Глава пятая Первый оптинский книгопечатник

Глава пятая

Первый оптинский книгопечатник

Макарий Оптинский

Преподобный иеросхимонах Макарий, в миру Михаил Николаевич Иванов (20 ноября/3 декабря 1788 – 7/20 сентября 1860)

Жизнь, проходимая с чистой совестью и со смирением, доставляет мир, спокойствие и истинное счастье.

Макарий Оптинский

Скромная келья с левой стороны от входа в оптинский скит, у самых скитских ворот. Коридор делит помещение на две половины: для старца и келейника. «Владения» старца – приемная и маленькая спальня, мебели в которой – узенькая койка и письменный стол с аккуратными стопками писем, приготовленными для ответа, духовными журналами и святоотеческими книгами. Да еще возле стола – кресло с подушкой. В восточном углу среди икон – особенно чтимый старцем образ Владимирской Божьей Матери с неугасимой лампадой. Стены увешаны видами монастырей и портретами подвижников. В этой келье старец Макарий прожил много лет.

Бухгалтер, помещик, монах – путь в Оптину

Михаил Николаевич – будущий великий старец Оптиной пустыни, иеросхимонах Макарий – родился 20 ноября 1788 года в глубоко религиозной многодетной семье Ивановых, орловских дворян. Семья жила в окрестностях Калуги, красивых живописных местах возле Лаврентьева монастыря. И детские годы Михаила прошли под звон монастырских колоколов, ежедневно созывавших иноков к молитве.

В пятилетнем возрасте Михаил остался без матери, рано умершей от чахотки. Она горячо любила маленького сына и предчувствовала, что у него будет необычная судьба. Она так и говорила: «Чувствует мое сердце, что из этого ребенка выйдет что-то необыкновенное».

Школу мальчик окончил в городе Карачеве и уже в четырнадцать лет поступил на службу бухгалтером в финансовое ведомство. Даже в столь юном возрасте он отлично справлялся с непростыми обязанностями, обращая на себя благосклонное внимание начальства, и через три года, в семнадцать лет, получил должность начальника стола счетной экспедиции в городе Курске.

Несмотря на успехи по службе, подросток жил в своем обособленном мире. Любил книги, много читал, отыскивая ответы на вопросы ума и сердца. Разбирался в музыке, прекрасно играл на скрипке.

Служба и мирские хлопоты тяготили его. В восемнадцать лет он потерял отца, поделил наследство с братьями, и, к недоумению многих, вышел в отставку. Михаил Николаевич сразу же уехал из города и, поселившись в тиши собственной деревни, занялся хозяйством. В скором времени оказалось, что добросовестный государственный служащий к управлению хозяйством собственного поместья относится достаточно равнодушно. Не увлекает его этот процесс. Родня только руками разводила, взирая на методы управления новоявленного помещика.

Вспоминали, как на суд Михаилу Николаевичу привели пойманных с поличным мужиков, кравших много гречихи на его полях. Как поступил бы на его месте любой уважающий себя барин? Правильно, примерно наказал бы воров, чтобы другим неповадно было. Но Михаил Николаевич, к ужасу родственников, принялся терпеливо вразумлять падких на хозяйское добро мужиков, ссылаясь на Священное Писание. Пока родные Михаила Николаевича выразительно переглядывались и украдкой хихикали, многозначительно постукивая пальцем по лбу, мужики, выслушав искреннюю и горячую «проповедь» барина, в раскаянии пали на колени.

Еще одним разочарованием для родни стало упрямое нежелание Михаила жениться. В объяснение причин, по которым он не стремится связывать себя семейными узами, Михаил Николаевич не вдавался, и это, по всей видимости, давало его родственникам некую надежду, что он может переменить свое решение. Во всяком случае, девиц на выданье со всей округи возили к нему на смотрины регулярно. Кто знает, может быть, какая-нибудь девушка, влюбившись в него, смогла бы преодолеть его стремление к одиночеству, но он никому не дал такой возможности. Михаил Николаевич был внешне некрасив, оспа щедро оставила на его лице свои следы, с детства – косноязычен, чего очень смущался. После череды безуспешных попыток его женить, родственники, наконец, махнули на него рукой и оставили в покое, чему Михаил Николаевич был бесконечно рад. Он окончательно уединился, занялся чтением духовных книг, часами играл на скрипке. Иногда трудился в столярной мастерской.

В 1810 году Михаил Николаевич отправился на богомолье в Богородицкую Площанскую пустынь, расположенную в Орловской епархии в сорока верстах от его имения. Тишина уединенного монастыря, монашеская жизнь произвели на двадцатидвухлетнего молодого человека настолько сильное впечатление, что он принял твердое решение остаться в монастыре. И остался. Написал братьям небольшое письмо о своем решении не возвращаться домой и покинуть мир, свое имение отписал в их пользу, поставив единственное условие: из вырученных от продажи имения денег тысяча рублей должна быть употреблена на строительство церкви в селе Турищеве, где похоронен отец.

Став послушником Площанской пустыни, молодой человек исполнял возложенные на него послушания письмоводителя обители, чтеца, ризничего, певца. Здесь он обучился церковному уставу и нотному пению. Постоянно звучавшие в монастыре рассказы о высокой духовной жизни подвижников с Афона и из Молдавии, которые, приняв учение преподобного Паисия Величковского, уединялись в Брянские скиты, глубоко запали ему в душу.

В 1815 году Михаил Николаевич был пострижен в монашество с именем Макарий. В том же году ему была уготована встреча с переселившимся в Площанскую пустынь одним из ближайших учеников Паисия Величковского, старцем Афанасием (Захаровым), который одним из первых начал распространять в России традиции старчества. Старец Афанасий стал духовным наставником Макария. Он привез с собой из Молдавии много рукописных святоотеческих книг. Часть аскетической литературы была переведена, и старец начал с того, что привил отцу Макарию любовь к их постоянному изучению и переписыванию. Под руководством старца отец Макарий стал глубоким знатоком святоотеческой письменности, свободно читал по-гречески и по латыни. Старец Афанасий подводил своего ученика к великому труду и искусству – исследованиям и переводам святоотеческой литературы.

Шестнадцать лет провел в Площанской пустыни отец Макарий. В 1824 году он впервые побывал в Оптиной пустыни, еще не зная, что в памяти будущих поколений его имя будет неразрывно связано с этими местами.

В 1825 году умер старец Афанасий. Отца Макария, достигшего тридцативосьмилетнего возраста, назначили настоятелем обители и духовником ближайших монастырей.

Отец Макарий, искренний последователь старца, чувствовал себя духовно осиротевшим, тосковал без учителя и испытывал острую необходимость в наставнике. Словно в ответ на его молитвы, в Площанскую пустынь явился старец Лев с учениками. Он уступал старцу Афанасию в образованности, но был твердым последователем Паисия Величковского. Старец Лев считал отца Макария равноправным сотоварищем в монашеском служении, но, уступая смиренным просьбам отца Макария, все же согласился считать его своим учеником.

Их совместное служение в Площанской пустыни длилось недолго. По просьбе настоятеля Оптиной пустыни игумена Моисея отец Лев переселился в Оптину. Но между ними велась интенсивная переписка, да и духовная связь старца Льва и отца Макария не прерывалась. В 1834 году учитель и ученик воссоединились: отца Макария тоже пригласили в Оптину пустынь.

Дуэт

В 1836 году отец Макарий был назначен духовником монастырской братии, а через три года, после отъезда отца Антония в Малоярославецкую обитель, становится начальником скита. При этом он остается послушником старца Льва, которому полностью вверяет свою волю, не предпринимая что-либо без его благословения.

Современники восхищались: «Поучительны и назидательны были отношения между двумя старцами – отцом Львом и отцом Макарием. Умилительно было видеть единодушие и взаимную любовь двух старцев».

Игуменья Павлина, ученица обоих старцев, вторила: «Сидят они, как Ангелы Божии, рядом, а мы стоим перед ними на коленях и двум открываем свои души – как бы одному. Поистине в них были сердце и душа едины».

Оба великих оптинских старца, Макарий и Лев (Леонид), являли собой образец кротости и смирения. Отец Иларион вспоминал: «Бывало, пожалуюсь ему (отцу Леониду) на батюшку отца Макария, и отец Леонид при мне же сделает ему выговор для того, конечно, чтобы кротость и смирение батюшки Макария послужили мне примером, когда я вырасту из духовного малолетства. А я, по малой моей тогда духовной опытности, еще не мог понять смысла сего и доволен был, что отец Леонид батюшку отца Макария обвинил, а меня оправдал».

Семь лет преподобные старцы Лев и Макарий руководили духовной жизнью оптинской братии и тысяч прихожан и паломников. Вместе они взрастили великого духовного старца Амвросия.

У отца Льва учился отец Макарий любовному отношению ко всяким убогим и страждущим физически и духовно, учился в меру сил своих целить их недуги, не гнушаться ничем, кроме греха.

Известен случай, когда к старцу Макарию привели бесноватого, который ранее ничего о старце не знал и никогда его не видел. Увидев приближающегося старца, бесноватый бросился к нему с криком: «Макарий идет! Макарий идет!» – и ударил его по щеке. Старец тут же подставил ему другую щеку. Больной так и рухнул без чувств на пол. Очнулся он исцеленным – бес покинул тело его, не смог пересилить великого смирения старца.

Старец Макарий оставался возле отца Льва до самой смерти своего наставника, подавая монахам пример удивительного смирения перед духовным авторитетом старца. Старец Лев умер в 1841 году, кончина его глубоко потрясла душу преданного ему ученика. После смерти старца Льва вся тяжесть духовного руководства, старческого служения и многочисленные заботы о благоустройстве скита легли на плечи старца Макария.

Враг праздности

Из года в год день старца шел по однажды заведенному распорядку. Вставал отец Макарий в два часа ночи или утра – каждый считает по-своему – при ударе скитского монастырского колокола, часто сам будил своих келейников и прочитывал утренние молитвы. В шесть утра выпивал одну-две чашки чая и шел принимать посетительниц: женщин отец Макарий принимал за воротами скита в особой келье. С девяти утра первые посетители приходили в его келью. Чаще всего это были люди простого звания: крестьяне, мещане, мастеровые. Они терпеливо ждали выхода старца в приемную. Каждому он давал советы и наставления, всегда различая характеры, уровень духовного состояния страждущих.

Врачуя души, он исцелял и тела, используя для этих целей масло из своей неугасимой лампады. Засвидетельствовано немало случаев исцеления больных. Особенно удавалось ему лечение бесноватых.

В одиннадцать часов звонили к трапезе, и старец отправлялся подкрепиться, а затем час отдыхал. Во время этого единственного за весь день отдыха он обычно гулял по дорожкам скита, превращенного трудами монахов в чудесный сад, поражавший красотой всех, кто бывал в Оптиной пустыни. Строгость жизни подвижника не заслонила от него красоты окружающего мира. Он со слезами на глазах любовался цветами в скитском саду, у окна его кельи была устроена специальная кормушка для благодарно щебечущих лесных птиц. Отец Макарий очень любил лес, о чем даже писал одному из адресатов: «Человек получает в лесу себе успокоение и душевную пользу. Один вид вечнозеленых хвойных деревьев нашей Родины веселит зрение, служа символом надежды на жизнь вечносущую…»

В два часа дня старец имел обыкновение ходить в монастырские гостиницы, там его дожидались посетители из высших слоев общества – помещики, военные и государственные чиновники, литераторы, ученые, купцы, богословы. И среди этих людей старец пользовался особым авторитетом: не случайно именно к нему приезжали Николай Васильевич Гоголь, Алексей Константинович Толстой и многие другие известные современники. Духовными детьми отца Макария были и супруги Киреевские. Во многом благодаря старцу Макарию пробудился интерес к Оптиной пустыни в среде русской интеллигенции. Позже в мучительных поисках ответов на вечные вопросы сюда придут Константин Леонтьев, Федор Михайлович Достоевский, граф Лев Николаевич Толстой.

Ежедневно старца Макария ожидали десятки, а в иные дни и сотни людей. И старец, от природы слабый здоровьем, всегда выходил к этим людям – с четками в одной руке и опираясь на костыль другой. Он с любовью слушал о духовных и житейских нуждах каждого, кого вразумлял, кого наставлял, а кому и помогал выбраться из глубин отчаяния. В скит старец возвращался измученный, с трудом переводя дыхание, иногда не в состоянии выговорить хотя бы слово от усталости. Но приходило время молитвы, и до самой вечерней трапезы, а иногда и во время нее старец принимал членов монастырской и скитской братии, не успевших днем побывать у него на исповеди. Если же кто-то из монахов долго не появлялся, старец сам шел к тому в келью. Появление его всегда оказывалось вовремя, в те самые моменты, когда требовалось его наставление, способное уберечь от отчаяния, уныния или других искушений.

Чего не терпел старец Макарий, так это праздности. Чтобы занять монахов полезным делом, он завел в скиту токарное дело, переплетное и другие. Старец давал послушание: чтение святоотеческих книг, лично подбирая книги для каждого, сообразуясь с духовной зрелостью и потребностью.

За этими трудами наступала ночь, измученный старец возвращался в свою келью: тело болело от изнеможения, а сердце от переполнявших его людских страданий. Но до отдыха было еще далеко – на столе лежали письма. Он садился за стол и писал. После смерти старца его учениками было собрано и опубликовано пять томов писем.

Старец Макарий был наделен многими духовными дарами, но по смирению и скромности скрывал их. Близкие к нему люди не сомневались в его прозорливости, неоднократно убеждаясь в этом. Часто, впервые видя человека, старец называл его по имени прежде, чем тот сам успевал представиться. Нередко старец отвечал на письма до их получения.

Из смирения старец обычно не предсказывал прямо, а говорил обращавшимся к нему так: «Делай, как знаешь, но смотри, чтобы не случилось с тобой то-то и то-то…» Если обратившийся за советом поступал все же по-своему, то на своем печальном опыте убеждался, что предостерегал мудрый старец не напрасно. Многие тайны были ему открыты.

В 1848 году во Франции произошла буржуазная революция, идеи которой во многом подготовили питательную почву для грядущих русских революций. Французская революция сопровождалась многими стихийными бедствиями. Не обошли они стороной и Россию. Это нашло отражение в летописи монастырской жизни Оптинской пустыни: «С наступлением 1848 года настали бедствия в Европе почти повсеместно. Во Франции 24 февраля – революция, ниспровержение законной власти, республика. От Франции разлился сей адский поток в смежные земли, кроме России. Везде мятежи, нестроения. В России холера, засуха, пожары, 26 мая в 12-м часу дня загорелся губернский город Орел, сгорело 2800 домов; на воде барки сделались добычей пламени. В Ельце сгорело 1300 домов».

«Июнь, 24-е число. Праздник в скиту дня Рождества св. Иоанна Предтечи. Пополудни в три часа зашла страшная туча с молнией и громовыми ударами с юго-запада при 20 градусах тепла. Она разразилась страшной бурей с проливным дождем и градом. От этой бури во многих местах Козельского уезда произошли разрушения, в особенности же в Оптиной пустыни. На церквах Казанской и Больничной разломало на части железную крышу, сорвало кресты. поломало множество плодовых деревьев. В скиту упавшей сосной повредило башню. А в монастырском лесу поломано и вырвано с корнем до двух тысяч самых толстых сосен. Страшная буря! Никто не помнил такой…»

Старец Макарий, несмотря на слабое здоровье, вместе с братией расчищал монастырский лес, убирал поваленные бурей деревья. Когда бурелом расчистили, старец взял на себя руководство посадкой новых деревьев. Посадки были непростые. Они имели клиновидную форму и служили зашифрованным письмом в будущее. Выросшие на этом месте деревья долго хранили великую и заповедную тайну отца Макария. Предназначалось это послание последнему старцу Оптиной пустыни. Так, из уст в уста передавали в Оптиной наказ старца Макария. Во исполнение завета на этом участке не только деревья, но даже кусты было запрещено вырубать. Но напрасно почти столетие бережно хранили оптинские монахи послание, тайна старца Макария осталась неразгаданной, письмо в будущее непрочитанным. В начале 20-х годов ХХ века после революции и закрытия монастыря заповедные посадки безжалостно вырубили, а последний оптинский старец Нектарий скончался вдали от обители, в ссылке.

Старец Макарий предвидел тяжкие испытания для России. О разрушительной буре он писал: «Это страшное знамение Божьего гнева на отступнический мир. В Европе бушуют политические страсти, а у нас – стихии. Началось в Европе, кончится нами… <…> Благодетельная Европа научила нас внешним художествам, а внутреннюю доброту отнимает и колеблет православную веру; деньги к себе притягивает».

Отец Макарий открыл матери Павлине, которая умерла в 1875 году, что дети и внуки ее до антихриста не доживут, а вот правнуки «узрят страшное».

В письмах старца Макария слышится тревога о наступающем воинственном нигилизме, о будущем России: «Нынче темная сила крепко вооружается противу света Истины, и разум силится взять верх над верою и противляется Церкви. Жаль бедную, любезную нашу матушку Россию, если, по слову Вашему, жатва эта скоро созреет под серп! Если же это неминуемо должно быть, то верующим надобно молиться милосердному Господу…»

«.Источники истинного просвещения в Православной Церкви в учении святых Отцов; а не в западной философии, под влиянием которой, как поганки, на русской почве появились безбожные социалисты, губящие все чистое, светлое, доброе. Они в безумной дерзости и беспримерной злобе задались ныне целью истребить и вещественные храмы, и невещественные храмы – души христиан. С дьявольской яростью торопятся разрушить все, что напоминает о Боге. Так, как нам представляется, свирепствует красный „зверь" пред своею гибелью, а она неминуема. Бог поругаем не бывает. Сметет их силою державной десницы Своей. Нет покаяния – не будет и пощады».

Тревожны мысли его о судьбах России: «Сердце обливается кровью при рассуждении о нашем любезном отечестве, России нашей матушке: куда она мчится, чего ищет? Чего ожидает? Просвещение возвышается, но мнимое: оно обманывает себя в своей надежде; юное поколение питается не млеком учения Святой нашей Православной Церкви, а каким-то иноземным, мутным, зараженным духом; и долго ли это продолжится? Конечно, в судьбах Промысла Божия написано то, чему должно быть, но от нас сокрыто по неизреченной Его премудрости. А кажется, настает время по предречению отеческому: „Спасающийся да спасет свою душу"».

Эти трагические слова и мысли старца Макария удивительным образом перекликаются со словами Гоголя: «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа».

Совпадение это далеко не случайно, как не случайно и то, что Николай Васильевич Гоголь не единожды посещал Оптину пустынь в поисках ответов на многие мучавшие его вопросы, в поисках духовного совершенства и с отцом Макарием имел беседы. Но о Гоголе и Оптиной пустыни позже. Тесная связь русской культуры и оптинского старчества возникла во многом благодаря Киреевским, особенно Ивану Васильевичу Киреевскому, и его жене Наталье Петровне Киреевской, урожденной Арбениной.

С их помощью и при горячем участии игумена Моисея отцу Макарию удалось положить в Оптиной пустыни начало великому делу – книгопечатанию, наладить выпуск книг духовного содержания.

Книгопечатание, семья Киреевских и «оптинский дух»

Во многом успехи книгоиздательского дела были связаны с четой Киреевских. Иван Васильевич Киреевский стал в этом деле ближайшим сотрудником отца Макария: помогал в переводах с греческого, пояснял философские термины. Наталья Петровна, его супруга, держала корректуру. И они же были самые крупные жертвователи на дела книгоиздания.

Наталья Петровна сыграла огромную роль в духовном формировании мужа. Она впервые открыла ему мир восточно-христианской мысли, через нее он познакомился со старцем Новоспасского монастыря в Москве Филаретом (Пуляшкиным), последователем заветов Паисия Величковского и духовником Натальи Петровны. Он же стал духовным отцом Ивана Васильевича Киреевского. Во время предсмертной болезни старца Филарета Иван Васильевич ночами просиживал в келье больного. После кончины старца Филарета Иван Васильевич и Наталья Петровна Киреевские перешли под духовное руководство старца Макария.

Иван Васильевич Киреевский – видный русский философ и литератор, один из основоположников и идейных вождей (вместе с Алексеем Степановичем Хомяковым) славянофильства. Отношение к этому философскому течению в русской литературе и периодике противоречивое. До сих пор ломаются копья и не утихают споры о славянофильстве. Оценивая критически это философское и литературное течение, нужно всегда помнить, в какое время оно зародилось. Общество во многом было расколото, интеллигенция раздроблена на кружки, направления, течения, тенденции. Но даже причисляемый к «западникам» Александр Иванович Герцен признавал, что со славянофильства «начинается перелом русской мысли».

Вся напряженная работа философской мысли Ивана Васильевича Киреевского была сосредоточена на поиске выхода из духовного кризиса, в котором пребывала на тот момент значительная часть русской интеллигенции. Киреевский, а вместе с ним и другие славянофилы, считал, что истина доступна только «верующему мышлению», которое, по его мнению, «заключается в стремлении собрать все силы души в одну силу;…отыскать то внутреннее средоточие бытия, где разум и воля, и чувство, и совесть, прекрасное и истинное, удивительное и желаемое, справедливое и милосердное, и весь объем ума сливаются в одно живое единство и таким образом восстанавливается существенная личность человека в ее первозданной неделимости».

Образцом такого целостного, «верующего мышления» стала для Ивана Васильевича, а с его легкой руки и для всего кружка славянофилов, восточная патристика – богословская наука, занимающаяся изучением творений Святых Отцов церкви и систематическим изложением содержащегося в них учения. Живое же воплощение «духовной цельности жизни» он нашел в Оптиной пустыни, в ее старцах, чьи «истины. были добыты ими из внутреннего непосредственного опыта и передаются нам как известия очевидца о стране, в которой он был».

Духовный опыт святых старцев Иван Васильевич Киреевский ставил значительно выше книжной премудрости. Он писал своему другу Александру Ивановичу Кошелеву: «Существеннее всяких книг, найти святого православного старца, которому ты бы мог сообщить каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение святых Отцов. Такие старцы, благодаря Богу, еще есть в России, и если ты будешь искать искренне, то найдешь».

Для Ивана Васильевича Киреевского встречу с отцом Макарием переоценить невозможно. Именно через него Киреевский познал «оптинский дух», для него по-новому открылись старинные писания, совокупность древних текстов предстала не как застывшая книжная догма, но как явление живой духовной преемственности и современной истории, уходящей корнями в апостольские времена.

Киреевские жили в имении Долбино, всего в сорока верстах от Оптиной пустыни, что давало возможность часто посещать старца. Бывал у них в гостях и сам отец Макарий. В 1845 году старец Макарий дал в редактируемый Иваном Васильевичем журнал «Москвитянин» статью о жизни Паисия Величковского. Ее поместили в декабрьский номер.

В следующем году, в один из приездов старца в Долбино, Киреевский и отец Макарий пришли к совместному решению о настоятельной необходимости ввести в обиход духовную традицию, к которой оба принадлежали. Так, появилась на свет идея оптинского книгоиздательства. Идея, имевшая серьезнейшие последствия, поскольку книгоиздание это дало огромный общественный резонанс и обратило на себя внимание не только лиц духовных, но и всей образованной России.

Как ни покажется странным современному читателю, но в те годы в России остро не хватало духовной литературы. Издавать ее, в соответствии с «Духовным регламентом» Петра I и указами 1787-го и 1808 годов, дозволялось исключительно с одобрения Святейшего Синода и только в духовных типографиях. В результате этих жестких ограничений святоотеческая литература практически перестала выходить. В то же время светская печать пустила в оборот огромное количество переводных произведений лжемистического характера. Эти издания не были подвластны синодальной цензуре, печатались с дозволения цензуры гражданской и были прямо враждебны православию.

Самым высоким покровителем книгоиздания в Оптиной пустыни был митрополит Московский Филарет. Он не только дал благословение, но и лично участвовал в проверке переводов, определении последовательности издания, привлечении необходимых людей. Искренне радовался митрополит успехам книгопечатания. «У старцев как все поспевает, удивительно! Очень им благодарен…» – передавал он отцу Макарию через Наталью Петровну Киреевскую.

Как известно, «дорогу осилит идущий», и в 1847 году вышла первая книга Оптиной пустыни «Житие и писания Молдавского старца Паисия Величковского».

Издание духовной литературы стало любимым детищем старца Макария и супругов Киреевских. От подготовки к печати готовых переводов Паисия Величковского постепенно перешли к самостоятельным переводам с греческого.

Первые книги были изданы на средства супругов Киреевских. Они даже построили в Долбине маленький домик-келью для старца Макария, где тот мог бы спокойно работать над рукописями. Но это вызвало жалобы недоброжелателей и неудовольствие церковных властей.

Налаживая в Оптиной пустыни выпуск книг духовного содержания, старцу Макарию удалось привлечь к этим трудам многих русских интеллектуалов, среди которых были Степан Петрович Шевырев, Михаил Петрович Погодин, Михаил Александрович Максимович, братья Иван Васильевич и Петр Васильевич Киреевские. Этих видных деятелей русской культуры с отцом Макарием и другими старцами Оптиной пустыни связывали не только переложение на русский язык трудов отца Паисия и великих аскетов древности: Исаака Сирина, Макария Великого, Иоанна Лествичника. Многие из них вверили себя духовному руководству старцев.

Отец Макарий деятельно участвовал в издательстве. Подготавливал к печатанию славянские тексты, переводил их на русский язык, снабжал малопонятные места своими примечаниями. Были опубликованы жития и творения Паисия Величковского, Варсонофия Великого, Иоанна, Симеона Нового Богослова, Феодора Студита, Максима Исповедника и других. Всего в XIX веке издательством Оптиной пустыни было выпущено сто двадцать пять наименований духовной литературы общим тиражом двести двадцать пять тысяч экземпляров. Впечатляющие для того времени показатели!

Действительно, успехи книгоиздания были очевидны. «Бог посылал средства на благое дело через добрых людей, и одна за другой было издано большое количество книг», – радовался старец Макарий. Было чему радоваться: он и настоятель отец Моисей бесплатно рассылали книги во все библиотеки – академические, семинарские и прочие. Книги, изданные в Оптиной, получали почти все архиереи, ректоры, инспекторы академий и семинарий. Они отправлялись даже в монастыри на святой горе Афон.

Постепенно формировался круг переводчиков и комментаторов. В самой Оптиной пустыни ближайшими помощниками в этом деле стали старец Амвросий (Гренков), будущий преемник старца, образованнейший Леонид (Кавелин), впоследствии автор многих трудов по церковной истории, археологии, археографии, Ювеналий (Половцев), будущий архиепископ Литовский, Климент (Зедергольм), бывший магистр классической филологии Московского университета.

Младший брат Ивана Васильевича Киреевского, Петр Васильевич, в книгоиздании участвовал мало, но был тесно связан с Оптиной пустынью. Историк по образованию, он выбрал для себя другой путь. Делом его жизни стало собирание фольклора, народных песен. Двадцать пять лет жизни он посвятил этому: искал, выспрашивал, записывал, сравнивал варианты.

Каждый год летом он обязательно посещал Долбино. Жил там, бывал в Оптиной пустыни, ходил по окрестным селам, отыскивая песни. Целыми днями в странноприимном доме Оптиной пустыни он слушал странников и богомольцев, пришедших из архангельских и вологодских лесов, с Украины, Иртыша, казачьего Дона, со всей необъятной России.

О собирательстве Петра Васильевича стало известно практически по всей России. Многочисленные добровольцы, записывавшие песни в своих губерниях, высылали записи Киреевскому. В числе этих добровольных помощников были Гоголь, Даль, Кольцов. Пушкин прислал тетрадь песен, записанных им в Псковской губернии.

В Оптиной пустыни при монастырской библиотеке для собрания народных песен был выделен специальный фонд Петра Васильевича Киреевского. Старец Макарий всегда живо интересовался делом Киреевского, поддерживал его. Правда, старец постоянно направлял его на собирание духовных песнопений, но Петр Васильевич собирал все подряд.

В библиотеке Оптиной пустыни Киреевскому оказывали неоценимую помощь в кропотливом деле обработки и классификации собранных песен: место рождения песни, место записи, какова она по жанру: свадебная, обрядовая, солдатская, любовная – и по характеру исполнения: сольная, хороводная. Петр Васильевич был хорошим музыкантом, владел нотной грамотой, записывал не только слова, но и мелодии песен. К сожалению, в оптинской библиотеке нельзя было играть на пианино, проверяя записанные ноты, пришлось снять у купца Демидова в Козельске в спокойном, нешумном месте флигель. Петр Васильевич Киреевский собрал более семи тысяч песен. Труд, памяти и уважения потомков достойный.

Книгоиздание в Оптиной пустыни не только привлекло к переводам духовной литературы ряд русских литераторов и ученых, но и укрепило связь между старчеством и русской интеллигенцией. Из писем Ивана Васильевича Киреевского видно, с каким уважением, какой почтительной любовью и в то же время какой внутренней свободой относился он к своему старцу. Иван Васильевич отсылал отцу Макарию на просмотр все свои работы, статьи Алексея Степановича Хомякова, просил его советов и указаний. Благодаря влиянию старца Макария, на учении ранних славянофилов лежит отсвет «оптинского христианства».

После смерти Ивана Васильевича Киреевского (в 1856 году) Алексей Степанович Хомяков писал: «С Киреевским для нас всех как будто порвалась струна с какими-то особенно мягкими звуками, и эта струна была в то же время мыслию». Иван Васильевич Киреевский был похоронен в Оптиной пустыни, возле Введенского собора. Через два года там же был похоронен его брат, а еще через два – старец Макарий. Могилы учителя и ученика оказались рядом.

Иван Васильевич Киреевский открыл для русской интеллигенции Оптину пустынь. Именно он проложил, указал сюда путь приезжавшим к отцу Макарию на исповедь и благословение графу Алексею Константиновичу Толстому, Алексею Степановичу Хомякову и многим другим видным русским деятелям культуры. Огромную роль сыграла Оптина пустынь в судьбе и исканиях Николая Васильевича Гоголя.

Духовные искания Гоголя и Оптина пустынь

Николай Васильевич Гоголь, человек мнительный, боялся холодов, потому на зиму отправлялся в Рим. В 1850 году он решает провести зиму в Одессе. Как ни странно, «на зимовку» Гоголь отправился из Москвы. 13 июня. Возможно, он просто нашел повод отправиться в путешествие. Николай Васильевич любил путешествовать, находиться в дороге. В пути он набирался впечатлений, отдыхал душой.

Вообще Гоголь, по сути, вел бездомную жизнь скитальца. У него не было своего дома, он жил у друзей – сегодня у одного, завтра у другого. Даже собственную долю имения он отказал в пользу матери, оставшись нищим. При этом из своих не очень больших гонораров он оказывал помощь бедным студентам.

После смерти писателя в описи его личного имущества значились книги, немного старых вещей, несколько десятков рублей серебром. В то же время учрежденный им фонд «на вспоможение бедным людям, занимающимся наукой и искусством» составлял более двух с половиной тысяч рублей.

Но это еще будет не скоро. А пока, 13 июня 1850 года, Гоголь в сопровождении друга, Михаила Александровича Максимовича, отправляется в путешествие. Ехали не спеша, на долгих. В первый день путешественники остановились на ночлег в Подольске, встретились с поэтом-славянофилом Алексеем Степановичем Хомяковым и его супругой. С ними и провели вечер в дружеской беседе.

15 июня ночевали в Малоярославце, утром отстояли молебен в Малоярославецком Николаевском монастыре, настоятелем которого был в то время игумен Антоний, брат настоятеля Оптиной пустыни. Игумен Антоний пригласил путешественников на чай, а после чаепития благословил обоих финифтяным образком Николая Чудотворца.

16 июня Гоголь и Максимович добираются до Калуги, где днем обедают у супруги калужского губернатора, Александры Осиповны Смирновой-Россет, «черноокой Россети», давней хорошей знакомой Николая Васильевича по Петербургу. На обеде присутствовал известный поэт и писатель граф Алексей Константинович Толстой. Гоголь пребывает в хорошем настроении, оживлен, много говорит, делится планами.

Первый биограф Гоголя Платон Кулиш записал со слов Максимовича: «Между прочим, путешествие на долгих было для него [Гоголя. – Е. Ф.] уже как бы началом плана, который он предполагал осуществить впоследствии. Ему хотелось совершить путешествие по всей России, от монастыря к монастырю, ездя по проселочным дорогам и останавливаясь отдыхать у помещиков. Это ему было нужно, во-первых, для того, чтобы видеть живописнейшие места в государстве, которые большею частию были избираемы старинными русскими людьми для основания монастырей; во-вторых, для того чтобы изучить проселки Русского царства и жизнь крестьян и помещиков во всем ее разнообразии; в-третьих, наконец, для того чтобы написать географическое сочинение о России самым увлекательным образом. Он хотел написать его так, „чтоб была слышна связь человека с той почвой, на которой он родился"».

Из Калуги Гоголь и Максимович отправились в Оптину пустынь. Был июнь – время цветения трав. Не доезжая две версты до монастыря, Гоголь останавливает бричку, и путешественники, как и положено паломникам, остаток пути проделывают пешком.

По дороге они встретили девочку с миской земляники и хотели купить у нее ягоды. Но девочка отдала ягоды даром со словами: «Как можно брать деньги со странных людей». Называя путешественников странными, она имела в виду странников.

На Гоголя эта встреча и поступок девочки произвели огромное впечатление. Двадцать дней спустя он пишет графу Александру Петровичу Толстому, явно вспоминая и эту встречу: «Я заезжал по дороге в Оптину Пустынь и навсегда унес о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской Горе не лучше. Благодать видимо там присутствует [слово „видимо", скорее всего, употреблено в смысле „зримо", „наглядно". – Е. Ф.]. Это слышится и в самом наружном служении, хотя и не можем объяснить себе почему. Нигде я не видал таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное. Я не расспрашивал, кто из них как живет: их лица сказывали сами все. За несколько верст подъезжая к обители, уже слышишь ее благоуханье: все становятся приветливее, поклоны ниже и участья к человеку больше. Вы постарайтесь побывать в этой обители. <…> Пустынь эта распространяет благочестие в народе. И я не раз замечал подобное влияние таких обителей».

В монастыре Гоголь жил в скиту, в отдельном домике, чудом уцелевшем до наших дней. Писатель пребывал в благостном состоянии духа. Скит изнутри ограды был похож на сплошной цветник из редких, умело рассаженных и с любовью выращенных цветов. Не случайно многие современники в один голос утверждали, что скит в те времена напоминал рай. Очень достоверно живописал скит Федор Михайлович Достоевский в главе «Приехали в монастырь» романа «Братья Карамазовы».

К окружающей красоте добавлялись ветхозаветная тишина, утренний благовест и вечерний звон. Николай Васильевич много гулял по окрестностям, собирал целебные травы, много читал. В Оптиной пустыни им была прочитана в рукописи книга Исаака Сирина, произведшая на него огромное впечатление. И не только впечатление, книга заставила переосмыслить одно из основных его суждений о нравственности, жизни.

Это суждение – одно из главных противоречий христианства как учения, оно заключено в следующем. Христианство, как и другие религии, учит: «Все от Бога», «На все воля Божья», «Бог дал, Бог взял». То есть все в жизни человека предопределено, все вручено воле Всевышнего, и от самого человека ничего не зависит. В то же время христианство, в отличие от большинства религий, побуждает добрую волю человека: человек не может быть пассивен, он должен бороться с собой, грехом, тьмой за чистоту души, ее спасение, человек обязан совершенствоваться. Получается, что Бог – лишь маяк, дающий человеку правильное направление, указывающий, куда плыть, что принимать и что отбрасывать.

В одиннадцатой главе «Мертвых душ» Гоголь рассуждает: «Бесчисленны как морские пески человеческе страсти, и все не похожи одна на другую, и все они, низкие и прекрасные, вначале покорны человеку и потом уже становятся страшными властелинами его. Блажен, избравший себе из всех прекраснейшую страсть; растет и десятерится с каждым часом и минутой безмерное его блаженство, и входит он глубже и глубже в бесконечный рай своей души. Но есть страсти, которых избрание не от человека. Уже родились они с ним в минуту рождения его в свет, и не дано ему сил отклониться от них. Высшими начертаньями они ведутся, и есть в них что-то вечно зовущее, неумолкающее во всю жизнь. Земное великое поприще суждено совершить им: все равно в мрачном ли образе, или пронестись светлым явлением, возрадующим мир, – одинаково вызваны они для неведомого человеку блага».

После прочтения в Оптиной пустыни рукописной книги Исаака Сирина, Николай Васильевич на странице первого издания «Мертвых душ», напротив этого места в тексте, написал карандашом: «Это я писал в „прелести", это вздор; прирожденные страсти – зло, и все усилия разумной воли человека должны быть устремлены для искоренения их. Только дымное надмение человеческой гордости могло внушить мне мысль о высоком значении прирожденных страстей. Теперь, когда я стал умнее, глубоко сожалею о „гнилых словах", здесь написанных. Мне чуялось, когда я печатал эту главу, что я путаюсь, вопрос о значении прирожденных страстей много и долго занимал меня и тормозил продолжение „Мертвых душ". Жалею, что поздно узнал книгу Исаака Сирина, великого душеведа и прозорливого инока. Здоровая психология и не кривое, а прямое понимание души встречаем лишь у подвижников-отшельников. То, что говорят о душе запутавшиеся в хитросплетенной немецкой диалектике молодые люди, – не более как призрачный обман. Человеку, сидящему по уши в житейской тине, не дано понимание природы души».

Экземпляр этого издания принадлежал графу Александру Петровичу Толстому, а после его смерти был передан отцу Клименту (Зедергольму) и хранился в монастырской библиотеке.

17 июня Гоголь и Максимович присутствовали на всенощном бдении, во время которого Гоголь, по воспоминаниям иноков, «молился весьма усердно и с сердечным умилением».

На следующий день Николай Васильевич посетил старцев, познакомился с игуменом Моисеем и старцем Макарием. Существует предание, что старец Макарий предчувствовал приезд писателя. Старец Варсонофий рассказывал своим духовным детям об этом так: «Говорят, он был в то время в своей келье (кто знает, не в этой ли самой, так как пришел Гоголь прямо сюда) и, быстро ходя взад и вперед, говорил бывшему с ним иноку: „Волнуется у меня что-то сердце. Точно что необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то". В это время докладывают, что пришел Николай Васильевич Гоголь».

Беседа со старцами произвела на Гоголя сильное впечатление. С отцом Макарием у него устанавливаются особо доверительные отношения. Составитель жития преподобного Макария писал: «Достоверно известно, что батюшка отец Макарий не одобрял его светскую литературную деятельность и советовал ему оставить писательство в этом роде и начать новую жизнь во Христе, по заповедям евангельским. И Гоголь со всем согласился, приняв близко к сердцу наставления старца Макария. После того Гоголь еще два раза приезжал в Оптину пустынь к батюшке отцу Макарию и во время своего пребывания в монастырской гостинице усердно посещал церковные службы в скиту».

Скорее всего, в беседе старца с писателем говорилось и о «Выбранных местах из переписки с друзьями». В библиотеке Оптиной пустыни хранился экземпляр книги с вложенным в нее отзывом святителя Игнатия Брянчанинова, переписанный рукой старца Макария. Святитель Игнатий, духовный ученик старца Льва, отнесся к книге критически: «Она издает из себя свет и тьму. Религиозные его понятия неопределенны, движутся по направлению сердечного вдохновения неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного. Книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы истины. Тут смешение, тут между многими правильными мыслями много неправильных. Желательно, чтобы этот человек, в котором заметно самоотвержение, причалил к пристанищу истины, где начало всех духовных благ…»

Несомненно, беседа со старцем Макарием была для Гоголя очень непростой. Писатель переживал трудные времена напряженных духовных поисков. В середине 1845 года он всерьез собирался оставить литературную деятельность и уйти в монастырь. Уже в «Выбранных местах…», в письме к графу Александру Петровичу Толстому «Нужно проездиться по России», Гоголь писал: «Нет выше званья, как монашеское, и да сподобит нас Бог надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и помышление мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать. Чтобы приобрести право удалиться из мира, нужно уметь распроститься с миром. Нет, для вас, так же, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь наш – Россия!»

Мудрый старец сумел выстроить беседу с впечатлительным, часто излишне мнительным и легко ранимым писателем так, что Гоголь остался доволен встречей. Он проникся советами старца, многое для него открылось. У Николая Васильевича установилась тесная духовная связь с Оптиной пустынью. И хотя приезжал он сюда всего трижды, но пребывал в постоянной переписке с монахами и старцами пустыни.

Особо духовно-дружеские и доверительные отношения и оживленная переписка сложились у него с отцом Порфирием. Это был человек яркой судьбы.

Петр Александрович Григоров, так звали в миру отца Порфирия, был некогда гвардейским офицером, служил в артиллерии. Он был большой поклонник русской литературы, из-за чего произошел с ним однажды забавный случай. На батарею Григорова приехал неизвестный молодой человек, в котором не сразу узнали Пушкина. Когда же поэт был узнан, от избытка чувств его горячий поклонник Григоров приказал произвести в честь приезда поэта артиллерийский салют. За что и был после посажен на гауптвахту.

Иноческую жизнь Петр Григоров начал у знаменитого Задонского затворника Георгия, духовную близость которому сохранил и перейдя в Оптину пустынь.

Познакомил его с Гоголем игумен Моисей. В первый приезд писателя в пустынь он поручил отцу Порфирию, тогда еще послушнику Петру, познакомить писателя с обителью. Несмотря на краткость встречи, Гоголю полюбился послушник. Позже он написал о нем такие слова: «Он славный человек и настоящий христианин; душа его такая детская, светлая, прозрачная! Он вовсе не пасмурный монах, бегающий от людей, не любящий беседы. Нет, он, напротив того, любит всех людей как братьев; он всегда весел, всегда снисходителен. Это высшая степень совершенства, до которой только может дойти истинный христианин».

Гоголь и послушник Петр много беседовали, в частности, писатель рассказал послушнику о чуде у мощей святителя Спиридона Тримифунтского, которому он сам был свидетель. В Оптиной пустыни сохранилось записанное старцем Амвросием предание: «С IV века и доныне Греческая Церковь хвалится целокупными мощами угодника Божия святого Спиридона Тримифунтского, которые не только нетленны, но в продолжение пятнадцати веков сохранили мягкость. Николай Васильевич Гоголь, бывши в Оптиной пустыни, передавал издателю жития и писем затворника Задонского Георгия (отцу Порфирию Григорову), что он сам видел мощи святого Спиридона и был свидетелем чуда от оных. При нем мощи обносились около города, как это ежегодно совершается 12 декабря с большим торжеством. Все бывшие тут прикладывались к мощам, а один английский путешественник не хотел оказать им должного почтения, говоря, что спина угодника будто бы прорезана и тело набальзамировано, потом, однако, решился подойти, и мощи сами обратились к нему спиною. Англичанин в ужасе пал на землю пред святыней. Этому были свидетелями многие зрители, в том числе и Гоголь, на которого сильно подействовал этот случай».