Православное учение о страстях

Православное учение о страстях

Святоотеческая аскетика в своем многовековом опыте выработала учение о страстях, как источнике греха в нас. Отцов-аскетов всегда интересовал первоисточник того или иного греха, а не самое уже осуществленное злое дело. Это последнее есть только продукт укорененной в нас греховной привычки или страсти, иногда именуемой "лукавым помыслом" или "лукавым духом." В своем наблюдении за греховными привычками, страстями или пороками отцы-аскеты пришли к ряду интересных заключений, которые в их писаниях очень тонко разработаны. Этих пороков, или греховных состояний, очень много. Преп. Исихий Иерусалимский утверждает: "много страстей сокрыто в наших душах; но обличают они себя только тогда, когда являются на глаза причины их." Опыт наблюдений и борьбы со страстями позволил свести их в известные схемы. Наиболее распространенная схема принадлежит преп. Иоанну Кассиану Римлянину, потом следуют: Евагрий, Нил Синайский, Ефрем Сирин, Иоанн Лествичник, Максим Исповедник и Григорий Палама.

Согласно этим писателям все греховные состояния человеческой души можно свести к восьми главным страстям: 1) чревоугодие, 2) блуд, 3) сребролюбие, 4) гнев, 5) печаль, 6) уныние, 7) тщеславие, 8) гордость. Некоторые писатели иногда упрощают это до 4 членов схемы страстей, но восьмичленная является классической.

Уместно спросить, почему отцы Церкви, чуждые всякой схоластике и систематизации, так упорно настаивают на этой схеме из 8 членов для разделения пороков в нашей душе? Потому, отвечаем мы, что собственным наблюдением и личным опытом, совместно с опытом всех аскетов, пришли к заключению, что упомянутые 8 лукавых помыслов, или пороков, есть главные возбудители греха в нас. Можно при известной тщательности ввести новые подразделения, но в главном все равно мы придем к этим восьми порокам. Это первое. Кроме того, в этих аскетических системах страстей наблюдается большая внутренняя диалектическая связь. "Страсти, подобно звеньям цепи, держатся одна за другую,"— учит преп. Исаак Нитрийский (Добротолюбие, том 1, стр. 469). "Злые страсти и нечестие не только вводятся одна через другую, но и подобны одни другим," — подтверждает св. Григорий Палама (Беседа 8-я).

Эта диалектическая связь проверена всеми писателями-аскетами. Страсти, перечисленные у них именно в такой последовательности потому, что генетически страсть от страсти имеет свое наследственное начало. Эти писатели прекрасно рассказывают в своих аскетических творениях о том, как из одной греховной привычки незаметно возникает другая, как одна из них коренится в другой, сама порождая последующие.

Чревоугодие есть самая естественная из страстей, так как возникает из физиологических потребностей нашего организма. Голод и жажду испытывает всякий нормальный и здоровый человек, но при неумеренности в этой потребности естественное становится противоестественным, стало быть, и порочным. Пресыщение и неумеренность в питании возбуждает плотские движения, сексуальные порывы, которые приводят при несдержанности к страсти блуда, со всевозможными блудными помыслами, пожеланиями, мечтаниями и т.д. Для удовлетворения этой постыдной страсти человеку нужны средства, материальное благополучие, избыток денег, что приводит к порождению в нас страсти сребролюбия, от которой ведут свое начало все грехи, связанные с деньгами: расточительность, роскошь, жадность, скупость, вещелюбие, зависть и прочее. Неудачи в нашей материальной и плотской жизни, неуспех в наших расчетах и плотских планах приводит к гневу, печали и унынию. От гнева рождаются все общежительные грехи в виде раздражительности (нервности), несдержанности в словах, сварливости, ругательной настроенности, озлобленности и проч. Все это можно развить и более подробно.

Есть в этой схеме и другое подразделение. Страсти, только что поименованные, могут быть или плотскими, связанными с телом и нашими естественными потребностями: чревоугодие, блуд, сребролюбие; или духовными, происхождение которых надо искать не в теле и естестве, а в душевной сфере человека: гордость, печаль, уныние, тщеславие. Некоторые писатели поэтому (св. Григорий Палама) относятся к первым, если не снисходительно, то считают их все же более природными, хотя и не менее опасными, чем страсти духовного порядка. Деление на грехи опасные и на мелкие было отцам в корне чуждо.

Кроме того, писатели-аскеты различают в этой схеме страстей: одни происходящие от пороков, непосредственно от зла (три плотские страсти и гнев), а другие, ведущие свое начало от добродетели, что особенно опасно. В самом деле, освободившись от вековой старой привычки, человек может возгордиться и предаться тщеславию. Или же наоборот, в своем стремлении к духовному усовершенствованию, к еще большей чистоте, человек употребляет известные усилия, но ему ничего не удается, и он впадает в печаль ("которая не по Богу" как говорят аскеты), или еще более злостное состояние — уныние, т.е. безнадежность, апатия, отчаяние.

Можно делить на страсти открытые и тайные. Пороки чревоугодия, сребролюбия, блуда, гнева очень трудно скрывать. Они прорываются на поверхность при каждом удобном случае. А страсти печали, уныния, иногда даже тщеславия и гордости, могут легко маскироваться, и только опытный взгляд вдумчивого духовника с большим собственным опытом может вскрыть эти потаенные заболевания.

Тонкие психологи, отцы-аскеты, на основании своего опыта знают, что опасность страсти не только в том, что она проникла в душу человека, но и в том, что она потом властвует над ним через привычку, через воспоминание, через бессознательное влечение к тому или иному греху. "Страсть, — говорит св. Марк Подвижник, — самовольно возращенная в душе делом, восстает потом в своем любителе насильно, хотя бы он того и не хотел" (Добротолюбие, том 1, стр. 567). А вот Евагрий-монах поучает нас так: "О чем мы имеем страстную память, то прежде на деле воспринято со страстью" (там же, стр. 600). Тот же подвижник учит, что не все страсти одинаково долго владеют человеком. Демоны страстей телесных отходят от человека, так как с годами тело стареет и физиологические потребности уменьшаются. Демоны же душевных страстей "до самой смерти упорно стоят и тревожат душу" (там же). Проявление страстных влечений различно: оно может зависеть или от внешней возбудительной причины, или же от укоренившейся в подсознании привычки. Евагрий пишет: "признаком страстей, действующих в душе, бывают или какое-нибудь произнесенное слово, или телом совершенное движение, из которых враг узнает, имеем ли в себе их помыслы или же отвергли их" (там же, стр. 612).

Как различны причины и возбудители страстей телесных и духовных, так различно должно быть и врачевание этих пороков. "Духовные страсти берут свое начало от людей, а телесные от тела," — находим мы в поучениях этого отца-аскета. Посему, "движение плотских страстей пресекает воздержание, а душевных — духовная любовь" (стр. 600). Приблизительно то же говорит и преп. Кассиан Римлянин, особенно тонко разработавший учение о восьми главных страстях: "духовные страсти надо врачевать простым врачеванием сердца, тогда как плотские страсти врачуются двояко: и внешними средствами (воздержание) и внутренними" (Добротолюбие, том 2, стр. 20-21). Тот же подвижник учит о постепенном, систематическом лечении страстей, так как они находятся между собой во внутренней диалектической связи. Страсти: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль и уныние соединены между собой особым неким сродством, по которому излишеству в предыдущей дает начало последующий... Потому против них надо сражаться тем же порядком, переходя в борьбе с ними от предыдущих к последующим: чтобы победить уныние, сначала надо подавить печаль; чтобы погасить гнев, нужно попрать сребролюбие; чтобы исторгнуть сребролюбие, надо укротить блудную страсть; чтобы подавить эту похоть, надо обуздать чревоугодие" (там же, стр. 22).

Приступая таким образом к исповеди и слушая признания кающихся в разных их грехах, духовник должен обращать внимание и свое, и своих духовных детей на этот именно внутренний строй нашей душевной жизни. Он должен учить и сам помогать освобождаться от своих дурных и закоренелых порочных страстей. Он должен учить бороться не со злыми поступками, а с порождающими их лукавыми духами или помыслами. Дело сделано, слово сказано, как злой факт уже совершен. Сделать бывшее не бывшим никто не в состоянии. Но предотвращать в будущем подобные греховные явления человек может всегда, коль скоро он будет следить за собой, внимательно анализировать, откуда исходит то или иное греховное явление и бороться с породившей его страстью.

Поэтому при раскаянии человека в том, что он часто позволяет себе сердиться, ругать свою жену, раздражаться на детей и на сослуживцев, надо прежде всего обращать внимание на укоренившуюся в нем страсть гнева, от которой и ведут свое начало эти случаи раздражительности, бранных выражений, "нервности" и пр. Человек, свободный от страсти гнева, человек по природе благостный и добродушный и не знает совершенно этих грехов, хотя он может быть подвержен каким-либо другим грехам.

Когда человек жалуется, что у него бывают нечистые помыслы, грязные сны, похотные желания, то ему надо всячески советовать бороться с укорененной в нем (вероятно смолоду) блудной страсти, приводящей его к нечистым сна, желаниям, взглядам и проч.

Точно так же при признании себя виноватым в частом осуждении ближних или в насмешке над чужими недостатками полезно указать на страсть гордости или тщеславия, которая порождает такое самомнение, приводящее к этим грехам.

Разочарованность, пессимизм, плохое настроение, а иногда и мизантропия происходят также от внутренних причин: или от гордости, или от уныния, или же от печали, которая "не по Бозе," т.е. не спасительная печаль. Аскетика знает печаль спасительную, т.е. недовольство собой, своим внутренним миром, своей несовершенностью. Такая печаль приводит к самоконтролю, к большей строгости к себе. Но есть и такая печаль, которая происходит от людских оценок, от жизненных неудач, от мотивов не духовных, а душевных, что все вместе взятое не спасительно.

Углубляясь в святоотеческую литературу об этом , поучаясь сам и поучая других, священник принесет огромную пользу и себе и своим пасомым дельным советом, духовной поддержкой и подлинным руководством не от своего измышления, а от опыта Церкви и от духовных мужей древности.

Точно так же, поучая людей в добродетельной жизни, священник должен указывать, что богоугодная жизнь слагается не только из факта добрых дел, а из соответствующих добрых настроений нашей души, из того чем наша душа жива и куда она стремится. От добрых привычек, от правильного душевного настроения, порождаются и добрые факты, но ценность не в них, а в сомом содержании души.

Таким образом, не добрые дела в их реальной конкретности, а добродетельное состояние души, общее стремление к святости, к чистоте, к богоуподоблению, к спасению, т.е. к обожению, — вот к чему должен призывать духовник своих духовных детей. Не грехи, как осуществленные в отдельности конкретные факты, а породившие их страсти, пороки, лукавые духи, — вот против чего должен направлять духовник кающегося. У пришедшего на исповедь надо пробудить раскаяние в его греховности, в общем болезненном состоянии его души. Покаяние состоит в решительном желании освободиться от пленяющих нас греховных состояний, т.е. вышеупомянутых страстей.

Чрезвычайно важно воспитывать в себе и в пасомых не юридическое понимание добра и зла, а святоотеческое. Надо именно внушить верующим, что "добродетелью называется то сердечное настроение, когда сделанное воистину благоугодно," — учит св. Марк Подвижник (Доброт. 1, стр. 558). Он же говорит: "добродетель одна, но имеет многообразные делания" (стр. 558). А Евагрий поучает, что "деятельная жизнь (т.е. практика добродетелей) есть духовный метод, как очищать страстную часть души" (стр. 604). Важно внушать вместе с Марком Подвижником, что "Царство Небесное не есть возмездие за дела, но благодать Владыки, уготованная верным рабам" (стр. 559). Не надо думать, что "дела сами по себе достойны геенны или Царствия, но что Христос воздает каждому как Создатель и Искупитель наш, а не как Соразмеритель вещей (стр. 561), а мы совершаем добрые дела не ради воздаяния, но для сохранения данной нам чистоты." Надо учить получить не награду юридическую, а стяжать благодать Св. Духа, сделать свою душу обителью Его. Об этом учили все отцы Церкви, а наиболее преп. Макарий Египетский, а в наше время преп. Серафим Саровский. Иначе, доброделание ради награды превращается по словам Евагрия в промысл. (Доброт. 1, стр. 634); сравнить с преп. Исихием Иерусалимским (Доброт. 2, стр. 183).

Говоря образно, православное понимание исповеди и покаяния отличается от католического именно в этом пункте. Римский юридизм и прогматизм сказался и здесь. Латинский духовник во время исповеди гораздо больше судья, тогда как православный по преимуществу целитель. Исповедь в глазах латинского духовника есть больше всего трибунал и следственный процесс; в глазах православного священника это момент медицинской консультации.

В латинских практических руководствах для исповеди священнику внушается именно такой взгляд. Исповедь совершается у них в рамках логических категорий: Когда? С кем? Сколько раз? Под чьем влиянием? И т.д. Но всегда самым главным в глазах западного духовника будет грех, как злое дело, как факт, как акт греховной воли. Духовник произносит свой суд о совершенном отрицательном факте, требующем своего воздаяния по правилам канонического кодекса. Православному духовнику, наоборот, важнее не греховные факты, а греховные состояния. Он, как целитель, стремится обнаружить корни данной болезни, вскрыть глубоко скрытый нарыв, как источник всякого внешнего злого поступка. Он не столько изрекает судебный приговор, сколько подает целительный совет.

Юридическая точка зрения пронизывает по всем направлениям латинское богословие и их церковную жизнь. Исходя из греха или добродетели, как злого или доброго дела, они ставят на этой совершенной реальности свое логическое ударение. Их интересует количество добрых или злых дел. Они таким образом приходят к достаточному минимуму добрых дел, а отсюда выводят учение о заслугах сверхдолжных, что породило в свое время известное учение об индульгенциях. Самое понятие "заслуг" является чисто юридическим и православным писателям совешенно не свойственно. Латинский юридизм усвоил себе формальное понимание и качество нравственных поступков. Они внесли в свое нравственное богословие учение о так наз. "адиафорах," т.е. безразличных делах, ни злых, ни добрых, что через наши схоластические учебники постепенно проникло в сознание семинаристов и священников. Оттуда же проникло к нам в учебники нравственного богословия и точка зрения вменяемости и невменяемости греха, учение о столкновении обязанностей и пр. проявления этики закона, а не этики благодати.

Можно схематизировать сказанное еще и таким образом. Для западного сознания первенствующее значение находится в логических схемах, в юридическом понимании греха и добродетели, в рубриках нравственной казуистики. Православное сознание, воспитанное на традиции святоотеческой древности, основывается на опыте духовной жизни писателей-аскетов, подходивших к греху, как к духовной немощи, и стремившихся посему эту немощь исцелить. Они находятся больше в категориях нравственной психологии, глубокого пастырского психоанализа.

Священник поэтому во время исповеди должен все время стараться проникнуть в потаенные области человеческого подсознания, неосознанных греховных привычек, в "глубины души." Надо обличать не данный поступок, не судить за совершенное дело, а попытаться найти самому и кающемуся указать, где лежит корень его грехов, какая страсть в его душе наиболее опасна, как легче и действеннее искоренить эти застарелые привычки.

Хорошо, когда кающийся перечислит все свои совершенные грехи или прочитает их по записке, чтобы не забыть какой-нибудь грех; но следует обращать внимание не столько на эти грехи, сколько на их внутренние причины. Надо пробуждать в человеке сознание его общей греховности, при наличии сознания того или иного греха. Как метко заметил о. Сергий Булгаков, духовник должен обращать внимание не столько на "арифметику греха," сколько на "алгебру" греха.

Уместно привести в подтверждение сказанного слова митр. Антония из его "Исповеди" (стр. 39-40): "Такое распознание наших душевных недугов и их врачевание несравненно правильнее, чем принятое латинянами перечисление грехов и греховных поступков людей. Вести борьбу только с грехам, обнаружившимися в поступках, было бы так же безуспешно, как срезывать сорную траву, вместо того, чтобы вырвать ее с корнем и выбросить. Грехи произрастают от своих корней, т.е. страстей души... Точно так же невозможно успокаивать себя тем, что я сравнительно мало допускаю греховных поступков: необходимо воспитывать в себе постоянные благие склонности и расположения, в чем и заключается христианское совершенство или спасение. Десять Заповедей Ветхого Завета возбраняют греховные дела, а блаженства Христовы предлагают не дела, а расположения. Разве только миротворчество может называться делом, но ведь оно доступно лишь тем верующим, которые пропитали свою душу сердечной благожелательностью к людям. Бесконечный спор богословов Европы о том, спасается ли христианин верою или добрыми делами, обнаруживает их общее непонимание нашего спасения. Если эти богословы не хотят научиться у Спасителя правильному пониманию, то его еще яснее изобразил ап. Павел: "Плод духовный— любовъ, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание." Не дела, не поступки сами по себе ценны в очах Божиих, а то постоянное настроение души, которое описано в вышеприведенных словах.

2. Вторая тема, которую следует развить в вопросе о разных грехах, есть тема о постепенном развитии греха в нас. Святые отцы оставили нам в своих писаниях немало ценных наблюдений и по этому поводу.

Очень распространенное заблуждение у христиан, приходящих на исповедь, состоит в том, что тот или иной грех "как-то, вдруг, откуда-то, ни с того, ни с сего — овладел волей грешника и заставил его совершить этот именно дурной поступок." В святоотеческом учении ясно показано, что "ни с того, ни с сего" или "откуда-то" грех сам собой не является в душе человека. Греховный поступок, или отрицательный феномен духовной жизни, давно уже проник под тем или иным влиянием в наше сердце, незаметно там укрепился и свил свое гнездо, превратившись в "лукавый помысел" или страсть. Данный поступок есть только поросль, порождение этой страсти, против которой и надлежит вести брань.

Но аскетика знает нечто большее и зовет к более действенной борьбе. В целях духовной гигиены, или, лучше сказать, духовной профилактики, аскетические писания предлагают нам тонко разработанный анализ постепенного зарождения и развития в нас греха.

В произведениях таких прославленных духовных писателей, как св. Ефрем Сирин, св. Иоанн Лествичник, преп. Исихий Иерусалимский, преп. Марк Подвижник, св. Максим Исповедник и другие, дано, на основании собственного наблюдения и опыта такое описание происхождения греха: прежде всего грех зарождается не на поверхности тела, а в глубинах духа. Тело само по себе не виновато и не является источником греха, а только орудием, через которое тот или иной греховный помысел может проявиться. Начинается всякий грех не внезапно, не автоматически, а через сложный процесс внутреннего созревания той или иной лукавой мысли.

Наши богослужебные книги, в особенности Октоих и Постная Триодь исполнены молитвами и песнопениями об освобождении нас от диавольских прилогов. "Прилог" есть невольное движение сердца под влиянием какого-либо внешнего восприятия (зрительного, слухового, вкусового и пр) или извне пришедшей мысли сделать то-то и то-то. Это стрела диавола или, по выражению аскетики, "прилога," или приражения, может быть, очень легко отогнано прочь. Не задерживая своей мысли на таком греховном образе или выражении, мы немедленно от себя их отталкиваем. Этот прилог отмирает также мгновенно, как и появился. Но стоит только на нем задержаться мыслью, заинтересоваться этим искусительным образом, как он входит глубже в наше сознание. Происходит так называемое "сосложение," или сочетание нашей мысли с прилогом. Борьба в еще достаточно легкой форме может быть осуществлена и на этой ступени развития, хотя и не так просто, как в первой стадии приражения. Но не совладев с "сосложением," а обратив на него внимание и серьезно о нем размышляя, и внутренне рассматривая понравившиеся нам очертания этого образа, мы входим в стадию "внимания," т.е. почти что находимся во власти данного искушения. Во всяком случае мысленно мы уже пленены. Следующая за этим ступень называется "услаждением," когда мы внутренне ощущаем всю прелесть греховного действия, строим себе еще более нас возбуждающие и увлекающие образы и не только умом, но и чувством отдали себя во власть этого лукавого помысла. Если и на этой ступени развития греха не будет дан решительный отпор, то мы уже во власти "пожелания," за которым только один шаг от совершения того или иного дурного поступка: будь то кража чужой вещи, вкушение запрещенного плода, оскорбительное слово, удар руки и т.д. У разных писателей аскетов эти разные ступени называются по-иному, но дело не в названиях и не в их разработанности. Дело в том, что грех не приходит к нам вдруг, неожиданно. Он проходит свою естественную стадию развития в душе человека, точнее: зарождаясь в уме, он проникает во внимание, в чувства, в волю и наконец осуществляется в виде того или иного греховного поступка.

Поэтому духовник в своих поучениях говеющим перед исповедью может разъяснять этот сложный процесс духовной жизни, предостерегать от опасных искушений, звать к борьбе с помыслами, указывать на корни наших греховных поступков, т. е. на страсти или лукавые помыслы, и объяснять, как грех нас постепенно пленяет.

Вот несколько полезных мыслей, находимых у отцов-аскетов. "Прилог есть невольное воспоминание прежних грехов. Кто еще борется со страстями, тот старается не допускать такого помышления до страсти, а кто уже победил их, отгоняет самое первое его приражение" (Доброт. 1, стр. 553). "Приражение есть невольное движение сердца, не сопровождаемое образами. Оно подобно ключу, открывает дверь греху в сердце. Потому-то опытные люди и стараются захватить его в самом начале, — так поучает св. Марк Подвижник (там же). Но если самый прилог есть нечто извне приходящее, то все же он у человека находит известное слабое место, на которое удобнее всего направиться. Почему тот же св. Марк учит: "Не говори: я не хочу, а прилог сам приходит. Ибо если не самый прилог, то причины его ты верно любишь" (стр. 554). Это означает, что в нашем сердце или уме есть уже какой-то запас от прежних греховных навыков, которые и реагируют легче на прилоги, чем у тех, кто не имеет этих привычек. Средством борьбы поэтому является постепенное очищение сердца, то, что аскеты называют "трезвением," т.е. постоянное наблюдение за собой и старание никак не дать прилогу войти в наш ум. Очищение или трезвение лучше всего совершается непрестанной молитвой, по той простой причине, что если ум занят молитвенным помыслом, то в ту же секунду времени никакой другой, греховный помысел не может владеть нашим умом. Поэтому св. Исихий Иерусалимский учит: "Как без большого корабля нельзя переплыть морской пучины, так и без призывания Иисуса Христа невозможно изгнать прилога лукавого помысла" (Доброт. 2, стр. 188).