«Иудейская война»

Как легко заметить, Иосиф Флавий – рассказчик сколь осведомленный, столь и недостоверный. Его роль в Иудейской войне как минимум двусмысленна. По крайней мере два свидетеля обвинили его в том, что он играл в восстании роль куда более важную даже, чем та, которая следует из его хвастливого и вместе с тем сомнительного рассказа.

Один был уже упоминавшийся Юст Тивериадский. Другой был некий зилот Ионатан. Ионатан пытался поднять восстание в Пентаполисе (т. е. эллинских прибрежных городах нынешней Ливии), был пойман тамошним правителем Катуллом и во время пыток дал показания, в том числе на Иосифа. Катулл привез Ионатана в цепях в Рим, однако по приказу Веспасиана Ионатана сожгли живьем, Иосифа же не тронули.

Иосиф в «Иудейской войне» не может удержаться от того, чтобы назвать Катулла клеветником, и даже сообщает, что римского наместника за клевету на божьего человека Иосифа постиг ужасный конец: «Внутренности его начали гнить, пока не выпали совсем… случай этот не менее других служит явным доказательством того, что божественное провидение наказывает злодеев»{512}.

Как нетрудно заметить, римскому наместнику далекой Киренаики не было никакого мыслимого резона клеветать на одного из руководителей повстанцев в Галилее, которого он никогда в жизни не видел и арест которого не доставил бы ему ни малейшего бенефита. Бросается также в глаза, что Веспасиан и не подумал наказать наместника за клевету – Иосифу пришлось поручить это важное дело непосредственно Господу. Вероятнее всего, что Катулл не сообщил Веспасиану о его новом преданном рабе ничего такого, что Веспасиан сам не знал; и что сведения, сообщенные Ионатаном под пыткою, Иосиф давно передал своему новому покровителю добровольно.

Действия Иосифа в Галилее мало отличались от действий «лионского мясника» Фуше. Он предал фарисеев ради зилотов и зилотов – ради римлян. Его жадность поссорила его с другими лидерами, и его способность оправдывать каждое свое предательство указанием Бога вряд ли внушала к нему доверие. Вдобавок ко всему Иосиф недостаточно знал греческий. «Иудейская война» была написана им на арамейском, греческий вариант был делом рук переводчиков.

Чем же тогда руководствовались Веспасиан и Тит, благословив раба своего дома на тяжкий литературный труд?

Прежде всего, очевидно, соображениями пропаганды. Иосиф превосходно зарекомендовал себя еще во время осады Иерусалима, когда он служил толмачом при допросах пленных: сведения, полученные на этих допросах, и позволили ему позже нарисовать впечатляющую картину хаоса и раздрая в лагере мятежников.

Иудеи составляли значительную часть населения империи. Мессианистские настроения были распространены среди них повсюду. Римская империя была прагматическим государством, и заниматься геноцидом собственных подданных только потому, что они верят в какое-то superstitio exitiabilis, было как-то контрпродуктивно.

Кто лучше, чем сам бывший мятежник, мог подобрать ключик к сердцу носителей superstitio, особенно если учесть, что он, с одной стороны, был священник, пророк и рабби, сведущий в загадочном для римлян иудейском менталитете; а с другой стороны – предатель, стукач, палач, использовавший собственное знание иудейского закона для провозглашения Веспасиана Мессией, и вдобавок – раб императорского дома, то есть не совсем даже как бы, по римским понятиям, полноценное существо?

Отличие «Иудейской войны» от Тацита или Тита Ливия заключается в том, что «Иудейская война» – это прежде всего пропагандистский, а не исторический текст. Иосиф Флавий, – несмотря на то что он пользуется привычными тогдашней просвещенной публике выражениями, образами и понятиями – на самом деле стоит гораздо ближе к Девтерономисту, чем к Фукидиду.

Его текст только подделывается под историю. На самом деле это – пропаганда. В этом смысле труд Иосифа Флавия является первой ласточкой тех текстов, которые будут писать церковные историки вроде Евсевия Кесарийского, – текстов, задача которых состоит не в описании действительности, а в тотальном ее переписывании.

Не пренебрегая, там, где это возможно, исторической объективностью и сообщая массу поразительно достоверных деталей, пропаганда Иосифа, однако, имеет несколько идеологических сверхзадач.

Во-первых, она должна возвеличить и обелить ее автора, преувеличивая его роль в войне и одновременно преуменьшая идеологическую составляющую этой роли.

Во-вторых, она должна была возложить вину за войну на отдельные недостатки и досадные перегибы. С римской стороны она должна была представить виновниками войны конкретных коррумпированных назначенцев отдельных неправильных императоров – прежде всего Калигулы и Нерона, проклятых к этому времени официальной пропагандой.

Точно такую же пропагандистскую позицию Иосиф Флавий занимает по отношению к «четвертой секте». С одной стороны, он объявляет их главными виновниками войны – маргиналами и террористами, вовлекшими мирный иудейский народ в свои кровавые эксперименты. С другой стороны, он всячески уклоняется и хитрит, когда речь идет об истории возникновения «четвертой секты» и описании ее убеждений, – с тем, чтобы читатель, особенно малоинформированный, не заметил, насколько эта история и эти убеждения неотделимы от всей истории Иудеи после падения Храма в 63 г. до н. э.

Иосиф не останавливается даже перед тем, чтобы приписать зилотам убийства, совершенные римлянами. К примеру, он сообщает, что рабби Шимон бен Гамлиэль, нази Синедриона, был убит зилотами. Однако иудаизм числит его в числе «десяти мучеников», сожженных римлянами, в свитках Торы, и легенда даже утверждает, что череп рабби Шимона хранился среди императорских сокровищ в Риме{513}.

И, наконец, еще одной важной задачей этого пиар-проекта было переложить вину за сожжение Храма с римлян на «четвертую секту».

Уничтожение Храма произвело громадное впечатление на всех иудеев. Оно полностью перевернуло их историю, изменило обычаи, привело к исчезновению саддукеев и в конце концов к появлению раввинистического иудаизма. Мало событий и без того мученической истории иудейского народа могло сравниться с ним по степени трагизма.

Тит, который командовал штурмом Иерусалима и уничтожил Храм, числится в Талмуде одним из главных отрицательных героев.

Талмуд утверждает, что после взятия Храма Тит вошел в святая святых и совокупился с проституткой на свитке Торы. В наказание Бог послал гнуса, который проник ему в мозг через ноздрю и питался мозгом семь лет. Однажды Тит проходил мимо кузнеца, кузнец ударил по наковальне, и в этот момент гнус успокоился.

Тит решил, что наковальня может помочь против гнуса, и к нему начали каждый день приводить кузнеца, который стучал молотом по наковальне. Гнус, услышав стук, замирал. Но это средство помогало только тридцать дней, а потом гнус привык и перестал бояться звука молота. Гнус ел и ел мозг Тита изнутри. Когда через семь лет Тит умер и череп его был вскрыт, оказалось, что гнус вырос в здоровенного воробья с бронзовым клювом и железными когтями{514}.

Как можно заключить из этой поучительной притчи, иудейский народ не очень любил императора Тита.

Не то – Иосиф Флавий. Он прилагает все силы, чтобы изобразить Тита человеком, старавшимся во что бы то ни стало спасти Храм, сгоревший исключительно из-за упорства зилотов. Именно эти кровавые тираны «были те, которые заставили римлян против собственной воли дотронуться до священного храма и бросить головню»{515}.

Почему в таком случае Тит не восстановил Храм, а, наоборот, разместил на его развалинах римский гарнизон, который не только пресекал все попытки богослужения, но и препятствовал элементарной очистке развалин от осквернявших их костей – Иосиф Флавий благоразумно умалчивает.

Иными словами, текст Иосифа – это пропаганда, причем рассчитанная прежде всего на его соотечественников. Греческим его читателям, в конце концов, было совершенно все равно, кто именно порешил рабби Шимона и даже кто именно сжег Храм.

Из этого вполне естественно, что первая версия «Иудейской войны» писалась на арамейском и поспела, вероятно, к триумфу Тита. Вторая версия – греческая – была написана куда позже и, по словам самого же Иосифа, содержала серьезные разночтения с арамейской{516}.

В этом смысле процесс создания произведения под названием «Иудейская война», видимо, сильно напоминал некогда популярный в СССР процесс творчества маститых писателей с национальных окраин: некоторые литературные шедевры этих гениев существовали только в переводе на русский.

И вот в этом монументальном пропагандистском труде – точнее, в том тексте, который до нас дошел – обнаруживаются странные упущения.

К примеру, Иосиф нигде в дошедшем до нас греческом варианте «Иудейской войны» не употребляет слова «Мессия» или «Христос». Все-таки, согласитесь, это странно: что в тексте, посвященном войне за Христа, нет никакого упоминания о Христе.

Точно так же в «Иудейской войне» вообще нет объяснения о том, кто такие зилоты. Даже о злополучной «четвертой секте», возникшей, по словам Иосифа, в 6 г. н.э в ходе восстания Иуды Галилеянина, нам известно из «Иудейских древностей». В «Иудейской войне» соответствующий кусок до странности изувечен. В нем Иосиф говорит скороговоркой о восстании Иуды Галилеянина и сразу переходит к восхвалению мирных и кротких ессеев.

Иначе говоря, в тексте, который посвящен войне римлян с «четвертой сектой», нет никаких объяснений о том, что такое «четвертая секта» и как она в точности соотносится с «зилотами» и «сикариями» – другие ли это ее названия, или «сикарии» – это ее боевое крыло, точно так же, как в дошедших до нас текстах римских историков о ранних христианах никогда нет точных сведений о том, кто такие христиане. Как мы уже сказали, Иосиф Флавий, безусловно, специально темнит, когда говорит об иудейских милленаристах. Но все-таки для текста, который написан для того, чтобы свалить на этих милленаристов всю ответственность за уничтожение Храма, практически полное молчание об их генезисе – это чересчур.

Но и эти упущения являются не единственными.

Возьмем, к примеру, историю императора Калигулы, который в 41 г. н. э. хотел водрузить в Иерусалимском храме свою статую, но был свергнут и убит раньше, чем успел это сделать. (Мы можем только вообразить, как обыгрывала эту смерть зилотская пропаганда.) Тацит сообщает нам, что намерения Калигулы вызвали восстание среди иудеев.

«При Тиберии в Иудее царило спокойствие, когда же Гай Цезарь велел поставить в храме свое изображение, народ взялся за оружие; правда, вскоре, со смертью Цезаря, движение это улеглось»{517}.

Однако Иосиф в «Иудейской войне» ни о каком восстании не сообщает, а сообщает, что протест иудеев носил исключительно мирный характер. Иудеи «собрались с женами и детьми в Птолемаидскую долину и трогательно умоляли Петрония пощадить отечественные обычаи, а также их собственную жизнь»{518}.

Такое утверждение кажется не то что странным, а и попросту – на фоне сообщения Тацита – неправдоподобным.

Дело шло о 41 г. н. э. «Четвертая секта», если верить «Древностям», к этому времени существовала тридцать с лишним лет. Ей случалось поднимать восстания и по меньшему поводу, нежели золотая статуя императора в иудейском Храме. Как она могла пройти мимо такого шикарного предлога?

Если бы дело шло о «хорошем» императоре, можно было бы себе представить, что Иосиф решил обойти скользкий вопрос стороной. Но Калигула с точки зрения тогдашней официальной историографии принадлежал к числу «неправильных» императоров, и ни у какого римского пропагандиста, каковым в ту пору являлся Иосиф Флавий, никакой надобности выгораживать его не было. Ровно наоборот: рассказ о восстании, вызванном действиями безумного Калигулы, полностью соответствовал генеральной пропагандистской линии книги.

А если это восстание у Флавия описано было и было вычеркнуто последующими церковными цензорами – то почему церковным цензорам понадобилось заботиться о репутации «четвертой секты» и какое им было дело до восстания иудеев, поднятого против Калигулы?

Не менее удивительно обстоят дела в «Иудейской войне» и с описанием всего того, что связано между отношениями иудеев и римлян в самом Риме.

Иудеи изгонялись из Рима дважды. Один раз – в 19 г. н. э. при Тиберии. Другой раз, спустя четверть века, при Клавдии, который, как сообщает нам Светоний, «изгнал из Рима иудеев, волнуемых неким Хрестом»{519}.

Такие массовые высылки были, несомненно, важным эпизодом в отношении обоих народов. Но в современном тексте «Войны» нет ничего, что могло бы разъяснить нам слова Светония. Более того, в нем вообще нет никаких упоминаний о высылках иудеев из Рима хоть из-за Хреста, хоть из-за пряника.

Столь же поразительно «Иудейская война» обходится с пожаром Рима. Из Тацита мы знаем, что Нерон обвинил в этом поджоге христиан. О том, во что веровали эти христиане, Тацит не сообщает, он лишь говорит, что это было зловредное суеверие. Казалось бы, за пояснениями следовало бы обратиться к «Иудейской войне», тем более что во время пожара Иосиф Флавий сам был в Риме: он прибыл туда просителем за иудейских священников, состоявших на той же диете, что и еврейские милленаристы.

В этих условиях следовало бы ожидать, что Флавий поведает нам о причинах пожара такие подробности, о которых Тацит не смел и мечтать. Но в дошедшем до нас тексте «Иудейской войны» опять-таки нет ни слова о пожаре!

И, наконец, еще один пример, не столь очевидный, но не менее важный.

В непрерывной цепи событий, приведших к Иудейской войне, одним из узловых моментов была смерть Ирода Агриппы, царя Иудеи с 41-го по 44 г. н. э.

Любимец Клавдия Ирод Агриппа был типичный восточный деспот: хитрый, щедрый, жестокий и способный. Его эллинизм не помешал ему провозгласить себя Мессией и даже Богом. Он верховодил в регионе, взятками и дарами переподчиняя себе верных Риму царьков, он отстраивал стены Иерусалима, и он же, припугнув одного из лидеров милленаристов, Симона, заставил тысячу четыреста рядовых «разбойников» убивать друг друга на гладиаторских играх в отстроенном им эллинском амфитеатре в Берите{520}.

Успехи Ирода Агриппы так смутили римлян, что после его смерти они побоялись передавать Иудею его сыну и снова перевели ее под управление римских прокураторов – Куспия Фада и Тиберия Александра.

Таким образом, смерть Агриппы в 44 г. н. э. была для Иудеи таким же ключевым событием, как отставка сына Ирода Архелая в 6 г. н. э. В обоих случаях народ, избранный Богом, перешел из-под управления идумеянина непосредственно под управление киттим.

Отставка Архелая, если верить «Иудейским древностям», и привела к появлению «четвертой секты». Иудея перешла непосредственно в руки римлян, наместник Сирии Квириний объявил налоговую перепись, фанатики увидели в этом благоприятный предлог для агитации и заявили, что иудейский народ должен подчиняться только Богу, и, стало быть, проклятым язычникам отдавать налоги не надо. Так-то они и подняли свое первое (если верить «Иудейским древностям») восстание.

Следовало бы ожидать, что после смерти Агриппы и возвращения Иудеи под прямую власть римлян «четвертая секта» воспользуется тем же самым предлогом для очередных волнений.

Так оно и произошло: в «Иудейских древностях» Иосиф Флавий упоминает о том, что Куспию Фаду первым делом пришлось поймать и казнить «архиразбойника Толомея»{521}. Вслед за этим Фад и новый наместник Сирии, Лонгин, явились с войском в Иерусалим и потребовали передать римлянам головной убор и ризу первосвященника{522}. Риза была помещена в Антониеву башню под охрану римского гарнизона. Отныне она выдавалась первосвященнику только по праздникам. Одним из требований «четвертой секты» были всенародные выборы первосвященника, и экспроприация римлянами священного платья – безусловно, исключительно оскорбительная для иудеев и дававшая огромный простор для антиримской пропаганды, – вероятно, была связана с критической для римлян обстановкой в Иерусалиме.

Однако в «Иудейской войне» Иосиф Флавий рассказывает нам совсем другую историю. Он вообще ничего не говорит о Фаде и Александре, кроме явной скороговорки: при них народ «хранил спокойствие, так как они не посягали на туземные обычаи и нравы»{523}.

Сообщение это не только ложно (учитывая сказанное в «Древностях»), но и удивительно, учитывая личные отношения, связывавшие Иосифа Флавия и Александра.