Троица: четыре модели

Троица: четыре модели

Как уже было сказано, доктрина о Троице относится к невероятно сложным областям христианского богословия. Ниже мы рассмотрим 4 подхода, классические и современные, к этой доктрине. Каждый из них проливает свет на определенные аспекты этой концепции, а также дает некоторое представление о ее основаниях и следствиях. Наиболее значительное из классических изложений принадлежит, вероятно, Августину, в то время как в современном периоде выделяется подход Барта.

Августин Гиппонийский

Августин объединяет многие элементы, возникающего единодушного взгляда на Троицу. Это можно увидеть в его настойчивом отрицании какой бы то ни было формы подчиненности (то есть рассмотрения Сына и Святого Духа как подчиненных Отцу в Божестве). Августин настаивает на том, что в действиях каждой Личности можно усмотреть действия всей Троицы. Таким образом, человек сотворен не просто по образу Божьему; он создан по образу Троицы. Проводится важное разграничение между вечной божественностью Сына и Святого Духа и их местом в плане спасения. Хотя Сын и Дух могут представляться последующими Отцу, такое суждение относится лишь к Их роли в процессе спасения. Хотя может показаться, что в истории Сын и Дух занимают подчиненное положение по отношению к Отцу, в вечности Они равны. В этом слышны сильные отголоски будущего разграничения между "сущностной Троицей", основанной на вечной природе Божьей, и "практической Троицей", основанной на божественном Самооткровении в истории.

Вероятно наиболее характерный элемент подхода Августина к Троице касается его понимания личности и места Святого Духа; конкретные аспекты этого подхода мы исследуем позднее, при рассмотрении спора о "filioque". Однако, концепция Августина о том, что Святой Дух есть любовь, соединяющая Отца и Сына, заслуживает рассмотрения уже на данном этапе.

Отождествив Сына с "мудростью" (sapienlia), Августин переходит к отождествлению Духа с "любовью" (cantos). Он признает, что для подобного отождествления нет явных библейских оснований; однако он считает его оправданным отступлением от Библии. Святой Дух "позволяет нам обитать в Боге, а Богу в нас". Это ясное определение Духа как основания для союза между Богом и верующими представляется важным, поскольку оно указывает на идею Августина о том, что Дух дает общение. Дух есть божественный дар, соединяющий нас с Богом. Отсюда следует, утверждает Августин, что аналогичные отношения существуют и в Самой Троице. Бог уже существует в тех отношениях, к которым Он хочет привести нас. Точно так же, как Святой Дух служит связью между Богом и верующим, Он выполняет такую же роль в Троице, соединяя Ее Лица. "Святой Дух… позволяет нам обитать в Боге, а Богу в нас. Такое положение стало следствием любви. Поэтому. Святой Дух — Бог, Который есть любовь".

Этот довод подтверждается общим анализом значения любви ("cantos") в христианской жизни. Августин, несколько вольно основываясь на 1 Кор.1:.13 ("А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них большая"), рассуждает следующим образом:

1. величайшим даром Божьим можно назвать любовь;

2. величайшим даром Божьим также можно назвать Святой Дух;

3. поэтому, Святой Дух является любовью.

Эти рассуждения сведены воедино в следующем отрывке: "Любовь принадлежит Богу и ее воздействие на нас приводит к тому, что мы обитаем в Боге, а Бог обитает в нас. Мы знаем об этом, потому что Он дал нам Свой Дух. Дух является Богом, который есть любовь, и поскольку не существует большего дара чем Святой Дух, мы делаем естественный вывод, что Тот, Кто является одновременно Богом и Божьим есть любовь".

Этот метод анализа подвергся критике за его очевидные слабости, из которых далеко не последней представляется то, что он приводит к удивительно безличному понятию о Святом Духе. Дух представляется своеобразным клеем, соединяющим Отца и Сына и Их Обоих с верующими. Идея о "соединении с Богом" занимает центральное место в духовности Августина, и то же место она неизбежно занимает в его рассмотрении Троицы.

Одной из наиболее характерных черт подхода Августина к Троице по праву считается развитие им "психологических аналогий". Основания для обращения в этой связи к человеческому разуму можно свести к следующему. Вполне разумно предположить, что, создавая мир, Бог наложил на него свой характерный отпечаток. Где же искать этот отпечаток ("vestigium")? Можно ожидать, что он был оставлен на самой вершине творения. Рассказ о творении в Книге Бытия позволяет нам сделать вывод, что вершиной творения является человек. Поэтому, утверждает Августин, мы должны искать образ Божий в человеке.

Затем, однако, Августин делает шаг, который многим исследователям кажется неудачным. На основании своего неоплатоновского мировоззрения Августин утверждает, что вершиной человеческой природы следует считать разум. Поэтому, в своих поисках "следов Троицы" (vestigia Trinitatis) в творении богослов должен обращаться к индивидуальному человеческому разуму. Крайний индивидуализм этого подхода, наряду с его очевидной рассудочностью, означает, что Августин предпочитает находить отпечаток Троицы во внутреннем умственном мире отдельного человека, а не, например, в личных взаимоотношениях (взгляд, пользовавшийся популярностью у средневековых авторов, таких как Ричард из Сен — Виктора). Кроме того, первое прочтение трактата "О Троице" создает впечатление, что Августин считал, будто внутренний мир человеческого разума может нам сообщить о Боге не меньше, чем план спасения. Хотя Августин подчеркивает ограниченность подобных аналогий, сам он пользуется ими в значительно большей степени, чем они позволяют это делать.

Августин выделает троичную структуру человеческой мысли, и утверждает, что такая структура основана на бытии Божьем. Он сам считает, что наиболее важной триадой следует считать триаду разума, знания и любви ("mens", "notitia" и "amor"), хотя немаловажное значение также имеет связанная с ней триада памяти, понимания и воли ("memoria", "intellegentia" и "voluntas"). Человеческий разум рисуется в виде образа — правда, неточного, но тем не менее образа — Самого Бога. Поэтому, точно так, как в человеческом разуме существуют три таких способности, которые не полностью разделены одна от другой, также и Боге могут быть три "Личности".

Здесь можно разглядеть три очевидные, а возможно и роковые, слабости. Как уже неоднократно указывалось, человеческий разум нельзя так просто и аккуратно свести к трем сущностям. В конце концов, однако, необходимо отметить, что обращение Августина к таким "психологическим аналогиям" носит чисто иллюстративный, а не существенный характер. Они предназначались в качестве наглядных пособий (хотя и основанными на доктрине творения) к мыслям, которые можно почерпнуть из Священного Писания и раздумий о плане спасения. Ведь доктрина Августина Гиппонийского о Троице основана не на его анализе человеческого разума, а на его прочтении Писания, особенно четвертого Евангелия.

Взгляды Августина на Троицу оказали большое влияние на последующие поколения, особенно в период средневековья. Работа Фомы Аквинского "Трактат о Троице" представляет собой в основном лишь элегантное изложение идей Августина, а не какое?либо изменение и исправление их недостатков. Точно так же, "Наставления" Кальвина главным образом прямо повторяют подход Августина к Троице, что указывает на установившееся в этот период единомыслие в западном богословии. Если Кальвин в чем?то и отходит от Августина, так это в связи с "психологическими аналогиями". "Я сомневаюсь, могут ли здесь быть полезны какие?либо аналогии, проведенные с вещами человеческими" — сухо отмечает он, говоря о внутритринитарных разграничениях.

Значительные изменения в доктрину о Троице в западном богословии были внесены в XX в. Рассмотрим несколько различных подходов, начав с наиболее значительного, предложенного Бартом.

Карл Барт

Барт помещает доктрину о Троице в начале своего труда "Догматика Церкви". Это простое наблюдение важно, поскольку при этом он полностью изменяет порядок, принятый его оппонентом Ф. Д. Э. Шлейермахером. С точки зрения Шлейермахера, упоминание о Троице должно стоять последним в рассуждениях о Боге; для Барта, это должно быть сказано прежде, чем вообще можно говорить об откровении. Поэтому, она помещена в начале "Догматики Церкви", поскольку ее предмет делает эту догматику возможной вообще. Доктрина о Троице лежит в основе божественного откровения и гарантирует его актуальность для грешного человечества. Она, по словам Барта, — "объяснительное подтверждение" откровения. Это экзегеза факта откровения.

"Бог открывает Себя. Он открывает Себя через Себя. Он открывает Себя". В этих словах (которые, как я обнаружил, невозможно сформулировать по — другому) Барт устанавливает границы откровения, которые приводят к формулировке доктрины о Троице. Deus dixit; Бог сказал Свое слово в откровении — и задача богословия — выяснить, что это откровение предполагает и подразумевает. С точки зрения Барта, богословие представляется не более чем "Nach?Denken", процессом "осмысления задним числом" того, что содержится в Божьем Самооткровении. Нам следует "тщательно исследовать связь между нашим знанием Бога и Самим Богом в Его бытии и природе". С помощью подобных утверждений Карл Барт устанавливает контекст доктрины о Троице. Что можно сказать о Боге, при условии, что божественное откровение действительно имело место. Что может реальность откровения сказать нам о бытии Божьем? Исходной точкой для рассуждений Барта о Троице служит не доктрина или идея, а реальность того, что Бог говорит, и Его слышат. Поскольку как можно услышать Бога, когда грешное человечество неспособно услышать Слово Божье?

Вышеприведенный абзац не более чем пересказ некоторых разделов первого полутома труда Барта "Церковная догматика", озаглавленного "Доктрина о Слове Божием". Здесь сказано очень много и сказанное нуждается в пояснении. Следует четко выделить две темы.

1. Грешное человечество изначально проявляло неспособность услышать Слово Божье.

2. Тем не менее, грешное человечество услышало Слово Божье, поскольку Слово позволило ему осознать свою греховность.

Сам факт того, что откровение имеет место, требует пояснений. С точки зрения Карла Барта, это подразумевает, что человечество пассивно в своем процессе восприятия; процесс откровения, от начала до конца, подчиняется власти Бога. Для того, чтобы откровение действительно было откровением, Бог должен быть способен передать Его грешному человечеству, несмотря на греховность последнего.

После осознания этого парадокса, можно проследить общую структуру доктрины Барта о Троице. В откровении, утверждает Барт, Бог должен быть показан в божественном Самооткровении. Должно существовать прямое соответствие между Открывающим и откровением. Если "Бог открывает Себя как Господь" (характерно бартианское утверждение), то Бог должен быть Господом "вначале в Себе". Откровение представляет собой повторение во времени того, чем Бог является в вечности. Таким образом, существует прямое соответствие между:

1. открывающимся Богом;

2. Самооткровением Божьим.

Переводя это утверждение на язык тринитарного богословия, Отец открывается в Сыне.

Что же можно сказать о Святом Духе? Здесь мы подходим к тому, что представляется, вероятно, наиболее сложным аспектом доктрины Карла Барта о Троице: идее об "открытости" ("Offenbarsein"). Исследуя это, прибегнем к примеру, не использованному самим Бартом. Представим себе двух людей, прогуливающихся возле Иерусалима весенним днем около 30 г. от Р. Х. Они видят распятие трех людей и останавливаются посмотреть. Первый из них, указывая на центральную фигуру, говорит: "Вот обычный преступник, которого казнят". Другой, указывая на того же человека, отвечает: "Вот Сын Божий, Который умирает за меня". Сказать, что Иисус Христос стал Самооткровением Божьим, недостаточно; должно существовать какое?то средство, с помощью которого Иисуса Христа можно признать Самооткровением Божьим. Именно признание откровения откровением и составляет идею об "Offenbarsein".

Как же достичь этого узнавания? В этом вопросе Барт однозначен: грешное человечество неспособно сделать это без посторонней помощи. Барт не собирается признавать за человечеством какой?либо положительной роли в толковании откровения, считая, что таким образом; божественное откровение подчиняется человеческим теориям познания. (Как мы уже видели, он подвергся за это суровой критике со стороны тех, кто, как, например, Эмиль Бруннер, иначе могли бы сочувственно относиться к его целям). Истолкование откровения как откровения должно быть само по себе делом Божьим — точнее, делом Святого Духа.

Человечество не становится способным к слышанию слова Господнего (сарах verbi domini), а затем слышит его; слышание и способность слышать даются одним действием Святого Духа.

Все это может навести на мысль, что Барта можно уличить в модализме, рассматривающем различные моменты откровения как различные "формы бытия" Одного и Того же Бога. Следует сразу же отметить, что существуют люди, которые обвиняют Барта именно в этом грехе. Однако, более взвешенные размышления заставляют отказаться от подобного суждения, хотя и дают возможность подвергнуть доктрину Барта критике в другом. Например, Святой Дух освещен в изложении Барта достаточно слабо, что можно считать отражением слабых сторон западного богословия в целом. Однако, какими бы ни были его слабости, общепризнанно, что рассмотрение Бартом доктрины о Троице вновь утвердило важность этой доктрины после долгого периода его забвения в догматическом богословии.

Роберт Джексон

Занимая лютеранские позиции, но обладая глубокими познаниями в области богословия Реформации, современный американский богослов Роберт Джексон представил свежий и творческий взгляд на традиционную доктрину о Троице. Во многом, взгляды Джексона можно считать развитием позиции Карла Барта с ее характерным акцентом на необходимости оставаться верным божественному Самооткровению. Его работа "Триединая личность: Бог согласно Евангелию" (1982 г.) дает нам фундаментальную точку отсчета для рассмотрения доктрины в период, ставший свидетелем возобновления интереса к вопросу, который прежде вызывал мало интереса.

Джексон утверждает, что "Отец, Сын и Святой Дух" является правильным именем Бога, Которого христиане знают в Иисусе Христе и посредством Его. Бог должен обязательно, утверждает он, иметь собственное имя. "Тринитарные рассуждения представляют собой попытку христианства определить Бога, Который призвал нас. Доктрина о Троице содержит как собственное имя, "Отец, Сын и Святой Дух"…, так и подробное развитие и анализ соответствующих определительных описаний". Джексон указывает, что Израиль существовал в политеистической среде, в которой термин "бог" нес в себе относительно мало информации. Необходимо назвать интересующего нас бога. С аналогичной ситуацией столкнулись и новозаветные авторы, стремившиеся определить бога, находящегося в центре их веры, и провести различие между этим богом и множеством других богов, которым поклонялись в этом регионе, а особенно в Малой Азии.

Таким образом, доктрина о Троице определяет или называет христианского Бога — однако, определяет и называет этого Бога в манере, соответствующей библейскому свидетельству. Это не имя, которое мы выбрали; это имя было выбрано для нас, и которое мы уполномочены использовать. Таким образом, Роберт Джексон отстаивает приоритет божественного Самооткровения перед человеческими построениями и концепций божественности.

"Евангелие определяет Бога следующим образом: Бог — это Тот, Кто воскресил израильского Иисуса из мертвых. Всю задачу богословия можно сформулировать как нахождение различных способов расшифровки этого высказывания. Один из них порождает тринитарный язык и мышление Церкви". Выше мы уже отмечали то, как ранняя Церковь была склонна путать характерно христианские идеи о Боге с идеями, заимствованными из эллинистического окружения, куда христианство проникло. Доктрина о Троице, утверждает Джексон есть и всегда была защитным механизмом от подобных тенденций. Она позволяет Церкви выявить характерность своего символа веры и избежать поглощения соперничающими концепциями о Боге.

Однако, Церковь не могла игнорировать свое интеллектуальное окружение. Если, с одной стороны, ее задачей была защита христианского понятия о Боге от соперничающих концепций божественности, другая ее задача состояла в проведении "метафизического анализа определения триединого Бога в Евангелии". Иными словами, она была вынуждена использовать философские категории своего времени, чтобы объяснить, как христиане верят в своего Бога, и в чем они отличаются от других религий. Как это не парадоксально, попытка отделить христианство от эллинизма привела к введению в тринитарные рассуждения эллинистических категорий.

Таким образом, доктрина о Троице сосредоточивается на признании того, что Бог назван в Священном Писании и в свидетельстве Церкви. В древнееврейском богословии Бог определяется по историческим событиям. Джексон отмечает, как много ветхозаветных текстов определяют Бога, ссылаясь на божественные действия в истории — такие как избавление Израиля от египетского плена. То же наблюдается и в Новом Завете: Бог определяется ссылками на исторические события, в первую очередь, на воскресение Иисуса Христа. Бог определяется в связи с Иисусом Христом. Кто Такой Бог? О каком боге мы говорим? О Боге, Который воскресил Христа из мертвых. По словам Дженсона: "Возникновение семантической модели в которой понятия "Бог" и "Иисус Христос" носят взаимно определяющий характер, имеет в Новом Завете фундаментальное значение".

Таким образом, Р. Джексон выделяет личное восприятие Бога из метафизических рассуждений. "Отец, Сын и Святой Дух" относятся к именам собственным, которое мы должны использовать при упоминании о Боге и обращении к Нему. "Лингвистические средства определения — имена собственные, определяющие описания — становятся для религии необходимостью. Молитвы, как и другие просьбы, должны иметь обращение". Таким образом, Троица служит инструментом богословской точности, заставляющим нас быть точными в отношении интересующего нас Бога.

Джон Маккварри

Джон Маккварри, англо — американский автор, имеющий корни в шотландской пресвитерианской среде, подходит к Троице с экзистенциалистской точки зрения (см. раздел "Экзистенциализм: философия человеческого опыта" в главе 6). В его взгляде выявляются как сильные, так и слабые стороны экзистенциалистского богословия. В широком смысле, их можно изложить следующим образом:

* Сильной стороной этого взгляда представляется то, что он по — новому мощно освещает христианское богословие, указывая на то, как его построения соотносить с опытом человеческого существования.

* Слабой стороной этого подхода можно назвать то, что, хотя он и способен укрепить существующие христианские доктрины с позиций экзистенциализма, он представляет меньшую ценность для установления первенствующего положения этих доктрин по отношению к человеческому опыту.

Ниже мы рассмотрим эти положения на примере экзистенциалистского подхода Маккварри к доктрине, представленного в его работе "Принципы христианского богословия" (1966 г.).

Маккварри утверждает, что доктрина о Троице "обеспечивает динамичное, а не статичное понимание Бога". Но как же может динамичный Бог одновременно быть стабильным? Размышления Маккварри над этим противоречием приводят его к заключению, что "даже если бы Бог не открыл нам Свое триединство, мы все равно должны были бы воспринимать Его подобным образом". Он исследует динамическую концепцию Бога в рамках христианских взглядов.

1. Отца следует воспринимать как "изначальное Бытие". Под этим мы должны понимать "первоначальный акт или энергию бытия, условие существования чего бы то ни было, источником не только всего, что существует, но и того, что могло бы существовать".

2. Сына следует воспринимать как "выразительное Бытие". "Изначальное Бытие" нуждается в Самовыражении в мире существ, чего Оно достигает посредством "проявления через выразительное Бытие".

Разделяя этот подход, Маккварри принимает идею о том, что Сын является Словом или Логосом, действующим силой Отца в творении. Он прямо связывает эту форму бытия с Иисусом Христом: "Христиане верят, что Бытие Отца находит выражение прежде всего в конечном бытии Иисуса".

3. Святой Дух следует воспринимать как "соединяющее Бытие", поскольку "к функциям Святого Духа относятся сохранение, укрепление и, где это необходимо, восстановление единства Бытия с существами". Задача Святого Духа заключается в содействии достижению, новых и более высоких уровней единства между Богом и миром (между "Существом" и "существами", используя терминологию Маккварри); Он приводит существа обратно к новому и более плодотворному единству с Существом, которое изначально вызвало их бытие.

Вполне понятно, что подход Джона Маккварри можно выделить как плодотворный, поскольку он связывает доктрину о Троице с обстоятельствами существования человечества. Однако, его недостатки также очевидны — представляется, что существует определенная искусственность в присвоении Личностям Троицы определенных функций. Возникает вопрос, что бы произошло, если бы Троица состояла из четырех членов; возможно в этой ситуации Маккварри придумал бы четвертую категорию Бытия. Однако, это выступает в качестве общего слабого места экзистенциалистского подхода, а не данного конкретного случая.

СПОР О FILIOQUE

Одним из наиболее значительных событий в ранней истории Церкви было достижение согласия во всей Римской империи относительно Никео — Цареградского символа веры. Целью этого документа служило установление доктринальной стабильности в Церкви в чрезвычайно важный период ее истории. Часть согласованного текста касалась Святого Духа — "от Отца исходящего". Но к IX в. Западная Церковь постепенно исказила эту фразу и стала говорить о том, что Святой Дух "исходит от Отца и Сына". Это дополнение, которое с тех пор стало нормативным в Западной Церкви и ее богословии, стало обозначаться латинским термином "filioque" ("и от Сына"). Эти идеи о "двойном исхождении" Святого Духа стали источником крайнего недовольства греческих авторов: они не только вызывали у них серьезные богословские возражения, но и представлялись им посягательством на неприкосновенный текст символов веры. Многие ученые считают, что подобные настроения также внесли свой вклад в раскол между Западной, и Восточной церквами, который произошел около 1054 г.

Спор о "filioque" имеет большое значение и как богословский вопрос, и в связи с отношениями между Западной и Восточной Церквами. В этой связи, представляется необходимым подробно рассмотреть эти вопросы. Основная проблема касается того, исходит ли Святой Дух "от Отца" или "от Отца и Сына". Первая точка зрения ассоциируется с Восточной Церковью и наиболее весомо изложена в трудах Каппадокийских отцов; последняя ассоциируется с Западной Церковью и разработана в трактате Августина "О Троице".

Греческие патристические авторы утверждали, что в Троице существует всего один источник Бытия. Лишь Отец может считаться единственной и верховной причиной всего, включая Сына и Святого Духа в Троице. Сын и Дух происходят от Отца, но по — разному. В своих поисках подходящих терминов для выражения этих взаимоотношений богословы со временем остановились на двух достаточно отличных друг от друга образах: Сын рождается от Отца, а Святой Дух исходит от Отца. Эти два термина должны служить выражением идеи о том, что и Сын, и Дух происходят от Отца, но по — разному. Это терминологическое построение выглядит довольно неуклюжим и отражает то, что греческие слова "gennesis" и "ekporeusis" трудно перевести на современный язык.

Для того, чтобы помочь в постижении этого сложного процесса, греческие отцы использовали два образа. Отец произносит Свое Слово; в это же время Он выдыхает воздух, чтобы это слово могло быть услышано и воспринято. Используемые здесь образы, имеющие глубокие библейские корни, указывают на то, что Сын — Слово Божье, а Святой Дух — дыхание Божье. Возникает естественный вопрос: Почему же Каппадокийские отцы тратили столько времени и усилий на подобное разграничение между Сыном и Святым Духом. Ответ на этот вопрос представляет чрезвычайную важность. Отсутствие четкого разграничения между тем, как Сын и Дух происходят от Одного и Того же Отца, приводит к мысли о том, что Бог имеет двух сыновей, что порождает непреодолимые проблемы.

В подобных условиях совершенно немыслимо предполагать, что Святой Дух исходит от Отца и от Сына. Почему? Потому что это полностью скомпрометирует принцип того, что Отец служит единственным источником всякой божественности. Это приводит к утверждению о том, что в Троице существует два источника божественности, со всеми его внутренними противоречиями. Если Сын разделяет исключительную способность Отца быть источником всякой божественности, то эта способность перестает быть исключительной. По этой причине, греческая Церковь считала западную идею о "двойном исхождении" Духа приближением к полному неверию.

Греческие авторы, однако, не были в этом вопросе полностью единодушны. Кирилл Александрийский, не колеблясь, говорил о том, что Дух "принадлежит Сыну" и в Западной Церкви не замедлили развиться схожие идеи. Ранние западные христианские авторы сознательно обходили вопрос о конкретной роли Духа в Троице. В своем трактате "О троице" Иларий Пуатийский ограничился заявлением о том, что он не станет "ничего говорить о Святом Духе [Божьем], кроме того, что Он есть Дух [Божий]". Эта туманность привела некоторых его читателей к предположению о том, что он относится к бинитарианцам, верящим в полную божественность лишь Отца и Сына. Однако из других мест этого же трактата становится ясным, что Иларий считает, что Новый Завет указывает на то, что Святой Дух исходит и от Отца, и от Сына, а не от одного лишь Отца.

Такое понимание исхождения Духа от Отца и от Сына было разработано в его классическом виде Августином. Возможно, основываясь на позициях, подготовленных Иларием, Августин утверждал, что Духа следует считать исходящим от Сына. В качестве одного из основных доказательств приводился стих Ин.20:22, в котором говорится о том, что воскресший Христос дунул на своих учеников и сказал: "Примите Духа Святого". В своем трактате "О Троице" Августин объясняет это следующим образом: "Мы не можем также сказать, что Святой Дух не исходит и от Сына. Говорится же о том, что Дух является Духом Отца и Сына… [далее цитируется Ин.20:22] …Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына".

Делая это заявление, Августин считал, что выражает единомыслие, установившееся как в Западной, так и в Восточной Церкви. К сожалению, его знание греческого языка, похоже, было недостаточным, и он не знал, что грекоязычные Каппадокийские отцы имели совершенно другую точку зрения. Тем не менее, существуют вопросы, в которых Августин явно отстаивает отличную роль Бога — Отца в Троице: "Только Бог Отец является Тем, от Которого рождается Слово, и от Которого главным образом исходит Дух. Я добавил слова "главным образом", потому мы обнаруживаем, что Святой Дух исходит и от Сына. Тем не менее, Отец дал Духа Сыну. Этим не подразумевается, что Сын уже существовал и обладал Духом. Все, что Отец дал Своему единородному Сыну, Он дал Ему Его рождением. Он родил Его таким образом, что общий дар должен стать Духом Их Обоих".

Что же, таким образом, по мысли Августина, следует из понимания — роли Святого Духа? Ответ на этот вопрос заключается в его характерном взгляде на Дух как на "связь любви" между Отцом и Сыном. Августин разработал идею о взаимоотношениях в Троице, утверждая, что Личности Троицы определяются Их отношениями друг с другом. Духа, таким образом, следует считать отношением любви и общения между Отцом и Сыном, связью, которая, с точки зрения Августина, лежит в основе единства воли и замысла Отца и Сына, представленного в Четвертом Евангелии.

Глубинные различия между двумя описанными подходами можно свести к следующему:

1. Целью греческих богословов была защита уникальной позиции Отца как единственного источника божественности. То, что и Сын, и Дух исходят от Него, хотя различным, но равноценным образом, обеспечивает, в свою очередь и их божественность. С этой точки зрения, западный подход вводит два отдельных источника божественности в Троице, ослабляя жизненно важное разграничение между Сыном и Духом. Сын и Святой Дух понимаются как имеющие отдельные, но взаимодополняющие роли; западное богословие считает, что Дух также можно считать Духом Христовым. Действительно, целый ряд современных авторов, мыслящих в восточной традиции, как, например, русский автор Владимир Лосский, подверг критике западный подход. В своем очерке "Исхождение Святого Духа", Лосский утверждает, что западный подход неизбежно обезличивает Духа, приводит к неправильному акценту на личности и трудах Иисуса Христа и сводит Троицу к безличному принципу.

2. Целью западных богословов было обеспечить адекватное разграничение между Сыном и Святым Духом и, в то же время, показать их взаимосвязь. Такой глубоко релятивистский подход к идее о "Личности" делает подобное понимание Духа неизбежным. Поняв позицию восточных богословов, поздние западные авторы утверждали, что они не считают свой подход указанием на наличие в Троице двух источников божественности. Лионский собор заявил, что "Святой Дух исходит от Отца и от Сына", "однако не как от двух источников, но как от одного источника". Однако, эта доктрина остается источником разногласий, которые едва ли будут устранены в ближайшем будущем.

Рассмотрев христианскую доктрину о Боге, перейдем ко второй важной теме христианского богословия — личности и значению Иисуса Христа. Мы уже показали, как христианская доктрина о Троице возникла из христологических рассуждений. Настало время рассмотреть развитие христологии как объекта исследования.

Вопросы к восьмой главе

1. Многие богословы предпочитают говорить о "Творце, Искупителе и Утешителе", а не о традиционном "Отце, Сыне и Святом Духе". Чего позволяет этот подход достичь? Какие трудности он порождает?

2. Как бы вы примирили следующие два утверждения "Бог есть Личность"; "Бог есть три Личности"?

3. Является ли Троица доктриной о Боге, или об Иисусе Христе?

4. Изложите основные мысли доктрины о Троице, содержащиеся в произведениях Августина Гиппонийского или Карла Барта.

5 Имеет ли значение, исходит ли Святой Дух только от Отца, или от Отца и Сына?