Значение исповеди

Значение исповеди

Отдел Пастырского богословия разрабатывается в руководствах о душепопечении всех исповеданий. Он приобретает особое значение в пастрологии православной и католической, в отличие от руководств англиканских и протестантских. Исповедь признана как таинство и сообщает этому вопросу особую окраску, которой лишены исповедания, возникшие в эпоху Реформации. Но опять-таки только в Православии исповедь имеет характер чисто церковной традиции, не загруженной схоластическими и казуистическими подробностями, традиции — верной опыту святых отцов и древней аскетики.

Учебный курс преподает чисто школьный и теоретический подход к этому искусству. Самое индивидуальное и скрытое по своему интимному характеру из таинств предоставлено будущему пастырю в школьных схемах и примерах. Многое в этом пастырском служении зависит от благодатного момента, от помощи свыше и этому научиться нельзя. Но в это таинство больше, чем в какое-либо иное, входит момент человеческий, мудрость пастыря, его молитвенный и духовный подвиг, и это должно быть преподано кандидату священства. Опыт аскетики, писания духовников, свидетельства святых отцов, все это систематизированное и приспособленное для школьного усвоения должно быть предметом академического курса.

При всей неповторимости и индивидуальности человеческой личности, а следовательно и каждой отдельной исповеди, преподавателю Пастрологии надо пытаться делать некоторые обобщения и строить схемы в этом отделе своей науки. Можно говорить, например, о разных типах кающихся и тем облегчить работу молодого и неопытного духовника при встречах с разными обликам грешников. Самые грехи можно группировать по отдельным признакам, как отрицательные проявления духовной жизни. Здесь подстерегает опасность схоластического дробления и слишком академической систематизации, но оно облегчает изучение этой трудной части пастырской науки, которую отцы называли искусством из искусств.

Но наряду с этим священнику приходится часто соприкасаться с такими случаями, которые не подлежат классификации и не вмещаются в узкие рамки нравственного богословия. Дело касается таких особых искривлений внутреннего мира человека, патологических явлений и парадоксов, которые больше относятся к области пастырского психоанализа и психиатрии.

Вот эти три темы (типология грешников, типология греха и пастырская психиатрия) и составляют предмет настоящего отдела о душепопечении. Необходимо еще предпослать некоторые общие понятия об исповеди.

Деятельность пастыря Православной Церкви протекает в особых, западному миру малодоступных формах и сферах. Не говоря о диссидентах от Рима, надо сказать, что само римское католичество не обладает тем богатством, которое дано в изобилии православному священнику. Ни в одной христианской общине Запада нет того богатства литургической мудрости и красоты, как это имеет место в православной традиции. Церковь не только призывает Бога, не только поет Ему славу, не только в честь Его совершает священнодействия; она богато и щедро назидает своим богослужебным материалом всякого, кто внимательно прислушивается к ее словам. Постная Триодь и Октоих учат верующих в своих песнопениях тайнам отеческой аскетики, мистического опыта, истинам богословия. Наука о самоусовершении в борьбе со страстями и грехами преподается в поэтической и назидательной форме церковных песнопений. Канон Андрея Критского и другие песнопения постного периода преподаются церковью для назидания верующих.

В своей богослужебной деятельности православный священник обладает таким оружием, которого вовсе лишены не только протестанты, но и традиционные латиняне. Эта его богослужебная деятельность может быть мощным средством для воспитания и окормления верующих. Но главным средством для душепопечения является у священника его пастырское слово как в проповеди, духовных беседах, так и на исповеди и при иных случаях. Это слово, основанное на опыте святых отцов, взятое из сокровищницы аскетического подвига и церковной письменности, помогает пастырю совершать свое духовное окормление верующих не на основании личного опыта и домыслов, а в связи с Преданием Церкви. Если к этому прибавить об особом даре пастырской любви и сострадания, проникнутым стремлением духовного возрождения падшего, а не желанием господствовать над душами, — то в руках православного духовника окажется особая помогающая ему чудесная сила в деле духовного окормления.

Скажем словами митр. Антония: "Большинство нашего духовенства само не знает, какая великая духовная сила находится в руках верующего духовенства" (Исповедь, стр.4). Молодой неопытный священник, робкий и мало осведомленный, очень часто стесняется тех сокровенных и интимных разговоров, в которых так нуждаются многие слабые духом, сбившиеся с пути, сомневающиеся и под. Правда, среди молодого духовенства бывает и недуг обратного порядка, а именно: сразу пускаться глубоко в пастырское духовное окормление, соблазняться идеалом "старца-духовника," требовать от своей паствы безусловного послушания и пр. Но с приобщением к опыту церкви этот недуг у умного пастыря довольно быстро проходит, тогда как первая болезнь знаменует равнодушие молодого священника к духовным потребностям паствы, и потому гораздо опаснее второй.

Уже было сказано о том, что пастырство не должно быть ограничено одной аскетикой, что деятельность священника гораздо шире и глубже, чем она показана в учебниках семинарской духовной этики. Пастырь, ограничивающий свою деятельность только богослужебным и катехизическим моментом, явно недооценивает свои обязанности и не доделывает возложенного на него. Но, с другой стороны, момент душепопечительный, этический, аскетический, безусловно, составляет в нем одну из первенствующих задач его деятельности. Священник, уклоняющийся от этих вопросов, тем показывает свое непризвание и неспособность удовлетворять самым существенным требованиям своего служения.

Пасение-спасение не верно ограничивать только аскетическим и морально-душепопечительным содержанием. В аскетическом понимании спасения слышен отрицательный звук, т.е. призвание к НЕ-деланию того или иного, а положительный, творческий (и сотвори благо) заглушен до полной иногда пассивности, до нежелания вообще что-нибудь делать. Такой "духовный нигилизм" очень сродни "психологическому монофизитству" и совсем не соответствует тому, как учили и как делали святые отцы.

Но если не ограничивать так православного учения о спасении и не отнимать у него положительного, творческого элемента, то все же момент аскетический, покаянный, нравственный занимает в науке о душепопечении начальное место. С него начинается стремление к спасению, через дверь покаяния грешник подходит к исповеднику, требуя помощи и наставления. Поэтому пасение, как спасение, есть главная и первая забота пастыря-духовника. От него зависит или запугать грешника, или его обнадежить; обременить его беспомощное сознание грозящими ему муками совести здесь и в будущей жизни, или же возродить его своей сострадательной любовью и вытащить из греховной бездны. Дело пастыря внушить ему, что хотя он и глубокий грешник, но носитель образа Божия; а образ Бога-Творца состоит в том, чтобы самому творить что-то положительное, чем можно преобразить свое духовное состояние, а не только считать все потерянным, а себя окаянным и погибшим...

Поэтому, приступая к исповеднической деятельности вообще, и к каждому грешнику в отдельности, пастырь должен помнить, сколь ответственно его служение. Помнить, что в его руках возможность и застращать и тем погубить слабого и грешного, а также и поднять, возродить и спасти. "Дар прощать выше дара исправлять наказанием," — писал митр. Филарет (Письма к архим. Антонию, том 1, стр. 28). Исповедь есть поэтому: для грешника день покаяния, выход на новый путь жизни, а для пастыря возможность подойти к душе кающегося, начать его перевоспитание и возрождение. В этом возрождении ему даются огромные возможности: руководить кающимся, направить его жизнь по иному пути, оцерковить его и приобщить к мистической жизни Тела Христова.

Духовник на исповеди может внушить кающемуся, что есть христианское понимание жизни, мира, творчества и пр. Духовник, сводящий исповедь к обычному схематическому реестру грехов и добродетелей, расценивающий христианскую жизнь только как сумму добрых дел и Евангелие как моральное учение — такой пастырь просто ничего не понимает в деле пасения-спасения, а является только схоластом, казуистом.

Признание своих грехов кающимся есть только первый шаг на пути христианского делания, отказ от прежних грешных привычек и, естественно, ожидание каких-то новых советов, наставлений. Для священника же эта исповедь есть начало возможности облагодатствовать слабого человека. В руках у умного и вдумчивого духовника огромная сила к преображению и просветлению грешника.

Исповедь, как сказано выше, наиболее индивидуальное таинство, меньше всего терпящее общие схемы и правила, но все же учебная пасторология обязана дать свои практические советы и вводные сведения из опыта Церкви.

Таинство исповеди, своеобразно само по себе и требует уяснения его некоторых сторон, а именно: 1) относительно обстановки и содержания исповеди, 2) подход, настроение и поведение самого духовника на исповеди, 3) касающихся внешних, обрядовых, или, лучше сказать, "литургических" подробностей.

1. Обстановка исповеди и ее особенности.

Исповедь грешника, это диалог между ним и духовником существенно отличается от всех вообще людских разговоров и общественных отношений.

Прежде всего человек является здесь в совершенно обратном свете, чем в обыденной жизни. Если люди всегда стараются показать себя с лучшей стороны и стараются скрыть все свои недостатки, чтобы о них не думали хуже, чем они есть, то на исповеди грешник обнаруживает все свои отрицательные стороны, припоминая свои грехи и показывая себя с унизительной стороны. Священник должен добиваться такой правильной и душеполезной исповеди, как первого условия. С этого должна начинаться всякая исповедь, и этому надо учить. Иными словами, приходящие на исповедь и стыдящиеся говорить о своих грехах сводят разговор об общих предметах, "каются в грехах своих близких, но не своих," такие люди не имеют никакого представления об исповеди и не получают от нее никакой пользы.

Исповедь стирает все перегородки и придает общению духовника с грешником характер абсолютного равенства. Священнику приходится исповедовать людей взрослых и детей, мужчин и женщин, простецов и ученых мудрецов, обывателей, своих же собратьев священников, архиереев, царей и правителей. Все эти категории людей имеют одно общее наименование "кающиеся," т.е. чающие духовного перерождения. Посему совесть духовника должна быть кристально прозрачна для выслушивания исповеди всякого человека, терпение его всегда безгранично, мерило праведности всегда безупречно верное.

Отсюда рождаются и особые отношения "духовного отца" и "духовных детей." Древнерусский язык имел особое выражение: "покаяльный поп, покаяльная семья." Пастырская сострадательная любовь именно и порождает такие отношения духовной родственности, в которой не должно быть какой-то сентиментальности и душевности. Послушание духовному отцу вовсе не должно приобретать оттенка духовной диктатуры, духовник не есть "духовный директор," как он часто называется у латинян. Но, с другой стороны, не следует забывать момент власти духовника и послушания ему духовных детей.

2. Подход, настроение и поведение духовника.

Готовясь вообще к исповеди и приступая к данной, индивидуальной исповеди, священник всегда должен помнить, что от него зависит очень много в деле спасения грешника. Спасает и возрождает, конечно, благодать Божия, но подается она через его посредство и ему, пастырю, вверено веское духовническое слово. Тут надо священнику стяжать и всегда поддерживать в себе следующее:

A) Духовный опыт, который дается не из учебника и не сразу и приобретается подвигом молитвы, углублением в слово Божие, отеческие писания и общение с духовными учителями. Этот опыт дается работой над собой и, как учит митр. Антоний, старанием "полюбить людей, полюбить человека, по крайней мере, в эти минуты, когда он отдал себя тебе, отдал себя Богу" (Исповедь, стр. 7).

Б) Сознание особенности своего служения как духовника. Созидание в себе особого нравственного дара сострадательной любви, помогающей пастырю возрождать кающегося, помогающей становиться соучастником искупительного подвига Христова.

B) Отношение к греху, как к болезни, больше чем как преступлению. Отсюда старание помочь грешнику, излечить его, успокоить совесть. Отсюда и стремление любить грешника, жалеть его, а никак не брезговать им и поменьше обличать и осуждать грешных.

Г) Памятование об абсолютной тайне исповеди. Поведанное на исповеди никогда и ни при каких обстоятельствах не может быть духовником сообщено никому. Священник поэтому должен блюсти тайну и не выдавать ее в служебных разговорах, на допросах полицейских и судебных следствиях, он всегда должен быть настороже. Ни намеком, ни выражением на проповеди, ни в пастырских разговорах священник не смеет рассказывать того, что ему было поведано в таинстве Покаяния.

Д) Развивать в себе внимание умное и сердечное, проникать в сказанное, стараться разбираться в сложной и подчас запутанной духовной жизни кающегося. Иногда надо добираться до корней и истоков духовной болезни человека, как бы делать духовный психоанализ. Пастырь должен развивать в себе особый дар рассуждения духовного.

Е) Стяжать исключительное терпение и смирение. Первое особенно необходимо при длительных и многолюдных исповедях, когда человек, не умеющий исповедоваться, начинает говорить вещи, не имеющие никакого отношения к исповеди, всякие житейские мелочи и подробности или, осуждая близких, о своих грехах не говорить ни слова. Второе, когда некоторые лица сами начинают поучать священника, указывая ему на его недостатки, облекая это в форму признания себя виновным в осуждении пастыря в том-то и том-то.

Ж) В деле сострадательной любви к кающемуся грешнику священник должен уметь все понять, чтобы все простить. Но вместе с тем пастырь не должен забывать того, что такое всепрощение не должно подавать повод к ослаблению нравственности верующих. Святоотеческое мерило — это "любить грешника, но ненавидеть грех." Поэтому священник должен знать границу своего сострадания, чтобы не давать повода грешнику и дальше продолжать свои погибельные привычки. Люди с "широкими" взглядами говорят: "Христос никого не осуждал, Он простил даже блудницу"; но они забывают, что Христос, прощая блудницу, сказал: "Иди и больше не греши." Пастырь поэтому должен помнить о своей отеческой власти решить, но и вязать, когда это нужно. Снисходя к слабости грешного человечества, он не должен искажать самого евангельского учения о грехе. Замечательно пишет митр. Филарет: "Снисхождение к преткнувшемуся и падшему надо иметь, но снисхождение к небрежному и коснеющему в падении имеет в обществе неблагоприятное действие, охлаждая ревность и распространяя небрежение. Надобно беречь каждого, но еще больше дух всего общества. Господь да наставляет соединять милость и истину" (Письма, 1883, стр. 2).

3. Внешние условия исповеди.

Они касаются литургических моментов этого тайнодействия и самых методов исповедания. В литургическом отношение священнику необходимо знать следующее:

A) Стараться больше развивать евхаристическую жизнь своего прихода. Частое причащение должно стать нормой, а не исключением.

Б) Исповедь не должна быть связана непременно с причастием. Можно исповедовать и не накануне причастия. Были и такие мнения среди пастырей и пасторалистов, чтобы люди, живущие строго евхаристической жизнью и часто исповедующиеся и причащающиеся, не непременно перед каждым причастием исповедовались.

B) Исповедь не должна быть ограничена только великопостным периодом года. Хорошо причащаться чаще, в каждый пост, большие праздники, по личным и семейным дням. Это разгружает священника от большого количества исповедующихся в Страстную и другие седмицы Великого поста.

Г) Многие советуют предварять исповедь соответствующим поучением. Проповеди о покаянии, но отнюдь не обличительные, а вразумляющие, должны чаще говориться, чтобы подогреть в верующих желание духовного возрождения.

Д) Решительно избегать общих исповедей, когда люди, стыдящиеся признаваться в своих грехах, выполняют только формальную сторону, без самообличения, а следовательно и без пользы для души.

Е) Перед исповедью прочитывать положенные молитвы. Не забывать читать и поучение Требника: "Се, чадо, Христос невидимо стоит пред тобою."

Ж) Прослушав исповедь и внушив ему то, что в данном случае пастырская совесть считает нужным, прочитать первую разрешительную молитву Требника: "Господи Боже спасения рабов Твоих...", ибо в ней-то и содержится прошение Богу о примирении грешника с церковью, о прощении ему грехов и даровании ему "образа покаяния." Вторая молитва "Господь и Бог наш Иисус Христос" есть по существу своему молитва даже и не православная. Она не известна ни грекам, ни единоверцам и в наших требниках ее не было в старое время. Она проникла к нам от Петра Могилы и носит в себе латинский отпечаток, приписывая прощение грехов священнику: "и аз, недостойный иерей, прощаю и разрешаю." К сожалению, большинство священников ее-то и читают, опуская существенно важную молитву первую.

В этом состоят главные литургические напоминания духовнику. Можно указать еще и на разности в нашем чине исповедания по сравнению с греческим. Там читается ектиния о прощении грехов, в обратном порядке стоят обе молитвы перед исповедью и совершенно особенные, у нас не существующие разрешительные молитвы. Греки тоже сохранили древний институт "покаяльных отцов," который мы забыли, но следы коего сохранились в требниках.

Славянский требник содержит пред главой 7-ой "о исповедании" особое Предисловие и сказание, "о еже како подобает быти духовнику." Кроме различных указаний увещательного характера, в конце этого Предисловия читаем: "Если кто без повелительной грамоты местного епископа дерзнет принимать помышления и исповеди, такой по справедливости достоин наказания, как преступник божественных правил, потому что не только себя погубил, но и те, которые исповедовались у него, остались не исповеданными..." Однако ни один священник Русской Церкви вот уже несколько столетий никогда не видел этих грамот от епископа, и ни один епископ у нас таковых полномочий духовенству исповедовать не выдавал.

Иное дело на Востоке. Греческий "Евхологий" содержит и особый чин "Последование, егда творит архиерей духовника." Содержание его таково.

По обычном начале, диакон: "Господу помолимся." Архиерей читает молитву: "Господи Иисусе Христе Боже наш, иже Петру и иным единодесяти учеником, апостольское и духовническое служение даровавый, решити и вязати человеков прегрешения повелевый, Сам и ныне раба Твоего (имя), от мене избранного, всякие же благодати исполненного, достойного и его апостольского и духовнического Твоего служения, через мое смирение покажи, во еже решити и вязати прегрешения недостойных. Яко Ты еси Податель благ и Тебе славу воссылаем..."

После этого читается Евангелие от Иоанна: "В первый день недели вечером..." (20:19 и след.).

Архиерей, по прочтении Евангелия заключает чин такой формулой: "Наша Мерность, Благодатию Всесвятого и Началовершительного Духа, проручествует (поставляет) тебя благоговейнейшего духовника (имя) во служение духовного отца (отчества), во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь."

На Востоке и в старой Руси только таким образом рукопроизведенные в особое служение "духовного отчества" иереи и могли совершать исповедание приходящих к ним грешников. Этим не вводилось никакое умаление таинства Священства. Разумеется, что всякий иерей, законно рукоположенный, обладает сакраментальной властью вязать и решить. Но дисциплинарно Церковь это ему не дозволяет, пока он не приобретет достаточный жизненный и духовный опыт.

Конечно, большие пространства России, редкие приходы, большая духовная нужда, и в особенности ненормальные условия нашей жизни не могут удовлетвориться таким малым числом духовников, поставленных архиереями. Вот и случается молодым, только что рукоположенным иереям, без духовного опыта, врачевать застарелые болезни и становиться духовниками.

Это различие двух пастырских практик удивляет наших соотечественников при знакомстве с греческим обиходом. В 18 веке митр. Рафаил Заборовский высказывается отрицательно по этому поводу, говоря, что если священнику дозволяются все таинства, то почему запрещается одно из них. Однако следует сказать, что это даже не запрещение, а известное ограничение, сообразуемое с возрастом молодых иереев и их неопытностью, она характера дисциплинарного, а не сакраментального. По практике Русской Церкви и монашествующим иереям не дозволялось венчать браки, но посольские и флотские иеромонахи могли венчать.

Повторяем, что привлекает внимание запрещение нашего Требника исповедовать без особой грамоты от архиерея, когда такой грамоты никогда ни один русский священник не получал и не видал. Следовало бы в таком случае и в Требнике этого не печатать.

А в старой Руси такие грамоты давались. Надписание их из Сборника памятников по истории церковного права: "Письмо, которое дается священнику, когда его производят в отца духовного" ("Сборник памятников по истории церковного права," Петроград, вып. 1, 1914 г., стр. 49)

"Наше смирение, согласно твоему прошению, благословляет честнейшего в священноинокахЛОУбыть духовным отцом, чтобы принимать исповедь приходящих к нему христиан. Подобает такому духовнику не быть человекоугоднику, ни сребролюбивому, ни обжорливому, ни честолюбивому, ни гневливому, ни тщеславному, ни злопамятному, ни мстительному, но во всем быть кроткому, смиренному, ненавидящему призрачные блага мира сего, терпеливому, постящемуся, бодрствующему, поучающемуся всегда в Священном Писании, вникающему в Апостольские правила и в догматы Церкви, хранящему сердечную чистоту, милостивому, благоговейно совершающему священнические богослужения и таинства, чуткому к Божественному внушению, ибо таковым, по слову Господню, дается благодать разуметь тайны Царства Небесного. Он должен испытывать сердечное расположение людей, приходящих к нему, их согрешения и помыслы, и давать им советы согласно с установленными правилами, и одних обличать, а других миловать, всех же призывать ко спасению души. Поэтому пусть он, кого вяжет, а кого разрешает, согласно тому, что они заслуживают..."

Что древняя русская практика не отличалась от греческой видно из старинных рукописных "потребников." Так напр., в рукописных книгах Новгородской Софийской библиотеки (номера 1061, 1062, 1066, 1067, 1085, 1087) содержится такое примечание: "Юннии же иереи еще сущий отнюдь да не смеют прияти ни едину душу ко исповеданию."

Мы настолько забыли древнюю русскую и современную восточную практику, что даже в официальном журнале Дух. Академии за 1896 г. дано указание, что под повелительной грамотой надо понимать "ставленническую грамоту," с которой рукополагаемый приобретает всю полноту иерархических прав. Это не верно. Ставленническая грамота — это удостоверение от епархиального архиерея в законности рукоположения; а грамота, о которой говорит Требник и древние канонические памятники, это особое полномочие на совершение духовнического служения, связанное с приведенным чином "поставления в духовника."

Если эту древнюю практику невозможно возродить в наших условиях, то следовало бы ее и не печатать в Требниках, чтобы не смущать совесть иереев. А молодым иереям, помня о древней практике, следовало бы поосторожнее относиться к своему духовничеству.

Говоря о методе исповедовать, приходится напомнить, что исповедь есть индивидуальное таинство и каждый кающийся неповторим, а каждый духовник может иметь свои приемы, и поэтому нет возможности давать какой-то однообразный и примерный рецепт, как исповедовать.

Духовник может предпочитать известную форму исповедания, но у кающегося могут быть свои особенности, требующие приспособления к его психологии. Исповедь может вестись в форме вопросов и ответов: да - нет, грешен, да каюсь, и под. Это более упрощенный способ, и для людей, не умеющих исповедоваться или стесняющихся отрывать свои помыслы, даже более легкий, но в нем нет формального момента, напоминающего допрос. Исповедь может быть и форме разговора или беседы, лишенной формализма и сводящей все только к перечислению своих недостатков. Очень хорошие духовники предпочитали зачастую именно такую форму исповеди (Оптинский старец Амвросий, митр. Антоний, о. Алексий Нелюбов). Некоторые духовники предпочитают сами ничего не говорить, а давать кающемуся все высказать самому. Это дает возможность духовнику внутренне сосредоточиться, про себя молиться, но при этом предполагается человек часто исповедующийся, привычный, открытый.

Как бы то ни было, но священник во время исповеди не просто должен слушать, а потом, преподав некоторые советы, прочитать разрешительную молитву, но обязательно в то время, как кающийся исповедует ему свои грехи, про себя творить молитву. Наилучшей является молитва Иисусова. Она и грешнику помогает своей духовной силой и самого духовника укрепляет, очищает и просветляет его духовное зрение.

Часто приходится слышать от приходящих за духовным врачеванием об их неумении и незнании, как исповедоваться, высказывать, что лежит на душе. Даже если они этого не признают, то это легко обнаруживается из самого хода исповеди, многие и понятия не имеют, в чем состоит исповедь, что надо говорить, на что следует обращать внимание.

Поэтому духовнику необходимо подготовлять своих пасомых к исповеди. Надо говорить проповеди на тему о покаянии, использовать каждый случай, чтобы направить мысли людей на покаянные темы, необходимо в беседе назидать и просвещать людей. Некоторые люди, не думая, что стоит большая очередь к исповеди, что у священника недостаточно времени и он тоже человек с ограниченным вниманием, — просто-напросто разглагольствуют на всевозможные темы, кроме главной и единственной, а именно: о своих грехах, покаянии и стремлении к исправлению.

Некоторые люди, обидчивые, злопамятные, эгоисты и пр. начинают говорить священнику о грехах своих близких, осуждать, совершенно забывая свои собственные прегрешения и недостатки. Другие вдруг задают труднейшие богословские и философские вопросы, которые их "мучают," напр.: о смысле страданий, почему Бог их допускает, о "слезинке ребенка," совершенно забывая, что исповедь не может быть семинаром на такие темы и их проблемы. Надо разъяснить, что исповедь одно, а духовная беседа совсем иное дело. Есть и такие, которые начинают рассказывать о своих дальнейших планах или что они думают о том или ином вопросе. Найдутся и такого рода кающиеся, которые многоречиво и елейно стараются доказать священнику свои духовные познания и мнимую богословскую начитанность, что очень далеко от безыскусной исповеди, т.е. простого признания своих грехов. Иногда встречается человек, ни в чем себя виноватым не признающий, считающий себя "ничего особенного не сделавшим," избегающий сказать на исповеди о себе что-либо постыдное, либо просто молчащий. Можно привести еще много разнообразных примеров, но все это только доказывает то, что очень немногие отдают себе отчет, в чем должна состоять исповедь, что есть покаяние и зачем Господь установил это таинство.

Хороший анализ покаяния находим у о. А. Ельчанинова в его "Записках" (1 изд., стр. 64): "боль от греха, отвращение от него, признание его, исповедание, решимость и желание избавления, таинственное преображение человека, сопровождаемое слезами, напряжением всего организма, очищение всех этажей души, чувство облегчения, радости, мира."

Если это важно для грешника, то священнику следует помнить слова митр. Антония: "Чем глубже ты проникаешься сознанием своей далекости от того духа всеобъемлющей любви и сострадания, коими должен быть исполнен Христов пастырь, чем больше ты оплакиваешь свое очерствение, тем ближе к тебе божественная благодать, тем доступнее твоя душа для светлых озарений." Священник должен смиренно умолить Бога о вразумлении и научении, о смягчении сердца, о даровании духа сострадательной любви и руководственной мудрости" (Исповедь, 14).