Исторический характер Пятикнижия.

Исторический характер Пятикнижия.

Вопрос об историческом характере Пятикнижия, помещаемый в некоторых западных исагогических системах, сам по себе очень обширен и ответ может получить лишь во многих томах. Мы укажем лишь кое-что в ответ на него.

Прежде всего, следует вспомнить вышеизложенный «сонм» библейских ветхозаветных и новозаветных свидетельств, подтверждающих постоянный и непоколебимый божественно-исторический авторитет Пятикнижия (см. раздел: Положительные доказательства подлинности). Из свидетельства этого «сонма» видно, что все ветхозаветные писатели, начиная с современника Моисея и очевидца событий книг Исход, Левит, Числ и Второзакония — Иисуса Навина — непоколебимо верили в полнейшую достоверность Пятикнижия. Иисус Христос и апостолы также непререкаемо утвердили для всех христиан эту достоверность.

Богодухновенность и величайший нравственный авторитет самого Моисея, «верного в дому Господнем» (Евр 3:2), ручаются за полную достоверность всего сообщаемого им в Пятикнижии.

Непосредственное и личное, даже руководственное, участие самого Моисея в современных ему событиях книг Исход, Левит, Числ и Второзакония дает полное основание признавать непререкаемо-истинными все повествования сих книг. Публичный характер всех сих событий, личное и непосредственное в них участие всего еврейского народа, публичный характер и ежегодное чтение сих писаний перед всем народом многократно усугубляют их полную истинность. Построение всей дальнейшей жизни еврейского народа на повествованиях сих книг, жизнь его с древнейшего до настоящего времени включительно, непререкаемо убеждают в истинности повествования сих книг, с их законами и историей.

Конечно, в другом положении находится апологет Бытия. Но и эта книга, как выше мы видели, немыслимая без дальнейших частей Пятикнижия, как особое писание, получает в связи с последними свой непререкаемый же исторический авторитет. Без нее невозможно было написать 4 последующие книги, всецело опирающиеся на всю ее теократическую историю. Раз эти 4 книги достоверны, тогда и Бытие имеет такой же истинный характер. Не спорим, что Моисей и весь еврейский народ не были ни участниками, ни свидетелями, ни очевидцами событий книги Бытия, но они жили духовно верой в истинность всех ее событий: с этой верой все они родились, с нею и умирали. В ней весь смысл и все значение как повествований, так и законов, современных Моисею. А Моисей, как выше показано, не мог неправдой жить и неправду выдавать за правду. Откуда и каким образом, кроме Божественного Откровения, Моисей получил сведения о событиях книги Бытия, этот вопрос, вероятно, навсегда останется не решенным. В общем Введении нами кое-что было сказано о возможности сохранения неповрежденным предания о сих событиях. Кроме этого едва ли что можно сказать. Можно лишь указать на то, что многие повествования книги Бытия подтверждаются то другими историческими памятниками (напр., 6–8 глл.), то филологическими (10 гл.) и археологическими изысканиями, то современными явлениями физическими (Мертвое море — Быт 19 гл.).

Но, конечно, далеко не всему можно найти в настоящее время или в памятниках древности какие-либо подтверждения и исторические параллели. Таковы, например, повествования 1–3 глав. К счастью, автор исагогического исследования в апологетическом отделе, особенно о Пятикнижии, имеет себе сотрудников в авторах вообще апологетических трудов, Основных богословии, библейско-исторических и экзегетических трудов. За подробностями к ним и отсылаем читателей [66].

Но кроме внешних свидетельств нужно обратить внимание на внутренний характер повествований Пятикнижия, крайнее беспристрастие священного историка. Это не только не панегирист, стремящийся всех и все «родное» прославить, а «чуждое» унизить и порицать, это даже наоборот — скорее «самопорицатель», рельефно и для всех очевидно указывающий больные стороны личной и общественной жизни родного по плоти народа, мешающие и имевшие в будущем мешать его духовному росту до идеала «народа Божия», чем лишь «строгий и беспристрастно-холодный» историк. В этом случае он скорее готов явиться строгим порицателем, резким критиком и судьею, чем индифферентным историком, а уже никак не панегиристом, старающимся или «замолчать» или «смягчить» неблагоприятные для патриотизма события. Стоит прочесть его пророчественно-прощальную «песнь» (Втор 32 гл.), в коей он соединяет прошедшее и будущее Израиля в одну картину, чтоб убедиться в вышеотмеченной характеристике. Эта песнь наполнена и даже переполнена строгими порицаниями и за прошлое и за будущее жестоковыйного народа, и не ожидает, и не возвещает ему ничего, кроме нравственных падений и вполне заслуживаемых за них страданий. Такой же взгляд Бытописатель проводит и на всю современную ему историю еврейского народа, тщательно отмечая, начиная с периода казней, исхода, соглядатаев, и кончая всеми событиями 40-летнего странствования: постоянные уклонения его от Бога, его «ропот на Моисея и на Бога» по всякому ничтожному случаю, его открытые и обширные по участникам возмущения (Исх 16:2–4; Числ 14:1–4; 16 гл.; 20:3–13), его полное отвержение Бога и служение тельцу у подножия Синая (Исх 32 гл.), постоянные проявления в народной массе то крайнего малодушия (Исх 14:10–12; Числ 14:1–4; 20:1–6), то крайней дерзости и упрямства, плотоугодия (Числ 11:1–6, 30–34; 25:1–9) и невоздержности. Чего стоило выслушать и «записать» грозный приговор Господень о «погибели» всех исшедших из Египта в пустыни… и видеть и также «записывать» постепенное его исполнение. Какой панегирист решится на подобную запись? Даже и у «холодно-беспристрастного» историка своего народа как бы не дрогнула рука от такой записи. А что сказать о «записи» подобного же приговора и исполнения его касательно самого Моисея, Аарона и Мариами (Числ 12 гл.; 20:11–13:22–24; Втор 1:37; 4:21; 34:4–5)? Кто может все это «придумать» и изложить в повествовании о великом вожде и спасителе Израиля?… Ведь как ни переделывают и ни перестраивают критики ветхозаветную историю, все-таки они во все века признают уважение евреев к Моисею. А неужели в подобном сказании могло выразиться «легендарно-мифическое» уважение к нему? Наоборот, у ненавистников лишь Моисея оно могло появиться, а таковых не было.

Конечно, в повествованиях книги Бытия нет такого мрачного фона, но и там не очень «светло». Припомним повествование о грехопадении (3 гл.); об опьянении Ноя (9:21–24); о Сарре, Аврааме и Агари; об Иуде и Фамари; о Сихеме (34 и 38 глл.), а ведь это — родоначальники израильских колен и «уважаемые предки» Израиля. Отчего бы не «замолчать» и не опустить этих «компрометирующих» фактов и отношений? Однако же священный историк нисколько не замалчивает их, а все сообщает.

Но, конечно, по указанным чертам историографии никто не сочтет Бытописателя и «мизантропом», лишь намеренно сгущающим мрачные краски в своем повествовании. У него не мало и светлых красок о лицах и событиях, заслуживающих истинной славы. Перечислять все эти черты и примеры невозможно, они всюду находятся и всякому из священной истории известны. Кто из нас мог в детстве без слез читать повествование «об Иосифе и его откровении братьям своим»? Можно ли спокойно и без глубочайшего благоговения читать повествование о молитве Моисея: изглади мя (Господи) из книги Твоея (Исх 32:32) за идолопоклонство народа; или многократную его молитву о спасении Израиля после других его преступлений (Исх 32:11–14:32; Числ 11:15; 14:11–20).

Так, общий вывод может быть лишь тот, что священный историк в Пятикнижии вполне правдив, ничего и никого тенденциозно ни прославляет, ни унижает, а лишь повествует так, как и в действительности все происходило. Эти черты в его повествовании, думаем, более убедительно говорят о его историчности, чем внешние и случайные совпадения с ним внебиблейских памятников и их свидетельств.

Кроме того, указанные черты в повествовании Бытописателя о Моисее и еврейском народе поднимают его на недосягаемую высоту и среди обыкновенных «правдивых» историков. Бытописатель, наполняющий свои книги повествованиями о «преступлениях» Моисея и народа против Господа и «наказаниях» за них, очевидно, должен быть настроен так возвышенно, что не в состоянии смутиться ни от естественно ожидаемого недовольства и даже открытой вражды своих читателей и современников, ни от собственной естественной и законной любви к этому все же «родному» народу и свято чтимому в глазах последнего Моисею. Кто, в самом деле, способен и выступить с подобным повествованием среди еврейского народа? Если не дрожала его рука во время писания, то не задрожал бы и сам он при опубликовании своей книги. И почему такая «укоризненная» книга могла у евреев не только сохраниться, а и быть принятой в число канонических — священных писаний? Почему не постарались ее, как «хульную на Моисея и народ», вскоре же уничтожить? Однакож до последнего времени перед нею евреи неизменно благоговеют. Неужели ложь способна выдержать такую продолжительную пробу?… Нет, только дух Моисея и его величайший авторитет могли побороть все указанные трудности и возвестить несомненную, хотя и малоприятную для обычного самолюбия и народолюбия, правду о себе и народе. Не напрасно он говорит о себе в третьем лице и тем разделяет в себе писателя и деятеля; он этим указывает на себя, как историка-судью, отличного от себя, как деятеля-подсудимого. Таковым он и является во всем своем повествовании. Сомневаться в историчности подобного историка, думаем, логически и психологически невозможно без крайне-предвзятого заведомого ослепления…

Каноничность Пятикнижия стояла вне всякого сомнения в иудейской и христианской Церкви, как видно из вышеизложенного «сонма» ветхозаветных и новозаветных о сем свидетельств. В соборных (85 апост. правило, 60 прав. Лаод. соб., 37 прав. Карфаг. соб.) и отеческих (Афанасия Вел., Кирилла Иерус., Григория Богосл., Епифания Кипр, и др.; см. Общ. Введ.) счислениях всегда ему отводилось первое место в канонических книгах.

Пятикнижие издавна привлекало к себе внимание толковников. Так, еще в дохристианскую эпоху его изъясняли ученые александрийские иудеи Аристовул (II в. до Р. Х.) и Филон. Ученый Лелонг насчитал до начала XVIII века (1723 г.) более 1200 иудеев и христиан, изъяснявших специально одно Пятикнижие, кроме не меньшего (а гораздо большего) числа толковников, изъяснявших Пятикнижие в общих экзегетических трудах на весь Ветхий Завет или значительные части его, и изъяснявших его в библейско-археологических трудах. Предоставляя желающим ознакомиться с указанной экзегетической литературой по труду Лелонга (Bibliotheca sacra. 1728 г.) и другим западным исагогическим и экзегетическим трудам нового времени (Cursus Scripturae sacrae. Cornely. Introd. spec. 1, 161–169 pp. Strack und Z?ckler. Kurzgefasster Kommentar zu den heil. Schriften Alten und Neuen Testamentes. M?nchen. 1894 г., 11. XVIII-XIX ss. Rupperecht. Einleit. in d. alte Testament. 1898 г. 528–531 ss. Keil. Einleitung. 61–63 ss. и др.), укажем лишь некоторые пособия, особенно важные для православного богослова. Таковы, прежде всего, отеческие творения. Св. Ипполит объяснял Шестоднев и части Пятикнижия (Migne. Patrologiae. X t. [67]). Ориген аллегорически и гомилетически в комментариях изъяснял многие отделы Пятикнижия (Ibid. 12, 45–818). У Евсевия Кесарийского (Ргаер. Evang. VII и VIII tt.) находится много своих изъяснений и помещены отрывки из древних, ныне утраченных, трудов (М. 22 t.). Василий Великий изъяснял Шестоднев (1-й т. его творений по рус. переводу. М. 29 t.). Его труд продолжил и пополнил Григорий Нисский (1-я ч. его творений по рус. переводу. М. 44 t.). Иоанн Златоуст в 67 беседах и 9 словах изъяснял Пятикнижие (4-й т. по рус. изд. 1898 г. М. 53 и 54 tt.). Ефрем Сирин в двух комментариях: более обширном аллегорического характера, и более кратком — буквальном, изъяснял все Пятикнижие (VI т. его творений по рус. переводу. М. 1861 и 87 гг. Орег. Syr. I t.). Кирилл Александрийский в двух трудах: «О поклонении Богу в духе и истине» и «Глафиры» изъяснял аллегорически-прообразовательно Моисеево законодательство (4 и 5 части по рус. перев. М. 1886–1887 гг. М. 68 и 69 tt.). Бл. Феодорит разрешает много вопросов экзегетического характера (1 ч. его творений по рус. перев. М. 1855 г. М. 80 t.). В западной Церкви Амвросий Медиоланский изъяснял Шестоднев, повторяя Василия Великого и Оригена; а также аллегорически излагал жизнь патриархов: Авраама, Исаака и Иакова (Migne. 14 t.). Бл. Иероним составил «Еврейские вопросы на Бытие» (М. 231.). Особенно много писал, хотя не в экзегетическом, а в догматико-полемическом духе, бл. Августин. Таковы: Вопросы на Семикнижие; О Бытии по букве 12 книг; О Бытии по букве против Манихеев; О граде Божием (3–6 части по рус. переводу. М. 32 и 34 tt.). Нужно, впрочем, заметить, что кроме вопросов на Семикнижие, труды Августина касаются лишь начальных глав Бытия, и несмотря на их заглавия, никакого буквального изъяснения не заключают. Творение «О граде Божием» имеет библейско-исторический характер.

Дальнейший период западной литературы, средневековой и новой, не имеет для православного богослова особого значения. На востоке за то же время не появлялось экзегетических трудов на Пятикнижие, кроме толкований катэнарного характера Прокопия Газского (М. 87 t.). Лучшее и более ценное, из западных толкований указанного периода, выбрано и помещено в позднейших толковательных католических и протестантских трудах. Позднейшие, с конца XIX века, наиболее ценные католические толковательные труды на Пятикнижие следующие: Lamy. Commentarius in lib. Geneseos. Mechliniae. 1883 г. Crellier. L?Exode et Levitique. Paris. 1886 г. Hummelauer. L. Genesis. Par. 1895 г. Exodus-Leviticus. 1897 г. Numeri-Devteronomium. 1899–1901 гг.

Протестантские труды: Keil. Com. ?b. die B?cher Moses (Genes.-Deuteron.). Leipz. 1861, 66, 78 гг. Strack. Genes.-Numer. 1892–94, 97 гг. На Бытие: Delitzsch. 1852, 72, 87 гг. Dods. 1888 г. Tappehorn. 1888 г. Tiersch. 1870 г. На книгу Левит: Ginsburg. 1884 г. Driver. 1894 г. На Числ: Buchanan. 1901 г. На Второзаконие: Schulz. 1859 г. Oettli. 1893 г. Резко-критического направления: Marti: Genesis. Exodus-Numeri. 1898–1903 гг. Gunkel. Genesis. 1900 и 1902 гг. Steuernagel. Deuteronomium. 1898 г. Bertholet. Leviticus. 1901 г. — Deuteronomium. 1899 г. Baentzch. Exodus-Leviticus. 1900 г. — Numeri. 1903 г.

Русские экзегетические труды: Митр. Филарет. Записки, руководствующие к основательному разумению книги Бытия. М. 1867 г. Пластов. Священная летопись первых времен мира и человечества, как путеводная нить при научных изысканиях. 1–3 т. Спб. 1875–1878 гг. Прот. В. Нечаев (он же еп. Виссарион). Толкование на паремии из книг Моисеевых. М. 1876 и 1894 гг.

На русский язык переведены вышеупомянутые толковательные труды Василия Великого, Григория Нисского, Ефрема Сирина, Кирилла Александрийского, Иоанна Златоуста, Феодорита, Августина [68].