ГЛАВА 33. О том, что все заповеди духовного отца верующий должен принимать с охотой, как то, что пойдет ему на пользу, даже если это неприятно или обременительно. Потому что милость Божия дается по мере его ревности и тех скорбей, которые он несет

ГЛАВА 33. О том, что все заповеди духовного отца верующий должен принимать с охотой, как то, что пойдет ему на пользу, даже если это неприятно или обременительно. Потому что милость Божия дается по мере его ревности и тех скорбей, которые он несет

1. Из Григория Двоеслова

Как — то раз настоятель, который принял обитель после святого Гонората, страшно разгневался на святого Либертина и даже занес на него руку. Но жезла, чтобы ударить святого, рядом не оказалось. Тогда он схватил скамейку для ног и бил Либертина по голове и по лицу, пока все лицо святого не почернело и не опухло. Тяжко избитый, Либертин ушел в свою келию и оставался там. А на следующий день было назначено одно монастырское дело, которое он должен был сделать. Поэтому наутро, после чтения молитв, Либертин пошел к Келии игумена и со всем смирением просил благословить его.

Игумен знал, что Либертина до этого все почитали и любили за высоту его добродетели. Он подумал, что после вчерашнего оскорбления Либертин хочет уйти из обители, и потому спросил, куда он собирается идти.

— Есть, отче, одно монастырское дело, — ответил Либерии, — которое уже назначено. Я не могу его отложить, потому что вчера обещался быть там.

Тогда игумен узрел всю свою жестокость и все смирение и кротость Либертина — и восстенал из глубины сердца. Он пал Либертину в ноги и исповедовал свой грех — то, что дерзнул столь святому мужу причинить такие жестокие страдания. И Либертин пал перед ним на землю и, лежа в ногах у него, говорил, что это его грех, а не игумена. Он винил только себя и уверял, что получил за свои грехи по заслугам. От этого игумен пришел к еще большей кротости, и смирение ученика стало примером добродетели для учителя.

Наконец Либертин получил благословение и отправился по назначенному делу. Многие из его знакомых, люди благородные и почтенные, видели, что его лицо опухло и в кровоподтеках. Они спрашивали, что это с ним.

— Вчера вечером, — отвечал им Либертин, — по грехам моим, наткнулся я на скамейку, и так вот получилось.

Тем самым праведник не впал в грех лжи, но и гнева игумена не выдал. И я полагаю, Петр, что такая сила терпения значит гораздо больше, чем те чудеса и знамения, которые этот муж совершил.

2. Из жития святого Пахомия

Пахомий Великий еще в юном возрасте был в послушании у святого Паламона. При этом он всегда повиновался учителю охотно и без рассуждения и слушался его в смирении сердца, хотя обращение с ним было очень и даже чрезмерно строгим. Так, например, ко всем его прочим мучениям его часто посылали набрать в горах дров. Он был босиком, и это было очень больно для ног: он постоянно ранил их о терновник. Но Пахомий с радостью переносил это, вспоминая о тех гвоздях, которыми были пронзены руки и ноги Спасителя на Кресте.

3. Из жития преподобного Антония Нового

Преподобный отец наш Антоний перешел в монашеское жительство из благородного сословия и долгие годы провел в удивительных подвигах, сохраняя уединение и безмолвствуя. После этого он однажды читал божественную «Лествицу добродетели» и в конце слова о послушании обнаружил следующие слова наставника: «Кто пребывал в безмолвии и познал собственную немощь, а затем оставил его и отдал себя в послушание — тот был слепым и безо всякого труда прозрел о Христе». Преподобный стал обдумывать эту мысль и сказал себе: «После всех трудов и подвижнических страданий я, оказывается, слеп? Когда же мы сможем обрести зрение?» И он оставил уединение и пустынническую жизнь и предал себя общежительному поприщу.

Так он пришел в Вифинскую епархию, в знаменитый Кионский монастырь. И несколько дней он оставался в странноприимнице вместе со всеми нищими и никому ничего не говорил. Каждый день его кормили вместе с нищими. Но он не мог есть хлеб даром: пошел к ближайшей горе, собрал вязанку хвороста, принес его на собственных плечах и положил у ворот. Это заметил монах, в ведении которого было заботиться о странниках, и сказал ему:

— Отец, что ты делаешь? Монастырю не нужен твой труд. Все, кто бывает здесь, питаются даром и благодарят Бога.

— Да, я знаю, — ответил ему Антоний. — Просто не могу сидеть сложа руки. А делать это мне самому в охоту и приятно.

И он продолжал приносить хворост к воротам и ничего не говорил. Гостиничный доложил о нем игумену.

Игуменом же тогда был прославленный Игнатий, тот самый, который своими о Господе трудами и воздвиг монастырь. Этот Отец и говорит гостиничному:

— Спроси его, почему он продолжает приходить к воротам и что ему нужно.

Антоний же на вопрос брата ответил:

— Сам я не из здешних, а хочу, с помощью Божией, остаться с вами для пользы души.

Узнав это, игумен велел привести его. И когда он увидел Антония, то сразу понял, кто это (а до него доходили слухи о высокой жизни старца). Он и говорит ему:

— Зачем так далеко шел к нам, авва?

— Чтобы стать, как один из вас, в добродетели, — отвечал ему Антоний, — а то мне еще многого в этом недостает.

— Не можешь ты стать послушником, — говорит ему игумен, — потому что много лет ты жил наедине с собой и с Богом. Многие из тех, кто жил по своей воле, за какую бы добродетель ни взялись: будь то воздержание, пост, нестяжание или пренебрежение телом, — получали ее. Но когда их испытывали общежительным уставом, выяснялось, что они не искушены даже в тех добродетелях, в которых казались сильны, потому что им не хватало смирения.

— Это понял и я, — говорит святой Антоний, — из богодухновенных поучений святых отцов: я не достиг даже начатков добродетели. Потому — то я и пришел сюда и предаю себя вам в услужение, чтобы, с Божьей помощью, начать духовную жизнь и чтобы вы с вашим опытом направляли ее.

Когда он это сказал, игумен принял его и велел вначале проходить послушание в церкви, поскольку оно было очень тяжелым и многие от него отказывались. Антоний какое — то время оставался на этом послушании, но тяжесть послушания ему казалась недостаточной. Он пошел к игумену и говорит ему:

— Я пришел сюда, чтобы больше трудиться, а то послушание, которое ты мне дал выполнять, слишком легкое для меня.

Услышав это, игумен отправил его к старшему над виноградником, обрезать виноград с остальными братьями. У Антония не было опыта в этом деле, он постоянно ранил себе пальцы, и эта работа доставляла ему немало страданий. Однако он терпел все время, пока шла обрезка. И опять же, когда пришло время вскапывать виноградник, он занялся этим и работал изо всех сил. А когда уже стали созревать плоды, его назначили их сторожить.

Как — то пришли к нему несколько братьев и, по нерадению, а, может, чтобы проверить его, хотели нарвать винограда. Но он им сказал:

— Простите меня, братья, но я не разрешу вам это делать. Виноградник перед вами — если хотите, рвите. Но если будете рвать, то опять же мне придется сказать это игумену.

А сам он, как и все остальные, каждый день открывал помыслы игумену. После этих слов братьям пришлось удалиться с пустыми руками.

А что он только не говорил сам себе! Бывало, сидит в полдень в тени, ищет вшей в собственной одежде и говорит своим помыслам:

— Был я в пустыне — так вы мне говорили, что нет никакого проку там мучиться, и доказывали, что уединенная жизнь не дает пользы. Теперь вы привели меня сюда и снова превозносите все трудности подвига там. Или вы хотите оторвать меня от жизни здесь, среди братии?

Все это он со слезами и с душевной болью обдумывал, а то и говорил себе вслух, когда его услышал один духовный старец. Тот с братской любовью утешил Антония, и так Антоний превозмог эти искушения будущей наградой.

Когда подоспело время собирать урожай, его перевели работать в трапезную. Вот здесь ему пришлось работать еще тяжелее. Люди то приходили, то уходили, и он должен был накрывать и служить им чуть ли не до третьего часа ночи, а те осыпали его бранью, как это часто бывает в подобных случаях. Так он провел на этом послушании достаточно долгое время, и у него совсем износились одежда и обувь. Надо сказать, что обувь он стал носить только по просьбе ныне уже преставившегося епископа Павла, а до того все время своего подвига он проходил босиком.

И вот, как я уже сказал, обувь и одежда у него совсем износились. Между тем настала зима, и он мерз от холода, а игумен все не давал ему даже самого необходимого, чтобы покрыть тело. Игумен делал это, чтобы испытать его, в наставление тем, кто был послабее, и для вящей пользы самого Антония. Но тут из — за постоянной ходьбы по мрамору у подвижника стала трескаться кожа на ногах, и это доставляло ему немалую боль. Братья видели его нужду и мучения, и один давал ему овчину, другой — калиги на ноги, но подвижник от всего отказывался и ждал решения игумена.

— Я знаю, — говорил он братьям, — отцу нашему известно, чего мне не хватает и в чем я нуждаюсь. Ему — то я и предоставляю заботиться обо мне, как ему откроет Господь, ради моего смирения.

Тем временем зима миновала, и на смену ей пришла весна, а затем — лето. Антоний продолжал нести свой подвиг без всякой поддержки. Наконец как внутренние помыслы, так и внешняя нужда одержали над ним верх. Он пошел к своему наставнику и сказал ему:

— Владыка, если монастырь не в состоянии дать мне самое необходимое, разреши мне обратиться к друзьям и позаботиться о себе самому.

А божественный пастырь, когда увидел, что привел Антония к тому состоянию, которое ему было нужно, говорит ему:

— Мой монастырь, слава Богу, кормит всю округу, а тебя он не может одеть и обуть! А мне еще говорили, что ты подвижник и можешь терпеть телесные неудобства. Только что — то в тебе этого совсем не видно. Ты оставил в миру все свое состояние ради Господа, отважился на труды и бедность, столько лет благополучно жил в пустыне и терпел все телесные нужды, а как только пришел к нам — оробел и даже таких легких упражнений не можешь выдержать. Да так просят послаблений только самые нерадивые, а не те, что взирают на великую награду Христову!

Так он смирил святого Антония и, когда тот уже ничего не мог сказать в свое оправдание, отпустил его. Получив такую строгую отповедь, Антоний, Христов подвижник, продолжал терпеть скорби о Господе. Всякий день он обливался слезами и телесным воздержанием очищал свою душу. Надо сказать еще, что игумен позволил ему подвизаться и поститься как он хочет, чтобы ему не казалось, что он удалился от той жизни, которую он вел прежде, в безмолвии. По этой причине он никогда не позволял себе спать на ложе, но дремал, присев на сделанную для этого скамеечку. Вставал он всегда до ударов била и начинал молиться и петь псалмы. Так он заботливо питал свою душу благою пищею.

К тому времени и игумен, и братия уже знали, что Антоний крайне терпелив. Поэтому те, кто работал на полях, брали его с собой. Они давали ему мотыгу и велели выкорчевывать и подрубать заросли кустарника. А он, весь в поту и изможденный работой, лишь говорил Господу тайными устами сердца: «Виждь, Господи, смирение мое и труд мой и остави вся грехи моя» (Пс 24. 18). И вот однажды ночью он увидел во сне, как некий славный муж держит весы. И привиделось ему, что на левой чаше весов лежат все его грехи с самых юных лет, а на правой — мотыга, с которой он трудился о Господе. И мотыга, потянув вниз, перевесила все прегрешения. И тогда муж сказал Антонию: «Вот, Господь Бог принял твой труд и отпустил твои грехи».

После всего этого игумен увидел, что Антоний все время сохраняет терпение, что он уже долгое время закаляется в огне послушания и что он приучил свой ум с твердостью переносить все, что бы ему ни приказали. Он позвал его к себе и наедине говорит ему:

— Бог да вознаградит тебя, отче, за те души, которым ты помог здесь своим о Господе жительством. Никогда еще не было братьям такого назидания от меня, какое было от твоего здесь присутствия и послушания.

С этими словами он достал и дал ему одежду, обувь и все, что следовало. С тех пор у Антония было все необходимое для жизни, как и у прочих братьев. И если игумен узнавал, что ему что — то нужно, он в отсутствие Антония клал эту вещь ему на постель, а тот находил ее у себя, когда возвращался.

4. Из патерика

Как — то авва Арсений сказал авве Александру:

— Как наломаешь прутьев (для плетения корзин) себе — приходи ко мне есть. А если к тебе придут паломники — ешь с ними.

Авва Александр работал спокойно и обстоятельно: прошло время, и у него уже было достаточно прутьев. Тем временем Арсений видит, что тот не идет. Он подумал, что скорее всего у Александра паломники, и стал есть сам.

Но наступил вечер, и авва Александр пришел. Старец увидел его и спрашивает:

— У тебя были гости?

— Нет, — отвечал тот.

— А что же ты опоздал? — снова спросил его старец.

— Но ты же сам мне сказал, — ответил Александр, — «как наломаешь прутьев, приходи». Вот я и сделал, как ты мне говорил: пока не закончил работу, не пришел.

Услышав это, старец удивился его исполнительности.

— Заканчивай работу раньше — сказал он, — чтоб и правило прочесть, и воды попить, есть и пить вовремя, а не то скоро ослабнешь телом.

2. Как — то авва Авраам пришел к авве Арию. Они сидели вместе, и тут подошел к авве Арию один брат и говорит ему:

— Скажи, что мне делать, чтобы спастись?

Старец ему отвечает:

— Пойди и год питайся только по вечерам хлебом и солью а потом приходи, и я тебе скажу.

Брат ушел и стал так делать.

Через год брат опять пришел к старцу, и авве Аврааму опять случилось быть там. На этот раз старец сказал брату:

— Иди и этот год ешь только через день.

Когда брат ушел, авва Авраам спросил авву Ария:

— Почему всем остальным братьям ты даешь легкие заповеди, а на этого брата налагаешь такое тяжелое бремя?

Старец ответил:

— Когда братья приходят ко мне, я говорю им то, чего они ищут. А этот брат — подвижник и приходит услышать Бога: что я ему ни скажу — он все старательно делает. Потому я и говорю ему слово Божие.

3. Об авве Иоанне Колове рассказывали, что он ушел послушником к одному старцу в скит и жил с ним в пустыне. Как — то его авва взял сухую палку, воткнул ее в землю и сказал ему:

— Каждый день поливай ее водой, пока не даст плода.

А вода была от них очень далеко: надо было идти вечером, чтобы к утру вернуться. И через три года палка пустила корни и на ней выросли орехи. Тогда старец собрал плоды, отнес их в церковь и сказал братьям:

— Возьмите и попробуйте плодов послушания.

4. Один человек из Фив пришел к авве Сисою: он хотел стать монахом. Старец спросил его:

— У тебя в миру остался кто — нибудь?

— Остался сын, — ответил тот.

— Пойди, — говорит ему старец, — брось его в реку, и тогда будешь монахом.

Человек пошел назад, чтобы бросить в реку сына. А старец тем временем послал за ним брата — на случай, если тот действительно захочет это сделать, остановить его. И в самом деле, тот хотел было бросить своего сына в реку, но брат успел подбежать и не давал ему это сделать.

— Пусти! — говорит человек брату. — Это авва сказал мне его бросить.

— А теперь он говорит, чтобы ты не бросал, — возразил брат.

Тогда тот оставил сына, пошел к старцу и впоследствии стал опытным монахом. То же самое, со слов святого Кассиана, рассказывал и авва Патермуфий.

5. Кто — то из Отцов рассказывал, как некий ученый из Феополя, человек благочестивый, упрашивал одного затворника, чтобы тот принял его к себе и постриг в монахи.

— Пойди, — говорит ему старец, — продай все, что у тебя есть, раздай, по заповеди Господней, нищим, и тогда я приму тебя.

Тот пошел, сделал, что было велено, и вернулся назад. Тогда старец снова говорит ему:

— Вот еще какую заповедь ты должен выполнять: не разговаривай.

Тот согласился и пять лет хранил молчание. Тут уж все, кто его знал, начали его превозносить. Старец узнал об этом и говорит ему:

— Тебе здесь быть неполезно. Отправлю тебя в общежительный монастырь, в Египет.

Так он и сделал. Но, когда тот уходил, старец не сказал ему, продолжать молчать или нет. И тот продолжал молчать по заповеди.

Авва, который его принял, хотел на опыте проверить, действительно ли он немой. Он посылает его с письмом во время разлива реки, чтобы тот вернулся и волей — неволей сказал, что не смог переправиться. Но тот подошел к реке и преклонил колена. И тут подплывает крокодил, берет его к себе на спину и перевозит на тот берег. А сам авва между тем послал за ним брата, подсмотреть, что тот будет делать. Брат все это увидел, вернулся и рассказал авве и братьям. Те усушали и пришли в ужас.

Пришло время, и тот монах почил. Тогда авва послал к затворнику, который направил этого монаха в монастырь. «Тот немой, что ты прислал к нам, был ангелом Божиим», — передал он затворнику. «Он не был немым, — отвечал затворник. — Просто он соблюдал ту заповедь, которую я с самого начала дал ему, потому и оставался немым».

Когда все услышали это, они удивились и прославили Бога.

6. У одного старца был ученик, выкупленный им из рабства. Послушание его было совершенным. Однажды, например, старец сказал ему:

— Пойди возьми книгу, что мы читаем на службе, разожги хорошенько печку и брось ее в печку.

Тот пошел и все сделал без рассуждений. И когда он бросил книгу в печку, печь погасла.

7. Старцы говорили: если веришь кому — то и отдаешь себя ему в послушание, тебе больше нет нужды думать о заповедях Божиих. Лишь предай свою волю старцу, и ты не будешь грешить пред Господом. Потому что Бог не требует от новоначальных ничего, кроме столь мучительного послушания.

8. Один брат из скита собирался идти на жатву и зашел к одному великому старцу.

— Скажи мне, авва, — спросил он, — куда мне лучше отправиться на жатву?

— Если я тебе скажу, послушаешься? — спросил его старец.

— Конечно, — сказал брат, — послушаюсь.

— Если послушаешься, — ответил старец, — то откажись от жатвы. Возвращайся и будь в своей келье. Пятьдесят дней ешь хлеб с сухой солью, и только вечером. А потом приходи, и я тебе скажу, что делать.

Брат пошел и сделал, как было велено. Через пятьдесят дней он опять пришел к старцу. Тот увидел, что брат — подвижник, и объяснил ему, как надо пребывать в келии. Брат три дня оставался простертым на земле и плакал пред Богом. Затем помыслы стали говорить ему: «Ну вот, ты возвысился и стал великим». А он начал вспоминать все свои грехи и говорить: «Смотри, сколько у меня прегрешений!» И стал их перечислять. Тогда помыслы стали говорить ему наоборот: «Много ты сделал грехов: не сможешь спастись». Он отвечал: «Я несу свою маленькую службу Богу и верю в Его неизреченную благость: Он будет милостив ко мне».

Долго он так защищался и нападал, пока, наконец, побежденные бесы не явились ему воочию и не сказали:

— Ты нас вконец запутал!

— А что такое? — спросил брат.

— Да стоит нам похвалить тебя, и ты смиряешься, а начинаем смирять — так ты поднимаешь голову.

Брат запретил им, и они стали невидимы.

9. Один человек жил в миру, и у него было три сына. Он оставил их в городе и ушел в монастырь. Прожил он в монастыре три года, и стали беспокоить его помыслы. Они напоминали ему о детях и пробуждали в нем любовь к ним. Человек от этого сильно мучился. А с самого начала он авве не сказал, что у него есть дети. Авва заметил, что тот смущен, и говорит ему:

— Что с тобой, что тебя беспокоит?

— У меня три сына в городе, — ответил тот. — И я хочу их принести в монастырь.

Авва разрешил. Брат отправился в город и обнаружил, что два его сына умерли и только третий жив. Он взял его с собой и пошел искать авву. Авва был в пекарне. Человек подвел к авве сына. Тот обнял ребенка, взял его на руки и поцеловал.

— Так ты его любишь? — спросил он отца.

— Да, — ответил тот.

— Тогда возьми его, — сказал авва, — и брось в печь: пусть горит!

Тот не задумываясь схватил ребенка и собственными руками бросил его в печь. Но тотчас же пламя стало холодным, и ребенок не сгорел. А его отец, как патриарх Авраам, прославил Бога.

10. Старец сказал: «Начало учения Спасителя — в скорби и страданиях. А кто избегает начала, тот избегает Божественного ведения. Грамота позволяет детям начать образование и постигать знания. Так и монах сначала в трудах и в скорби хранит Послушание, а после становится сонаследником Богу и сыном Божиим».

11. Когда авва Нисферой еще был молод и жил в общежитии, о нем услышал авва Пимен. Он захотел его увидеть и сказал его игумену, чтобы тот прислал к нему Нисфероя. И вот Нисферой пришел вместе с экономом обители, и старец спрашивает его:

— Авва Нисферой, как ты стяжал такую добродетель: чтобы печального с тобой ни случилось в обители, ты молчишь и не обращаешь на это внимания?

Долго старец выспрашивал брата, и тот наконец сказал:

— Прости меня, авва. С самого начала, как я пришел в обитель, я сказал себе в мыслях: «Что ты, что осел — одно и то же. Так вот, осла бьют, а он молчит, ругают — он ничего не отвечает. Вот так же давай и ты».

И Псалмопевец тоже говорит: «Скотен бых у тебе, и аз выну с тобою» (Пс 72. 22).

12. Авва Пимен сказал: «Если человек живет вместе с ближним, он должен быть как каменный столб: его ругают — он не гневается, хвалят — он не гордится».

13. Младший Иоанн Фивейский был учеником аввы Аммоя. Рассказывают, что он двенадцать лет прислуживал своему старцу, когда тот заболел. Он жил вместе с ним в ущелье, и старец часто срывал на нем свой гнев, когда падал духом. Иоанн много натерпелся с ним, а тот ни разу даже «спасайся» ему не сказал. Но когда он уже умирал и все старцы были рядом, он схватил Иоанна за руку и сказал:

— Спасайся! Спасайся! Спасайся!

И передал его на попечение старцев, сказав при этом:

— Это ангел Божий, а не человек.

14. Один из Отцов просил Бога открыть ему, какой меры он достиг. И Бог открыл ему, что в такой — то обители есть брат, который лучше его. Старец собрался и отправился в обитель. Когда игумены услышали о нем, они встретили его с большой радостью: был он великим и очень известным подвижником.

Старец им сказал:

— Я хочу увидеть всех братьев и поприветствовать их. Игумен распорядился, и братья сошлись. Но тот, о ком старцу было откровение, не пришел.

— Есть еще кто — нибудь? — спросил старец.

— Да, — говорит игумен, — но он слаб головой. Занимается садом.

— Позовите его, — сказал старец.

Брата позвали.

И вот, когда брат пришел, старец сам встал и облобызал его. Затем отвел его в сторону и наедине спросил:

— В чем твое делание?

Старец стал упрашивать его, и он наконец сказал:

— Мой игумен в одной келье со мной держит вола, на котором пашут, и каждый день режет веревки, которые я делаю для циновок. Тридцать лет я терплю это, но ни разу не позволил помыслам возмутиться против моего аввы и ни разу не ударил вола. Я терпеливо продолжаю плести веревки и благодарю Бога.

Когда старец услышал это, он изумился: из одного этого он постиг и остальное делание брата.

5. Из святого Ефрема

Брат, если останешься в послушании у Отцов, то увидишь, что в этом основа веры. Не в том, чтобы все с тобой нянчились и разговаривали кротко и вежливо, а в том, чтобы ты терпел, когда тебя оскорбляют и бьют. Потому что и зверь, если его приласкать, добреет и становится ручным. Но ты, если хочешь стать сосудом избранным, не обижайся на того, кто тебя воспитывает. Во всем с кротостью повинуйся своему учителю. Ведь и Сам Господь, когда вочеловечился, смиренно хранил повиновение. Сперва он повиновался своей Матери и тому, кто считался Его отцом, как об этом учит нас Евангелист: «И был в повиновении у них» (Лк 2. 51). А затем — Своему истинному Отцу Небесному: Он был «послушлив даже до смерти, и смерти крестной», по слову апостола.

С благодарностью принимайте скорби, что тебя постигают, и те наказания, что дает тебе игумен. «Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще», — говорит апостол, — «то вы незаконные дети, а не сыны» (Евр.12. 7–8). Тебя побили? Радуйся этому и исправь свой промах. Тебя побили не за дело? Тем больше твоя награда. Потому что и апостолов, хоть они и возвещали спасение миру, били в городах, как злодеев. И все — таки они не обижались и не гневились — напротив, радовались, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие (Деян 5. 41).

Но, быть может, кто — то самый нерадивый скажет:

— Досадно, что со мной так поступили, да еще и притом что за мной столько трудов в этом монастыре.

Ему бы я ответил так:

— Так вот что тебе досадно, раб Божий? Что ж судя по всему, ты можешь быть уверен: даже после всех тех лет и тех трудов, о которых говоришь, ты до сих пор не победил страсти. Если кому — то кажется, что он — нечто, тогда как он — ничто он обманывает сам себя. Кормчего видно, каков он в деле, только во время бури. Так и монаха видно во время брани и оскорблений: терпит ли он их с радостью, как неслыханную удачу, или же его это ранит и уязвляет. Потому что чваниться — дескать, я столько лет живу монашеской жизнью, но никак не проявить того на деле и даже не стяжать навыка к благочестивой жизни, — все равно что носиться с инструментами, которыми не научился пользоваться.

Ты уже состарился в монашестве? Значит, как человек опытный, будь образцом для молодых и неопытных. Пусть все поразятся твоему терпению и незлопамятности. Пусть Дух Святой, что в тебе обитает, радуется твоему великому воздержанию. И тем более надо радоваться тебе самому, что ты терпишь страдания ради своей же пользы.

Мне же думается, что тому, кто взял на себя твое руководство, ругать тебя — мало радости: ведь ему придется дать за тебя ответ перед Господом. А радость для него в том, чтобы представить тебя Господу совершенным. Поэтому ты должен, даже если это причиняет боль, с благодарностью терпеть от него все — не как от палача, а как от врача. Если же ты не можешь снести даже малой скорби, даже небольшого искушения, то как вытерпишь большее? И если ты не можешь принять ни брани, ни заушении, ни ран, то как выдержишь свой крест, который с самого начала обещался нести? А если не вынесешь креста, то как тебе быть наследником небесной славы вместе с теми, кто говорит: «Сыя вся приидоша на ны, и не забыхом тебе, и не неправдовахом в завете твоем» (Пс43. 18); и далее: «Зане тебе ради умерщвля емся весь день, вменихомся, яко овцы заколения» (Пс 43. 23)?

Любезный брат! Разве мы забыли все то, что претерпел ради нас Владыка всяческих? Его бранили, оскорбляли, говорили: «В Тебе бес», а Он не гневился. Его заушали, били по щекам, насмехались, пригвоздили к Кресту, дали отведать уксуса с желчью, копьем пронзили ребро… И все это Он претерпел ради нашего спасения, а мы ради Него не можем снести даже маленькой грубости? Что мы ответим Ему в день судный? Какое мы найдем себе оправдание, если Он ко всем прочим благодеяниям, что сделал для нас, присовокупил еще эти? А что Он требует взамен?

Так оставим, брат, все это тщеславие, вернем мужество и твердость своему сердцу и скажем вслед за апостолом: мы готовы не только принять побои и раны за Христа, но и умереть за Него. Ибо если мы Ему состраждем, то с Ним и будем прославлены, и с Ним и унаследуем Царство.