицемерие соединяется еще с тщеславием. Лицемерный пастырь должен помнить прежде всего, что всякая ложь неприлична пастырю, и, именно как ложь, долго скрываться не может, ее сердцем чувствуют пасомые, и рано или поздно она откроется во всей свое наготе, ибо нельзя носить вечно маску, чтобы она когда-нибудь не упала. Так лицемер, допускающий лицемерие иногда, по-видимому, даже с доброю целью (не соблазнять пасомых), не есть истинный Христов пастырь, как тем более не может быть таковым тот, кто еще тщеславится своим благочестием, которого на самом деле нет.

"Любят предвозлежания на пиршествах, и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель!" (ст. 6–7).

Обличается честолюбие, в частности, страсть к общественному почету и титулам. "Может быть, все это сочтет кто-нибудь за малость, — говорит св. Иоанн Златоуст, — но эти малости бывают причиной великих зол"[101].

В Церкви существуют награды и отличия, даваемые пастырям как воздаяние за их труды и как средство поощрения к полезной деятельности; этого не запрещает и слово Божие, гласящее: "Достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении" (1 Тим. 5, 17). Со стороны пасомых пастырю всегда воздается особое уважение. Но пастырь не должен это уважение поставлять целью своей деятельности, он не должен искать и домогаться их какими бы то ни было средствами. Для него предосудительно искать их даже путем исправного и усердного исполнения своих обязанностей; тем более, конечно, несвойственно пастырю, если он к приобретению почестей и уважения станет употреблять незаконные средства вроде лести, происков, лжи, клеветы, интриг, измены долгу, совести и т. п.

Далее Господь, обращаясь уже и к ученикам Своим, повелевает не называться учителями, отцами и наставниками, "ибо один у вас Учитель и Наставник — Христос… один у вас Отец, Который на небесах… все же вы — братья" (ст. 8-10). Спаситель, с одной стороны, предостерегает их от честолюбия, выступая не против сущности этих слов, а обличая намерения пастырей добиться, чтобы их величали так; а с другой, научает, каким образом можно избежать этого недуга, т. е. говорит о послушании и смирении. "Больший из вас да будет вам слуга" (ст. 11).

Этими словами указывается на нравственный характер отношений между начальствующими и подчиненными в Церкви Христовой. Братская любовь, которая не кичится, а созидает (1 Кор. 8, 1), любовь, полная смирения — вот только что должно отличать пастыря. Вместе с тем Спаситель представляет и следствия смирения, как и кичливой гордости; смиренный возвысится, гордый унизится, и это не только в очах Божиих, в Царстве воздаяния, но и в очах человеческих, часто еще и здесь, в земной жизни: сами же люди рано или поздно поймут и разгадают как высоту одного, так и пустоту другого. Так пастырю Христовой Церкви в противоположность тщеславию, честолюбию и корню этих пороков — гордости — внушается безусловное смирение по образу Того Кроткого и Смиренного сердцем (Мф. 11, 29), Кто, будучи равен Отцу, Себе умалил, "зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретется якоже человек, смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя" (Флп. 2, 7–8).

Глубокое изучение пастырем самого себя, при котором ясно откроются все его недостатки и слабости, при котором самая высота его сана не только не будет надмевать пастыря, но тем более будет казаться ему не соответствующею его недостоинству, при котором, наконец, он все почести будет относить не к своей личности, а к своему сану, такое изучение предохранит пастыря от порока, противоположного смирению.

Далее, до конца главы, Спаситель со властью Божественного Учителя восемь раз угрожает бедствием непризванным вождям народа иудейского.

"Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите, и хотящих войти не допускаете" (ст. 13).

Фарисеи и книжники закрывали врата Царства Небесного тем, что ложно толковали закон, который дан был для приготовления людей к принятию Мессии и этим отвлекали людей от издревле предреченного Спасителя мира. Они вносили мысль о земном Его владычестве, и поэтому, когда Он явился с проповедью Царства не от мира сего, они и сами не вошли в это Царство, и другим препятствовали войти, представляя Христа лишь обольстителем народным.

Так и пастырям как бы даны ключи Царства Небесного, и на их обязанности лежит ввести своих пасомых в это Царство. Но если они не радят об этом, то и сами они, подобно фарисеям, не входят, и другим мешают войти в него. Горе особенно тем пастырям, которые учат неправильно паству, распространяя суеверия, ереси и т. п. заблуждения.

"Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение" (ст. 14).

Второе горе возвещается за алчность и корыстолюбие, не останавливающееся для своего удовлетворения и перед такими средствами, как обман и вымогательство. Для этого фарисеи старались показать себя набожными, долго молясь напоказ, и, войдя в доверие, выманивали пожертвования в свою пользу.

Пастырь христианский не должен быть лицемером, подобно книжникам и фарисеям. Он не должен свое служение обращать в средство земных выгод, не должен под разными благовидными предлогами вымогать в свою пользу или даже в пользу Церкви имущество пасомых, не должен склонять их хитрым, незаконным путем к пожертвованиям, хотя бы и на благое дело, тем более посягать на благосостояние сирот и вдовиц. Иначе он примет большее осуждение, ибо "всякий согрешающий достоин наказания, а тот, кто делает доброе дело, (чтобы чрез это войти в доверие и иметь потом возможность совершить какой-либо грех), будет наказан строже"[102].

Третья угроза направляется против фанатической ревности фарисеев в обращении язычников, которых они не спасают, а только губят, потому что они обходят "море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случится, делают его сыном геенны, вдвое худшим себя" (ст. 15). Это последнее происходило оттого, что фарисеи, обратив язычников в иудейство и довольствуясь лишь этим обращением, не заботились о дальнейшем их наставлении в вере и утверждении в нравственности. Вследствие этого последние действительно могли оказаться сынами геенны, сугубейшими самих фарисеев, ибо у этих все же были хоть какие-нибудь религиозные убеждения, хоть что-нибудь сложившееся и определенное, у тех же, лишенных своих прежних верований и не утвержденных в новых, стоявших таким образом на распутии двух дорог, не оставалось ничего дорогого и святого. Пример же фарисеев еще больше довершал дело их развращения. Они и здесь могли оказаться хуже тех, ибо когда пасомый видит порочных пастырей, то всегда делается хуже их уже по одному тому, что считает себя ниже их и тем извиняет свои пороки.

Так и пастырь, обязанный заботиться не только о спасении верующих, но и об обращении идущих но ложному пути (без проявления фанатизма в этом деле), не должен еще обольщаться и ставить себе в великую заслугу то, что он успел обратить многих, не должен думать, что он сделал все дело лишь одним этим обращением, без дальнейшего утверждения обращенных в истинах христианской веры и нравственности. Иначе и он, подобно фарисеям, может лишь увеличить число "сынов геенны".

Далее Господь возвещает горе книжникам и фарисеям за ложные клятвы, за извращение закона посредством казуистических перетолкований его. Господь называет их вождями безумными и слепыми, ибо, поступая таким образом, они ясно показывали, что не понимали самого духа закона и, обращая внимание на мелочи, упускали из вида важное. Подобный недостаток, сам по себе уже совершенно непростительный в пастыре, свидетельствует о полной неприготовленности и непригодности его к делу пастырского служения, духовного по преимуществу, как духовна по преимуществу сама религия Христова.

Но тут есть еще и нечто другое. "По учению фарисеев, — толкует блаж. Феофилакт, — тот, кто клялся золотым сосудом или волом, или овцею, назначенными для жертвы, а потом нарушал клятву, тот присуждался представить в храм то, чем он клялся; дар они предпочитали олтарю ради прибыли, получаемой от жертв. А если кто, поклявшись храмом, нарушал клятву, то поелику он не мог создать ничего подобного храму, разрешался от клятвы; посему клятва храмом становилась незначительною по причине любостяжания фарисеев". Извращать закон, обращая мелочи в главное, а главное низводя на степень второстепенного, не по недостатку образования и понимания, а из видов корыстолюбия — это уже такой порок, который свидетельствует о глубокой нравственной развращенности пастыря.

С этого стиха и до 32-го включительно Господь еще четыре раза угрожает горем книжникам и фарисеям за их поступки, которые свидетельствовали о том, что они внешность поставили на место духа, мелочи на место вечного и существенного.

Господь угрожает книжникам и фарисеям за их предпочтение мелочных предписаний, точно даже не определяемых законом, существенному в этом законе — правде, милости и вере. Закон Моисеев предписывал приносить десятины только с плодов земли (Втор. 14, 22), не упоминая собственно о травах. Фарисеи, желавшие всегда казаться более строгими и лучшими, чем другие, исполнителями закона, давали десятину и с последних — с мяты, аниса и тмина. Фарисеи и книжники, обращаясь к мелочам, упускали из внимания самое главное в законе — суд (справедливость), милость (любовь, снисходительность) и веру (в собственном смысле и вообще верность Богу и Его закону). Между тем, по словам Спасителя, это-то последнее и нужно бы было исполнять прежде всего, а иного только не оставлять при этом исполнении.

Мелочи и внешность не отрицаются Спасителем, и они имеют свое значение в религии, но значение именно второстепенное, так как служат выражением внутреннего, существенного. В противном случае это является лишь фарисейским лицемерием. И в среде христиан многие живут этим внешним, не заботясь о внутренней стороне религии. Но если это иногда и извинительно людям простым, мирским, не понимающим духа закона и не возвысившимся еще до такого понимания, то никогда не простительно в пастыре, который и другим должен указывать на главное и второстепенное, на значение того и другого. Его особенное внимание должно быть обращено не на соблюдение его пасомыми тех или других внешних, и притом отдельных, предписаний и обрядов, но на укрепление их воли в добре на воспитание в их душе истинно христианского настроения. Иначе и он будет лишь "оцеживать комаров, верблюдов же поглощать" (ст. 24).

Проявляя излишнюю заботу о внешней чистоте даже посуды, фарисеи и книжники не радели о собственной внутренней чистоте. Блюда их, чистые совне, были наполнены яствами и питиями, приобретенными возмутительными способами воровства и обмана. Все это делало их подобными "окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Так и вы, — говорит Господь, обращаясь к лицемерам в духовной жизни, — по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония" (ст. 27–28).

И, наконец, Господь угрожает фарисеям за их притворное, следовательно, опять наружное только, покаяние, с которым они обвиняли своих отцов в избиении пророков, но в то же время сами готовы были убивать посланников Божиих, и в этом отношении действительно превзошли своих предков, убив Самого Сына Божия, что и переполнило, наконец, меру долготерпения Господа. Обличение касается исключительно книжников и фарисеев… Но нет ли и теперь таких пастырей, которые на словах готовы благоговеть пред честными исполнителями воли Господней, в душе же в каждую удобную минуту готовы предать и уничтожить таких деятелей, служащих живым упреком их собственной лицемерной деятельности?

В заключение своей грозной обличительной речи Господь предрекает страшную участь, ожидающую народ еврейский, в конец развращенный своими вождями — этими змиями и порождениями ехидны, выражая в то же время чувство глубокого сострадания и трогательной скорби о гибели этого народа, избранного Самим Богом, столь любимого Богом, для которого, прежде всего, Он преклонил небеса и сошел на землю (ст. 33–39). Речь опять, конечно, касается исключительно народа иудейского и его ложных пастырей. Но угроза Спасителя, столь страшная по отношению к не исполнившим своего назначения, во всяком случае, должна заставить призадуматься и пастыря народа христианского, носящего в себе хоть какие-нибудь черты образа книжников и фарисеев.

Ведь пастырь — образец и пример для паствы, и это налагает на него ответственность не только за себя, но и за пасомых. "Как на корабле, — говорит преподобный Исидор, когда сделает ошибку кормчий, что уготовляет общую гибель, так и грехи имеющих священный сан распространяют вредоносность на всех"[103].

Паства идет за пастырем, смотря на него, как на своего руководителя. Он — град, поставленный на верху горы, и светильник, чтобы светить всем живущим вокруг него (Мф. 5, 14–15). Любовь к людям есть неодолимая сила, неотразимое оружие в руках пастыря Церкви при совершении им его святого служения; она является в пастыре источником тех самых сил и свойств, которые необходимы ему для того, чтобы деятельность его возможно более уподоблялась пастырской деятельности Христа Спасителя.

В лице Иисуса Христа дается пастырю не просто пример, но и живая, вечно действующая Божественная Личность, с Которой пастырь теснейшим образом в своем пастырстве связывается, от Которой он может постоянно черпать живую благодать.

Господь наш Иисус Христос, придя в мир взыскать и спасти погибшее (Мф. 18, 11), основал Церковь и учредил пастырство. Он Сам положил начало пастырскому служению, Он явился именно тем любвеобильным Пастырем, Который, оставляя девяносто девять овец, идет искать в горах одну заблудшую.

Из всего вышеизложенного видно, что пастырство Христа Спасителя и его преемников воистину явилось светом мира и солью земли. Оно озарило и прогнало от сердец человеческих ту тьму, которая несла за собой не только смерть телесную, но и духовную. Пастырство среди мира является тем светильником, который поставлен не под спудом, но на подсвечнике, чтобы люди, видя этот свет, не могли сбиться с пути, ведущего в Царство Христово.

Пастырство в христианской Церкви — один из самых труднейших видов служения Богу и человеку. Сознавая трудность и большую ответственность пастырского служения перед Богом за спасение пасомых, пастырь должен стремиться в своей жизни подражать "Доброму Пастырю" и руководствоваться Его учением, изложенным в Св. Евангелии.

Христианское пастырство все свои силы направляет к осуществлению одной конечной цели — к спасению людей, к достижению ими Царствия Небесного. Свое право быть таковым, благодатные силы и возможность успеха в своей деятельности пастырство получает от Христа и через Христа.

Истинное пастырство есть мученичество. Чтобы быть достойным делателем в Вертограде Божием, пастырю необходимо созидать в себе образ истинного пастыря, чтобы предстать пред Пастыреначальником делателем непостыдным и сказать Ему: "Вот я и дети, которых дал мне Бог" (Евр. 2, 13).