3.4. Ересь Феодора Мопсуэстийского (о плоти Христа)

В истории Церкви были попытки внедрить в церковное сознание идею, что Господь имел греховное расстройство в Своем человеческом естестве. Самой значительной такой попыткой в древности была ересь Феодора Мопсуэстийского, который, помимо того что не признавал ипостасного единства двух естеств в Господе, считал, что Христос имел человеческое естество в расстроенном состоянии, подверженное греховным страстям и порокам, т. е. испорченное первородным грехом[580]. Он писал прямо, что Господь в течение Своей земной жизни «умерщвлял во плоти грех и укрощал ее похоти… душу же наставлял и побуждал и Свои страсти побеждать, и обуздывать плотские похоти»[581]. Важным отличием Христа от всех людей, по мнению Феодора, было то, что Он никогда не поддавался искушениям душевных и телесных страстей, т. е. ни разу не совершил личного греха[582]. Суть подвига Христа, считал он, заключалась в постепенном нравственном совершенствовании через борьбу со страстями, которые действовали в Его естестве в течение всей Его земной жизни. В книге «Против Аполлинария» Феодор писал о совершенствовании Христа так: «Он оправдался и явился непорочным, частию через удаление от худшего и стремление к лучшему, частию через постепенное усовершенствование»[583]. Божество Христа содействовало Ему в преодолении страстей и греха, но не предопределяло исход этой борьбы, ибо «если бы одно Божество одерживало победу над страстями, — писал Феодор, — то мы не имели бы никакой пользы от того, что Им совершено, и подвиги Господни… были бы совершены ради какого-то тщеславия»[584]. Преодолевая в Своем человеческом естестве страсти и греховную поврежденность, Он, по мнению Феодора, через воскресение достиг полного единения с Богом и сообщил Своему человеческому естеству бессмертие, неизменяемость и безгрешность. Феодор настаивал, что полное освобождение человеческого естества Христова от страстей и греха произошло только в Его воскресении, а вся Его предшествующая жизнь была лишь постепенным очищением и совершенствованием, чтобы сделать «через воскресение неразрушимым и свободным от страстей тело Его и соединить это бессмертное тело с Его душою так, что более невозможно стало между ними разделение»[585]. Феодор иногда говорил о совершенстве человеческого естества Господа и до воскресения, но в этом случае слово «совершенный» (???????) он использовал в узком антиаполлинарианском смысле, т. е. что Господь имел не только человеческое тело, но и разумную душу. Всецелое совершенство человеческой природы Христа, которое отцы Церкви исповедовали с момента воплощения, он признавал только после воскресения.

В VI веке против ереси Феодора Мопсуэстийского выступил Леонтий Византийский. Он полемизировал как с несторианами, так и с монофизитами и понимал, что основателем ереси несторианства является Феодор Мопсуэстийский. Поэтому заочную дискуссию он вел именно с ним. Для Леонтия была неприемлема идея «усовершившегося Христа», Который «мало-помалу» исцелял Свою человеческую природу, ибо в этом случае получается, что Христос страдал и умер на Кресте не столько за людей, но чтобы Самому очиститься от первородного греха. Евангельская идея о том, что Христос заклан за нас[586], кощунственно извращена у Феодора. Леонтий так обличал его: «Ты проповедуешь, что Он [Христос], преуспевая в добродетели, постепенно очищался. Крестишь Его, но не прежде, чем считаешь Его усовершившимся в добродетели. Христос называется и совершенным, но постепенно приближается к евангельской жизни и исполняет ее… Ты ведешь Его на Крест против воли, чтобы умереть сколько за Себя, столько же и за весь мир»[587]. Леонтий Византийский учил, что эти ложные идеи в совокупности с доктриной о двух ипостасях во Христе и другими заблуждениями есть сущностное извращение христианского вероучения, ибо страдания Спасителя за наши грехи Феодором подменяются идеей личного самосовершенствования и тем самым он «отрицает принесенное от Господа Иисуса Христа спасение, не только повреждает веру Никейского Собора, но и всю в корне разоряет и дает вместо нее другую, иной символ веры или, лучше сказать, суеверие»[588].

Другие святые отцы столь же категорично отвергали еретическую идею Феодора о поврежденности плоти Христовой. Преподобный Марк Подвижник так обличал последователей еретика Феодора: «Мир умер Адамовым преступлением. Если же плоть Господа… подпала греху (??? ??? ???????? ?????????), как же она тогда могла быть отдаваема за жизнь мира, когда и сама нуждалась, по твоему мнению, в искуплении… Если, как ты говоришь, плоть (Христа) была простой, нуждающейся в очищении (??????????? ??????????), то откуда тогда нам спасение?»[589] Те же мысли мы встречаем и у преподобного Максима Исповедника в его сочинениях, где он вскрывает духовную пагубность мнений несториан о плоти Христовой и утверждает, что Несторий «сделал грешником человека [Христа], Который, по его мнению, был обожен лишь поступательно»[590].

Утверждение Феодора Мопсуэстийского о поврежденности человеческого естества Христова и о Его постепенном совершенствовании было решительно осуждено Православной Церковью на V Вселенском Соборе. В 12-м анафематизме, в котором указаны основные «богохульства против великого Бога и Спасителя Иисуса Христа… сказанные нечестивым Феодором», предается анафеме и учение о том, что Христос «был обуреваем страстями душевными и вожделениями плотскими, и отдалялся от более дурного мало-помалу, и таким образом, преуспевая в делах, улучшился, и путем жизни стал непорочен… и после воскресения сделался неизменяемым в помышлениях и совершенно безгрешным»[591].

Это общецерковное осуждение должно было произойти, ибо Феодор построил псевдо-сотериологию, которая стала, как замечает прот. Георгий Флоровский, «саморазоблачением аскетического гуманизма»[592]. Доведя свои антропологические положения до логического конца, Феодор пришел к идее самосовершенствования, а спасительные страдания за нас Господа Иисуса Христа он стал толковать опосредствованно, понимать их как путь совершенствования и указывать на это, как на пример для подражания — «тот путь, которым должно совершиться и искупление всего человечества»[593]. Феодор, увлекшись своими рассудочными построениями, упустил важнейшую евангельскую идею, что человек, спасающий себя самого, не может спасти других.